Из глубин памяти. Сергей Александрович Тиктин. Часть третья.
Часть первая: http://d-o-r-a-s-h.livejournal.com/26369.html
Часть вторая: http://d-o-r-a-s-h.livejournal.com/26737.html
О самом себе
О своих родных и близких я, как будто, написал достаточно. Теперь очередь написать о себе
Я никогда не был ни ”счётчиком,” ни даже просто ”способнером”.
Просто-напросто, столкнувшись с новой проблемой, я начинал с её всестороннего обдумывания, сопоставлений и сравнений параметров аналогичных явлений. Порой - в весьма далёких областях. Иногда мне удавалось найти правильный путь решения, иногда - увидеть принципиальную неразрешимость; порой для данного, как правило навязываемого способа, порой - вообще.
Моя научная деятельность началась с дипломной работы. Мне предлагали на пятом курсе университета разные темы. Несколько раз я отказывался. Дипломником я был, что называется, ”трудным”. Но сперва - некоторые общие факты.
Общее ужесточение и устрожение, характерное для конца сталинского правления, не могло не затронуть и харьковский университет,
При мне проходили комсомольские и открытые партийные собрания,
на которых клеймили ”космополитов” и прочих неугодных. Двух девушек с биологического факультета арестовали ”за вражескую деятельность”. Одна на вечере (не помню в честь чего) обняла гипсовый бюст Сталина и сказала: ”Вот мой кавалер!” Другая расхохоталась. Одной дали 10 лет особлага, другой - 8. Студента, задавшего на семинаре преподавателю основ марксизма-ленинизма вопрос: - ”Правда ли, что Ленин сказал, что Сталин груб с людьми и порекомендовал Политбюро выбрать другого генсека?” - с треском исключили из комсомола и едва не выгнали из университета.. Досталось и преподавателю - аспиранту кафедры основ марксизма-ленинизма - его отстранили от преподавания и чуть не исключили из партии. Таких примеров - пруд пруди. И на этом фоне - либерализм экзаменаторов и полная неразбериха с учётом материальных ценностей.
На физмате и химфаке имелись привилегированные режимные кафедры и специальности с повышенной стипендией, тесно связанные с находившемся в Харькове Физико-Техническим институтом АН УССР. На эти специальности, кроме местных, переводили студентов из Киева, Днепропетровска и Саратова. Но с них можно было вылететь без объяснений причин за нивесть когда и нивесть за что репрессированного или уехавшего во время немецкой оккупации дальнего родственника. После такого ”выкинштейна” ни на какое приличное назначение нечего было и рассчитывать.
А преподаватели у нас были в общем неплохие. В основном - ведущие специалисты быстро растущего ФТИ АН УССР: проф. А.К.Вальтер, доц.Я.М.Фогель, доц. Я.Б.Файнберг, проф. А.И.Ахиезер и др. Руководил ими директор ФТИ АН акад. К.Д.Синельников, в 20-е годы стажировавшийся в Англии у Резерфорда. Но мы его в университете почти не видели.
Меня направили на специальность ”Ускорители заряженных частиц.”
Мне она нравилась. Тем не менее, учитывая обстановку, я на всякий случай добился разрешения посещать факультативно лекции на открытой кафедре ”Электромагнитные колебания”, которые читали проф. А.И. Слуцкин и доц. В.К.Ткач. Последний в войну оставался в оккупации и якобы работал на немцев по ремонту или модернизации их радиолокаторов. Тем не менее, его не тронули, хотя и держали ”в чёрном теле”.
В это время во ФТИ АНе разрабатывался линейный высокочастотный ускоритель протонов. Одна его секция уже работала. Следующие должны были работать синхронно с ним со сдвигом по фазе. Так возникла проблема измерения разности фаз на частотах свыше 100 Мгц. Меня ”придали” малограмотному аспиранту, который безуспешно возился со сложной радиосхемой, призванной заменить эту частоту более низкой, сохраняя разность фаз. Я сразу отказался от этой схемы. Отказался я и от использования чисто фиктивной в этих условиях ”бегущей”, между двумя резонаторами. волны. Вместо них я использовал осциллографическую электронно-лучевую трубку с выводами отклоняющих пластин непосредственно через её стеклянную горловину (а не в цоколь). Я вспомнил рассказ Ткача, как он мерил высокочастотное напряжение на фидере радиолокатора.. Манипулируя постоянным, легко и просто измеряемым напряжением, ускоряющим электроны в трубке, я сводил эллипс на её экране к прямой. А измеряемая разность фаз оказывалась обратно пропорциональной этому напряжению. Santa simplicita!
Во время защиты моей дипломной работы, длившейся почти час, председательствовавший акад. Синельников задал мне кучу вопросов. Я на них успешно ответил. Потом, в Москве, в отделе кадров Минсредмаша, разместившегося на Солянке в здании ”Главкислорода”, я увидел свою анкету с надписью какого-то чиновника: ”Синельникову”. Это значило, что ФТИ АН УССР подал на меня заявку, и мне не придётся отбиваться от неподходящего назначения в другой город.
Как ни удивительно, но в это самое тяжелое и опасное время власти разных уровней стали понимать, что куда удобнее брать (пусть и не по специальности) выпускников из местных жителей, которых можно и не обеспечивать жильём, чем селить иногородних в ”общаги”, из которых они всё равно правдами или неправдами будут пытаться уйти..
”Хорошо-то хорошо, только что хорошего?” Я был очень рад назначению во ФТИ АН, но всё же попал не туда, куда надо. Вместо лаборатории ускорителей заряженных частиц меня направили в отдел металлофизики, которую я никогда не изучал. Ну, ничего. Тогда я был ещё очень молод. Освою, думалось.
Руководителем отдела был проф. Г-р, фактически превративший научно-исследовательский отдел в подобие заводской испытательной лаборатории. Сперва я был как бы на побегушках, а через несколько месяцев мне дали ответственную и самостоятельную тему: используя результаты недавно (1952 г.!) блестяще защищённой докторской диссертацию харьковского специалиста-металлофизика. Л.Палатника, раз-работать способ покрытия тепловыделяющих урановых стержней ядерного реактора защитным слоем. посредством электроискровой обработки.
Чуть отвлекусь. В это время получили государственную (тогда она называлась ”сталинской”) премию супруги Лазаренко за упрочнение рельсов и колёс железнодорожного транспорта посредством их электроискровой обработки электродом из твёрдого сплава типа победита (vidia). Вот Г-р и решил использовать подобный метод в реакторостроении. Тогда в случае успешного решения этой проблемы вполне можно было заработать и сталинскую премию, а в случае неуспеха - и лесоповал, если не хуже. Однако проблема оказалась очень непростой. При обработке электрическим искрением ожидаемого переноса одного материала на другой не происходило. Материал обрабатывающего электрода разрушался с поверхности, а на поверхности обрабатываемого электрода в лучшем случае образовывался слой нового, совершенно иного, состава. Более того, уран совершенно не годился для покрытия таким способом медью или иным материалом. Когда я попытался доложить об этом на семинаре Г-ру, тот, прервав семинар, обвинил меня в ”нежелании работать”, предельчестве (?) и саботаже, о чём написал рапорт в дирекцию (и, похоже, ещё кое-куда). Я написал свой. Не уверен, стали бы его Синельников, Вальтер и другие физтеховские корифеи, а также иные инстанции, читать, но в эти дни в институтскую библиотеку поступила новая книга известного тбилисского физика Гогоберидзе, в которой тот прямо и весьма основательно обвинил Г-ра в ”приписывании себе открытия упругого двойникования кристаллов”. Хотя этот вопрос находился достаточно далеко от моей ситуации, книга Гогоберидзе явно сработала в мою пользу. Отдел Г-ра ”разжаловали” в лабораторию, влив её вместе с её шефом в другой отдел, а меня вместо увольнения (и как бы не ареста) перевели в отдел радиофизики и электроники с испытательным сроком и небольшим понижением по зарплате - и без того невысокой.
Новое место мне поначалу понравилось. Тоже радиоизмерения. Только волны ещё на три порядка короче. Речь шла о разработке магнетронных генераторов. миллиметрового диапазона радиоволн, ещё не так давно бывших уделом научной фантастики. Мне удалось значительно усовершенствовать методику измерений высокочастотных полей в макете магнетрона ”обратной” волны. Через год зав. лабораторией импульсного генерирования к.т.н. И.Д. предложил мне аспирантуру и я, не задумываясь, принял это предложение. Но шли день за днём, неделя за неделей, а шеф не поднимал вопроса о тематике моей аспирантской работы. Наконец, я сам спросил его об этом. Ответ был обескураживающим: - ”Чем занимались, тем и будете заниматься. Сейчас нужно мерить, мерить и мерить…” Меня такой неопределённый подход никак не устраивал. Я хотел иметь четкий положительный, воспроизводимый и полезный результат. - ”Ну тогда делайте, что хотите”, - было ответом.
Вскоре И.Д. официально отказался от руководства моей работой и взялся искать мне другого руководителя. Нашел, да такого, что я сразу понял, что он способен разве что окончательно загубить мою работу. Я даже отказался с ним встретиться и объявил, что мне научный руководитель вообще не нужен, а нужны только лаборант и механик. Разумеется, это вызвало возмущение почти всего учёного совета института Радиофизики и Электроники (ИРЭ), к этому времени отпочковавшегося от ФТИ АНа. Однако И.Д. этим сам поставил себя в весьма неловкое положение. В своих работах он делал ставку на магнетроны обратной волны, впервые разработанные английским специалистом Рендаллом. В этих магнетронах электронный вихрь и взаимодействующая с ним компонента высокочастотного поля вращаются в противоположные стороны. Ещё во время II мировой войны Советский. Союз получал по ленд-лизу английские радиолокаторы с комплектами электронных ламп, в том числе и магнетронами обратной волны. В 1950-х годах СССР намного отставал от Запада по созданию сильных магнитов. Поэтому в ходе разработок всё более коротковолновых магнетронов там был надолго сделан упор на магнетроны обратной волны, несмотря на их более низкий и нестабильный кпд. В начале 1970-х гг. на эту ”техническую политику” обратили внимание некоторые российские специалисты. Тем не менее И.Д. удалось протащить защиту одного из своих протеже, но от защиты своей собственной докторской диссертации ему пришлось отказаться. . Между тем в начале 1950-х гг. во Франции, а затем и в других странах Запада были успешно разработаны мощные электронные генераторные лампы с испарительным охлаждением. Речь идёт о лампах с сеточным управлением и коллекторах электронного потока многорезонаторных пролётных клистронов. Я же, пользуясь невнимательным отношением шефа к тому, чем я занялся, успешно осуществил испарительное охлаждение магнетронов, в том числе магнетронов обратной волны, работающих в миллиметровом диапазоне. Переход на испарительное охлаждение позволил существенно ускорить процесс установления температурного и, как следствие, частотного режима тепловыделяющих электронных приборов различных типов и его стабилизацию. Последнее имеет особое значение для ламп, в которых колебательная система и электроника составляют единое целое, в частности - магнетронов. Всё это неоднократно докладывалось мной (вопреки воле начальства) на различных семинарах и конференциях, как правило встречая одобрение участников и возражений не вызывая.
Однако зам. директора отпочковавшегося к тому времени от ФТИ АНа Ин-та Радиофизики и Электроники (ИРЭ АН) в Харькове С.Я. Бр, бывший мой шеф И.Д. и некоторые другие ведущие сотрудники института яростно пытались не допустить защиты моей диссертации. Им даже удалось подключить к этому институтскую бухгалтерию и некоторые другие службы. Как мне потом рассказала знакомая библиотекарша, за несколько дней до защиты они собрали в узком кругу совещание, на котором обсуждали, вернее - спорили, как её мне сорвать. И, ни до чего не договорившись, разошлись. Потом они ещё пуще озлились, когда я отказался принять от них поздравления с защитой, прошедшей в Киеве ”На Ура!”.
Так или иначе, у меня в ИРЭ АН УССР не оставалось никаких перспектив. Надо было искать новую работу. Мне предложили таковую в Харьковском университете, обещая предоставить все возможности для дальнейшего научного роста. Да не тут то было. Основным критерием оценки сотрудников и преподавателей ХГУ в те годы было проведение политзанятий со студентами и поездки с ними в колхозы, где они использовались в качестве неоплачиваемых чернорабочих. Вдобавок мне предложили сменить научную тематику и заняться физикой газоразрядной плазмы под руководством стареющего Синельникова. Конечной целью ставилось получение управляемого термоядерного синтеза (процесса, сходного с происходящими в глубинах звёзд), сулившего невероятные перспективы для энергетики, казалось бы, совсем недалёкого будущего. Подобные работы велись начиная с конца 1940-х гг. в ряде стран, включая тогдашний СССР, и, - несмотря на огромные затраты, - без особого успеха. Войдя в курс дела, я пришел к выводу, что подобные эксперименты по крайней мере, производимые в глубоком вакууме (на установках типа английской ZETA, советской ”Альфа”, американского персептрона и различных ”токамаках” и т.д.), независимо от места, материальных затрат, числа участников и их рангов в принципе бесперспективны. И высказал это на семинаре. Разразился скандал. Потом было заседание учёного совета. Меня, естественно, на него не пригласили. Как мне рассказывали, там обо мне подряд кричали: ”Убрать, убрать…” Но это были не достопамятные 1930-е годы, и меня просто уволили, вернее - выгнали.
Не исключено, что мои тогдашние высказывания были недостаточно доказательными (впрочем, какими бы они ни были, их бы всё равно не стали бы тогда слушать), слишком скороспелыми и не строгими. Может быть, кое в чём были и ошибочными. Но с тех пор прошло уже почти полвека, все или почти все участники подобных дискуссий переселились в другие миры. А воз управляемого термоядерного синтеза - и ныне там
Но тут опять повезло. Не успев рассчитаться с университетом, я получил предложение перейти в Украинский заочный политехнический институт (УЗПИ) на должность старшего научного сотрудника. Мне помогли даже заключить несколько очень перспективных хоздоговоров на разработки испарительного охлаждения нескольких электронных генераторных ламп и недавно появившихся сильноточных полупроводниковых (кремниевых) вентилей. В литературе к этому времени появились материалы по высокофорсированному теплообмену мощных электронных ламп, узлов металлургического оборудования, непосредственно соприкасающихся с расплавами более и менее тугоплавких металлов и сплавов, жидкостных ракетных двигателей и пр. Но методы расчёта их теплообмена с жидкими и тем более - кипящими теплоносителями по существу отсутствовали, а существующие - оставляли желать лучшего. Мне стало ясно, что надо понять сущность процессов сосуществования различных форм кипения на общих поверхностях теплообмена и разработать соответствующие методы его расчёта. С этой целью мной были созданы калоритроны - экспериментальные установки с плавно регулируемым электронным нагревом исследуемого объекта в комбинации со скоростной киносъёмкой изучаемых процессов кипения на изо- и неизотермических поверхностях теплообмена.
Но особо нужно остановиться на испарительном охлаждении полупроводниковых вентилей. На одном из моих докладов оказался моряк-подводник, капитан первого ранга, занимавший видную должность в закрытом НИИ ВМФ. Его очень заинтересовала бесшумность естественной циркуляции в системах испарительного охлаждения.
- Наши подлодки, в общем, не уступают американским. Но они очень шумят. Поэтому американцы их легко обнаруживают и садятся им на хвост… - сказал моряк. Мы сейчас осваиваем силовую полупроводниковую технику. Надеюсь, что в ближайшие годы она потеснит, если не вытеснит шумную машинную. Мы бы хотели установить с вами сотрудничество. Конечно, мы не рассчитываем на то, что вы сможете разрабатывать и тем более - изготовлять сложные агрегаты. Для этого мы крепко завязаны с электротехнической промышленностью. Мы не можем финансировать ваши работы непосредственно. Но мы готовы вас финансировать через её институты, например, мордовский. Вопросы внедрения, расчёты экономического эффекта и прочее мы и наши смежники возьмём на себя. От вас потребуется только дать решение принципиальных задач и сообщить его нашим контрагентам.
Я ответил, что, как показал опыт с переводом на испарительное охлаждение мощной электроники, подобного возможно будет достичь и в силовой полупроводниковой технике. Только потребуется несколько изменить внешнюю конструкцию охлаждаемых приборов. А, может быть, удастся подобрать и из существующих. После ряда неизбежных бюрократических заминок был заключен хоздоговор и через некоторое время я смог продемонстрировать специалистам из Мордовского и ряда других электротехнических НИИ работу кремниевого вентиля, охлаждаемого кипящей водой при практически бесшумной естественной циркуляции.. Наилучшие результаты, как я и рассчитывал, были получены с вентилями чашевидной конструкции. К сожалению, мой куратор из ВМФ к этому времени внезапно скончался от инфаркта.
И тут началось Мои технические отчёты странным образом куда-то исчезли и не попали в организации, указанные покойным куратором. Несколько инженеров, возглавляемых новым зав. кафедрой, взявшим их в аспирантуру, выступили с разносом всей моей научной деятельности Мне особо ставилось в вину отсутствие экономического эффекта и методики экспериментов, хотя ранее заключенные договоры этого не предусматривали. Кафедра явно стремилась меня дискредитировать и изгнать, а полученные мной результаты представить как полученные другими людьми. Между тем заказчики стали требовать от кафедры сообщить хотя бы методики расчётов. А она не смогла. Калоритроны были разрушены не без её участия во время моего отсутствия и получать кривые кипения на поверхностях полупроводниковых вентилей было не на чем. А без них все расчёты оказывались построенными на песке. Полученные же мной ранее графики и кинофильмы были вынесены за пределы института и потому сохранились. Я обратился к ряду специалистов, выступил с докладами, продемонстрировал эти материалы в нескольких тепло- и электротехнических институтах и вскоре получил от них ряд блестящих отзывов. Скандальная история попала на страницы центральной газеты ”Известия”. Я снова сменил место работы. Через некоторое время в Киеве вышла моя монография ”Вапотронная техника”, где всё было расставлено по своим местам. А недобросовестные авантюристы от науки остались без учёных степеней, зато с носом.
Издавая ”Вапотронную технику”, я, разумеется, целился на докторскую диссертацию, хотя и видел в ней определённые недоработки. Расчёты теплообмена, приведенные в книге, относились только к плоским неизотермическим поверхностям. Уже после её выхода в свет, я, работая на новом месте, занялся аналогичными расчётами теплообмена для кривых поверхностей кипения при сходных краевых условиях. Закончить эту работу мне удалось лишь через много лет, в Израильском Технионе.
Часть вторая: http://d-o-r-a-s-h.livejournal.com/26737.html
О самом себе
О своих родных и близких я, как будто, написал достаточно. Теперь очередь написать о себе
Я никогда не был ни ”счётчиком,” ни даже просто ”способнером”.
Просто-напросто, столкнувшись с новой проблемой, я начинал с её всестороннего обдумывания, сопоставлений и сравнений параметров аналогичных явлений. Порой - в весьма далёких областях. Иногда мне удавалось найти правильный путь решения, иногда - увидеть принципиальную неразрешимость; порой для данного, как правило навязываемого способа, порой - вообще.
Моя научная деятельность началась с дипломной работы. Мне предлагали на пятом курсе университета разные темы. Несколько раз я отказывался. Дипломником я был, что называется, ”трудным”. Но сперва - некоторые общие факты.
Общее ужесточение и устрожение, характерное для конца сталинского правления, не могло не затронуть и харьковский университет,
При мне проходили комсомольские и открытые партийные собрания,
на которых клеймили ”космополитов” и прочих неугодных. Двух девушек с биологического факультета арестовали ”за вражескую деятельность”. Одна на вечере (не помню в честь чего) обняла гипсовый бюст Сталина и сказала: ”Вот мой кавалер!” Другая расхохоталась. Одной дали 10 лет особлага, другой - 8. Студента, задавшего на семинаре преподавателю основ марксизма-ленинизма вопрос: - ”Правда ли, что Ленин сказал, что Сталин груб с людьми и порекомендовал Политбюро выбрать другого генсека?” - с треском исключили из комсомола и едва не выгнали из университета.. Досталось и преподавателю - аспиранту кафедры основ марксизма-ленинизма - его отстранили от преподавания и чуть не исключили из партии. Таких примеров - пруд пруди. И на этом фоне - либерализм экзаменаторов и полная неразбериха с учётом материальных ценностей.
На физмате и химфаке имелись привилегированные режимные кафедры и специальности с повышенной стипендией, тесно связанные с находившемся в Харькове Физико-Техническим институтом АН УССР. На эти специальности, кроме местных, переводили студентов из Киева, Днепропетровска и Саратова. Но с них можно было вылететь без объяснений причин за нивесть когда и нивесть за что репрессированного или уехавшего во время немецкой оккупации дальнего родственника. После такого ”выкинштейна” ни на какое приличное назначение нечего было и рассчитывать.
А преподаватели у нас были в общем неплохие. В основном - ведущие специалисты быстро растущего ФТИ АН УССР: проф. А.К.Вальтер, доц.Я.М.Фогель, доц. Я.Б.Файнберг, проф. А.И.Ахиезер и др. Руководил ими директор ФТИ АН акад. К.Д.Синельников, в 20-е годы стажировавшийся в Англии у Резерфорда. Но мы его в университете почти не видели.
Меня направили на специальность ”Ускорители заряженных частиц.”
Мне она нравилась. Тем не менее, учитывая обстановку, я на всякий случай добился разрешения посещать факультативно лекции на открытой кафедре ”Электромагнитные колебания”, которые читали проф. А.И. Слуцкин и доц. В.К.Ткач. Последний в войну оставался в оккупации и якобы работал на немцев по ремонту или модернизации их радиолокаторов. Тем не менее, его не тронули, хотя и держали ”в чёрном теле”.
В это время во ФТИ АНе разрабатывался линейный высокочастотный ускоритель протонов. Одна его секция уже работала. Следующие должны были работать синхронно с ним со сдвигом по фазе. Так возникла проблема измерения разности фаз на частотах свыше 100 Мгц. Меня ”придали” малограмотному аспиранту, который безуспешно возился со сложной радиосхемой, призванной заменить эту частоту более низкой, сохраняя разность фаз. Я сразу отказался от этой схемы. Отказался я и от использования чисто фиктивной в этих условиях ”бегущей”, между двумя резонаторами. волны. Вместо них я использовал осциллографическую электронно-лучевую трубку с выводами отклоняющих пластин непосредственно через её стеклянную горловину (а не в цоколь). Я вспомнил рассказ Ткача, как он мерил высокочастотное напряжение на фидере радиолокатора.. Манипулируя постоянным, легко и просто измеряемым напряжением, ускоряющим электроны в трубке, я сводил эллипс на её экране к прямой. А измеряемая разность фаз оказывалась обратно пропорциональной этому напряжению. Santa simplicita!
Во время защиты моей дипломной работы, длившейся почти час, председательствовавший акад. Синельников задал мне кучу вопросов. Я на них успешно ответил. Потом, в Москве, в отделе кадров Минсредмаша, разместившегося на Солянке в здании ”Главкислорода”, я увидел свою анкету с надписью какого-то чиновника: ”Синельникову”. Это значило, что ФТИ АН УССР подал на меня заявку, и мне не придётся отбиваться от неподходящего назначения в другой город.
Как ни удивительно, но в это самое тяжелое и опасное время власти разных уровней стали понимать, что куда удобнее брать (пусть и не по специальности) выпускников из местных жителей, которых можно и не обеспечивать жильём, чем селить иногородних в ”общаги”, из которых они всё равно правдами или неправдами будут пытаться уйти..
”Хорошо-то хорошо, только что хорошего?” Я был очень рад назначению во ФТИ АН, но всё же попал не туда, куда надо. Вместо лаборатории ускорителей заряженных частиц меня направили в отдел металлофизики, которую я никогда не изучал. Ну, ничего. Тогда я был ещё очень молод. Освою, думалось.
Руководителем отдела был проф. Г-р, фактически превративший научно-исследовательский отдел в подобие заводской испытательной лаборатории. Сперва я был как бы на побегушках, а через несколько месяцев мне дали ответственную и самостоятельную тему: используя результаты недавно (1952 г.!) блестяще защищённой докторской диссертацию харьковского специалиста-металлофизика. Л.Палатника, раз-работать способ покрытия тепловыделяющих урановых стержней ядерного реактора защитным слоем. посредством электроискровой обработки.
Чуть отвлекусь. В это время получили государственную (тогда она называлась ”сталинской”) премию супруги Лазаренко за упрочнение рельсов и колёс железнодорожного транспорта посредством их электроискровой обработки электродом из твёрдого сплава типа победита (vidia). Вот Г-р и решил использовать подобный метод в реакторостроении. Тогда в случае успешного решения этой проблемы вполне можно было заработать и сталинскую премию, а в случае неуспеха - и лесоповал, если не хуже. Однако проблема оказалась очень непростой. При обработке электрическим искрением ожидаемого переноса одного материала на другой не происходило. Материал обрабатывающего электрода разрушался с поверхности, а на поверхности обрабатываемого электрода в лучшем случае образовывался слой нового, совершенно иного, состава. Более того, уран совершенно не годился для покрытия таким способом медью или иным материалом. Когда я попытался доложить об этом на семинаре Г-ру, тот, прервав семинар, обвинил меня в ”нежелании работать”, предельчестве (?) и саботаже, о чём написал рапорт в дирекцию (и, похоже, ещё кое-куда). Я написал свой. Не уверен, стали бы его Синельников, Вальтер и другие физтеховские корифеи, а также иные инстанции, читать, но в эти дни в институтскую библиотеку поступила новая книга известного тбилисского физика Гогоберидзе, в которой тот прямо и весьма основательно обвинил Г-ра в ”приписывании себе открытия упругого двойникования кристаллов”. Хотя этот вопрос находился достаточно далеко от моей ситуации, книга Гогоберидзе явно сработала в мою пользу. Отдел Г-ра ”разжаловали” в лабораторию, влив её вместе с её шефом в другой отдел, а меня вместо увольнения (и как бы не ареста) перевели в отдел радиофизики и электроники с испытательным сроком и небольшим понижением по зарплате - и без того невысокой.
Новое место мне поначалу понравилось. Тоже радиоизмерения. Только волны ещё на три порядка короче. Речь шла о разработке магнетронных генераторов. миллиметрового диапазона радиоволн, ещё не так давно бывших уделом научной фантастики. Мне удалось значительно усовершенствовать методику измерений высокочастотных полей в макете магнетрона ”обратной” волны. Через год зав. лабораторией импульсного генерирования к.т.н. И.Д. предложил мне аспирантуру и я, не задумываясь, принял это предложение. Но шли день за днём, неделя за неделей, а шеф не поднимал вопроса о тематике моей аспирантской работы. Наконец, я сам спросил его об этом. Ответ был обескураживающим: - ”Чем занимались, тем и будете заниматься. Сейчас нужно мерить, мерить и мерить…” Меня такой неопределённый подход никак не устраивал. Я хотел иметь четкий положительный, воспроизводимый и полезный результат. - ”Ну тогда делайте, что хотите”, - было ответом.
Вскоре И.Д. официально отказался от руководства моей работой и взялся искать мне другого руководителя. Нашел, да такого, что я сразу понял, что он способен разве что окончательно загубить мою работу. Я даже отказался с ним встретиться и объявил, что мне научный руководитель вообще не нужен, а нужны только лаборант и механик. Разумеется, это вызвало возмущение почти всего учёного совета института Радиофизики и Электроники (ИРЭ), к этому времени отпочковавшегося от ФТИ АНа. Однако И.Д. этим сам поставил себя в весьма неловкое положение. В своих работах он делал ставку на магнетроны обратной волны, впервые разработанные английским специалистом Рендаллом. В этих магнетронах электронный вихрь и взаимодействующая с ним компонента высокочастотного поля вращаются в противоположные стороны. Ещё во время II мировой войны Советский. Союз получал по ленд-лизу английские радиолокаторы с комплектами электронных ламп, в том числе и магнетронами обратной волны. В 1950-х годах СССР намного отставал от Запада по созданию сильных магнитов. Поэтому в ходе разработок всё более коротковолновых магнетронов там был надолго сделан упор на магнетроны обратной волны, несмотря на их более низкий и нестабильный кпд. В начале 1970-х гг. на эту ”техническую политику” обратили внимание некоторые российские специалисты. Тем не менее И.Д. удалось протащить защиту одного из своих протеже, но от защиты своей собственной докторской диссертации ему пришлось отказаться. . Между тем в начале 1950-х гг. во Франции, а затем и в других странах Запада были успешно разработаны мощные электронные генераторные лампы с испарительным охлаждением. Речь идёт о лампах с сеточным управлением и коллекторах электронного потока многорезонаторных пролётных клистронов. Я же, пользуясь невнимательным отношением шефа к тому, чем я занялся, успешно осуществил испарительное охлаждение магнетронов, в том числе магнетронов обратной волны, работающих в миллиметровом диапазоне. Переход на испарительное охлаждение позволил существенно ускорить процесс установления температурного и, как следствие, частотного режима тепловыделяющих электронных приборов различных типов и его стабилизацию. Последнее имеет особое значение для ламп, в которых колебательная система и электроника составляют единое целое, в частности - магнетронов. Всё это неоднократно докладывалось мной (вопреки воле начальства) на различных семинарах и конференциях, как правило встречая одобрение участников и возражений не вызывая.
Однако зам. директора отпочковавшегося к тому времени от ФТИ АНа Ин-та Радиофизики и Электроники (ИРЭ АН) в Харькове С.Я. Бр, бывший мой шеф И.Д. и некоторые другие ведущие сотрудники института яростно пытались не допустить защиты моей диссертации. Им даже удалось подключить к этому институтскую бухгалтерию и некоторые другие службы. Как мне потом рассказала знакомая библиотекарша, за несколько дней до защиты они собрали в узком кругу совещание, на котором обсуждали, вернее - спорили, как её мне сорвать. И, ни до чего не договорившись, разошлись. Потом они ещё пуще озлились, когда я отказался принять от них поздравления с защитой, прошедшей в Киеве ”На Ура!”.
Так или иначе, у меня в ИРЭ АН УССР не оставалось никаких перспектив. Надо было искать новую работу. Мне предложили таковую в Харьковском университете, обещая предоставить все возможности для дальнейшего научного роста. Да не тут то было. Основным критерием оценки сотрудников и преподавателей ХГУ в те годы было проведение политзанятий со студентами и поездки с ними в колхозы, где они использовались в качестве неоплачиваемых чернорабочих. Вдобавок мне предложили сменить научную тематику и заняться физикой газоразрядной плазмы под руководством стареющего Синельникова. Конечной целью ставилось получение управляемого термоядерного синтеза (процесса, сходного с происходящими в глубинах звёзд), сулившего невероятные перспективы для энергетики, казалось бы, совсем недалёкого будущего. Подобные работы велись начиная с конца 1940-х гг. в ряде стран, включая тогдашний СССР, и, - несмотря на огромные затраты, - без особого успеха. Войдя в курс дела, я пришел к выводу, что подобные эксперименты по крайней мере, производимые в глубоком вакууме (на установках типа английской ZETA, советской ”Альфа”, американского персептрона и различных ”токамаках” и т.д.), независимо от места, материальных затрат, числа участников и их рангов в принципе бесперспективны. И высказал это на семинаре. Разразился скандал. Потом было заседание учёного совета. Меня, естественно, на него не пригласили. Как мне рассказывали, там обо мне подряд кричали: ”Убрать, убрать…” Но это были не достопамятные 1930-е годы, и меня просто уволили, вернее - выгнали.
Не исключено, что мои тогдашние высказывания были недостаточно доказательными (впрочем, какими бы они ни были, их бы всё равно не стали бы тогда слушать), слишком скороспелыми и не строгими. Может быть, кое в чём были и ошибочными. Но с тех пор прошло уже почти полвека, все или почти все участники подобных дискуссий переселились в другие миры. А воз управляемого термоядерного синтеза - и ныне там
Но тут опять повезло. Не успев рассчитаться с университетом, я получил предложение перейти в Украинский заочный политехнический институт (УЗПИ) на должность старшего научного сотрудника. Мне помогли даже заключить несколько очень перспективных хоздоговоров на разработки испарительного охлаждения нескольких электронных генераторных ламп и недавно появившихся сильноточных полупроводниковых (кремниевых) вентилей. В литературе к этому времени появились материалы по высокофорсированному теплообмену мощных электронных ламп, узлов металлургического оборудования, непосредственно соприкасающихся с расплавами более и менее тугоплавких металлов и сплавов, жидкостных ракетных двигателей и пр. Но методы расчёта их теплообмена с жидкими и тем более - кипящими теплоносителями по существу отсутствовали, а существующие - оставляли желать лучшего. Мне стало ясно, что надо понять сущность процессов сосуществования различных форм кипения на общих поверхностях теплообмена и разработать соответствующие методы его расчёта. С этой целью мной были созданы калоритроны - экспериментальные установки с плавно регулируемым электронным нагревом исследуемого объекта в комбинации со скоростной киносъёмкой изучаемых процессов кипения на изо- и неизотермических поверхностях теплообмена.
Но особо нужно остановиться на испарительном охлаждении полупроводниковых вентилей. На одном из моих докладов оказался моряк-подводник, капитан первого ранга, занимавший видную должность в закрытом НИИ ВМФ. Его очень заинтересовала бесшумность естественной циркуляции в системах испарительного охлаждения.
- Наши подлодки, в общем, не уступают американским. Но они очень шумят. Поэтому американцы их легко обнаруживают и садятся им на хвост… - сказал моряк. Мы сейчас осваиваем силовую полупроводниковую технику. Надеюсь, что в ближайшие годы она потеснит, если не вытеснит шумную машинную. Мы бы хотели установить с вами сотрудничество. Конечно, мы не рассчитываем на то, что вы сможете разрабатывать и тем более - изготовлять сложные агрегаты. Для этого мы крепко завязаны с электротехнической промышленностью. Мы не можем финансировать ваши работы непосредственно. Но мы готовы вас финансировать через её институты, например, мордовский. Вопросы внедрения, расчёты экономического эффекта и прочее мы и наши смежники возьмём на себя. От вас потребуется только дать решение принципиальных задач и сообщить его нашим контрагентам.
Я ответил, что, как показал опыт с переводом на испарительное охлаждение мощной электроники, подобного возможно будет достичь и в силовой полупроводниковой технике. Только потребуется несколько изменить внешнюю конструкцию охлаждаемых приборов. А, может быть, удастся подобрать и из существующих. После ряда неизбежных бюрократических заминок был заключен хоздоговор и через некоторое время я смог продемонстрировать специалистам из Мордовского и ряда других электротехнических НИИ работу кремниевого вентиля, охлаждаемого кипящей водой при практически бесшумной естественной циркуляции.. Наилучшие результаты, как я и рассчитывал, были получены с вентилями чашевидной конструкции. К сожалению, мой куратор из ВМФ к этому времени внезапно скончался от инфаркта.
И тут началось Мои технические отчёты странным образом куда-то исчезли и не попали в организации, указанные покойным куратором. Несколько инженеров, возглавляемых новым зав. кафедрой, взявшим их в аспирантуру, выступили с разносом всей моей научной деятельности Мне особо ставилось в вину отсутствие экономического эффекта и методики экспериментов, хотя ранее заключенные договоры этого не предусматривали. Кафедра явно стремилась меня дискредитировать и изгнать, а полученные мной результаты представить как полученные другими людьми. Между тем заказчики стали требовать от кафедры сообщить хотя бы методики расчётов. А она не смогла. Калоритроны были разрушены не без её участия во время моего отсутствия и получать кривые кипения на поверхностях полупроводниковых вентилей было не на чем. А без них все расчёты оказывались построенными на песке. Полученные же мной ранее графики и кинофильмы были вынесены за пределы института и потому сохранились. Я обратился к ряду специалистов, выступил с докладами, продемонстрировал эти материалы в нескольких тепло- и электротехнических институтах и вскоре получил от них ряд блестящих отзывов. Скандальная история попала на страницы центральной газеты ”Известия”. Я снова сменил место работы. Через некоторое время в Киеве вышла моя монография ”Вапотронная техника”, где всё было расставлено по своим местам. А недобросовестные авантюристы от науки остались без учёных степеней, зато с носом.
Издавая ”Вапотронную технику”, я, разумеется, целился на докторскую диссертацию, хотя и видел в ней определённые недоработки. Расчёты теплообмена, приведенные в книге, относились только к плоским неизотермическим поверхностям. Уже после её выхода в свет, я, работая на новом месте, занялся аналогичными расчётами теплообмена для кривых поверхностей кипения при сходных краевых условиях. Закончить эту работу мне удалось лишь через много лет, в Израильском Технионе.