Ницшеанство мирового гегемона (6 из 7, часть II)
XXI ВЕК ГЛАЗАМИ ДРЕВНЕГО РИМА
Предыдущая часть --- Начало --- Следующая часть
6. ФИЛОСОФИЯ ГЛОБАЛЬНОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ (Часть II)
Иллюстрация 6.02. Этот рафинированный интеллектуал с ковбойскими усами - великий европейский философ Фридрих Ницше (1844-1900). В отместку не оценившим его европейцам, подарил Америке философию глобального переформатирования («Переоценка всех ценностей»).
(Продолжаем изучение книги Дьюи «Реконструкция в философии»)
3) Критика морали, основанной на общих принципах и универсальных стандартах. Требование «переоценки ценностей» и защита того, что мы сегодня называем «американскими двойными стандартами».
В России уже давно стала популярной тема «американских двойных стандартов» в международной политике. Если бы люди были лучше знакомы с американской философией, то удивлялись бы наличию вообще каких-то «стандартов». «Фишка» этической доктрины Дьюи - принципиальный отказ от самой идеи этических «стандартов».
«Мораль - это не каталог мер или свод правил, которым надо следовать так же, как инструкциям аптекаря или кулинарным рецептам. ...Прагматическое значение логики индивидуальных ситуаций, у каждой из которых свои неповторимые благо и принцип, заключается в переключении интересов теории, озабоченной общими понятиями, на проблему выработки действенных методов исследования».
«Этическая теория всегда пребывала в своеобразной гипнотической одержимости понятием о том, что ее задача состоит в открытии неких конечных целей или благ либо некоего абсолютного и верховного закона. …Не является ли вера в единственное, конечное и абсолютное (что бы под ним ни понималось - благо или всесильный закон) интеллектуальным продуктом той феодальной организации, которая уже изживает себя исторически, а также того представления о связном, упорядоченном космосе, где покой превыше движения, которое и вовсе исчезло из естественных наук?»
Приверженность европейского сознания к такому «феодальному пережитку», как моральные принципы, затрудняет манипулирование ими в духе «двойных стандартов». Правителю мира приходится постоянно оправдываться в том, что применительно к разным случаям он действует, исходя из разных принципов. Не будь этих «глупых предрассудков», он мог бы с чистой совестью заявить: «Когда сосед ворует скот у меня - это зло, а когда я сам ворую скот у соседа - это добро». И весь мир видел бы в этом не глумливый произвол, а священное право суверена.
«…Концепция, согласно которой цели действия нужно формировать, исходя из обстоятельств наличной ситуации, не станет предлагать один и тот же критерий суждения для всех случаев. Если одним из факторов ситуации является человек с соответствующей умственной подготовкой и богатым арсеналом ресурсов, то мы вправе ждать большего, чем в ситуации с человеком неразвитого ума и недостаточного опыта. Нам будет совершенно очевидна нелепость применения того же стандарта морального суждения к диким людям, что и к цивилизованным. О любом индивиде или группе следует судить не по тому, насколько им удается достичь какого-то фиксированного результата, а по тому, в каком направлении они изменяются. Плохой человек - это тот, кто, как бы он ни был хорош, вдруг начинает портиться, деградировать в своем хорошем качестве. Хороший человек - это тот, кто, как бы он ни был нравственно низок, меняется в лучшую сторону. Подобная концепция заставляет индивида строже судить самого себя и гуманнее судить других. Она не допускает той надменности, которая всегда сопутствует суждению, опирающемуся на степень приближенности индивида к незыблемой цели».
Нетрудно понять, что, применяя эту логику в международной политике, можно одну страну бомбить за то, за что другая в то же самое время прощается или даже поощряется. Многие удивляются, почему Америка не обращает внимания на жесточайшее преследование геев своим сателлитом Саудовской Аравией, и в то же время грубо «наезжала» на Россию по поводу мягенького антипедофильского закона. А потому что Дьюи придумал им такую мораль, которая освобождает от необходимости быть последовательным в этической сфере. И Дьюи вам объяснил бы, что с России спрос больше, потому что она дальше продвинулась по пути Добра, и если Америка ее ругает, то это потому, что любит. А когда полюбит еще сильнее, то начнет уже не ругать, а бомбить. И нечего России проявлять надменность, сравнивая свой прогресс в деле гей-эмансипации с Саудовской Аравией. У хорошего доктора - особый подход к каждому пациенту.
«Нравственные блата и цели существуют только там, где необходимо что-нибудь сделать. Сам факт, что следует что-то делать, доказывает наличие каких-то упущений, зол в наличной ситуации. Данная болезнь есть просто данная специфическая болезнь и ни в коем случае не точная копия чего-то еще. Поэтому благо ситуации следует искать, предполагать и достигать, исходя из точно известного недостатка и той проблемы, которую надо решить».
По-русски это можно выразить гораздо короче: «Что хочу, то и ворочу».
«Безапелляционное заявление о том, что всякая моральная ситуация есть уникальная ситуация, которой соответствует определенное незаменимое благо, на первый взгляд может показаться не просто безапелляционным, но и абсурдным. Ведь, как учит общепринятая традиция, именно ввиду нерегулярности специфических случаев и возникает потребность во власти универсалий над поведением; и суть добродетельного нрава заключается в готовности подвергнуть всякий особенный случай суду с точки зрения неизменного принципа. А из этого вытекает, что, напротив, постановка всеобщей цели или закона в зависимость от конкретной ситуации ведет к полнейшей путанице и беспредельной распущенности. Давайте, однако, последуем прагматическому правилу и, чтобы выявить значение этой идеи, подумаем о ее последствиях. Как мы с удивлением обнаружим, первостепенная значимость уникального и нравственно абсолютного характера конкретной ситуации состоит в том, что вся тяжесть и бремя нравственности в ней ложатся на интеллект. Ответственность при этом никак не страдает; напротив, нам становится яснее, в чем она состоит».
Если вдуматься в аргументацию Дьюи, то вспоминается ницшеанский Сверхчеловек, который превзошел мораль и закон не «снизу», а как бы «сверху», от избытка человечности. Его способность брать на себя ответственность столь велика, что он сам себе закон, сам себе судья и сам себе палач. Человек богобоязненный вспомнит также Христа, который отменил Закон, опираясь на присущую ему Благодать. Дьюи делает американцев равными богам, которым нет нужды связывать себя раз и навсегда установленными правилами или законами. Ницшеанские мотивы прослеживаются и в других фрагментах рассуждения Дьюи о морали. Реконструкция в науках о духе и обществе, которую он предлагает, и есть самая настоящая «переоценка всех ценностей», предложенная Ницше. В качестве первого шага к ней, Дьюи, вслед за Ницше, предлагает заняться «генеалогией морали».
«Реконструкция, всеобщая и столь фундаментальная, что ее началом должно быть признание следующего факта: если все зло, происходящее сегодня якобы от вмешательства «науки» в наш общепринятый образ жизни, совершенно непреодолимо, то это лишь потому, что до сих пор никто не предпринял сколько-нибудь системных попыток подвергнуть «мораль», лежащую в основе старых, законоподобных устоев, научному исследованию и анализу».
Попытки научного исследования морали уже были, и Дьюи это косвенно признает, но у Ницше они - слишком бессистемные, слишком любительские. Но так же, как у Ницше, тщательное исследование морали должно открыть путь к новому, «сверхчеловеческому» образу жизни.
«Нравственные исследования могли бы играть активную роль в созидании (construction) гуманитарной моральной науки, которая непременно должна предшествовать пересозданию (reconstruction) реальных обстоятельств человеческой жизни, ведущему к порядку и условиям иной, более полноценной жизни, чем та, которая когда-либо была дана человеку».
И опираться в этом нужно на «ценности, уже свободные от мрачной печати устоев, сложившихся в донаучную, доиндустриально-технологическую и додемократическую эпохи».
Долой феодализм с его устаревшими мрачными Десятью Заповедями! «Не убий!» - а почему? «Не укради!» - а если очень хочется? Да здравствует переоценка всех ценностей! Хочу и свой скот сохранять, и чужой воровать, - дайте же нам новые Скрижали!
4) Критика классического разделения на «цели» и «средства». Пропаганда «движения ради движения», «обогащения ради обогащения».
Дьюи возмущается европейской привычкой ясно различать цели и средства, и в ходе планирования подчинять средства - целям (а высшие, самые последние цели - «заякоривать» на Небо). По мнению Дьюи, это один из ключевых элементов европейской традиции мышления и европейского рационализма. Это как бы «кащеева игла» Европы, которая «пришпиливает» европейца к «лестнице в Небо» и не дает ему скатиться до состояния «говорящего орудия труда». Внутренний аристократизм, присущий такому взгляду на жизнь, не только придает устойчивость Европе, но и оскорбляет, унижает американский образ жизни. Нужно сделать так, чтобы «движение ради движения», «обогащение ради обогащения» рассматривались как самоцель, как достойный смысл жизни не только в Америке, но и повсюду в мире. Само представление о неких «высших ценностях» должно быть уничтожено, как неблагонадежное, поскольку они неизбежно претендуют на верховенство над собственными интересами гегемона.
«Вера в неизменные ценности привела к разделению целей на имманентные и инструментальные - на те, подлинная ценность которых заключена в них самих, и те, которые важны лишь как средства, ведущие к имманентным целям». «…То, чему отводится всего лишь инструментальная роль, должно походить на изнурительный труд; оно не способно снискать интеллектуальное, художественное либо нравственное внимание и уважение. Все, в чем усматривают недостаток внутренней ценности, оказывается и вовсе нестоящим. Поэтому люди с «идеальными» интересами в основном избрали путь отказа и уклонения от «низменных» целей. От их актуальности и давления они загородились щитом из любезных им условностей либо отвели им место в жизни низшего класса смертных, чтобы немногим свободным было легче достичь тех благ, которые реально или внутренне чего-нибудь стоят. В результате этого разрыва, совершенного во имя возвышенных целей, на долю основной массы человечества, и особенно людей энергичных, «практических», остались одни простейшие виды деятельности».
Ожидаемо, что, в попытке ликвидировать этот разрыв, Дьюи хочет не «средства» возвысить до уровня «целей». А «цели» опустить до уровня «средств».
«Эстетические, религиозные и иные «идеальные» цели сегодня худосочны и бессодержательны либо пусты и праздны в своей обособленности от «инструментальных» или экономических целей. Только в неразрывной связи с последними они могут быть вплетены в ткань повседневной жизни и стать значительнее и глубже».
Другими словами, да здравствует тотальная монетизация культуры и религии, не только внешняя, но и по смыслу. Все эти современные «чудеса», от саентологии до «contemporary art», уже были заложены в доктрине Дьюи. Даже пресловутая толерантность с мультикультурализмом имеют целью не только «заспамить» культурное пространство европейских стран разнообразным хламом, но и выжечь из сознания европейцев представление о ранге, о высшем и низшем в сфере духа. Сделать так, чтобы баховская токката ре минор и «художественное» стукание членом по барабану воспринимались как принципиально однопорядковые явления. Ту же цель имеет и раскручивание «contemporary art», как современного спойлера «высокой культуры». Никакого статусного различия между целями и средствами, между целями разного порядка, не допускается в принципе.
«Если нужды и недостатки специфической ситуации диктуют, что целью и благом на данном этапе должно являться улучшение здоровья, то в рамках этой ситуации мы будем считать здоровье благом абсолютным и наивысшим. Здесь оно не есть средство для достижения чего-то иного. Оно представляет собой конечную и самостоятельную ценность. То же самое верно относительно совершенствования экономического статуса, добывания средств к существованию, сосредоточенности на бизнесе, относительно семейных потребностей, то есть всего того, что в тени вечных целей обладает вторичным и не более чем инструментальным достоинством и потому кажется сравнительно низменным и маловажным. Все, что бы то ни было в конкретной ситуации целью и благом, имеет равные ценность, категорию и достоинство с любым другим благом, соответствующим другой ситуации, и в той же мере заслуживает осмысленного внимания».
На самом деле Дьюи немного лукавит. Он все-таки предполагает одну безусловную ценность, одну главнейшую цель, превосходящую в его глазах все остальные. Это «вечное движение», движение ради движения, бесконечное движение белки в колесе, в жертву которому нужно принести все остальное: и мораль, и Бога, и культуру, и саму человечность.
«Цель больше не служит окончанием или пределом, которых требуется достичь. Это активный процесс преобразования наличной ситуации. Не усовершенствование как конечная цель, а вечно длящийся процессс совершенствования, созревания, обогащения как смысл существования».
Здесь нам снова приходится вспомнить Ницше с его доктриной «Вечного возвращения того же самого». Дьюи не приемлет эту идею в архаичной, метафизической интерпретации, но, кажется, вполне разделяет ее истинный ницшеанский дух и хорошо вписывается в ту интерпретацию Ницше, которую сформулировал Хайдеггер.
Итак, мы убедились, что Америка вполне сознательно стала на путь деконструкции европейской гуманитарной традиции, на путь ницшеанской «переоценки ценностей». Мотивация здесь двойная. Во-первых, сделать самих себя нечувствительными к «европейской магии», чтобы не пришлось делиться с европейцами властью над миром, - как в свое время римлянам пришлось, поневоле, поделиться властью с побежденными эллинами. Это сродни украинскому отторжению русской культуры, чтобы вполне эмансипироваться от России и надежно защитить свою «самостийность» (в этом смысле Галковский однажды весьма удачно назвал американцев британскими «хохлами»). Во-вторых, американцы хотят деевропеизировать и саму Европу. Они хотят сломать европейскую систему воспроизводства элит, обрабатывающую людей в духе старой европейской философии. Ибо, в отличие от украинцев, они хотят не «самостийности», а власти над миром, в том числе - над самой Европой. Только безумец может ожидать, что, решившись пойти на такое насилие над собственной европейской сущностью, Америка после этого захочет делиться с Европой хотя бы тенью власти. Не для того приносятся такие жертвы, чтобы Европа могла сохранить хотя бы лицо и достоинство в грядущем переформатировании планеты.
В отличие от римского сценария, с его бережным (пусть и несколько хамским) отношением к сокровищам эллинской духовности, американское переформатирование мира не ограничится политическим и экономическими аспектами. Предстоит и ментальное переформатирование, конечная цель которого - сделать старую европейскую духовность чем-то абсолютно невозможным. В отличие от инструментального интеллекта американцев, который в принципе не способен задаваться «бессмысленными» вопросами типа «Быть или не Быть?» (позитивно-оптимистический ответ на такие вопросы в нем уже «прошит» изначально), европейский Разум наделен этой «опасной» способностью. И именно она позволяет ему абстрагироваться от реальности, вознестись над ней, обозреть ее сверху и увидеть убогую ограниченность того, что пытаются навязать людям в качестве единственной альтернативы. Поэтому необходимо устранить само место в культуре, откуда европейская духовность могла бы «смущать умы». Устранению подлежит системосозидающий европейский Разум, универсальные моральные стандарты, представление о безусловно высших ценностях, сама привычка иерархически располагать «высшее» и «низшее», видеть в культуре нечто, не сводимое к своей монетизации, к движению финансовых потоков. Если воспользоваться аналогией Галковского, в итоге должен быть построен мир, максимально комфортный для американского «бихевиористского червя». И в этом мире Америка будет абсолютной культурной метрополией, без каких-либо комплексов в отношении Европы. - «Европа, вы спрашиваете? А был ли мальчик?» - В новом мире Европа ретроспективно будет восприниматься как «недоамерика», «протоамерика», «промежуточное звено между американцем и обезьяной».
Разумеется, для большей понятности изложения мне пришлось несколько утрировать мысли Дьюи, представить «Темную Сторону» их «Силы», и у читателя наверняка уже возникли сомнения: если все в его книге так очевидно и непрезентабельно, то почему европейцы должны на это купиться? Коварство Дьюи в том, что он «побивает Европу ее же оружием». Он постоянно явным образом ссылается на традицию британского эмпиризма, а неявным образом - следует в фарватере панъевропейской мысли Ницше. Философская реконструкция Дьюи - это не отрицание Европы, а наоборот, «сверхъевропейское прогрессорство», или даже «сверхчеловеческое» прогрессорство. Европейцы обречены потому, что их податливость американской философии прямо пропорциональна степени их «европейскости».
Искушение антиевропейской «реконструкции», если судить по европейской мысли последних десятилетий, для европейских интеллектуалов оказалось почти непреодолимым. Похоже, последними хранителями старой европейской духовной традиции в нашем мире окажутся европеизированные азиаты - японцы, южнокорейцы, китайцы, индусы, турки. Именно по той причине, что азиатская часть их натуры более цепко держится за обличаемые Дьюи «пережитки феодализма» в мышлении. Не случайно, что представители этих наций уже заменили европейцев в Америке в качестве «научного мозга нации». В то время как белая Америка дергается в первобытных ритмах, прилежные азиаты остаются хранителями интеллектуальных сокровищ. Вспомним, что даже ядерная головомойка (о неотвратимости которой в 1919 году Дьюи предупреждал японских студентов) не отвратила продвинутых азиатов от немецкой философии. После Второй Мировой японцы массово отправились в паломничество к «последнему могиканину европейской мысли», Мартину Хайдеггеру, как бы уравновешивая этим тотальную «макдоналдсонизацию» своей страны, проводимую в то время американскими оккупантами.
Важно понять, что альтернатива, которую предложил Дьюи, это альтернатива в рамках самого европейского мышления. И это, если отбросить неизбежные поначалу «перегибы», прекрасная альтернатива, позволяющая сделать европейское мышление более эффективным, более полезным для жизни, избавить его от потерявших актуальность исторических наслоений, от феодальной мишуры. Проблема лишь в том, что эти наслоения, эти «ненужные наследственные влияния», эти пережитки старины в мышлении и культуре Европы крайне важны для нормального функционирования европейской цивилизации. Это не клетка европейского разума, а его скелет, хребет. Пока европейские элиты за это держатся, Европа будет возвышаться над Америкой величественным непостижимым монументом, вызывая у заокеанских друзей жгучий комплекс неполноценности. Если же этот скелет выдернуть из Европы, то ей останется только ползти вслед за Америкой бесхребетным бихевиористским червем, и в этом состязании она будет заведомым аутсайдером перед лицом американцев, уже наловчившихся в таком ползании.
В заключение, еще раз сформулируем, что значит «быть европейцем» с точки зрения тех, кто ненавидит Европу и желает ее духовно уничтожить:
1. Понимать Платона и Канта, быть причастным к великой традиции европейской философии, которая сохранила в себе более ранние гуманистические традиции, стоявшие у истоков Европы. С презрением отвергать «освободительный» троллинг, которым пытаются дискредитировать эту традицию.
2. Быть рационалистом и полагаться на Разум, даже в тех случаях, когда это противоречит прагматизму, конформизму и требованиям политкорректности.
3. Придерживаться четких и однозначных этических стандартов, единых для всех.
4. Иметь представление о высших ценностях, об иерархии высшего и низшего в проявлениях человеческой природы. Ясно различать цели и средства. Не позволять средствам унизить цель или привести ее к забвению. Не опускаться до таких целей, которые столь ничтожны и приземленны, что легко могут быть спутаны со средствами.
Все это в совокупности и есть «европейский выбор» (а не то, о чем вы подумали, наблюдая за беснованием Украины).
Продолжение
Предыдущая часть --- Начало --- Следующая часть
6. ФИЛОСОФИЯ ГЛОБАЛЬНОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ (Часть II)
Иллюстрация 6.02. Этот рафинированный интеллектуал с ковбойскими усами - великий европейский философ Фридрих Ницше (1844-1900). В отместку не оценившим его европейцам, подарил Америке философию глобального переформатирования («Переоценка всех ценностей»).
(Продолжаем изучение книги Дьюи «Реконструкция в философии»)
3) Критика морали, основанной на общих принципах и универсальных стандартах. Требование «переоценки ценностей» и защита того, что мы сегодня называем «американскими двойными стандартами».
В России уже давно стала популярной тема «американских двойных стандартов» в международной политике. Если бы люди были лучше знакомы с американской философией, то удивлялись бы наличию вообще каких-то «стандартов». «Фишка» этической доктрины Дьюи - принципиальный отказ от самой идеи этических «стандартов».
«Мораль - это не каталог мер или свод правил, которым надо следовать так же, как инструкциям аптекаря или кулинарным рецептам. ...Прагматическое значение логики индивидуальных ситуаций, у каждой из которых свои неповторимые благо и принцип, заключается в переключении интересов теории, озабоченной общими понятиями, на проблему выработки действенных методов исследования».
«Этическая теория всегда пребывала в своеобразной гипнотической одержимости понятием о том, что ее задача состоит в открытии неких конечных целей или благ либо некоего абсолютного и верховного закона. …Не является ли вера в единственное, конечное и абсолютное (что бы под ним ни понималось - благо или всесильный закон) интеллектуальным продуктом той феодальной организации, которая уже изживает себя исторически, а также того представления о связном, упорядоченном космосе, где покой превыше движения, которое и вовсе исчезло из естественных наук?»
Приверженность европейского сознания к такому «феодальному пережитку», как моральные принципы, затрудняет манипулирование ими в духе «двойных стандартов». Правителю мира приходится постоянно оправдываться в том, что применительно к разным случаям он действует, исходя из разных принципов. Не будь этих «глупых предрассудков», он мог бы с чистой совестью заявить: «Когда сосед ворует скот у меня - это зло, а когда я сам ворую скот у соседа - это добро». И весь мир видел бы в этом не глумливый произвол, а священное право суверена.
«…Концепция, согласно которой цели действия нужно формировать, исходя из обстоятельств наличной ситуации, не станет предлагать один и тот же критерий суждения для всех случаев. Если одним из факторов ситуации является человек с соответствующей умственной подготовкой и богатым арсеналом ресурсов, то мы вправе ждать большего, чем в ситуации с человеком неразвитого ума и недостаточного опыта. Нам будет совершенно очевидна нелепость применения того же стандарта морального суждения к диким людям, что и к цивилизованным. О любом индивиде или группе следует судить не по тому, насколько им удается достичь какого-то фиксированного результата, а по тому, в каком направлении они изменяются. Плохой человек - это тот, кто, как бы он ни был хорош, вдруг начинает портиться, деградировать в своем хорошем качестве. Хороший человек - это тот, кто, как бы он ни был нравственно низок, меняется в лучшую сторону. Подобная концепция заставляет индивида строже судить самого себя и гуманнее судить других. Она не допускает той надменности, которая всегда сопутствует суждению, опирающемуся на степень приближенности индивида к незыблемой цели».
Нетрудно понять, что, применяя эту логику в международной политике, можно одну страну бомбить за то, за что другая в то же самое время прощается или даже поощряется. Многие удивляются, почему Америка не обращает внимания на жесточайшее преследование геев своим сателлитом Саудовской Аравией, и в то же время грубо «наезжала» на Россию по поводу мягенького антипедофильского закона. А потому что Дьюи придумал им такую мораль, которая освобождает от необходимости быть последовательным в этической сфере. И Дьюи вам объяснил бы, что с России спрос больше, потому что она дальше продвинулась по пути Добра, и если Америка ее ругает, то это потому, что любит. А когда полюбит еще сильнее, то начнет уже не ругать, а бомбить. И нечего России проявлять надменность, сравнивая свой прогресс в деле гей-эмансипации с Саудовской Аравией. У хорошего доктора - особый подход к каждому пациенту.
«Нравственные блата и цели существуют только там, где необходимо что-нибудь сделать. Сам факт, что следует что-то делать, доказывает наличие каких-то упущений, зол в наличной ситуации. Данная болезнь есть просто данная специфическая болезнь и ни в коем случае не точная копия чего-то еще. Поэтому благо ситуации следует искать, предполагать и достигать, исходя из точно известного недостатка и той проблемы, которую надо решить».
По-русски это можно выразить гораздо короче: «Что хочу, то и ворочу».
«Безапелляционное заявление о том, что всякая моральная ситуация есть уникальная ситуация, которой соответствует определенное незаменимое благо, на первый взгляд может показаться не просто безапелляционным, но и абсурдным. Ведь, как учит общепринятая традиция, именно ввиду нерегулярности специфических случаев и возникает потребность во власти универсалий над поведением; и суть добродетельного нрава заключается в готовности подвергнуть всякий особенный случай суду с точки зрения неизменного принципа. А из этого вытекает, что, напротив, постановка всеобщей цели или закона в зависимость от конкретной ситуации ведет к полнейшей путанице и беспредельной распущенности. Давайте, однако, последуем прагматическому правилу и, чтобы выявить значение этой идеи, подумаем о ее последствиях. Как мы с удивлением обнаружим, первостепенная значимость уникального и нравственно абсолютного характера конкретной ситуации состоит в том, что вся тяжесть и бремя нравственности в ней ложатся на интеллект. Ответственность при этом никак не страдает; напротив, нам становится яснее, в чем она состоит».
Если вдуматься в аргументацию Дьюи, то вспоминается ницшеанский Сверхчеловек, который превзошел мораль и закон не «снизу», а как бы «сверху», от избытка человечности. Его способность брать на себя ответственность столь велика, что он сам себе закон, сам себе судья и сам себе палач. Человек богобоязненный вспомнит также Христа, который отменил Закон, опираясь на присущую ему Благодать. Дьюи делает американцев равными богам, которым нет нужды связывать себя раз и навсегда установленными правилами или законами. Ницшеанские мотивы прослеживаются и в других фрагментах рассуждения Дьюи о морали. Реконструкция в науках о духе и обществе, которую он предлагает, и есть самая настоящая «переоценка всех ценностей», предложенная Ницше. В качестве первого шага к ней, Дьюи, вслед за Ницше, предлагает заняться «генеалогией морали».
«Реконструкция, всеобщая и столь фундаментальная, что ее началом должно быть признание следующего факта: если все зло, происходящее сегодня якобы от вмешательства «науки» в наш общепринятый образ жизни, совершенно непреодолимо, то это лишь потому, что до сих пор никто не предпринял сколько-нибудь системных попыток подвергнуть «мораль», лежащую в основе старых, законоподобных устоев, научному исследованию и анализу».
Попытки научного исследования морали уже были, и Дьюи это косвенно признает, но у Ницше они - слишком бессистемные, слишком любительские. Но так же, как у Ницше, тщательное исследование морали должно открыть путь к новому, «сверхчеловеческому» образу жизни.
«Нравственные исследования могли бы играть активную роль в созидании (construction) гуманитарной моральной науки, которая непременно должна предшествовать пересозданию (reconstruction) реальных обстоятельств человеческой жизни, ведущему к порядку и условиям иной, более полноценной жизни, чем та, которая когда-либо была дана человеку».
И опираться в этом нужно на «ценности, уже свободные от мрачной печати устоев, сложившихся в донаучную, доиндустриально-технологическую и додемократическую эпохи».
Долой феодализм с его устаревшими мрачными Десятью Заповедями! «Не убий!» - а почему? «Не укради!» - а если очень хочется? Да здравствует переоценка всех ценностей! Хочу и свой скот сохранять, и чужой воровать, - дайте же нам новые Скрижали!
4) Критика классического разделения на «цели» и «средства». Пропаганда «движения ради движения», «обогащения ради обогащения».
Дьюи возмущается европейской привычкой ясно различать цели и средства, и в ходе планирования подчинять средства - целям (а высшие, самые последние цели - «заякоривать» на Небо). По мнению Дьюи, это один из ключевых элементов европейской традиции мышления и европейского рационализма. Это как бы «кащеева игла» Европы, которая «пришпиливает» европейца к «лестнице в Небо» и не дает ему скатиться до состояния «говорящего орудия труда». Внутренний аристократизм, присущий такому взгляду на жизнь, не только придает устойчивость Европе, но и оскорбляет, унижает американский образ жизни. Нужно сделать так, чтобы «движение ради движения», «обогащение ради обогащения» рассматривались как самоцель, как достойный смысл жизни не только в Америке, но и повсюду в мире. Само представление о неких «высших ценностях» должно быть уничтожено, как неблагонадежное, поскольку они неизбежно претендуют на верховенство над собственными интересами гегемона.
«Вера в неизменные ценности привела к разделению целей на имманентные и инструментальные - на те, подлинная ценность которых заключена в них самих, и те, которые важны лишь как средства, ведущие к имманентным целям». «…То, чему отводится всего лишь инструментальная роль, должно походить на изнурительный труд; оно не способно снискать интеллектуальное, художественное либо нравственное внимание и уважение. Все, в чем усматривают недостаток внутренней ценности, оказывается и вовсе нестоящим. Поэтому люди с «идеальными» интересами в основном избрали путь отказа и уклонения от «низменных» целей. От их актуальности и давления они загородились щитом из любезных им условностей либо отвели им место в жизни низшего класса смертных, чтобы немногим свободным было легче достичь тех благ, которые реально или внутренне чего-нибудь стоят. В результате этого разрыва, совершенного во имя возвышенных целей, на долю основной массы человечества, и особенно людей энергичных, «практических», остались одни простейшие виды деятельности».
Ожидаемо, что, в попытке ликвидировать этот разрыв, Дьюи хочет не «средства» возвысить до уровня «целей». А «цели» опустить до уровня «средств».
«Эстетические, религиозные и иные «идеальные» цели сегодня худосочны и бессодержательны либо пусты и праздны в своей обособленности от «инструментальных» или экономических целей. Только в неразрывной связи с последними они могут быть вплетены в ткань повседневной жизни и стать значительнее и глубже».
Другими словами, да здравствует тотальная монетизация культуры и религии, не только внешняя, но и по смыслу. Все эти современные «чудеса», от саентологии до «contemporary art», уже были заложены в доктрине Дьюи. Даже пресловутая толерантность с мультикультурализмом имеют целью не только «заспамить» культурное пространство европейских стран разнообразным хламом, но и выжечь из сознания европейцев представление о ранге, о высшем и низшем в сфере духа. Сделать так, чтобы баховская токката ре минор и «художественное» стукание членом по барабану воспринимались как принципиально однопорядковые явления. Ту же цель имеет и раскручивание «contemporary art», как современного спойлера «высокой культуры». Никакого статусного различия между целями и средствами, между целями разного порядка, не допускается в принципе.
«Если нужды и недостатки специфической ситуации диктуют, что целью и благом на данном этапе должно являться улучшение здоровья, то в рамках этой ситуации мы будем считать здоровье благом абсолютным и наивысшим. Здесь оно не есть средство для достижения чего-то иного. Оно представляет собой конечную и самостоятельную ценность. То же самое верно относительно совершенствования экономического статуса, добывания средств к существованию, сосредоточенности на бизнесе, относительно семейных потребностей, то есть всего того, что в тени вечных целей обладает вторичным и не более чем инструментальным достоинством и потому кажется сравнительно низменным и маловажным. Все, что бы то ни было в конкретной ситуации целью и благом, имеет равные ценность, категорию и достоинство с любым другим благом, соответствующим другой ситуации, и в той же мере заслуживает осмысленного внимания».
На самом деле Дьюи немного лукавит. Он все-таки предполагает одну безусловную ценность, одну главнейшую цель, превосходящую в его глазах все остальные. Это «вечное движение», движение ради движения, бесконечное движение белки в колесе, в жертву которому нужно принести все остальное: и мораль, и Бога, и культуру, и саму человечность.
«Цель больше не служит окончанием или пределом, которых требуется достичь. Это активный процесс преобразования наличной ситуации. Не усовершенствование как конечная цель, а вечно длящийся процессс совершенствования, созревания, обогащения как смысл существования».
Здесь нам снова приходится вспомнить Ницше с его доктриной «Вечного возвращения того же самого». Дьюи не приемлет эту идею в архаичной, метафизической интерпретации, но, кажется, вполне разделяет ее истинный ницшеанский дух и хорошо вписывается в ту интерпретацию Ницше, которую сформулировал Хайдеггер.
Итак, мы убедились, что Америка вполне сознательно стала на путь деконструкции европейской гуманитарной традиции, на путь ницшеанской «переоценки ценностей». Мотивация здесь двойная. Во-первых, сделать самих себя нечувствительными к «европейской магии», чтобы не пришлось делиться с европейцами властью над миром, - как в свое время римлянам пришлось, поневоле, поделиться властью с побежденными эллинами. Это сродни украинскому отторжению русской культуры, чтобы вполне эмансипироваться от России и надежно защитить свою «самостийность» (в этом смысле Галковский однажды весьма удачно назвал американцев британскими «хохлами»). Во-вторых, американцы хотят деевропеизировать и саму Европу. Они хотят сломать европейскую систему воспроизводства элит, обрабатывающую людей в духе старой европейской философии. Ибо, в отличие от украинцев, они хотят не «самостийности», а власти над миром, в том числе - над самой Европой. Только безумец может ожидать, что, решившись пойти на такое насилие над собственной европейской сущностью, Америка после этого захочет делиться с Европой хотя бы тенью власти. Не для того приносятся такие жертвы, чтобы Европа могла сохранить хотя бы лицо и достоинство в грядущем переформатировании планеты.
В отличие от римского сценария, с его бережным (пусть и несколько хамским) отношением к сокровищам эллинской духовности, американское переформатирование мира не ограничится политическим и экономическими аспектами. Предстоит и ментальное переформатирование, конечная цель которого - сделать старую европейскую духовность чем-то абсолютно невозможным. В отличие от инструментального интеллекта американцев, который в принципе не способен задаваться «бессмысленными» вопросами типа «Быть или не Быть?» (позитивно-оптимистический ответ на такие вопросы в нем уже «прошит» изначально), европейский Разум наделен этой «опасной» способностью. И именно она позволяет ему абстрагироваться от реальности, вознестись над ней, обозреть ее сверху и увидеть убогую ограниченность того, что пытаются навязать людям в качестве единственной альтернативы. Поэтому необходимо устранить само место в культуре, откуда европейская духовность могла бы «смущать умы». Устранению подлежит системосозидающий европейский Разум, универсальные моральные стандарты, представление о безусловно высших ценностях, сама привычка иерархически располагать «высшее» и «низшее», видеть в культуре нечто, не сводимое к своей монетизации, к движению финансовых потоков. Если воспользоваться аналогией Галковского, в итоге должен быть построен мир, максимально комфортный для американского «бихевиористского червя». И в этом мире Америка будет абсолютной культурной метрополией, без каких-либо комплексов в отношении Европы. - «Европа, вы спрашиваете? А был ли мальчик?» - В новом мире Европа ретроспективно будет восприниматься как «недоамерика», «протоамерика», «промежуточное звено между американцем и обезьяной».
Разумеется, для большей понятности изложения мне пришлось несколько утрировать мысли Дьюи, представить «Темную Сторону» их «Силы», и у читателя наверняка уже возникли сомнения: если все в его книге так очевидно и непрезентабельно, то почему европейцы должны на это купиться? Коварство Дьюи в том, что он «побивает Европу ее же оружием». Он постоянно явным образом ссылается на традицию британского эмпиризма, а неявным образом - следует в фарватере панъевропейской мысли Ницше. Философская реконструкция Дьюи - это не отрицание Европы, а наоборот, «сверхъевропейское прогрессорство», или даже «сверхчеловеческое» прогрессорство. Европейцы обречены потому, что их податливость американской философии прямо пропорциональна степени их «европейскости».
Искушение антиевропейской «реконструкции», если судить по европейской мысли последних десятилетий, для европейских интеллектуалов оказалось почти непреодолимым. Похоже, последними хранителями старой европейской духовной традиции в нашем мире окажутся европеизированные азиаты - японцы, южнокорейцы, китайцы, индусы, турки. Именно по той причине, что азиатская часть их натуры более цепко держится за обличаемые Дьюи «пережитки феодализма» в мышлении. Не случайно, что представители этих наций уже заменили европейцев в Америке в качестве «научного мозга нации». В то время как белая Америка дергается в первобытных ритмах, прилежные азиаты остаются хранителями интеллектуальных сокровищ. Вспомним, что даже ядерная головомойка (о неотвратимости которой в 1919 году Дьюи предупреждал японских студентов) не отвратила продвинутых азиатов от немецкой философии. После Второй Мировой японцы массово отправились в паломничество к «последнему могиканину европейской мысли», Мартину Хайдеггеру, как бы уравновешивая этим тотальную «макдоналдсонизацию» своей страны, проводимую в то время американскими оккупантами.
Важно понять, что альтернатива, которую предложил Дьюи, это альтернатива в рамках самого европейского мышления. И это, если отбросить неизбежные поначалу «перегибы», прекрасная альтернатива, позволяющая сделать европейское мышление более эффективным, более полезным для жизни, избавить его от потерявших актуальность исторических наслоений, от феодальной мишуры. Проблема лишь в том, что эти наслоения, эти «ненужные наследственные влияния», эти пережитки старины в мышлении и культуре Европы крайне важны для нормального функционирования европейской цивилизации. Это не клетка европейского разума, а его скелет, хребет. Пока европейские элиты за это держатся, Европа будет возвышаться над Америкой величественным непостижимым монументом, вызывая у заокеанских друзей жгучий комплекс неполноценности. Если же этот скелет выдернуть из Европы, то ей останется только ползти вслед за Америкой бесхребетным бихевиористским червем, и в этом состязании она будет заведомым аутсайдером перед лицом американцев, уже наловчившихся в таком ползании.
В заключение, еще раз сформулируем, что значит «быть европейцем» с точки зрения тех, кто ненавидит Европу и желает ее духовно уничтожить:
1. Понимать Платона и Канта, быть причастным к великой традиции европейской философии, которая сохранила в себе более ранние гуманистические традиции, стоявшие у истоков Европы. С презрением отвергать «освободительный» троллинг, которым пытаются дискредитировать эту традицию.
2. Быть рационалистом и полагаться на Разум, даже в тех случаях, когда это противоречит прагматизму, конформизму и требованиям политкорректности.
3. Придерживаться четких и однозначных этических стандартов, единых для всех.
4. Иметь представление о высших ценностях, об иерархии высшего и низшего в проявлениях человеческой природы. Ясно различать цели и средства. Не позволять средствам унизить цель или привести ее к забвению. Не опускаться до таких целей, которые столь ничтожны и приземленны, что легко могут быть спутаны со средствами.
Все это в совокупности и есть «европейский выбор» (а не то, о чем вы подумали, наблюдая за беснованием Украины).
Продолжение