Лекция 52. Маленькие желания и одинокая толпа
«Идея была в том, чтобы создать строгий инструмент для измерения целого ряда потребностей, желаний, которые до того упускались из виду. Знаете, в бизнесе говорят: что измерено, то сделано», - Джей Огилви, философ, руководитель программ Центрального разведывательного управления США по созданию «открытого общества».
«Широко распространено мнение, что подлинно научный или философский подход к политике, а также углубленное понимание общественной жизни вообще должны быть основаны на созерцании человеческой истории и ее интерпретации. Если обычный человек принимает обстоятельства своей жизни и значение личного опыта в обыденной жизни как нечто само собой разумеющееся, то социальный философ должен якобы изучать жизнь с некоей высшей точки зрения. Он рассматривает индивида как пешку, как не слишком важный инструмент общего поступательного движения человечества. И обнаруживает, что по-настоящему значительными действующими лицами на Сцене истории являются либо Великие нации и их Великие вожди, либо Великие классы, либо Великие идеи. Во всяком случае, он пытается понять смысл пьесы, разыгрываемой на Сцене истории, и осмыслить законы исторического развития. Если это ему удается, то он, конечно, может предсказывать будущие события. Поэтому в его силах предоставить политике прочную основу и дать нам практические советы, указывая на то, какие политические действия могут привести к успеху, а какие нет. Это - краткое описание подхода, который я называю историцизмом», - Карл Поппер, Открытое общество и его враги
Противоположный подход к политике, основанный на идее продажи политических продуктов, удовлетворяющих маленькие желания индивидов (особенно, когда мы забываем о том, что политики сами разжигают эти желания, тем самым осуществляя скрытое управление толпой), есть ничто иное как либертарианство. Либертарианцы отрицают наличие общества как самостоятельной реальности, и утверждают, что в поле их материалистической точки зрения есть только мужчины и женщины.
Либертарианский человек произвольно устанавливает внешние условия своего сосуществования с другими людьми: следовательно, так называемое «открытое общество» это произвол всех, это свобода от общества и конечная точка века эгоизма.
Ключевой теоретический вопрос философии состоит в том, существует ли общество объективно, и в какой области, и какими средствами эту объективность мы могли бы обнаружить? Этому вопросу будет посвящена следующая лекция. (Живое, неживое и мысль)
Как историки мысли мы, напротив, должны заметить как простой факт, что на рубеже 1970-х гг. западное общество действительно перестало видеть себя в качестве системы, имеющей свойства, отличные от свойств ее элементов, и превратилось в совокупность мужчин и женщин.
Механизм переворота остается пока скрытым от глаз. Можно лишь сказать, что эта работа велась главным образом в США, и что в ней приняли участие основатель «Движения за развитие человеческого потенциала» Олдос Хаксли, создатели американского «Института Эсален» (1962 г.) психоаналитики Майкл Мёрфи и Ричард Прайс, коммерческий писатель Карл Поппер, работавший на деньги закрытых британских структур, вроде Тевистокского института и еще более таинственного Фабианского общества, знаменитый практик и теоретик психоанализа, миллионер Вернер Эрхард, создавший в 1971 г. структуру EST (Erchard’s Seminars-Trainings), пропустившую через себя несколько миллионов американцев. Британцам удалось создать интеллектуальную среду, пробудившую интерес тысяч исследователей к тому, как оторвать индивида от общества. В частности, исследования Эрхарда показали, что т. н. движение к самореализации это движение со знаком минус - не вверх, а вниз. Личность не индивидуальна, а социальна. И никакой индивидуальной личности в природе нет. Последовательно удаляя из сознания представления о социальных связях, - сословных, классовых, гендерных и пр., любых иных, мы не получим попперовское ядро освобожденной индивидуальности, поскольку такое ядро отсутствует. Когда Эрхард публично заявил о своих выводах, его заставили покинуть профессию.
С циничной иронией можно утверждать, что открытие Эрхарда «блестяще» подтвердили опыты американских ученых, финансировавшиеся ЦРУ, по стиранию памяти заключенных тюрем и просто бедных людей, привлеченных возможностью небольшого заработка. Как утверждают американские правозащитные организации, это была масштабная программа, в которой оказались замешаны практически все университеты США. Стирание памяти, состоящей у большинства людей из их несложных социальных ролей, превращает человека в буквальном смысле в ничто. В лучшем случае, в инвалида, который неспособен вести осмысленное существование.
Центром, куда стекались и где обрабатывались данные экспериментов над американскими заключенными, стал Стэнфордский университет. Здесь выковывались контуры будущего открытого «общества», состоящего из индивидов, чье сознание стерто до сугубо материальных потребностей, которых легко объединять в группы в зависимости от их материального достатка и покупательской способности. Эту работу возглавлял в 1979 - 88 гг. философ Джей Огилви.
Итоговые отчеты об исследованиях в Стэнфорде никогда не публиковались.
Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною. - Первое послание к Коринфянам
Едва ли можно считать простой случайностью, что между 1979 и 1981 гг. одновременно в Великобритании и США к власти приходят два политика без политической биографии, без стоящих за ними школ политической мысли, идеологии или философии - все это было раз и навсегда отброшено. Вместо этого сначала Тэтчер, а затем Рейган обратились к чувственным материалистическим желаниям потребителей, в точно такой манере, как это уже практиковалось в торговле.
«Этот кусок мыла, этот шампунь сделает вас более счастливыми».
Новая политическая парадигма с тех пор возымела огромный успех на Западе, тиражировалась уже бесчисленное количество раз на выборах разных уровней в западных странах. Попытки бороться с либертарианской политической машиной, эксплуатирующей математически точно рассчитанные эгоистические желания потребителей, не смогли ни правые, ни левые партии, опиравшиеся на идеологии общественной солидарности, в один миг ставшие анахронизмом.
К чему же привела Запад эта победа над обществом и здравым смыслом?
В 1997 г. американский социолог Фрэнсис Фукуяма прочитал в Оксфорде серию лекций, в которых впервые обращалось внимание на опасные тенденции развития наиболее передовых демократических стран, опасные для самой демократии.
В лекциях, ставших затем книгой «Великий Разрыв», Фукуяма говорит следующее:
…период, начиная примерно с середины 60-х годов и кончая началом 90-х, был также отмечен серьезным ухудшением социальных условий в большей части индустриализованного мира. Стали расти уровень преступности и социальная дезорганизация… Резко ускорился упадок родственных связей: рождаемость стала такой низкой, что это (при отсутствии подпитки иммиграцией) предвещает абсолютное сокращение населения Японии и Европы, каждый третий ребенок в США рожден вне брака, это же относится к более чем половине детей в Скандинавии. Наконец, доверие к общественно-политическим институтам претерпевает глубокий упадок, длящийся уже сорок лет. В конце 50-х гг. большинство населения США и Европы выражало доверие своему правительству и своим согражданам, но только незначительное меньшинство сделало это в начале 90-х.
Изменилась ли ситуация за те без малого двадцать лет, которые нас отделяют от лекций, прочитанных в Оксфорде?
Ситуация не изменилась: по данным одного из недавних опросов, проведенных в США, 70 % американцев не доверяют гражданским властям своей страны, а 29 % даже поддержали бы военный переворот, если бы он случился в Америке!
Фукуяма по праву заслужил славу современного классика, которая во многом связана с книгой «Великий Разрыв», где он объединил такие расплывчатые теории как «информационное общество», «социальный капитал» или «моральный упадок» понятием «кризис доверия».
Кризис доверия - это и рост преступности, и снижение рождаемости, и пассивность избирателей. Кризис доверия означает, что по каким-то причинам люди в современном индустриальном или пост-индустриальном «обществе» больше не имеют причин доверять друг другу. Если бы дело было лишь в плохих правительствах, или в слишком доступных противозачаточных средствах, или в слишком интенсивной миграции, или в попустительстве коррупции, тогда каждая из таких проблем была бы уже давно изучена и снята внимательными западными элитами.
Но, как явствует из книги Фукуямы, перемены, создавшие Великий Разрыв в социальных ценностях, являются слишком драматичными, слишком масштабными, слишком нетипичными, чтобы мы взяли на себя смелость утверждать, что мы знаем причины болезни и как ее лечить.
Взять хотя бы такой аспект Великого Разрыва, как противоречие между потребностью во все более сложном знании, объективно свойственной пост-индустриальному миру в интересах его самосохранения и развития, и феноменом бегства от знания, идущим в разрез даже с инстинктом выживания. Симптоматично, что бегство от знания характерно не только для маргинальных низов, его в полной мере можно считать сомнительным достоянием all kinds and conditions of men, людей всех чинов и сословий - как это переводится на русский.
Гегель в «Феноменологии духа» заметил, что вообще все формообразования духа (гештальты - религии, науки, философские идеи) возникают сначала как эзотерические формы знания, доступные для понимания немногих, чтобы затем приобрести экзотерические формы, доступные простому неподготовленному рассудку.
С высоты своего философского понимания действительности, Гегель усматривал в эзотерических формах признаки примитивности, изначальности, некоторой дикости только родившейся формы знания, как в некотором смысле младенец тоже дикое существо, пока его гуление понятно только его разуму, но не окружающим.
Вот как это звучит у Гегеля:
«Лишь то, что вполне определено, есть в то же время экзотерическое, понятное и годное для того, чтобы быть изученным и стать достоянием каждого.
Рассудочная форма науки - это всем предоставленный и для всех одинаково проложенный путь к ней, и достигнуть при помощи рассудка разумного знания есть справедливое требование сознания, которое приступает к науке, ибо рассудок есть мышление, чистое «я» вообще; и рассудочное есть уже известное и общее для науки и ненаучного сознания, благодаря чему последнее в состоянии непосредственно приобщиться к науке.
Наука, которая находится только на начальной стадии и, следовательно, еще не достигла ни полноты деталей, ни совершенства формы, подвергается за это порицанию. Но если это порицание относится к сущности науки, то оно было бы столь же несправедливо, сколь недопустимо желание отказаться от требования упомянутого развития. Эта противоположность и есть, по-видимому, самый главный узел, над развязыванием которого в настоящее время бьется научное образование и относительно которого оно еще не достигло надлежащего понимания».
Гегелю казалось, что науку ждет тот же позитивный путь, что и предшествующие ей формы знания, например, религии, которые, рождаясь в умах немногих, постепенно становились силой многих.
Парадоксальным образом, «открытое общество», перефразируя Гегеля, трудится не столько над развязыванием своего базового противоречия, сколько стремится завязать его потуже, устанавливая все новые и все менее преодолимые стены между собой и знанием.
В 1979 г. Национальная комиссия США по совершенствованию системы образования подготовила доклад, опровергающий прогноз Гегеля.
Приведу несколько выдержек.
«Учебные планы и программы средней школы стали до такой степени расщепленными, выхолощенными и разбросанными, что уже не содержат какой-либо четкой цели. Они напоминают меню кафетерия, в котором закуски и десерты могут быть ошибочно приняты за главные блюда. Школьники во всевозрастающей степени мигрируют от профессиональных и академических программ подготовки в колледж к курсам "общего направления". Число учеников, выбирающих такие программы, выросло с 12% в 1964 г. до 42 в 1979 г., что ведет к снижению общего уровня подготовки выпускников средней школы.
Такого рода школьные программы, в совокупности со свободой выбора учебных курсов, в значительной степени объясняют сложившуюся ныне негативную ситуацию в среднем образовании США. Школы предлагают промежуточные курсы алгебры, французского языка, географии, но их заканчивают только 31, 13 и 16% школьников соответственно. Дифференциальное и интегральное исчисление предлагается школами, в которых обучается около 60% всех учащихся, но только 6% школьников завершает их изучение.
В то же время 25% объема зачетных единиц, получаемых выпускниками "общего направления" средних школ, приходится на курсы физической подготовки, личной гигиены, практической работы за пределами школ, на промежуточный английский язык и математику, а также курсы личного самообслуживания и развития, такие, например, как подготовка к взрослой жизни, женитьбе, замужеству и др».
В 2013 г. американский экономист Роберт Гордон предсказал длительное замедление мировой экономики, связанное с деградацией знания: все менее знающее общество, испытывающее все меньший интерес к новому притоку знаний. Компании и государственные организации, заполняющие свои вакансии узкими специалистами по личной гигиене, разумеется, не станут «внезапно» доверять и платить умникам с дипломами.
Есть такой классический вопрос, который умникам все чаще задают: «скажи, зачем мне это надо»?
Менее знающее «открытое общество» производит меньшую ценность, менее знающее «открытое общество» покупает меньшую ценность, поскольку имеет менее разнообразные потребности, и этот нисходящий тренд будет иметь выражение в будущем во все меньших и меньших запросах и предложениях знания.
Прошло уже около 30 лет после победы либертарианских политиков в центрах золотого миллиарда. Последние пятнадцать лет из этого срока приходятся на период нестабильности западной экономики, характеризующейся резкими скачками и падениями курсов акций.
График индекса S&P 500
Нестабильность системы широко трактуется на Западе как тревожный симптом, хотя отсутствие или даже прямой запрет на действительное социальное знания не позволяет системе познать значение этой тревожности.
Известно также, что в руках примерно 60 человек оказалось около 50 % всех знаков мировой стоимости, имеющих «законное» происхождение. В соответствии с известной нам теорией Кейнса, это означает ни что иное, как бегство капитала из экономики, и, сопоставив этот факт с отчетливыми симптомами разрушения доверия, мы можем предположить, что капитал попросту не может найти продуктивного применения в одинокой толпе, вернувшейся к дообщественным формам агрессивной конкуренции между индивидами. Ведь капитализм возник не в толпе, а в обществе, причем, в достаточно сложно устроенном обществе, где имелись те три фактора развития капитализма, которые теперь отсутствуют: рациональное государство, всеобщее образование, по крайней мере, в капиталистическом сегменте общества, и сеть союзов, основанных на доверии к разделяемым их участниками нормам поведения, то есть общество.
По всей видимости, в таких государствах, где полиция разгоняет водометами безоружных образованных людей, протестующих против насилия над женщинами, нет уже ни доверия, ни норм поведения, ни уважения к знанию, ни самого государства.
Деградация системы в ее центре не так заметна, как на периферии. В центре мы еще не видим той конечной точки, куда ведет процесс упадка доверия - будь то к правилам общежития, к принципам воспроизводства жизни, к культуре, к знанию. Кризис доверия коварен как алкоголизм. Сначала о человеке говорят, что он «любит выпить». Но человек выпивающий еще долго будет все тем же человеком - другом, отцом, мужем, специалистом. Примерно так это происходит и с больными обществами. Они болеют долго, а результат проявляется внезапно. Ближневосточные общества болели так долго, что трудно сейчас назвать точку отсчета. Десятилетиями и, возможно, веками, болезнь проявлялась только в отсутствии развития, в неспособности произвести жизнеспособные общества или адекватные экономические системы, в утрате доверия людей друг к другу.
Как пишет французский политолог и философ Ален де Бенуа:
«Также укажу на факт абсолютно новый: вместо того, чтобы скрывать свои военные преступления, они обеспечивают своим преступлениям наибольшее паблисити, как для того, чтобы соблазнить симпатизантов, так и для того, чтобы ужасать своих врагов. Всё это прекрасно поставлено и очень хорошо просчитано. Иконоборцы, губители Пальмиры точно, что варвары, но они не идиоты».
Но это не такой уж новый факт.
Точно так и «красные кхмеры», пришедшие к власти на волне катастрофического упадка всех форм доверия в камбоджийской обществе, сделали своей моделью социализации, своей моделью доверия, подчеркнутое нигилистическое отношение к любой социальности, к любой форме доверия.
Это была группа индивидуалистов, объединенных идеей убийства друг друга. Такая форма организации, основным организационным принципом которой являлось ее самоуничтожение.
Это и есть конечная точка кризиса доверия, с перспективы того, что мне известно о развитии таких кризисов в прошлом.
Исламские или либеральные (у нас) «государственники», или «красные кхмеры» не так страшны сами по себе, об их солдатах нельзя сказать, что они «достойный противник». Эти феномены внушают опасения другого рода: в них стоит видеть перспективу, которая может проявиться в любой социальной системе в качестве предельной стадии кризиса доверия.
Когда политика давала сбои в прошлом, культура становилась прибежищем здоровых сил, ориентированных на доверие. Быть культурным человеком часто означало неприятие неправды бытия, - для России это более чем справедливо. Сегодня мы видим, как культура сама становится моральной неправдой. Быть культурным человеком сегодня означает смеяться над утонувшим ребенком вместе с карикатуристами модного «интеллигентского» журнала Charlie Hebdo. А человек вынужден выбирать между человечностью и следованием такой культурной норме.
Само понятие общества уже предполагает, что мы присваиваем такой совокупности людей качество объединения на базе неких норм, ценностей и ограничений. Доверие же людей друг к другу обусловлено такими нормами, ценностями и ограничениями их поведения.
Кризис доверия разворачивает процесс в обратном направлении. Теперь мы не вправе ожидать, что люди вокруг нас будут следовать тем же нормам, что привычны нам самим, и потому-то мы им не доверяем. Вправе ли мы тогда называть такую совокупность людей без взаимного доверия «обществом», пусть и каким-то новым, «открытым»?
В 1950 г. американский социолог Дэвид Рисмен предложил понятие «одинокая толпа». Одинокая толпа - идеал материалиста, поскольку состоит не из социальных личностей, а из индивидов, снявших с себя все покровы социальности. Как мы помним, проводивший подобные опыты в промышленных масштабах Вернер Эрхард, не обнаружил под этими покровами ничего. В конце т.н. «самореализации» нас ждет распад личности, поскольку снимаемые социальные слои и есть (была) эта личность.
Рисмен, который еще не мог знать об этих опытах, предсказал другую возможность.
Участник одинокой толпы - это абсолютный конформист. Не будучи социальным существом, он, однако, не лишен способности к мимикрии под «достойного члена общества», разумеется, общества «открытого». Стремление к мимикрии представляет собой, вероятно, инстинктивный рудимент прежней, утраченной в основном социальности.
Это деклассированные городские «одинокие» толпы индивидов без внутреннего социального стержня, легко принимающие, подобно мотылькам, свет электрической лампочки за свет Луны. Конформисты или, по терминологии Рисмена, «лица, управляемые извне».
Уже создав «одинокую толпу», мир капитализма оказывается на тонкой грани опасного взаимодействия с ней.
В течение последних тридцати лет господства либертарианской политики на Западе государственные структуры были существенно ослаблены, политика превратилась в разновидность массового шоу, общество поглощено одинокой толпой, к тому же неграмотной и недоверчивой. Человеческий труд можно заменить машинным, заработанные деньги - кредитом, но невозможно чем-либо заменить доверие людей друг к другу.
Социальная система, о которой мы ведем речь, то есть Запад, включает 1152 млн. чел., вот почему процессы распада западной цивилизации должны занять больше времени, чем это происходило с советской цивилизацией. Нам известно, что СССР, где жило примерно 175 млн. чел. распался за 5 лет после того, как его элита утратила представление о Советском Союзе как об обществе (1985 - 1991). Процесс распада формальных западных институтов, плывущих в море «одинокой толпы», если бы он происходил с той же скоростью, грубо должен занять в 6,5 раз больше времени. (Грубо, значит, отвлекаясь от всех прочих факторов, кроме численности населения).
Если принять за начало процесса 1980 г., то сопоставимого с российским (на 1991 г.) уровня кризисного состояния Запад должен был достичь примерно к 2012 году.
Разумеется, это очень неточный прогноз, учитывающий лишь один фактор.
Запад существенно превосходит бывший СССР по финансовой мощи и по политическому мастерству элит, владеет более обширными рынками. Эти факторы замедляют распад системы.
Однако и нестабильность западной системы, как мы ясно видим, не ослабевает, а, напротив, усиливается, переходя из экономической сферы в политическую.
В США 31% женщин владеют оружием
И нет ни одного объяснения (я, по крайней мере, таких объяснений не видел) как деньги, или технологии, или рынки могли бы помирить между собой людей, которые друг другу не доверяют и которые уже искренне не понимают, зачем они живут друг возле друга.
Отсрочить ссору еще возможно, но предотвратить ее вряд ли получится.
Чтобы присоединиться к нам с начала курса истории мысли в новой скайп-сессии «Зеленой Лампы» по средам, в 21: 30 и принимать участие в наших встречах в реале отправьте мне личное сообщение. Сообщение должно содержать ваш логин в скайпе и адрес электронной почты.
Дополнительные контакты:
Группа "Зеленой Лампы" в Фейсбук
https://www.facebook.com/groups/999357773416557/
«Широко распространено мнение, что подлинно научный или философский подход к политике, а также углубленное понимание общественной жизни вообще должны быть основаны на созерцании человеческой истории и ее интерпретации. Если обычный человек принимает обстоятельства своей жизни и значение личного опыта в обыденной жизни как нечто само собой разумеющееся, то социальный философ должен якобы изучать жизнь с некоей высшей точки зрения. Он рассматривает индивида как пешку, как не слишком важный инструмент общего поступательного движения человечества. И обнаруживает, что по-настоящему значительными действующими лицами на Сцене истории являются либо Великие нации и их Великие вожди, либо Великие классы, либо Великие идеи. Во всяком случае, он пытается понять смысл пьесы, разыгрываемой на Сцене истории, и осмыслить законы исторического развития. Если это ему удается, то он, конечно, может предсказывать будущие события. Поэтому в его силах предоставить политике прочную основу и дать нам практические советы, указывая на то, какие политические действия могут привести к успеху, а какие нет. Это - краткое описание подхода, который я называю историцизмом», - Карл Поппер, Открытое общество и его враги
Противоположный подход к политике, основанный на идее продажи политических продуктов, удовлетворяющих маленькие желания индивидов (особенно, когда мы забываем о том, что политики сами разжигают эти желания, тем самым осуществляя скрытое управление толпой), есть ничто иное как либертарианство. Либертарианцы отрицают наличие общества как самостоятельной реальности, и утверждают, что в поле их материалистической точки зрения есть только мужчины и женщины.
Либертарианский человек произвольно устанавливает внешние условия своего сосуществования с другими людьми: следовательно, так называемое «открытое общество» это произвол всех, это свобода от общества и конечная точка века эгоизма.
Ключевой теоретический вопрос философии состоит в том, существует ли общество объективно, и в какой области, и какими средствами эту объективность мы могли бы обнаружить? Этому вопросу будет посвящена следующая лекция. (Живое, неживое и мысль)
Как историки мысли мы, напротив, должны заметить как простой факт, что на рубеже 1970-х гг. западное общество действительно перестало видеть себя в качестве системы, имеющей свойства, отличные от свойств ее элементов, и превратилось в совокупность мужчин и женщин.
Механизм переворота остается пока скрытым от глаз. Можно лишь сказать, что эта работа велась главным образом в США, и что в ней приняли участие основатель «Движения за развитие человеческого потенциала» Олдос Хаксли, создатели американского «Института Эсален» (1962 г.) психоаналитики Майкл Мёрфи и Ричард Прайс, коммерческий писатель Карл Поппер, работавший на деньги закрытых британских структур, вроде Тевистокского института и еще более таинственного Фабианского общества, знаменитый практик и теоретик психоанализа, миллионер Вернер Эрхард, создавший в 1971 г. структуру EST (Erchard’s Seminars-Trainings), пропустившую через себя несколько миллионов американцев. Британцам удалось создать интеллектуальную среду, пробудившую интерес тысяч исследователей к тому, как оторвать индивида от общества. В частности, исследования Эрхарда показали, что т. н. движение к самореализации это движение со знаком минус - не вверх, а вниз. Личность не индивидуальна, а социальна. И никакой индивидуальной личности в природе нет. Последовательно удаляя из сознания представления о социальных связях, - сословных, классовых, гендерных и пр., любых иных, мы не получим попперовское ядро освобожденной индивидуальности, поскольку такое ядро отсутствует. Когда Эрхард публично заявил о своих выводах, его заставили покинуть профессию.
С циничной иронией можно утверждать, что открытие Эрхарда «блестяще» подтвердили опыты американских ученых, финансировавшиеся ЦРУ, по стиранию памяти заключенных тюрем и просто бедных людей, привлеченных возможностью небольшого заработка. Как утверждают американские правозащитные организации, это была масштабная программа, в которой оказались замешаны практически все университеты США. Стирание памяти, состоящей у большинства людей из их несложных социальных ролей, превращает человека в буквальном смысле в ничто. В лучшем случае, в инвалида, который неспособен вести осмысленное существование.
Центром, куда стекались и где обрабатывались данные экспериментов над американскими заключенными, стал Стэнфордский университет. Здесь выковывались контуры будущего открытого «общества», состоящего из индивидов, чье сознание стерто до сугубо материальных потребностей, которых легко объединять в группы в зависимости от их материального достатка и покупательской способности. Эту работу возглавлял в 1979 - 88 гг. философ Джей Огилви.
Итоговые отчеты об исследованиях в Стэнфорде никогда не публиковались.
Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною. - Первое послание к Коринфянам
Едва ли можно считать простой случайностью, что между 1979 и 1981 гг. одновременно в Великобритании и США к власти приходят два политика без политической биографии, без стоящих за ними школ политической мысли, идеологии или философии - все это было раз и навсегда отброшено. Вместо этого сначала Тэтчер, а затем Рейган обратились к чувственным материалистическим желаниям потребителей, в точно такой манере, как это уже практиковалось в торговле.
«Этот кусок мыла, этот шампунь сделает вас более счастливыми».
Новая политическая парадигма с тех пор возымела огромный успех на Западе, тиражировалась уже бесчисленное количество раз на выборах разных уровней в западных странах. Попытки бороться с либертарианской политической машиной, эксплуатирующей математически точно рассчитанные эгоистические желания потребителей, не смогли ни правые, ни левые партии, опиравшиеся на идеологии общественной солидарности, в один миг ставшие анахронизмом.
К чему же привела Запад эта победа над обществом и здравым смыслом?
В 1997 г. американский социолог Фрэнсис Фукуяма прочитал в Оксфорде серию лекций, в которых впервые обращалось внимание на опасные тенденции развития наиболее передовых демократических стран, опасные для самой демократии.
В лекциях, ставших затем книгой «Великий Разрыв», Фукуяма говорит следующее:
…период, начиная примерно с середины 60-х годов и кончая началом 90-х, был также отмечен серьезным ухудшением социальных условий в большей части индустриализованного мира. Стали расти уровень преступности и социальная дезорганизация… Резко ускорился упадок родственных связей: рождаемость стала такой низкой, что это (при отсутствии подпитки иммиграцией) предвещает абсолютное сокращение населения Японии и Европы, каждый третий ребенок в США рожден вне брака, это же относится к более чем половине детей в Скандинавии. Наконец, доверие к общественно-политическим институтам претерпевает глубокий упадок, длящийся уже сорок лет. В конце 50-х гг. большинство населения США и Европы выражало доверие своему правительству и своим согражданам, но только незначительное меньшинство сделало это в начале 90-х.
Изменилась ли ситуация за те без малого двадцать лет, которые нас отделяют от лекций, прочитанных в Оксфорде?
Ситуация не изменилась: по данным одного из недавних опросов, проведенных в США, 70 % американцев не доверяют гражданским властям своей страны, а 29 % даже поддержали бы военный переворот, если бы он случился в Америке!
Фукуяма по праву заслужил славу современного классика, которая во многом связана с книгой «Великий Разрыв», где он объединил такие расплывчатые теории как «информационное общество», «социальный капитал» или «моральный упадок» понятием «кризис доверия».
Кризис доверия - это и рост преступности, и снижение рождаемости, и пассивность избирателей. Кризис доверия означает, что по каким-то причинам люди в современном индустриальном или пост-индустриальном «обществе» больше не имеют причин доверять друг другу. Если бы дело было лишь в плохих правительствах, или в слишком доступных противозачаточных средствах, или в слишком интенсивной миграции, или в попустительстве коррупции, тогда каждая из таких проблем была бы уже давно изучена и снята внимательными западными элитами.
Но, как явствует из книги Фукуямы, перемены, создавшие Великий Разрыв в социальных ценностях, являются слишком драматичными, слишком масштабными, слишком нетипичными, чтобы мы взяли на себя смелость утверждать, что мы знаем причины болезни и как ее лечить.
Взять хотя бы такой аспект Великого Разрыва, как противоречие между потребностью во все более сложном знании, объективно свойственной пост-индустриальному миру в интересах его самосохранения и развития, и феноменом бегства от знания, идущим в разрез даже с инстинктом выживания. Симптоматично, что бегство от знания характерно не только для маргинальных низов, его в полной мере можно считать сомнительным достоянием all kinds and conditions of men, людей всех чинов и сословий - как это переводится на русский.
Гегель в «Феноменологии духа» заметил, что вообще все формообразования духа (гештальты - религии, науки, философские идеи) возникают сначала как эзотерические формы знания, доступные для понимания немногих, чтобы затем приобрести экзотерические формы, доступные простому неподготовленному рассудку.
С высоты своего философского понимания действительности, Гегель усматривал в эзотерических формах признаки примитивности, изначальности, некоторой дикости только родившейся формы знания, как в некотором смысле младенец тоже дикое существо, пока его гуление понятно только его разуму, но не окружающим.
Вот как это звучит у Гегеля:
«Лишь то, что вполне определено, есть в то же время экзотерическое, понятное и годное для того, чтобы быть изученным и стать достоянием каждого.
Рассудочная форма науки - это всем предоставленный и для всех одинаково проложенный путь к ней, и достигнуть при помощи рассудка разумного знания есть справедливое требование сознания, которое приступает к науке, ибо рассудок есть мышление, чистое «я» вообще; и рассудочное есть уже известное и общее для науки и ненаучного сознания, благодаря чему последнее в состоянии непосредственно приобщиться к науке.
Наука, которая находится только на начальной стадии и, следовательно, еще не достигла ни полноты деталей, ни совершенства формы, подвергается за это порицанию. Но если это порицание относится к сущности науки, то оно было бы столь же несправедливо, сколь недопустимо желание отказаться от требования упомянутого развития. Эта противоположность и есть, по-видимому, самый главный узел, над развязыванием которого в настоящее время бьется научное образование и относительно которого оно еще не достигло надлежащего понимания».
Гегелю казалось, что науку ждет тот же позитивный путь, что и предшествующие ей формы знания, например, религии, которые, рождаясь в умах немногих, постепенно становились силой многих.
Парадоксальным образом, «открытое общество», перефразируя Гегеля, трудится не столько над развязыванием своего базового противоречия, сколько стремится завязать его потуже, устанавливая все новые и все менее преодолимые стены между собой и знанием.
В 1979 г. Национальная комиссия США по совершенствованию системы образования подготовила доклад, опровергающий прогноз Гегеля.
Приведу несколько выдержек.
«Учебные планы и программы средней школы стали до такой степени расщепленными, выхолощенными и разбросанными, что уже не содержат какой-либо четкой цели. Они напоминают меню кафетерия, в котором закуски и десерты могут быть ошибочно приняты за главные блюда. Школьники во всевозрастающей степени мигрируют от профессиональных и академических программ подготовки в колледж к курсам "общего направления". Число учеников, выбирающих такие программы, выросло с 12% в 1964 г. до 42 в 1979 г., что ведет к снижению общего уровня подготовки выпускников средней школы.
Такого рода школьные программы, в совокупности со свободой выбора учебных курсов, в значительной степени объясняют сложившуюся ныне негативную ситуацию в среднем образовании США. Школы предлагают промежуточные курсы алгебры, французского языка, географии, но их заканчивают только 31, 13 и 16% школьников соответственно. Дифференциальное и интегральное исчисление предлагается школами, в которых обучается около 60% всех учащихся, но только 6% школьников завершает их изучение.
В то же время 25% объема зачетных единиц, получаемых выпускниками "общего направления" средних школ, приходится на курсы физической подготовки, личной гигиены, практической работы за пределами школ, на промежуточный английский язык и математику, а также курсы личного самообслуживания и развития, такие, например, как подготовка к взрослой жизни, женитьбе, замужеству и др».
В 2013 г. американский экономист Роберт Гордон предсказал длительное замедление мировой экономики, связанное с деградацией знания: все менее знающее общество, испытывающее все меньший интерес к новому притоку знаний. Компании и государственные организации, заполняющие свои вакансии узкими специалистами по личной гигиене, разумеется, не станут «внезапно» доверять и платить умникам с дипломами.
Есть такой классический вопрос, который умникам все чаще задают: «скажи, зачем мне это надо»?
Менее знающее «открытое общество» производит меньшую ценность, менее знающее «открытое общество» покупает меньшую ценность, поскольку имеет менее разнообразные потребности, и этот нисходящий тренд будет иметь выражение в будущем во все меньших и меньших запросах и предложениях знания.
Прошло уже около 30 лет после победы либертарианских политиков в центрах золотого миллиарда. Последние пятнадцать лет из этого срока приходятся на период нестабильности западной экономики, характеризующейся резкими скачками и падениями курсов акций.
График индекса S&P 500
Нестабильность системы широко трактуется на Западе как тревожный симптом, хотя отсутствие или даже прямой запрет на действительное социальное знания не позволяет системе познать значение этой тревожности.
Известно также, что в руках примерно 60 человек оказалось около 50 % всех знаков мировой стоимости, имеющих «законное» происхождение. В соответствии с известной нам теорией Кейнса, это означает ни что иное, как бегство капитала из экономики, и, сопоставив этот факт с отчетливыми симптомами разрушения доверия, мы можем предположить, что капитал попросту не может найти продуктивного применения в одинокой толпе, вернувшейся к дообщественным формам агрессивной конкуренции между индивидами. Ведь капитализм возник не в толпе, а в обществе, причем, в достаточно сложно устроенном обществе, где имелись те три фактора развития капитализма, которые теперь отсутствуют: рациональное государство, всеобщее образование, по крайней мере, в капиталистическом сегменте общества, и сеть союзов, основанных на доверии к разделяемым их участниками нормам поведения, то есть общество.
По всей видимости, в таких государствах, где полиция разгоняет водометами безоружных образованных людей, протестующих против насилия над женщинами, нет уже ни доверия, ни норм поведения, ни уважения к знанию, ни самого государства.
Деградация системы в ее центре не так заметна, как на периферии. В центре мы еще не видим той конечной точки, куда ведет процесс упадка доверия - будь то к правилам общежития, к принципам воспроизводства жизни, к культуре, к знанию. Кризис доверия коварен как алкоголизм. Сначала о человеке говорят, что он «любит выпить». Но человек выпивающий еще долго будет все тем же человеком - другом, отцом, мужем, специалистом. Примерно так это происходит и с больными обществами. Они болеют долго, а результат проявляется внезапно. Ближневосточные общества болели так долго, что трудно сейчас назвать точку отсчета. Десятилетиями и, возможно, веками, болезнь проявлялась только в отсутствии развития, в неспособности произвести жизнеспособные общества или адекватные экономические системы, в утрате доверия людей друг к другу.
Как пишет французский политолог и философ Ален де Бенуа:
«Также укажу на факт абсолютно новый: вместо того, чтобы скрывать свои военные преступления, они обеспечивают своим преступлениям наибольшее паблисити, как для того, чтобы соблазнить симпатизантов, так и для того, чтобы ужасать своих врагов. Всё это прекрасно поставлено и очень хорошо просчитано. Иконоборцы, губители Пальмиры точно, что варвары, но они не идиоты».
Но это не такой уж новый факт.
Точно так и «красные кхмеры», пришедшие к власти на волне катастрофического упадка всех форм доверия в камбоджийской обществе, сделали своей моделью социализации, своей моделью доверия, подчеркнутое нигилистическое отношение к любой социальности, к любой форме доверия.
Это была группа индивидуалистов, объединенных идеей убийства друг друга. Такая форма организации, основным организационным принципом которой являлось ее самоуничтожение.
Это и есть конечная точка кризиса доверия, с перспективы того, что мне известно о развитии таких кризисов в прошлом.
Исламские или либеральные (у нас) «государственники», или «красные кхмеры» не так страшны сами по себе, об их солдатах нельзя сказать, что они «достойный противник». Эти феномены внушают опасения другого рода: в них стоит видеть перспективу, которая может проявиться в любой социальной системе в качестве предельной стадии кризиса доверия.
Когда политика давала сбои в прошлом, культура становилась прибежищем здоровых сил, ориентированных на доверие. Быть культурным человеком часто означало неприятие неправды бытия, - для России это более чем справедливо. Сегодня мы видим, как культура сама становится моральной неправдой. Быть культурным человеком сегодня означает смеяться над утонувшим ребенком вместе с карикатуристами модного «интеллигентского» журнала Charlie Hebdo. А человек вынужден выбирать между человечностью и следованием такой культурной норме.
Само понятие общества уже предполагает, что мы присваиваем такой совокупности людей качество объединения на базе неких норм, ценностей и ограничений. Доверие же людей друг к другу обусловлено такими нормами, ценностями и ограничениями их поведения.
Кризис доверия разворачивает процесс в обратном направлении. Теперь мы не вправе ожидать, что люди вокруг нас будут следовать тем же нормам, что привычны нам самим, и потому-то мы им не доверяем. Вправе ли мы тогда называть такую совокупность людей без взаимного доверия «обществом», пусть и каким-то новым, «открытым»?
В 1950 г. американский социолог Дэвид Рисмен предложил понятие «одинокая толпа». Одинокая толпа - идеал материалиста, поскольку состоит не из социальных личностей, а из индивидов, снявших с себя все покровы социальности. Как мы помним, проводивший подобные опыты в промышленных масштабах Вернер Эрхард, не обнаружил под этими покровами ничего. В конце т.н. «самореализации» нас ждет распад личности, поскольку снимаемые социальные слои и есть (была) эта личность.
Рисмен, который еще не мог знать об этих опытах, предсказал другую возможность.
Участник одинокой толпы - это абсолютный конформист. Не будучи социальным существом, он, однако, не лишен способности к мимикрии под «достойного члена общества», разумеется, общества «открытого». Стремление к мимикрии представляет собой, вероятно, инстинктивный рудимент прежней, утраченной в основном социальности.
Это деклассированные городские «одинокие» толпы индивидов без внутреннего социального стержня, легко принимающие, подобно мотылькам, свет электрической лампочки за свет Луны. Конформисты или, по терминологии Рисмена, «лица, управляемые извне».
Уже создав «одинокую толпу», мир капитализма оказывается на тонкой грани опасного взаимодействия с ней.
В течение последних тридцати лет господства либертарианской политики на Западе государственные структуры были существенно ослаблены, политика превратилась в разновидность массового шоу, общество поглощено одинокой толпой, к тому же неграмотной и недоверчивой. Человеческий труд можно заменить машинным, заработанные деньги - кредитом, но невозможно чем-либо заменить доверие людей друг к другу.
Социальная система, о которой мы ведем речь, то есть Запад, включает 1152 млн. чел., вот почему процессы распада западной цивилизации должны занять больше времени, чем это происходило с советской цивилизацией. Нам известно, что СССР, где жило примерно 175 млн. чел. распался за 5 лет после того, как его элита утратила представление о Советском Союзе как об обществе (1985 - 1991). Процесс распада формальных западных институтов, плывущих в море «одинокой толпы», если бы он происходил с той же скоростью, грубо должен занять в 6,5 раз больше времени. (Грубо, значит, отвлекаясь от всех прочих факторов, кроме численности населения).
Если принять за начало процесса 1980 г., то сопоставимого с российским (на 1991 г.) уровня кризисного состояния Запад должен был достичь примерно к 2012 году.
Разумеется, это очень неточный прогноз, учитывающий лишь один фактор.
Запад существенно превосходит бывший СССР по финансовой мощи и по политическому мастерству элит, владеет более обширными рынками. Эти факторы замедляют распад системы.
Однако и нестабильность западной системы, как мы ясно видим, не ослабевает, а, напротив, усиливается, переходя из экономической сферы в политическую.
В США 31% женщин владеют оружием
И нет ни одного объяснения (я, по крайней мере, таких объяснений не видел) как деньги, или технологии, или рынки могли бы помирить между собой людей, которые друг другу не доверяют и которые уже искренне не понимают, зачем они живут друг возле друга.
Отсрочить ссору еще возможно, но предотвратить ее вряд ли получится.
Чтобы присоединиться к нам с начала курса истории мысли в новой скайп-сессии «Зеленой Лампы» по средам, в 21: 30 и принимать участие в наших встречах в реале отправьте мне личное сообщение. Сообщение должно содержать ваш логин в скайпе и адрес электронной почты.
Дополнительные контакты:
Группа "Зеленой Лампы" в Фейсбук
https://www.facebook.com/groups/999357773416557/