Про Сократа
День добрый всем!
Ребяты, меня сегодня возле компьютера не будет. А чтоб вам не было скучно, давайте я вам порекомендую одну ссылочку, а там на редкость симпатичные комментарии. Можете считать это моим постом. :)))))
http://kinushka.livejournal.com/83869.html#cutid1 UPD . Поскольку данная ссылочка куда-то пропадала, дублирую всё-таки текст здесь:
Про лапшу
Каждое утро Сократ варил лапшу.
Аккуратно промывал её тёплой водичкой, связывал в пучки и приклеивал их на лысину. Только после этого он одевал парадную тунику и шёл на главную афинскую площадь, общаться с учениками и соперниками.
В Афинах Сократа считали блондином...
Цикута
Взять хотя бы эту историю с цикутой. Отравили, мол, велели выпить яд... Глупости. Всё было по-другому.
Сократ и начальник афинской тюрьмы знали друг друга с детства. Они ещё в одном гимнасии учились. Ну вот, сидели они, стало быть, у начальника тюрьмы в его кабинете и глушили фалернское. А потом фалернское кончилось. И они начали пить хиосское. А потом оно тоже кончилось. И они пошли в ночной ларёк. А оказалось, что в древних Афинах ночных ларьков нет. Обидно. Тогда они пошли в аптеку и потребовали настойку боярышника на спирту. А старенький провизор сослепу и спросонья перепутал, и продал им отвар цикуты. У Сократа трубы горели сильнее, и он приложился к амфоре с цикутой первым. Ну и склеил ласты...
А политика ни при чём.
Был ли Сократ?
Вот! А я о чём? Всё вокруг сплошные враки. И Сократа-то никакого не было...
Ладно.
Без проблем. Был Сократ, был. Да и что значит был? Он и сейчас есть. Бродит по земле, по прежнему босой и лысый, и лишь связка давно засохшей лапши кокетливо свисает у него над ухом...
:)))
Красиво поешь
Красиво... Но куда мне до Сократа? Когда он, помнится, в Вероне приходил петь серенады под балкон донны Эстелианы, супруги тамошнего альгвасила, все соседи тоже выбирались на балкон и слушали. Окрестные коты замолкали в восхищении, и даже помойные вороны прекращали свой непрерывный гвалт. "Пой, Сократ!" кричали люди со всех сторон, и он пел. И донна Эстелиана слушала его, и поощрительно выставляла ножку сквозь чугунные прутья балконной ограды. И Сократ пел так, что плывущие в небе облака заслушивались его, и дозор стражников, совершавших ночной обход Вероны, замирал на месте. боясь упустить хоть один звук.
И только старый альгвасил Лоренцо, законный супруг донны Эстелианы не любил пение Сократа.
Ибо был глух как пень.
От бедности
А как рассказывал Сократ? Он никогда не боялся бедности. Когда ему хотелось выпить, он просто шёл на главную площадь любого города, куда заносила его судьба, садился по-турецки, ставил рядом с собой картонную коробку и начинал травить анекдоты. Через полчаса торговые ряды прекращали свою работу, потому что все люди собирались вокруг Сократа. И ржали. А Сократ с невозмутимым видом рассказывал один анекдот за другим, впрочем, благоразумно не расказывая политических. А люди хохотали, сгибаясь пополам, и держались за животы, и всхлипывая от смеха, умоляли: "Сократ, прекрати!" А глумливый Сократ продолжал рассказывать. И когда толпы людей в изнеможении, подрагивая в конвульсиях смеха, лежали пластом, Сократ подходил, и быстренько обшаривал их карманы. На выпивку более чем хватало, даже на пару гетер. И пока народ не очухался, Сократ быстренько сваливал в ближайшую корчму.
"Ты уверен, что хочешь это знать?"
«Откуда ты все это берешь?» Очень часто Сократу задавали этот вопрос. Сократ хмурился, окидывал вопрошающего цепким взором и спрашивал: "Ты уверен, что хочешь это знать?" "Да, хочу!" - восклицал любопытный. Тогда Сократ, морщась, отдирал от лысины пучки засохшей лапши, нажимал незаметный рычажок за ухом, и кряхтя, начинал отвинчивать верхнюю часть черепа. Изредка выскакивали какие-то пружинки, шестерёнки, раскатываясь по земле. Но Сократ лишь презрительно махал рукой. Показав вопрошающему внутренность своего черепа (шесть плат, содержащих двенадцать терабайт памяти), Сократ вытаскивал свою неразлучную маслёнку и капал на ось кулера, бормоча: "Давно смазать пора, а то громыхает, скотина..." После этого он привинчивал верхнюю часть черепа на место, и продолжал разговор как ни в чём ни бывало. Только не с того места...
Кричащий Сократ
Да-да-да. А как Сократ умел кричать! Какой у него был голос! Джельсомино нервно курит в заплёванном подъезде, а Карузо ёжится от зависти. Стоило Сократу заснуть, как он начинал кричать во сне. А поскольку снилась ему исключительно немецкая порнуха, то и кричал Сократ соответственно. Весь многоквартирный дом приходил в неистовое возбуждение. Заснуть всё равно никто не мог, да и Сократ своими воплями: "О, йа, йа!" поддавал жару. Поэтому все обитательницы многоквартирного дома наутро выглядели чрезвычайно удовлетворёнными и довольными, а их мужья и бойфренды, напротив, валились с ног от усталости. Дня через три, не в силах вынести такого режима, делегация мужей приходила к Сократу и очень невежливо предлагала ему съехать с квартиры. Именно этим объясняются бесконечные странствия Сократа.
О звёздах и метиоритах
Кстати, о звёздах. Сократ не любил ночное небо. Каждая из падающих звёзд норовила попасть ему по лысине. Оно в общем-то, не так страшно, но среди падающих звёзд иногда попадались метеориты...
Это вам в кайф. А каково было бедному Сократу? Вы представляете, что такое железно-никелевый метеорит, да со скоростью около пятидесяти метров в секунду, да по лысине, прикрытой лишь пучком вермишели. Правильно. Он по лысине скользил. И отлетал в сторону. И портил все окрестные постройки. Поэтому на ночь обычно Сократа выгоняли из города. Сердобольные горожане вручали ему тощее одеяльце и говорили: "Сократ, мы тебя любим, но дома нам дороже. Иди в поле переночуй." И Сократ, ругаясь чёрными словами, брёл к ближайшему стогу, закапывался поглубже, тихо сопел и начинал смотреть во сне порнуху.
О политике
Сократ не любил политиков.
К кому бы он не приходил: к египетскому фараону, к венецианскому дожу, к микенскому архистратигу, к индийскому радже, везде было одно и тоже.
Сидящий в приёмной вежливый секретарь интересовался:
- Вы кто будете, гражданин?
- Я Сократ! - кричал Сократ.
- Ну и что? - спрашивал вежливый секретарь.
- Я философ! - кричал Сократ.
- А мне не похрен? - отвечал вежливый секретарь.
Иногда всё-таки Сократу удавалось пробится к властителю на приём. Он закладывал руки за спину и начинал толкать речь.
О, как прекрасна была речь Сократа! Все тайны мироздания раскрывал он перед слушателем, и основы мира, и тайные пружины его, и ход времени, и всё что было и будет и чем сердце успокоится. Гром обличения пороков слышался в его речи и нежная песнь, восхваляющая добродетель. Любой, услышавший эту речь, объявил бы Сократа Мессией, и пошёл бы за ним на полусогнутых, как бандерлоги за Каа.
Политик же, выслушав речь Сократа, обычно говорил:
- Чё?
Сократ смачно плевал и отрясал прах дворцовых ковров с ног своих.
Не любил Сократ политиков.
О женщинах
Сократ любил женщин. Всех. Собственно, стоило ему увидеть женщину, как он тут же влюблялся. И начинал плясать брачный танец галапагосского павиана. И воровать в муниципальном парке цветы. И орать под окном серенады (а голос у Сократа, помните, какой?). Но увы. Сократ вызывал в женщинах исключительно материнское чувство. Выслушав его страстное признание, любая женщина тихо хихикала и ласково гладила его по лысине. И... не более того. Сократ обижался, ужасно страдал и шёл утешаться к гетерам.
Об отдыхе
Ах, как Сократ умел отдыхать! Первым делом он грабил банк. Чтобы было на что отдыхать. Потом он скупал все окрестные винные магазины. Потом он нанимал лабухов и шёл с ними на площадь.
- Кончай работу! - кричал он. - Отдыхать пора!
И народ бросал лавки, мастерские, аудитории, домашнее хозяйство и бегом бежал на площадь.
Сперва Сократ швырялся в толпу деньгами. Потом открывал все скупленные магазины и разрешал пить бесплатно. Всё это время лабухи наяривали на кифарах и лирах "Семь-сорок". Дождавшись, когда разгул достигнет наивысшей стадии, Сократ отрывался на всю катущку, принимая в творящемся безобразии самое живейшее участие. Но он был умный. И к утру исчезал из города. А горожане продолжали гулять до тех пор, пока в погребах уже ничего не оставалось...
Так возникла традиция средневековых карнавалов, и заложил её не кто иной, как Сократ.