5 ССВ: (47) интеллигенция и псевдоинтеллигенция

[dar_aya]

Систематизация свидетельств времени ССВ
5. Жизнь, обеспечение выживания и безопасности,
человеческие качества, русские, НМП
5.5. Интеллигенция и псевдоинтеллигенция
*
предыд. стр. ССВ 5.5.(46)  dar-aya.livejournal.com/140859.html
*
(продолжение) http://www.russia-21.ru/xxi/rus_21/ARXIV/1997/bialy_07_08_97.htm "Ю.Бялый ЗВЕЗДА ИЛИ СМЕРТЬ РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ.
Причем еще раз подчеркнем: особенно опасно это явление именно для России и для российской интеллигенции. То, что западноевропейская цивилизация, в основном изжившая холизм и входящая в постмодерн, в массе своей ощущает именно как игру (в либерализм, в восточную мистику, в национализм, в коммунизм, в фашизм, «в бисер»), российская цивилизация переживает как высокую трагедию, требующую безотлагательного холистического осознания и приведения в целостность. И - оказывается в положении хирурга, пытающегося из заданного ущербного набора частей создать жизнеспособный организм путем соединения аорты с прямой кишкой. Не этот ли процесс мы наблюдаем последние годы уже у нескольких генераций российских «реформаторов»?

Игра как стиль входила в советское общество постепенно и сверху, от интеллектуальных и властных элит, по мере угасания посыла «красной церкви».

Прежде всего, диссидентство и часть интеллектуальных элит были куплены показной, демонстративной западной востребованностью. Они приняли формулу «борьбы против тоталитаризма» и оказались включены в игру по правилам «свой среди чужих», с соответствующим «агентурным» антуражем конспирации, литературно-публицистической провокации, пародийных двойных комбинаций и т.п. Часть в этом процессе «борьбы» оказалась настолько запутана в игре, что стала в прямом, буквальном смысле агентурой, осознанно и неосознанно управляемой с внешних и внутренних политических терминалов.

Одновременно значительная часть властных и околовластных элит, вполне освободившись от патологического страха сталинских времен и окончательно потеряв «красную» веру, естественным образом сбросила мораль, стиль и ценности официальной идеологии. При этом она внутри, для себя, не просто приняла и воспроизводила стиль и мораль альтернативных забугорных идеологий, но и с удовольствием встроилась в процесс пародирования проповедуемых массам идеологических штампов и этических норм - то есть опять-таки включилась в игру с собственным народом. Эту игру также поняли, оценили и приняли на Западе и, конечно же, начали подыгрывать.

В результате в советской жизни было развернуто сразу несколько весомых, явленных постмодернистских игр, в которые естественным образом втягивались вослед за диссидентством и властью все более широкие слои интеллигенции. О степени внедрения игровой психологии в кровь и плоть нынешних элит можно судить хотя бы по частоте употребления слов «обыграть», «переиграть», «наиграть» и т.п. в современной политической лексике.

Немного психологии
Психологические изменения у сегодняшней интеллигенции нельзя в целом не признать пугающими. Основным, лежащим на поверхности фактором смещения интеллигентского сознания и самосознания является беспросветная чернота невостребованности. Этот фактор еще не вполне осознается, отторгается осмыслением, прячется за мифы «переходного периода» или «временных проблем трудоустройства в новой экономике», но уже настойчиво требует принятия решений. Качество этих решений, разумеется, индивидуально, но все же обнаруживает определенную типологию в связи с формами прошлой деятельности.

Творческая интеллигенция в основной массе тихо гниет или наперегонки старается прильнуть к политической и экономической власти. Проявляемый при этом иногда сервилизм уже, пожалуй, оставил далеко позади вошедшие в притчу и анекдот эпизоды эпохи «тоталитаризма» или «застоя».

Гуманитарная - частью также находит себе место на рынке педагогических, публицистических, аналитических и пр. услуг, частью прячется в свои дышащие на ладан ВУЗы и НИИ в надежде переждать смуту, частью оказывается выброшена из игры и близка к отчаянию, частью уже «сложила дары» и примеряет погребальный саван.

Техническая - кто успевает встроиться в т.н. «бизнес» и даже пробиться в первые ряды «новых русских», кто судорожно цепляется за уже не оплачиваемые рабочие места в остывающих цехах, аудиториях и КБ, кто с переменным успехом челночит по дальнему и ближнему зарубежью, кто прилагает руки и голову к обслуживанию преуспевших.

Все это можно по-человечески понять. Здесь чаще всего соединяются естественная жажда профессиональной востребованности и чисто прагматическая необходимость зарабатывать на жизнь, кормить семью. Но следующим неизбежно становится и другой шаг: встраиваясь в эту систему в условиях конкуренции, интеллигент оказывается связан необходимостью систему охранять и защищать своими технологиями и средствами - чтобы жить; он, как и всегда ранее, становится заложником системы. А самого главного для интеллигента - веры и надежды на эту систему - нет.

В результате во всех без исключения группах интеллигенции - довольно массовая ностальгия по застою, страшный идейный раздрай, смятение и нарастающее чувство собственной обманутости и вины. Успешные интеллигенты-бизнесмены получают все больше оснований сомневаться в долговечности «успеха», удачливые слуги власти и денег отчетливо понимают все возможности быть низвергнутыми с Олимпа, и все меньше счастливых своей удачей. Зреет широкое осознание простого и непреложного факта: как класс по сути и преимуществу государственный - интеллигенция, отрекшись от «плохого» государства, отреклась в том числе и от себя.

Кроме того, российская интеллигенция всегда сравнительно быстро переживала новизну в деятельности и возвращалась к своему призванию - поиску холистических смыслов. Обнаруживая, что инструменты «либеральной экономики», «свободы слова», «обогаще-ния» и т.п. по сути своей предельно просты и примитивны, что здесь не пахнет ни императивной для глубинных пластов интеллигентского сознания моралью справедливости и жертвенной ответственности, ни взыскуемой целостностью, часть этой интеллигенции уже приходит к их отрицанию. Кроме того, у интеллигенции в нашем все еще традиционном обществе мода на обогащение проходит еще быстрее, чем другая мода, ибо она корпоративно неорганична или даже греховна - а значит, вышибает из корпорации, лишает имени. Недаром самое тягостное ощущение, в котором часто признаются сегодняшние преуспевшие в «бизнесе» интеллигенты, - необходимость общения с «новыми русскими» по их правилам и на их языке.

И тогда начинается самое мучительное - процесс осознания ситуации и своего места в ней, который с необходимостью стартует от признания обмана и самообмана. Интеллигент готов сравнительно легко признать, что его обманул базарный аферист или уличный наперсточник; некоторым это даже придает в собственных глазах почетный ореол «неотмирности». Но как трудно - почти невозможно - сознаться, что тебя «облапошили» в главном, в сфере целей и высоких смыслов, приобщенность к которой всегда составляла один из основных предметов интеллигентской гордости и самоутверждения! И тогда сознание автоматически включает компенсаторные психологические механизмы, позволяющие либо спрятаться от ответа, либо не признать или замолчать собственные ошибки.

Наиболее распространенные поведенческие модели:

- «я выше политики, этим грязным делом пусть занимаются те, кто уже запачкался или не стыдится запачкаться во всей ее лжи, крови и преступлениях», - самый простой и очевидный способ оправдания своего самоотчуждения;

- «я понимаю политику во всей ее полноте; существуют простые и опробованные в истории стандартные рецепты решения социально-экономических и политических проблем; трагизм ситуации в России состоит в том, что ее нынешние лидеры либо недостаточно умны, чтобы понять и использовать эти рецепты, либо недостаточно нравственны, чтобы реализовать их честно и последовательно»; «нужно найти (избрать) других лидеров, которые просто будут эти рецепты неукоснительно выполнять»;

- «все, что делается в России (а ранее в СССР), делается правильно и в соответствии с исторической необходимостью; люди, в силу подлости, глупости, инерции или корысти не желающие подчиниться либерализму, рынку и демократии, ведут войну против необходимости и железных законов истории; они должны быть сметены и уничтожены: «кто не с нами, тот против нас»; «я прогрессор, ибо на моей стороне история и необходимость».

Такое сознание готово упорствовать в ошибках даже в ущерб собственным очевидным ценностям и интересам. Печальный пример подобного поведения: женщина весьма демократических убеждений, недавно уволенная из своего НИИ в результате прекращения финансирования исследований, вынужденная зарабатывать на хлеб продажей газет на улице и явно находящаяся в бедственном положении, при нашей случайной встрече с неестественным подъемом поделилась своим восторгом по поводу «предоставившейся возможности освоить маркетинг этого сегмента сегодняшнего рынка».

Но осознание наивной ошибочности обретенных в перестройке социально-политических позиций нередко приводит интеллигента к другой крайности: убедившись в своей ошибочной оценке в сфере социально-политического, он вдруг начинает вообще сомневаться в качестве своих мыслительных способностей, в своем интеллектуальном профессионализме. В наиболее резких формах это приводит к отказу от имени и миссии, от самоназвания и статуса интеллигента, - отказу, подогреваемому широко растиражированным прессой мифом об ущербности отечественного образования. Опять-таки холистическая мифология самооплевывания отливается в формулы:

- какой я к черту интеллигент, если образование у меня - вечернее, а в некоторых журналах я треть слов не понимаю;

- работать мне негде, и не нужен я никому при настоящей демократии и рыночном капитализме, который всему определяет истинную цену;

- «если я такой умный, то почему такой бедный»; значит, не умный, и платить мне не за что.

Истерика, пофигизм, отказ от холизма, отказ от себя - ничто из этого не есть выход. Отсюда единственный путь - в деинтеллектуализацию, деквалификацию, в чуждые и осознанно неправедные стили жизни, одинаково морально разрушительные и для интеллигенции, и для России. Но тактика добровольного самооплевывания и ухода, «сложения с себя венца» неоправданна и близорука еще и потому, что каких-либо других объемных «экологических ниш» для интеллигента-расстриги в сегодняшней и завтрашней обваливающейся России просто нет. Поэтому, выходя из своей социальной роли, из сферы профессионального интеллектуализма и социально-государствен-ного думания и бормотания, интеллигент не только добровольно оставляет общее поле боя, не просто соглашается с оппонентами, отказывающими ему в праве на существование, но и плетет веревку, на которой его очень скоро потащат вешаться.

Элита, общество, власть
Часть интеллектуальной элиты, как уже сказано, была куплена новой востребованностью, заказом на разрушение. Выполняя подобный заказ, эта часть, начиная с определенного момента, не могла не вписать свою деятельность в некоторую идеальную схему деструктивной целостности («весь мир насилья мы разрушим»), которая одна только и могла служить для таких (разумеется, интеллигентных) интеллектуалов онтологическим оправданием собственных трудов по ликвидации СССР. Однако, по мере приближения момента «а затем», эта часть не может не задаваться как вопросом о позитивной части цитируемой формулы (каков будет новопостроенный мир), так и вопросом о реальном содержании того «мы», которому будет этот мир принадлежать.

Сходство позиций в главном вроде бы проявляется: мир будет принадлежать интеллектуальной элите. Однако сколь-нибудь внимательный анализ быстро обнаруживает, что интеллектуальная элита здесь обычно понимается не по Ортега-и-Гассету (моральное и интеллектуальное превосходство над народной массой плюс наивысшее чувство социально-государственной ответственности), и даже не по Парето (врожденный психологический комплекс способностей к управлению людьми), а скорее по Макиавелли или Бернхейму (технологическое знание рычагов, механизмов и прочей «клавиатуры» социально-государственного управления и умение на этой клавиатуре играть).

И на этой тонкости, кто именно и как будет играть на социо-политико-экономической клавиатуре, окончательно рассыпается былое единство. Деструктивное единодушие перестроечных лет сменяется все более жесткой конфронтацией, охотами на коммунистических ведьм и капиталистических гусей, нагнетанием истерик борьбы с нацфашизмом и демфашизмом - короче, той атмосферой увлеченной политической игры, в которой нет места ни ответственности перед собственной историей и прошлыми поколениями, ни государственным интересам страны, ни идеальным целостностям, которые могли бы предъявить современному истерзанному и дезориентированному обществу жизненный смысл и стратегические цели.

Эта практика без теории, псевдопрактопия без утопии, по принципу «ввязаться в драку, а там посмотрим, главное - власть», - проводится в жизнь, надо признать, все более квалифицированно и «технологично». Но при этом такая практика парадоксальным образом стремительно отдаляет «игроков» от реальной власти.

Власть в России с ее принципиально «неатомарной» социальной базой имеет специфический объект - холистическое общество. Это общество не просто не принимает язык подобных технологий. Это общество на постмодернистские игровые вызовы власти отвечает своим множеством квазихолистических игр, интуитивно нащупывая такие их правила, сквозь которые проходит без видимого сопротивления направляющий, карающий или указующий перст власти. Погружаясь в такие холистические «параллельные миры» (чего стоит, например, уже входящий в обиход термин «альтернативная криминальная юстиция»), общество не то чтобы дистанцируется от власти: оно, подобно квантовому ансамблю частиц в современной физике, начинает струиться без видимого сопротивления и без существенных властных результатов сквозь технологическую властную решетку.

Безусловно, в подобных играх общество непоправимо разрушается. Во-первых, взаимопроникающие игровые смысловые пространства не могут быть охвачены единой (даже для какой-либо социальной группы) иерархией ценностей, а холистическое общество базируется прежде всего на ценностной иерархии, легитимированной идеалом и от него же отстраивающейся. Во-вторых, возникающие холистические игры, претендуя на тотальность, в силу своей игровой сущности не предполагают диалога с иными - также холистическими - играми, в принципе не подразумевают их учета и понимания их правил.

Эти процессы стремительно обрушивают даже зачатки той крайне существенной опоры социальности, которую Просвещение на своей социокультурной почве называло «Общественным договором» и которую наши реформаторы якобы собирались заложить в фундамент новой государственности. В итоге общество даже не раскалывается, что всегда было характерно для смысловой смуты в России: оно распыляется, десоциализируется и регрессирует к неородоплеменным или даже биологическим, стайным структурным типам.

Заметим, что, с учетом холистической истовости каждой «стаи», единственности признаваемых ею правил собственной игры, такое общество становится почти неуправляемым. Не являясь полноценным субъектом власти и будучи не в состоянии сформулировать и делегировать элите власти внятный заказ на управление самим собой, такое общество в то же время не есть и полноценный объект элитного властвования, ибо не может и не хочет в сколь-нибудь массовой своей части добровольно принять предлагаемые элитой правила любой игры, в этом смысле как бы стихийно сакрализуя сам исключающий сакрализацию постмодернизм.

При этом, сколь угодно жестко отказываясь в очередной раз от этой интеллигенции, не оправдавшей миссии и ожиданий, общество ни от интеллигентности, ни от тяги к целостности не откажется. Российское интеллигентное общество здесь оказывается подобно пресловутой подопытной крысе с электродами, вживленными в мозговые центры удовольствия: оно начинает непрерывно нажимать на кнопку, т.е. тешить свой холизм в наконец дозволенных локальных игровых пространствах столь безоглядно и самозабвенно, что готово умереть от голода во имя сотворяемых холистических игровых мифов. Какая уж тут власть... Если перевести сказанное на язык физических аналогий - диссипативные структуры слабо взаимодействуют, неустойчивы и малоуправляемы.

А значит, единственным конструктивным выходом для элит, запустивших Игру, является - хотя бы во имя власти - отмена этой Игры. И здесь, как всегда ранее в России, либо - либо: либо эта отмена будет репрессивной, либо онтологизирующей, идеальной, утопически-идеологической. То есть - ради сохранения общества и государства как объекта власти - возвращение к идеократии тем более тотальной и накаленной, чем дальше зайдет процесс социальной игровой диссипации.

Что дальше?
Не затрагивая крайне принципиальный, но выходящий за рамки данной темы вопрос о возможном фундаменте такой идеократии в сегодняшнем суперсложном мире, включенном в войну-гонку за все виды ресурсов, зададим другой: каким должен быть властный субъект, способный взять на себя полноту ответственности за стратегические цели и идеократический базис холистической социальности? Что есть такой субъект в нынешней уже глубоко постмодерной ситуации, которую один из крупных отечественных элитных лидеров перестройки хлестко и эффектно (хотя и неточно) определил как «новизну невозможности никакой новизны»?

Для любого (а в особенности - сегодняшнего, а еще в большей мере - холистического) стратегического целеполагания необходим субъект, владеющий аппаратом, который можно назвать ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИМ УНИВЕРСАЛИЗМОМ. Понятие адресует к известным историческим фигурам Платона, Аристотеля, Данте, Леонардо и т.д. Но эпоха - иная, причем уже давно, актуальный «антропогенный» универсум расширился до пределов невероятных. Это расширение универсума наблюдается с времен Просвещения: Руссо, Вольтер, Дидро, Д'Аламбер, Гете, Гердер, Лессинг - еще энциклопедичны, но уже не вполне (или просто НЕ) универсалисты. Ломоносов, Гегель, Эйнштейн, Вернадский - еще вполне универсалисты, но уже не вполне энциклопедичны. Постмодерн в тех или иных формах постулирует: человечество уже исчерпало все содержательно новое, что соразмерно Человеку, пусть даже и гению. Видимо, он в узком смысле прав: интегрировать на индивидуальном уровне субъектные ипостаси универсализма и энциклопедичности в сегодняшнем «информационно перегретом» мире уже не удается.

Запад понял это обстоятельство довольно давно, и также давно сформулировал ответ. Западный ответ - в технологизации целеполагания с опорой на интеллектуализм, в использовании многоракурсного, в том числе социального, моделирования и последующей «оптимизационной» сшивке частных моделей. То есть - в суммировании разъятых энциклопедичности и универсализма, которое обычно почему-то называют «системностью». При плавной, некатастрофической государственной динамике и осторожных действиях в парадигме «малых шагов» (в отсутствие острых вызовов), т.е. при тактическом целеполагании, такая технология срабатывает и создает иллюзию решения, иллюзию работоспособности подхода, в пределе как бы освящая прагматизацию целеполагания.

Однако для стратегии и острых нелинейных, хаотизирующих модельное пространство ситуаций этого явно недостаточно: при любых ресурсах невозможно из частных моделей вывести динамическую мо-
дель неравновесного хаоса. Хаос можно либо оседлать глобальной проектной деятельностью в холистическом смысле, либо плыть на его гребне. Видимо, это очень ясно ощущает К.Поппер: отсюда его яростная критика холизма как мировоззренческого подхода, недоступного моделированию (и, следовательно, возможного оружия против Запада), отсюда же его призывы «заклясть хаос» как ситуацию, в которой бессильны «интеллектуальные» модельно-управляющие инструменты. Интеллектуал способен играть в стратегии частной модели по ее внутренним, им самим назначенным правилам. Но в Хаосе - правил не назначишь!.. И хотя в последние годы Запад пытается развивать подходы неравновесной термодинамики (синерге-тики) к «детерминированному хаосу» с позиций возможности его моделирования, уже сегодня видно, что даже в теоретической перспективе подобные возможности - лишь «счастливый случай» для определенных типов хаоса, но вовсе не принципы социального управления.

Восток обычно не имеет ресурсов и интеллектуальных технологий для моделирования и, более того, в принципе не желает моделировать. Связано это, вероятно, с отсутствием в большинстве восточных цивилизационных парадигм, и в том числе и в особенности в Исламе, отчетливого эквивалента христианской максиме «Кесарю - кесарево, а Богу - богово». Заметим, что исламские государи при любой полноте реализуемой власти над необъятными империями, начинали свои приказы и распоряжения непременным «Иншалла» (если захочет Аллах).

Нераздельность политического и сакрального и ценностная вторичность первого в отношении второго в известной мере табуирует энциклопедичность (вспомним апокриф, относящийся к сожжению знаменитой библиотеки: если эти книги содержат то же, что и Коран, - они бесполезны, если же иное - вредны) и вынуждает отвечать на вызов Хаоса сознательным (но универсалистским!) упрощением целевых функций с отказом от энциклопедизма и ситуативности, с неизбежным небрежением к тактике и почти тотальным отрицанием игры. Результатом является «аскетическое смыслоупроще-ние», исключение из целевого пространства множества (оценочно!) второстепенных факторов, вывод их из сферы управляющего контроля в сферу полустихийности. В пределе такой подход ведет к «аскетической утопизации» целеполагания, где стратегический целевой каркас либо тонет в море Хаоса, либо вынужден этот Хаос структурировать репрессивно.

Оружием Запада против Востока в подобной ситуации является владение технологиями нагнетания и взвихрения локального социального хаоса, его отрыва от целевого каркаса. Восток обычно способен противопоставить этому лишь репрессию, основанную на накалении целеполагающей утопии (не это ли мы сегодня наблюдаем в Афганистане?).

Россия, зачастую обладая вполне полноценным интеллектуальным ресурсом для социального моделирования и игры, никогда не использовала его в полной мере - и потому, что в массовом сознании технологические проблемы были чаще всего маргинальны, но прежде всего потому, что игра на этом поле была для большинства интеллектуалов табуирована интеллигентностью (упомянутая максима западного христианства в массе отторгалась холистическим мировосприятием). Но от соседей с Запада постоянно поступали импульсы-образцы решения внешних и внутренних проблем в Игре, а натиск с Востока требовал противопоставления его Утопиям чего-либо превосходящего по социально организующей мощи; стоит ли удивляться, что в российской истории нередки и попытки эклектической сшивки западного и восточного типов целеполагания, и тяжелые и мучительные колебания между этими типами.

Предыдущее колебание, когда у власти - скажем прямо - находились неинтеллигентные неинтеллектуалы и неинтеллектуальные интеллигенты, Россия проиграла. Именно проиграла в Игре, для которой подобный инструментальный ресурс власти безнадежно архаичен.

Очередное колебание, результаты которого отчетливо проявляются сегодня в России, - столкновение «энциклопедического» неинтеллигентного интеллектуализма властных политических и экономических элит - и «универсалистской» неинтеллектуальной интеллигентности широких масс.

В то же время, как уже сказано выше, было в российской политической теории и нечто иное: то, что русская религиозная философия определяет как соборность и что по сути является формулой (признаем, пока нигде и никогда не реализованной) существования коллективного универсалистски-энциклопедического субъекта целеполагания, способного холистически осознавать себя самое именно как субъект, движущийся и развивающийся в сложном, открытом, нелокальном мире, сохраняя высочайшую планку Серьезности и Ответственности.

Однако сегодня перед нами - тот трагический перелом типа Бытия, когда технология соборности через бормотание интеллигенции попросту безнадежна. Она безнадежна и потому, что не в силах не мифологически объять Целостность, и потому, что в сегодняшний открытый всем смысловым ветрам российский мир слишком глубоко вошла Игра. И именно интеллигенция как часть народа и его «язык» (больше просто некому!) обязана научиться понимать Игру и в нее играть. Она обязана освоить гуманитарный интеллектуализм новейшего времени, т.е. технологии постмодерна, обязана обучиться смысловым, идеологическим и политическим играм - и при этом одновременно восстановить абсолютно необходимый для будущего холистический энциклопедический универсализм. То есть освоенное Западом суммирование универсализма культуры и энциклопедичности технологии заменить их перемножением. Только в этом случае появится шанс для холистической исторической проектности, которой так панически боится Поппер (ибо нет и не может у Запада появиться инструментария работы с Целостностью). Только здесь единственная альтернатива Игре, способной разъять Мир до последних оснований, исключить как возможность самое Бытие.

Для этого именно массовая интеллигенция должна пройти между искусами мифологического холизма и постмодерного игрового интеллектуализма, между ригористически-серьезным, религиозно-обрядовым отношением к слову и смыслу и бессловесным активизмом бессмысленной деятельности, между антигосударственным анархизмом экзистенциальной свободы и сервилизмом тотального государственного смыслового патронажа. Именно должна, ибо в противном случае ее просто не будет.

Но для этого, повторимся, уже недостаточно только думать и бормотать. Нужно еще и истово, самозабвенно - от чего большинство успело отвыкнуть - работать. Работать и по рецептам авторов «Вех» - над собой, и по рецептам критиков «Вех» - над той действительностью, которую нужно изменить. И еще повторимся: нет в сегодняшнем мире шансов для персонифицированного совмещения энциклопедичности и универсализма. А это означает, что эпоха востребует новые формы коллективности, способные вместить осознание и проектное освоение Целостности в многоличностном единстве. Удастся - это и будет новая интеллигенция. Удастся - это и будет начало движения к той самой соборности, которую взыскует Россия. Но только тогда появится надежда (лишь надежда) увидеть и создать те образы новых, неретроградных проектных Целостностей, которые «дадут миру шанс».

Задача невероятно трудная, почти невозможная и, безусловно, востребующая новый тип холистической жертвенности, ломающий многие (в особенности, индивидуалистические) привычные интеллигентские стереотипы. Но, если это сделать не удастся, интеллигенция, часть которой на исторических переломах всегда становилась навозом Истории, впервые получит единственную альтернативу - унизительный шанс стать навозом Игры.

Мы живем в эпоху, которая впервые проявляет Единство Мира, давно провозглашаемое как лозунг, в качестве актуальной неизбежности, уже сегодня данной в массовых ощущениях тотальной взаимозависимости любых частных политических, экономических, духовных и т.д. действий; в эпоху, которую наиболее прозорливые гении прошлого определяли как «замыкание ноосферы». Но одновременно в мире почти не осталось культур или цивилизаций, стремящихся и способных мыслить целостно, насквозь пропитанных стихийным холизмом. Еще меньше - таких, которые одновременно обладают достаточно высоким и универсальным языком, пригодным для предъявления найденной целостности в формах, понятных и приемлемых миру. Еще меньше - одновременно открытых миру и способных принять в себя его смысловое богатство и противоречия.

На пороге новой эры императивного холизма Россия - один из последних смысловых ресурсов и шансов мира."
*
след. стр. ССВ 5.5.()
содержание п.5.5.(1) журнала  dar-aya.livejournal.com/140085.html
оглавление журнала  dar-aya.livejournal.com/71582.html