Проблемы командования эскадрильей ВВС Израиля
Продолжаю переводить кусочки мемуаров бригадного генерала ВВС Израиля Ифтака Спектра. Сегодня прямое продолжение предыдущего кусочка.
«Два резервиста, которые взлетели во время церемонии, спокойно приземлились. Но другие эскадрильи вели воздушный бой и радио в моем оперативном центре сходило с ума. Пара “Первой истребительной” прибыла вовремя, но получила приказ патрулировать границу в стороне, а когда топливо стало подходить к концу их просто отправили домой.
Я ничего не заподозрил, но на следующее утро бои в воздухе разгорелись опять и теперь все ВВС были подняты в небо. “Миражи” “Первой истребительной” остались стоять в своих ангарах. Удивленный, я позвонил на главный командный пункт.
“Что вообще происходит?” - я раздраженно спросил у офицера управления.
“Минуту” - затем я услышал в трубке как кто-то говорит - “Да, это он”.
“Окей” - ответил офицер управления - “поговорите с командующим ВВС”
Моти взял трубку. Он сам обычно руководил воздушными операциями и его контроль за каждой мелочью был знаменитым.
“Сэр” - начал я - “у меня четыре пары в полной боевой готовности. Почему они не в воздухе?”
“Ифтах, они сегодня никуда не полетят.”
“Почему? Что происходит?”
“А ты посмотри на свой личный состав и сам все поймешь” - он положил трубку.
Я застыл униженным и потрясенным. У меня не кончились и первые сутки командования, а эскадрилья и ее пилоты уже получили увесистую пощечину. У меня не нашлось слов, чтобы передать плохие новости остальным. Я просто повесил трубку и вышел из оперативного центра. Я ушел в свой кабинет и просто сидел там некоторое время. Потом я вызвал Шарона и рассказал ему о произошедшим. Из меня буквально валил пар.
“Не переживай так Ифтах” - успокаивал меня Менахем. Он был крупным мужчиной с очень спокойным характером - “Давай посмотрим личные дела и обдумаем все с самого начала.”
Когда мы стали всматриваться в перечень пилотов эскадрильи, мы поняли, в чем заключалось послание командующего. Меню “Первой истребительной” было разнообразным, эклектичным и безвкусным. У нас было очень много блюд, от опытных асов до новичков, недавние курсанты, “офисные пилоты”, пилоты гражданских лайнеров, старшие офицеры, все еще хотевшие иметь налет. Все они на личном уровне были прекрасными ребятами, но многие уже начали ржаветь, а некоторые годились уже только на свалку. “Первая истребительная” предлагала не достойный ужин, а какие-то объедки. Теперь я смотрел на своих “в полной боевой готовности” другим взглядом. Я также понял, что Моти знал нас всех как облупленных и следил за нами очень внимательно.
Моти руководил войной, а не футбольным матчем, и я знал, что у него нет времени на всякий вздор. Ему были необходимы только супер-готовые команды, “лучшие стрелки” и ничего меньше. Я понял, что должен дать ему что-то стоящее, не детей или банду стариков. Может быть это было просто неудачей, или наоборот удачей, что он решил донести до меня свое послание прямо в первые же мои сутки на новой должности.
Я смотрел на список пилотов и агонизировал. Некоторые из них были моими бывшими инструкторами, командирами и ведущими. Другие были моими друзьями и представителями моего поколения. Еще одни были уже моими курсантами. Пилоты “Первой истребительной” были моим кругом и моей группой. За последние четыре года мы вместе прошли шестидневную войну и многие другие схватки. Это были люди, с которыми я неделями торчал в бункере на Рефидиме на соседних раскладушках. С кем вместе готовились к экзаменам, натирали друг другу мылом спины в одном полевом душе, смотрели по вечерам одни и те же бесконечные фильмы, готовили странную бурду, рассказывали секреты и смеялись над одними и теми же шутками. Вместе мы бежали к самолетам, взлетали и неслись в самое сердце тьмы и обратно. Некоторые из них прикрывали мой хвост от мигов, других спасал уже я. Для меня наступал момент истины, и я полностью ощущал его давление. Мне очень не хотелось делать того, что уже давно необходимо было сделать.
Колеблясь, я посмотрел на Менахема, ожидая его мнения. Но даже он, капитан Шарон, мой заместитель, не считался “лучшим стрелком”. Шарон встал.
“Ифтах, это твой выбор. Эту проблемы можешь решить только ты. Ты командир эскадрильи.” Перед тем как закрыть дверь за собой он тихо добавил - “До скорого”.
Тем вечером я сильно задержался на службе.
За несколько следующих недель я поговорил с восемью пилотам эскадрильи. Восемь пилотов, 30 процентов от летного состава “Первой истребительной” на момент моего прибытия, упаковали свои вещички и без особых церемоний покинули эскадрилью. Некоторые из них были очень злы, некоторые замирали от потрясения, когда я говорил им о своем решении. Один пилот не смог сдержаться и разрыдался в моем кабинете, другой начал умолять меня, третий пылал гневом и унижением. Несколькие все поняли. Интересно, что в этом трудном командирском процессе я был совершенно один. Ситуация словно перевернулась вверх ногами. Я принимал решения касающиеся офицеров куда старше себя, но никто из моих командиров не сказал ни слова. Як и Моти хранили молчание. Никто не потребовал отчета, не давал совета или не разделял со мной тяжелые решения. Командиры смотрели откуда-то сверху и сохраняли дистанцию. Только я решал кто уходит, а кто остается. Выгнанные уходили оскорбленными, а их оставшиеся друзья смотрели на меня с явной враждебностью.
Вот так Моти преподал мне урок, который я никогда не забуду. С этого момента подбором тех, кому предстояло находится на боевом дежурстве или идти в боевой вылет занимался лично я. Через неделю после начала этого процесса запрет на участие в боях был снят и “Первая истребительная” вернулась на войну.
Однако, обжегшись на молоке я стал дуть на воду. Я стал сам летать на большинство операций. В моей летной книжке зафиксировано, что в июне 1970 я совершил 36 полетов на “Мираже”, немалое количество, но 23 из них были записаны красными чернилами, боевые вылеты. Очевидно, что у меня были сложности с доверием к моим товарищам и подчиненным.
Они это чувствовали.»