Кондорсэ "О допущении женщин к избирательному праву"
Возможности познакомить своих читателей с этой статьёй Кондорсэ я обязана тереза-с-севера, которая нашла её в библиотеке и отсканировала - а также перепечатала в своём журнале несколько фрагментов
Однако навела меня на этот текст упомянутая и справедливо раскритикованная гражданами Vive-Liberta статья некой Т.Королёвой - которая (автор статьи) ухитрилась напортачить также и с библиографическим описанием, перепутав год выпуска журнала...
Статья Кондорсэ была опубликована весной 1790 - однако три года спустя Кондорсэ, будучи ведущим участником Конституционной комиссии Национального конвента (именно он в феврале 1793 представил Конвенту проект новой Конституции) - вопрос об избирательных правах женщин уже не поднимал...
О допущении женщин к избирательному праву.
Н. Кондорсэ. Перевод с французского С. Сперанской. (№ 5, Journal de la société de 1789).
Под влиянием привычки люди до такой степени могут освоиться с нарушением их естественных прав, что потерпевшим даже не приходит в голову мысль об их восстановлении, что никто уже не сознает причиненной ему несправедливости.
Некоторые из таких нарушений естественных прав ускользнули от внимания даже тех философов и законодателей, которые самым ревностным образом старались установить общественные права человеческой личности и сделать их единственной основой политических учреждений.
Разве не был, например, нарушен принцип равенства прав, когда все спокойно отстранили половину человеческого рода от участия в выработке законов, лишив избирательного права женщин? Можно ли привести лучшее доказательство силы привычки, даже над просвещенными людьми, как то, что люди ссылаются на принцип равенства для защиты права трех или четырех сотен мужчин, устраненных от него из-за нелепого предрассудка, и забывают о том же принципе по отношению к двенадцати миллионам женщин?
Для того, чтобы такое отстранение женщин не было актом насилия, следовало бы доказать, или что естественные права женщин не тождественны с правами мужчин, или что женщины неспособны пользоваться правами. Но ведь права мужчин вытекают исключительно из того, что они - существа чувствующие, способные приобретать нравственные идеи и рассуждать о них. Женщины обладают этими же самыми свойствами; поэтому они неизбежно имеют и те же самые права. Или ни один человек не имеет действительных прав или все имеют одинаковые; и всякий, подающий голос против прав другого человека, каковы бы ни были его религия, цвет кожи или пол, тем самым отрекается от собственных прав.
Едва ли возможно доказать, что женщины неспособны пользоваться избирательным правом. Почему бы существам, подверженным беременности и кратковременным недомоганиям, не пользоваться правами, в которых никогда и не воображали отказывать людям, страдающим по зимам подагрой или подверженным простуде?
Если допустить, что мужчины обладают превосходством ума, необусловленным разницей в воспитании (что совершенно еще не доказано и что следовало бы доказать, чтобы иметь возможность, не нарушая справедливости, лишить женщин их естественного права), то и тогда придется признать, что это превосходство проявляется лишь в двух направлениях. Во-первых, указываюсь на то, что женщины не сделали ни одного важного открытия в науках, не проявили гениальности в искусствах, литературе и т. п. Но, ведь, без сомнения, никто не потребует ограничения избирательного права одними гениальными людьми. К этому прибавляют, что женщины не достигают того же уровня знаний, той же силы мышления, как некоторые из мужчин. Но что же из этого следует? За исключением немногочисленного класса высокопросвещенных мужчин, между женщинами и остальными мужчинами существует полное равенство в этом отношении. Оставив в стороне небольшую группу мужчин, мы увидим, что умственные преимущества и недостатки распределяются между обоими полами равномерно. Так как совершенно бессмысленно было бы ограничить избирательное право и право занимать общественные должности одной высшей группой, то почему же лишать этих прав женщин, не лишая в то же время тех из мужчин, которые стоят ниже многих из женщин?
Наконец, скажут, может быть, что у женщин есть такие свойства ума и сердца, благодаря которым их не следует допускать к пользованию естественными правами. Обратимся к фактам. Елизавета английская, Мария Терезия, две русские Екатерины доказали, что у женщин нет недостатка ни в силе духа, ни в смелости ума.
Елизавета имела все слабости женщин. Но разве эти слабости более повредили ея царствованию, чем мужские недостатки царствованию ее отца или её преемника? Разве фавориты некоторых императриц оказали более вредное влияние, чем фаворитка Людовика XIV, Людовика XV или даже Генриха IV?
Неужели м-сс Маколей не высказала бы в палате общин лучших мнений, чем многие представители британской нации? При обсуждении вопроса о свободе совести, разве она не выставила бы принципов в более возвышенных, чем принципы Питта, и не выказала бы более сильной способности суждения? Столь же восторженная поклонница свободы, как Бёрк тирании, дошла ли бы она, защищая французскую конституцию, до такой бессмысленной и противной галиматьи, как этот знаменитый ритор, нападая на нее? Разве приемная дочь Монтеня не лучше отстаивала бы права французских граждан в генеральных штатах 1614 года, чем член совета Куртен, который верил в колдовство и магические силы? Неужели принцесса Дезюрсен не должна быть поставлена выше Шамильяра? Можно ли думать, чтобы маркиза Дюшателе не могла составить дипломатической депеши так же хорошо, как Рулье? Неужели г-жа Деламбер издавала бы столь же бессмысленные и жестокие законы относительно протестантов, домашних воров, контрабандистов и негров, как хранитель печати Дарменонвиль? Бросив взгляд на список тех, кто ими управлял, мужчины должны бы отказаться от своего высокомерия.
Женщины превосходят мужчин тихими и семейными добродетелями; они умеют любить свободу, как и мужчины, хотя и не пользуются всеми её преимуществами, в республиках они нередко приносили себя в жертву ради неё; они всегда проявляли гражданскую доблесть, когда случай или внутренние смуты приводили их на арену, с которой гордость и тирания мужчин их повсеместно удалили.
Говорят, что женщины никогда не руководствуются в своем поведении тем, что называется разумом, хотя и обладают большим умом и проницательностью, а по способности суждения нередко стоят наряду с самыми тонкими диалектиками. Это замечание неверно. Правда, они не руководствуются разумом мужчин, но своим собственным разумом. Так как по вине законодательства интересы женщин не тождественны с нашими, и некоторые вещи не имеют для них той же ценности, как для нас, то они могут, не погрешая против разума, руководствоваться другими принципами, стремиться: к другим целям, чем мы. Для женщины также разумно заниматься своей наружностью, как для Демосфена разумно было заботиться о своем голосе и жестах.
Указывают на то, что женщины, будучи добрее, нежнее, чувстввтельнее мужчин, менее подверженные порокам, проистекающим из эгоизма и черствости сердца, не обладают однако чувством справедливости, что оне повинуются скорее голосу сердца, чем совести. Это замечание имеет более основания, но оно ничего не доказывает: такая разница коренится не в природе женщин, а в их воспитании и общественном положении. Ни то, ни другое не приучают женщин к идее справедливости, a приучают их к идее честности. Вдали от дел, от всего, что решается на основании строгой справедливости, на основании положительных законов, женщины занимаются такими вещами, воздействуют на такие стороны жизни, которые регулируются как раз природной честностью и чувством. Поэтому является несправедливым основывать дальнейшее нарушение естественных прав женщин на мотивах, лишь потому и имеющих некоторую реальность, что женщины этими правами не пользуются,
Если принять подобные доводы против женщин, следовало бы лишить избирательного права и ту часть народа, которая, будучи обречена на непрерывную работу, не может ни приобретать знаний, ни упражнять своего разума, и вскоре, мало по малу, пришлось бы дойти до признания прав гражданина только за людьми, прошедшими курс общественного права. Неизбежным последствием допущения подобных принципов должен быть отказ от какой бы то ни было свободной конституции. Именно подобные доводы и употреблялись всегда для оправдания возникающих или уже существующих аристократий; самая этимология этого слова служит тому доказательством.
Нельзя ссылаться и на зависимость женщин от их мужей, так как возможно было бы уничтожить и эту жестокую несправедливость гражданского закона и так как одна несправедливость никогда не может служить оправданием для совершения другой.
Остается затем разобрать два возражения. Правда, в них выставляются против допущения женщин к избирательному праву только мотивы пользы, мотивы, которые не могут уравновесить действительного права. Противоположный взгляд служил слишком часто отговоркой и оправданием тиранов. Во имя пользы торговля и промышленность стонут в цепях и африканец остается обреченным на рабство; во имя общественной пользы наполняли Бастилию, учреждали цензуру для книг, производили тайный суд, употребляли пытки. Мы тем не менее разберем эти возражения, чтобы ничего не оставить без ответа.
Говорят. что следует опасаться влияния женщин на мужчин.
Мы ответим прежде всего, что влияние женщин, как и всякое другое влияние, гораздо опаснее в обстановке тайны, чем во время публичных прений; возможное для женщин особенное влияние даже больше других влияний ослаблялось бы публичностью, так как распространяясь более чем на одного индивидуума и делаясь известным, оно чрез это именно теряло бы силу. Кроме того, женщины до сих пор ни в одной стране не пользовались полным равенством, и несмотря на то владычество их было повсеместным и тем более опасным, чем более они были унижены законом. Поэтому, думается, что нечего особенно доверять этому предохранительному средству. Не является ли, напротив, вероятным, что власть женщин ослабла бы, если бы они были менее заинтересованы в её сохранении, если бы власть эта перестала быть для них единственным средством защиты и избавления от угнетений?
Вежливость не позволяет большей части мужчин спорить с женщиной в обществе; но это проистекает в значительной степени из гордости: уступают победу, которая не ведет ни к каким последствиям, поражение не унижает, потому что на него смотрят, как на добровольное. Неужели можно серьезно думать, что нечто подобное происходило бы и при публичных прениях относительно важного вопроса? Разве вежливость мешает вести тяжбу против женщины?
Еще скажусь: такая перемена противоречила бы общественной пользе, так как она отрывала бы женщин от забот, к которым природа их видимо предназначила.
Мне кажется, что это возражение не имеет достаточного основания. Какое бы государственное устройство ни получила страна, несомненно, что при современном состоянии цивилизации европейских народов только очень небольшому числу граждан возможно будет заниматься общественными делами. Женщины были бы не более оторваны от хозяйства, чем земледельцы от плугов, ремесленники от мастерских. Мы нигде не видим, чтобы женщины зажиточных классов были так поглощены домашними делами, чтобы следовало опасаться помешать им, и серьезное занятие гораздо менее отвлекало бы их от домашних забот, чем легкие вкусы, которые прививаются им праздностью и дурным воспитанием.
Главным источником такого опасения служит мысль, что всякий человек, допущенный до избирательного права, думает только о том, чтобы и ему править страной. Это, может быть, верно до известной степени для момента, когда вводится конституция, но такое стремление не может быть продолжительными. Поэтому не следует думать, что женщины, получив возможность быть членами национальных собраний, сейчас же забросили бы своих детей, свое хозяйство, свое шитье. Они сделались бы от этого только способнее воспитывать своих детей, образовывать из них людей. Женщинам естественно выкармливать своих детей, оберегать первые годы их жизни; привязанные этими заботами к дому, более слабые, чем мужчины, они естественно должны веста жизнь более уединенную, более домашнюю. Женщины, таким образом, попали бы в один разряд с мужчинами, имеющими по своему положению ежедневно несколько часов обязательных занятий. Это может служить основанием для того, чтобы не отдавать им предпочтения при выборах, но никак не для лишения их избирательного права законодательным путём. Перемена в их положении была бы неблагоприятна для любителей ухаживания, но домашние права выиграли бы от такого равенства, как и от всякого другого.
До сих пор у всех известных народов нравы были жестокие или испорченные. Единственное исключение представляют американцы Соединенных Штатов, рассеянные в небольшом количестве по большой территории. До сих пор у всех народов существовало установленное законом неравенство между мужчинами и женщинами; и не трудно было бы доказать, что в этих двух явлениях, равно распространенных, второе служит одной из главных причин первого, так как первенство ведет за собой непременно испорченность и является, если не единственным, то самым обыкновенным её источником.
Я прошу теперь, чтобы соблаговолили противопоставить этим доводам что-нибудь, иное, кроме шуток и напыщенных слов; прошу в особенности, чтобы мне указали на такое природное различие между мужчинами и женщинами, которое могло бы служить, достаточным основанием для лишения женщин прав.
Установленное нашей новой конституцией равенство всех мужчин в правах подало повод к красноречивым разглагольствованиям и неистощимым шуткам; но до сих пор никто не мог выставить против него ни одного разумного довода и, конечно, не от недостатка таланта или рвения. Я осмеливаюсь думать, что подобное же повторится, и относительно равноправности между полами.
Довольно странно, что во многих государствах женщины считались неспособными ни к каким общественным должностям и в то же время достойными царствовать; что во Франции женщина могла быть регентшей и не могла быть до 1776 года продавщицей женских нарядов в Париже*), что, наконец, в избирательных собраниях наших бальяжей ленное право дает женщинам такие полномочия, какие за ними не признаются по естественному праву. Многие из наших благородных депутатов обязаны дамам честью заседать между представителями нации. Вместо того, чтобы лишать полномочий владелиц леннов, не лучше ли распространить их на всех женщин, имеющих собственность и стоящих во главе дома? Если признать бессмысленным право голоса через доверенного, зачем лишать женщин избирательного права вообще вместо того, чтобы предоставить им свободу пользоваться этим правом лично?
_____
*) До уничтожения цехового сословия в 1776 году женщины не могли приобретать права быть хозяйками модных и некоторых других женских ремесленных заведений, если они не были замужем или если мужчина не ссужал или не продавал им своего имени для приобретения привилегии. См. введение к указу 1776 года.
Однако навела меня на этот текст упомянутая и справедливо раскритикованная гражданами Vive-Liberta статья некой Т.Королёвой - которая (автор статьи) ухитрилась напортачить также и с библиографическим описанием, перепутав год выпуска журнала...
Статья Кондорсэ была опубликована весной 1790 - однако три года спустя Кондорсэ, будучи ведущим участником Конституционной комиссии Национального конвента (именно он в феврале 1793 представил Конвенту проект новой Конституции) - вопрос об избирательных правах женщин уже не поднимал...
О допущении женщин к избирательному праву.
Н. Кондорсэ. Перевод с французского С. Сперанской. (№ 5, Journal de la société de 1789).
Под влиянием привычки люди до такой степени могут освоиться с нарушением их естественных прав, что потерпевшим даже не приходит в голову мысль об их восстановлении, что никто уже не сознает причиненной ему несправедливости.
Некоторые из таких нарушений естественных прав ускользнули от внимания даже тех философов и законодателей, которые самым ревностным образом старались установить общественные права человеческой личности и сделать их единственной основой политических учреждений.
Разве не был, например, нарушен принцип равенства прав, когда все спокойно отстранили половину человеческого рода от участия в выработке законов, лишив избирательного права женщин? Можно ли привести лучшее доказательство силы привычки, даже над просвещенными людьми, как то, что люди ссылаются на принцип равенства для защиты права трех или четырех сотен мужчин, устраненных от него из-за нелепого предрассудка, и забывают о том же принципе по отношению к двенадцати миллионам женщин?
Для того, чтобы такое отстранение женщин не было актом насилия, следовало бы доказать, или что естественные права женщин не тождественны с правами мужчин, или что женщины неспособны пользоваться правами. Но ведь права мужчин вытекают исключительно из того, что они - существа чувствующие, способные приобретать нравственные идеи и рассуждать о них. Женщины обладают этими же самыми свойствами; поэтому они неизбежно имеют и те же самые права. Или ни один человек не имеет действительных прав или все имеют одинаковые; и всякий, подающий голос против прав другого человека, каковы бы ни были его религия, цвет кожи или пол, тем самым отрекается от собственных прав.
Едва ли возможно доказать, что женщины неспособны пользоваться избирательным правом. Почему бы существам, подверженным беременности и кратковременным недомоганиям, не пользоваться правами, в которых никогда и не воображали отказывать людям, страдающим по зимам подагрой или подверженным простуде?
Если допустить, что мужчины обладают превосходством ума, необусловленным разницей в воспитании (что совершенно еще не доказано и что следовало бы доказать, чтобы иметь возможность, не нарушая справедливости, лишить женщин их естественного права), то и тогда придется признать, что это превосходство проявляется лишь в двух направлениях. Во-первых, указываюсь на то, что женщины не сделали ни одного важного открытия в науках, не проявили гениальности в искусствах, литературе и т. п. Но, ведь, без сомнения, никто не потребует ограничения избирательного права одними гениальными людьми. К этому прибавляют, что женщины не достигают того же уровня знаний, той же силы мышления, как некоторые из мужчин. Но что же из этого следует? За исключением немногочисленного класса высокопросвещенных мужчин, между женщинами и остальными мужчинами существует полное равенство в этом отношении. Оставив в стороне небольшую группу мужчин, мы увидим, что умственные преимущества и недостатки распределяются между обоими полами равномерно. Так как совершенно бессмысленно было бы ограничить избирательное право и право занимать общественные должности одной высшей группой, то почему же лишать этих прав женщин, не лишая в то же время тех из мужчин, которые стоят ниже многих из женщин?
Наконец, скажут, может быть, что у женщин есть такие свойства ума и сердца, благодаря которым их не следует допускать к пользованию естественными правами. Обратимся к фактам. Елизавета английская, Мария Терезия, две русские Екатерины доказали, что у женщин нет недостатка ни в силе духа, ни в смелости ума.
Елизавета имела все слабости женщин. Но разве эти слабости более повредили ея царствованию, чем мужские недостатки царствованию ее отца или её преемника? Разве фавориты некоторых императриц оказали более вредное влияние, чем фаворитка Людовика XIV, Людовика XV или даже Генриха IV?
Неужели м-сс Маколей не высказала бы в палате общин лучших мнений, чем многие представители британской нации? При обсуждении вопроса о свободе совести, разве она не выставила бы принципов в более возвышенных, чем принципы Питта, и не выказала бы более сильной способности суждения? Столь же восторженная поклонница свободы, как Бёрк тирании, дошла ли бы она, защищая французскую конституцию, до такой бессмысленной и противной галиматьи, как этот знаменитый ритор, нападая на нее? Разве приемная дочь Монтеня не лучше отстаивала бы права французских граждан в генеральных штатах 1614 года, чем член совета Куртен, который верил в колдовство и магические силы? Неужели принцесса Дезюрсен не должна быть поставлена выше Шамильяра? Можно ли думать, чтобы маркиза Дюшателе не могла составить дипломатической депеши так же хорошо, как Рулье? Неужели г-жа Деламбер издавала бы столь же бессмысленные и жестокие законы относительно протестантов, домашних воров, контрабандистов и негров, как хранитель печати Дарменонвиль? Бросив взгляд на список тех, кто ими управлял, мужчины должны бы отказаться от своего высокомерия.
Женщины превосходят мужчин тихими и семейными добродетелями; они умеют любить свободу, как и мужчины, хотя и не пользуются всеми её преимуществами, в республиках они нередко приносили себя в жертву ради неё; они всегда проявляли гражданскую доблесть, когда случай или внутренние смуты приводили их на арену, с которой гордость и тирания мужчин их повсеместно удалили.
Говорят, что женщины никогда не руководствуются в своем поведении тем, что называется разумом, хотя и обладают большим умом и проницательностью, а по способности суждения нередко стоят наряду с самыми тонкими диалектиками. Это замечание неверно. Правда, они не руководствуются разумом мужчин, но своим собственным разумом. Так как по вине законодательства интересы женщин не тождественны с нашими, и некоторые вещи не имеют для них той же ценности, как для нас, то они могут, не погрешая против разума, руководствоваться другими принципами, стремиться: к другим целям, чем мы. Для женщины также разумно заниматься своей наружностью, как для Демосфена разумно было заботиться о своем голосе и жестах.
Указывают на то, что женщины, будучи добрее, нежнее, чувстввтельнее мужчин, менее подверженные порокам, проистекающим из эгоизма и черствости сердца, не обладают однако чувством справедливости, что оне повинуются скорее голосу сердца, чем совести. Это замечание имеет более основания, но оно ничего не доказывает: такая разница коренится не в природе женщин, а в их воспитании и общественном положении. Ни то, ни другое не приучают женщин к идее справедливости, a приучают их к идее честности. Вдали от дел, от всего, что решается на основании строгой справедливости, на основании положительных законов, женщины занимаются такими вещами, воздействуют на такие стороны жизни, которые регулируются как раз природной честностью и чувством. Поэтому является несправедливым основывать дальнейшее нарушение естественных прав женщин на мотивах, лишь потому и имеющих некоторую реальность, что женщины этими правами не пользуются,
Если принять подобные доводы против женщин, следовало бы лишить избирательного права и ту часть народа, которая, будучи обречена на непрерывную работу, не может ни приобретать знаний, ни упражнять своего разума, и вскоре, мало по малу, пришлось бы дойти до признания прав гражданина только за людьми, прошедшими курс общественного права. Неизбежным последствием допущения подобных принципов должен быть отказ от какой бы то ни было свободной конституции. Именно подобные доводы и употреблялись всегда для оправдания возникающих или уже существующих аристократий; самая этимология этого слова служит тому доказательством.
Нельзя ссылаться и на зависимость женщин от их мужей, так как возможно было бы уничтожить и эту жестокую несправедливость гражданского закона и так как одна несправедливость никогда не может служить оправданием для совершения другой.
Остается затем разобрать два возражения. Правда, в них выставляются против допущения женщин к избирательному праву только мотивы пользы, мотивы, которые не могут уравновесить действительного права. Противоположный взгляд служил слишком часто отговоркой и оправданием тиранов. Во имя пользы торговля и промышленность стонут в цепях и африканец остается обреченным на рабство; во имя общественной пользы наполняли Бастилию, учреждали цензуру для книг, производили тайный суд, употребляли пытки. Мы тем не менее разберем эти возражения, чтобы ничего не оставить без ответа.
Говорят. что следует опасаться влияния женщин на мужчин.
Мы ответим прежде всего, что влияние женщин, как и всякое другое влияние, гораздо опаснее в обстановке тайны, чем во время публичных прений; возможное для женщин особенное влияние даже больше других влияний ослаблялось бы публичностью, так как распространяясь более чем на одного индивидуума и делаясь известным, оно чрез это именно теряло бы силу. Кроме того, женщины до сих пор ни в одной стране не пользовались полным равенством, и несмотря на то владычество их было повсеместным и тем более опасным, чем более они были унижены законом. Поэтому, думается, что нечего особенно доверять этому предохранительному средству. Не является ли, напротив, вероятным, что власть женщин ослабла бы, если бы они были менее заинтересованы в её сохранении, если бы власть эта перестала быть для них единственным средством защиты и избавления от угнетений?
Вежливость не позволяет большей части мужчин спорить с женщиной в обществе; но это проистекает в значительной степени из гордости: уступают победу, которая не ведет ни к каким последствиям, поражение не унижает, потому что на него смотрят, как на добровольное. Неужели можно серьезно думать, что нечто подобное происходило бы и при публичных прениях относительно важного вопроса? Разве вежливость мешает вести тяжбу против женщины?
Еще скажусь: такая перемена противоречила бы общественной пользе, так как она отрывала бы женщин от забот, к которым природа их видимо предназначила.
Мне кажется, что это возражение не имеет достаточного основания. Какое бы государственное устройство ни получила страна, несомненно, что при современном состоянии цивилизации европейских народов только очень небольшому числу граждан возможно будет заниматься общественными делами. Женщины были бы не более оторваны от хозяйства, чем земледельцы от плугов, ремесленники от мастерских. Мы нигде не видим, чтобы женщины зажиточных классов были так поглощены домашними делами, чтобы следовало опасаться помешать им, и серьезное занятие гораздо менее отвлекало бы их от домашних забот, чем легкие вкусы, которые прививаются им праздностью и дурным воспитанием.
Главным источником такого опасения служит мысль, что всякий человек, допущенный до избирательного права, думает только о том, чтобы и ему править страной. Это, может быть, верно до известной степени для момента, когда вводится конституция, но такое стремление не может быть продолжительными. Поэтому не следует думать, что женщины, получив возможность быть членами национальных собраний, сейчас же забросили бы своих детей, свое хозяйство, свое шитье. Они сделались бы от этого только способнее воспитывать своих детей, образовывать из них людей. Женщинам естественно выкармливать своих детей, оберегать первые годы их жизни; привязанные этими заботами к дому, более слабые, чем мужчины, они естественно должны веста жизнь более уединенную, более домашнюю. Женщины, таким образом, попали бы в один разряд с мужчинами, имеющими по своему положению ежедневно несколько часов обязательных занятий. Это может служить основанием для того, чтобы не отдавать им предпочтения при выборах, но никак не для лишения их избирательного права законодательным путём. Перемена в их положении была бы неблагоприятна для любителей ухаживания, но домашние права выиграли бы от такого равенства, как и от всякого другого.
До сих пор у всех известных народов нравы были жестокие или испорченные. Единственное исключение представляют американцы Соединенных Штатов, рассеянные в небольшом количестве по большой территории. До сих пор у всех народов существовало установленное законом неравенство между мужчинами и женщинами; и не трудно было бы доказать, что в этих двух явлениях, равно распространенных, второе служит одной из главных причин первого, так как первенство ведет за собой непременно испорченность и является, если не единственным, то самым обыкновенным её источником.
Я прошу теперь, чтобы соблаговолили противопоставить этим доводам что-нибудь, иное, кроме шуток и напыщенных слов; прошу в особенности, чтобы мне указали на такое природное различие между мужчинами и женщинами, которое могло бы служить, достаточным основанием для лишения женщин прав.
Установленное нашей новой конституцией равенство всех мужчин в правах подало повод к красноречивым разглагольствованиям и неистощимым шуткам; но до сих пор никто не мог выставить против него ни одного разумного довода и, конечно, не от недостатка таланта или рвения. Я осмеливаюсь думать, что подобное же повторится, и относительно равноправности между полами.
Довольно странно, что во многих государствах женщины считались неспособными ни к каким общественным должностям и в то же время достойными царствовать; что во Франции женщина могла быть регентшей и не могла быть до 1776 года продавщицей женских нарядов в Париже*), что, наконец, в избирательных собраниях наших бальяжей ленное право дает женщинам такие полномочия, какие за ними не признаются по естественному праву. Многие из наших благородных депутатов обязаны дамам честью заседать между представителями нации. Вместо того, чтобы лишать полномочий владелиц леннов, не лучше ли распространить их на всех женщин, имеющих собственность и стоящих во главе дома? Если признать бессмысленным право голоса через доверенного, зачем лишать женщин избирательного права вообще вместо того, чтобы предоставить им свободу пользоваться этим правом лично?
_____
*) До уничтожения цехового сословия в 1776 году женщины не могли приобретать права быть хозяйками модных и некоторых других женских ремесленных заведений, если они не были замужем или если мужчина не ссужал или не продавал им своего имени для приобретения привилегии. См. введение к указу 1776 года.