Братья Турина.
Должно было быть пятничное, хотя формально уже суббота :)
Много лет назад мы с dreiviertel с воодушевлением занимались подобными безобразиями, и вот на почве толкиноренессанса я тряхнула стариной и написала кроссовер с Маугли.
Тингол нехотя поднял серую голову, окинул взором расшумевшихся эльфов и проговорил:
- Синдар Дориата, и вы, нандор Саэроса! Турин был нашим братом. Он ел вместе с нами. Он спал вместе с нами. О загонял для нас дичь и охранял от орков. Он ни разу не нарушил наш закон.
- Он человек!.. человек!.. человек! - кричали эльфы.
Больше половины зала присоединилось к Саэросу, который начал постукивать по столу пальцами.
- Теперь все в твоих руках, - тихо сказал Белег Турину.
Турин выпрямился во весь рост, со шлемом в руках. Потом расправил плечи и зевнул прямо в лицо собравшимся, но в душе он был вне себя от злобы и горя, ибо эльфы, по своей эльфийской повадке, никогда не говорили Турину, что ненавидят его.
- Слушайте, вы! - крикнул он. - Весь этот пустой гомон ни к чему. Вы столько раз говорили мне сегодня, что я человек (а с вами я на всю жизнь остался бы эльфом), что я и сам почувствовал правду ваших слов. Не вам говорить, чего вы хотите и чего не хотите, - это мое дело! А чтобы вам лучше было видно, я, человек, принес сюда Драконий Шлем, которого боятся все орки к северу от границ Дориата.
Он швырнул на стол шлем, драконья морда блеснула, отражая огонь свечей. Весь Совет отпрянул назад. Турин достал меч и завертел им так, что блики замелькали на стенах тронного зала. Тингол бросил умоляющий взгляд на Турина, но тот не оборачиваясь стоял в свете горящих факелов с разметавшимися по плечам длинными черными волосами, а тени метались и прыгали вокруг него.
- Так! - сказал Турин, медленно озираясь кругом. - Вижу, что вы трусы. Я ухожу от вас к своему народу - если это мой народ. Дориат теперь закрыт для меня, я должен забыть ваш язык и вашу дружбу, но я буду милосерднее вас. Я был вашим братом во всем, кроме крови, и потому обещаю вам, что когда стану человеком среди людей, я не предам вас людям, как вы предали меня. - Он положил меч и взял со стола увесистый золотой кубок. - Между нами не будет войны. Однако нужно заплатить долг, прежде чем уйти.
Турин подошел близко к тому месту, где сидел Саэрос, бессмысленно моргавший на кубок, и схватил нандо за грудки.
- Встань, собака! - крикнул Турин. - Встань, когда с тобой говорит человек!
Саэрос прижался к стене и закрыл глаза, потому что тяжелый кубок был в опасной близости от его лица.
- Этот трус говорил, что смертные женщины нагими бегают по лесам, облачаясь лишь в свои волосы... Вот так и вот так мы бьем тех, кто оскорбляет смертных. Шевельни только пальцем, и я воткну тебе в глотку свой меч.
Он бил Саэроса по губам золотым кубком, нандо скулил и стонал в смертном страхе.
- Фу! Теперь ступай прочь, жалкое отродье! Но помни: когда я в следующий раз увижу тебя, это будет последний миг в твоей жизни... Теперь вот что. Тингол волен жить, как ему угодно, потому что я так хочу. Не думаю также, что вы долго еще будете сидеть здесь, словно важные особы, а не трусливые пустозвоны, которых я гоню прочь, вот так! Вон, вон!
Блики факелов бешено пылали на стенках кубка, Турин раздавал удары направо и налево по кругу, а эльфы разбегались с воплями, унося ноги подальше от тронного зала. Под конец остались только Тингол, Белег и, быть может, десяток эльфов, перешедших на сторону Турина.
И тут что-то начало жечь Турина изнутри, как никогда в жизни не жгло. Дыхание у него перехватило, он зарыдал, и слезы потекли по его щекам.
- Что это такое? Что это? - говорил он. - Я не хочу уходить из Дориата, и я не знаю, что со мной делается. Я умираю, Белег?
- Нет, Маленький Брат, это только слезы, какие бывают у людей, - ответил Белег. - Теперь я знаю, что ты человек и уже не детеныш больше. Отныне Дориат закрыт для тебя... Пусть текут, Турин. Это только слезы.
И Турин сидел и плакал так, словно сердце его разрывалось, потому что он плакал первый раз в жизни.
- Теперь, - сказал он, - я уйду к людям.
Много лет назад мы с dreiviertel с воодушевлением занимались подобными безобразиями, и вот на почве толкиноренессанса я тряхнула стариной и написала кроссовер с Маугли.
Тингол нехотя поднял серую голову, окинул взором расшумевшихся эльфов и проговорил:
- Синдар Дориата, и вы, нандор Саэроса! Турин был нашим братом. Он ел вместе с нами. Он спал вместе с нами. О загонял для нас дичь и охранял от орков. Он ни разу не нарушил наш закон.
- Он человек!.. человек!.. человек! - кричали эльфы.
Больше половины зала присоединилось к Саэросу, который начал постукивать по столу пальцами.
- Теперь все в твоих руках, - тихо сказал Белег Турину.
Турин выпрямился во весь рост, со шлемом в руках. Потом расправил плечи и зевнул прямо в лицо собравшимся, но в душе он был вне себя от злобы и горя, ибо эльфы, по своей эльфийской повадке, никогда не говорили Турину, что ненавидят его.
- Слушайте, вы! - крикнул он. - Весь этот пустой гомон ни к чему. Вы столько раз говорили мне сегодня, что я человек (а с вами я на всю жизнь остался бы эльфом), что я и сам почувствовал правду ваших слов. Не вам говорить, чего вы хотите и чего не хотите, - это мое дело! А чтобы вам лучше было видно, я, человек, принес сюда Драконий Шлем, которого боятся все орки к северу от границ Дориата.
Он швырнул на стол шлем, драконья морда блеснула, отражая огонь свечей. Весь Совет отпрянул назад. Турин достал меч и завертел им так, что блики замелькали на стенах тронного зала. Тингол бросил умоляющий взгляд на Турина, но тот не оборачиваясь стоял в свете горящих факелов с разметавшимися по плечам длинными черными волосами, а тени метались и прыгали вокруг него.
- Так! - сказал Турин, медленно озираясь кругом. - Вижу, что вы трусы. Я ухожу от вас к своему народу - если это мой народ. Дориат теперь закрыт для меня, я должен забыть ваш язык и вашу дружбу, но я буду милосерднее вас. Я был вашим братом во всем, кроме крови, и потому обещаю вам, что когда стану человеком среди людей, я не предам вас людям, как вы предали меня. - Он положил меч и взял со стола увесистый золотой кубок. - Между нами не будет войны. Однако нужно заплатить долг, прежде чем уйти.
Турин подошел близко к тому месту, где сидел Саэрос, бессмысленно моргавший на кубок, и схватил нандо за грудки.
- Встань, собака! - крикнул Турин. - Встань, когда с тобой говорит человек!
Саэрос прижался к стене и закрыл глаза, потому что тяжелый кубок был в опасной близости от его лица.
- Этот трус говорил, что смертные женщины нагими бегают по лесам, облачаясь лишь в свои волосы... Вот так и вот так мы бьем тех, кто оскорбляет смертных. Шевельни только пальцем, и я воткну тебе в глотку свой меч.
Он бил Саэроса по губам золотым кубком, нандо скулил и стонал в смертном страхе.
- Фу! Теперь ступай прочь, жалкое отродье! Но помни: когда я в следующий раз увижу тебя, это будет последний миг в твоей жизни... Теперь вот что. Тингол волен жить, как ему угодно, потому что я так хочу. Не думаю также, что вы долго еще будете сидеть здесь, словно важные особы, а не трусливые пустозвоны, которых я гоню прочь, вот так! Вон, вон!
Блики факелов бешено пылали на стенках кубка, Турин раздавал удары направо и налево по кругу, а эльфы разбегались с воплями, унося ноги подальше от тронного зала. Под конец остались только Тингол, Белег и, быть может, десяток эльфов, перешедших на сторону Турина.
И тут что-то начало жечь Турина изнутри, как никогда в жизни не жгло. Дыхание у него перехватило, он зарыдал, и слезы потекли по его щекам.
- Что это такое? Что это? - говорил он. - Я не хочу уходить из Дориата, и я не знаю, что со мной делается. Я умираю, Белег?
- Нет, Маленький Брат, это только слезы, какие бывают у людей, - ответил Белег. - Теперь я знаю, что ты человек и уже не детеныш больше. Отныне Дориат закрыт для тебя... Пусть текут, Турин. Это только слезы.
И Турин сидел и плакал так, словно сердце его разрывалось, потому что он плакал первый раз в жизни.
- Теперь, - сказал он, - я уйду к людям.