Сила против жалости
Оригинал взят у v_zlobin в Сила против жалости
Когда кто-то пытается обелить национализм, то ненароком подписывается под тем, что эта идея чёрная. Агрессивная, несправедливая, злая. Если же кто-то говорит про себя, что он «разумный» или «умеренный» националист, то он признается в том, что национализм по-сути опасен, ужасен и отвратителен. Но если знать в нём меру и не пересаливать, то, в общем-то, его можно есть.
В корне проигрышная позиция.
Когда утверждается, что определенный народ является уникальной и наивысшей ценностью, то получается, что в такой милости отказывается другим народам. Ведь если принять тезис о том, что все народы уникальны, то придется также признать, что благо всех народов является наивысшей ценностью. Это уже гуманизм, но не национализм.
Национализм же подразумевает исключительность.
В каком-то смысле национализм - это разумный политический эгоизм. Чтобы соответствовать исключительности приходиться осознавать прошлое своего народа как часть настоящего. Поэтому отказаться даже от самых печальных страниц своей истории невозможно. Если же вы боитесь понести за это наказание, то грош цена таким убеждениям. Так, когда немцы отрицают холокост или ультраправые партии принимают в свои ряды негров, чтобы доказать, что они не расисты, то они расписываются в терпильстве.
Обороной нельзя выиграть войну.
Этнический национализм был зачат в окопах Первой Мировой, тогда как политический, который утвердился в Европе и уже изжил себя, был зачат в революционной Франции. Террор и революция способствовали становлению новой гражданской идентичности. Век спустя из траншей Великой войны вылезла озлобленная рабоче-интеллигентская банда, которая кулаком, пером и пулей установила агрессивные националистические режимы в Европе.
Главный плюс национализма - это образ силы.
Это и фашистская касторка, и отблеск хрустальной ночи, красные рубашки Гарибальди, мистические пляски легионеров Кодряну. Даже Сталин не побрезговал этнической мобилизацией, когда в конце 41-го года колосс СССР угрожающе накренился. Сакраментальное «русские люди» оказалось в тысячу раз сильней, чем все марксистские догмы вместе взятые.
А что мы имеем?
В мире тотальной толерантности и политкорректности, в мире, где больше полувека не было масштабной войны, проповедь по-настоящему мужского запрещена. Украинцы отрицают Волынскую резню, как будто это может изменить отношение либералов к УПА. Сила теперь маргинальна. Национальные движения мутируют, приращивают к своему корню щупальца «либерализм» или «демократия» и пытаются ими присосаться к классу лавочников и менеджеров.
Но ведь он практически полностью феминизирован.
Креативный класс мелочен и труслив. Обабившиеся мужчины. То, что ему срочно нужно - это как раз сила, желание примкнуть к чему-то большему, отчуждать часть своих прав ради получения гораздо большего в рамках коллективной идентичности. Не случайно так популярен у клерков «Бойцовский клуб» - это укол опасности. Нормированная доза бунта. Вколи её себе через стерильные буквы, и ты получишь иллюзию свободы.
Казалось бы, в ком еще осталось мужское, как не в националистах?
Но современный национализм - это не движение боевых ветеранов и уличных маргиналов. Это движение вечного покаяния и оправдания. Это кастрация мужественности. Это пораженчество в чистом виде. Если послушать тех же национал-демократов, то за исключением пары из них, всё, что они могут произнести - это крики о помощи, мольбы, просьбы, стенания, пассажи к Богу и прошлому.
Это плач Ярославны, который произносят здоровые бородатые мужики.
Нельзя отрекаться от силы, которую знаменует собой национализм. Это его главный козырь. Но когда национал-социализм повязывает на свою арийскую шею галстук или боевые офицеры выходят на митинг с портретом политзаключенного - это не может вызвать ничего, кроме жалости.
Когда кто-то пытается обелить национализм, то ненароком подписывается под тем, что эта идея чёрная. Агрессивная, несправедливая, злая. Если же кто-то говорит про себя, что он «разумный» или «умеренный» националист, то он признается в том, что национализм по-сути опасен, ужасен и отвратителен. Но если знать в нём меру и не пересаливать, то, в общем-то, его можно есть.
В корне проигрышная позиция.
Когда утверждается, что определенный народ является уникальной и наивысшей ценностью, то получается, что в такой милости отказывается другим народам. Ведь если принять тезис о том, что все народы уникальны, то придется также признать, что благо всех народов является наивысшей ценностью. Это уже гуманизм, но не национализм.
Национализм же подразумевает исключительность.
В каком-то смысле национализм - это разумный политический эгоизм. Чтобы соответствовать исключительности приходиться осознавать прошлое своего народа как часть настоящего. Поэтому отказаться даже от самых печальных страниц своей истории невозможно. Если же вы боитесь понести за это наказание, то грош цена таким убеждениям. Так, когда немцы отрицают холокост или ультраправые партии принимают в свои ряды негров, чтобы доказать, что они не расисты, то они расписываются в терпильстве.
Обороной нельзя выиграть войну.
Этнический национализм был зачат в окопах Первой Мировой, тогда как политический, который утвердился в Европе и уже изжил себя, был зачат в революционной Франции. Террор и революция способствовали становлению новой гражданской идентичности. Век спустя из траншей Великой войны вылезла озлобленная рабоче-интеллигентская банда, которая кулаком, пером и пулей установила агрессивные националистические режимы в Европе.
Главный плюс национализма - это образ силы.
Это и фашистская касторка, и отблеск хрустальной ночи, красные рубашки Гарибальди, мистические пляски легионеров Кодряну. Даже Сталин не побрезговал этнической мобилизацией, когда в конце 41-го года колосс СССР угрожающе накренился. Сакраментальное «русские люди» оказалось в тысячу раз сильней, чем все марксистские догмы вместе взятые.
А что мы имеем?
В мире тотальной толерантности и политкорректности, в мире, где больше полувека не было масштабной войны, проповедь по-настоящему мужского запрещена. Украинцы отрицают Волынскую резню, как будто это может изменить отношение либералов к УПА. Сила теперь маргинальна. Национальные движения мутируют, приращивают к своему корню щупальца «либерализм» или «демократия» и пытаются ими присосаться к классу лавочников и менеджеров.
Но ведь он практически полностью феминизирован.
Креативный класс мелочен и труслив. Обабившиеся мужчины. То, что ему срочно нужно - это как раз сила, желание примкнуть к чему-то большему, отчуждать часть своих прав ради получения гораздо большего в рамках коллективной идентичности. Не случайно так популярен у клерков «Бойцовский клуб» - это укол опасности. Нормированная доза бунта. Вколи её себе через стерильные буквы, и ты получишь иллюзию свободы.
Казалось бы, в ком еще осталось мужское, как не в националистах?
Но современный национализм - это не движение боевых ветеранов и уличных маргиналов. Это движение вечного покаяния и оправдания. Это кастрация мужественности. Это пораженчество в чистом виде. Если послушать тех же национал-демократов, то за исключением пары из них, всё, что они могут произнести - это крики о помощи, мольбы, просьбы, стенания, пассажи к Богу и прошлому.
Это плач Ярославны, который произносят здоровые бородатые мужики.
Нельзя отрекаться от силы, которую знаменует собой национализм. Это его главный козырь. Но когда национал-социализм повязывает на свою арийскую шею галстук или боевые офицеры выходят на митинг с портретом политзаключенного - это не может вызвать ничего, кроме жалости.