Зачем тебе свобода
Офигенная статья Дмитрия Глуховского.
Двадцать пять лет мы живем в новой, свободной России. Мы освободили колонии, но никак не хотим и не можем освободить сами себя ― и не пытаемся освободиться.
Я смотрю новости по сегодняшнему российскому телевидению, которое вот уже несколько лет окончательно превратилось в средство массовой дезинформации, в инструмент оболванивания населения, его полной дезориентации, психологической манипуляции и контроля умонастроений.
Слежу за тем, как грубо и бессовестно нам лгут, какими нехитрыми трюками отвлекают наше внимание от настоящих политических процессов, как стравливают нас друг с другом и как нас натравливают на Запад. Я спрашиваю себя: но как же люди верят в это? У них же есть доступ к независимой и всесторонней информации, почему они не снимут шоры? Разве шоры не натирают им?
Я читаю результаты соцопросов, согласно которым подавляющее большинство поддерживает всевозможные запреты и ограничения в интересах так называемой морали, так называемой духовности или так называемой безопасности, и спрашиваю себя: неужели всем, кто всегда за, совершенно не нужна свобода? Почему они так жаждут высечь сами себя?
Когда три года назад десятки и сотни тысяч протестующих выходили на улицы Москвы, на проспект Сахарова, на Болотную площадь, мне казалось, что люди наконец почувствовали обман, ощутили и шоры, и ярмо, задались вопросом, куда их ведут. Люди потребовали уважения к себе, они потребовали самостоятельности.
Но потом случился Крым, и Крым стал настоящим затмением массового сознания; многие из моих друзей, протестовавших против манипуляций на выборах, внезапно присоединились к восторженному хору тех, кто считал аннексию Крыма актом свершения исторической справедливости, признаком того, что Россия наконец поднялась с колен.
Бердяев в «Русской идее» говорит, что ни одна национальная идея и идеология не приживается так хорошо и естественно в России, не вызывает такой единодушной народной поддержки, как идея территориальной экспансии. И там же он говорит, что Россия обречена быть полицейским государством независимо от того, как называется в ней власть, потому что иначе эту огромную территорию не удержать.
За Крым нам пришлось заплатить очень скоро: например тем, что любые попытки хотя бы обсуждать его принадлежность России стали подпадать под статью Уголовного кодекса об экстремизме как призывы к сепаратизму. А сейчас под разными предлогами карают уже и за попытки общественного обсуждения той войны, которую Россия ведет на Украине и даже в Сирии.
Тот хаос, который Россия усердно сеет сейчас в мире, нам подают как признак нашей крепнущей силы, как возвращение на мировую арену нашей империи. Однако империи создают порядок, а не рушат его. Снаружи Россия старается быть империей, но внутри она все больше и больше похожа на колонию.
Однако создается впечатление, что ущемленным чувствует себя ничтожное меньшинство. Остальные с готовностью платят свободой слова - а в сущности, и мысли - за иллюзию имперского реванша России. Но пресловутые восемьдесят шесть процентов поддерживают власть чуть ли не безоговорочно, в том числе и в самых сомнительных вопросах. Свобода слова - то есть свобода критиковать власть - мало кому нужна.
Даже от свободы частной жизни, главного, может быть, завоевания простого человека в новой России, власть пытается отгрызть куски. Гнобит гомосексуалов, грозит запретить аборты, блокирует эротические сайты, вот-вот начнет регламентировать сексуальные практики рядовых граждан. Прослушивать наши телефоны и читать SMS-переписку она уже умеет, теперь разрабатывает способы взлома шифрованных мессенджеров. Но никто и не думает протестовать.
Люди, может быть, скучают по единой для всех цели? По ульевой структуре советской жизни? По бездумности и безответственности, которой Союз награждал их за отказ от свободы. Они хотят быть не гражданами, а детьми, им хочется, чтобы государство-родитель брало на себя все их заботы и избавляло их от мыслей о сложности бытия. Свобода ведь означает ответственность за свою жизнь, за судьбу своих родных. И мы по-прежнему боимся ответственности. За двадцать пять лет мы так и не смогли повзрослеть.
Беда в том, что, боясь ответственности за свои судьбы, мы покорно передаем власть над собой во многом случайным людям, которых эта власть пьянит и которые из-за нашей покорности и бессловесности видят в нас скот: и так наша трагедия повторяется снова и снова.
Беда в том, что мечтая о справедливости - а значит, постоянно страдая от несправедливости, - мы никак не можем понять, что только взяв свою судьбу в свои собственные руки, мы сможем добиться ее.
Мы никак не поймем, что путь к столь желанной нами справедливости лежит только через свободу, вот наша беда.
И только выходя из ряда, только отказываясь маршировать в колонне, только высовываясь и выделяясь, только преодолевая страх быть замеченным, выдернутым из своей жизни, только решаясь быть личностью, мы можем претендовать на свободу и на справедливость.
Двадцать пять лет мы живем в новой, свободной России. Мы освободили колонии, но никак не хотим и не можем освободить сами себя ― и не пытаемся освободиться.
Я смотрю новости по сегодняшнему российскому телевидению, которое вот уже несколько лет окончательно превратилось в средство массовой дезинформации, в инструмент оболванивания населения, его полной дезориентации, психологической манипуляции и контроля умонастроений.
Слежу за тем, как грубо и бессовестно нам лгут, какими нехитрыми трюками отвлекают наше внимание от настоящих политических процессов, как стравливают нас друг с другом и как нас натравливают на Запад. Я спрашиваю себя: но как же люди верят в это? У них же есть доступ к независимой и всесторонней информации, почему они не снимут шоры? Разве шоры не натирают им?
Я читаю результаты соцопросов, согласно которым подавляющее большинство поддерживает всевозможные запреты и ограничения в интересах так называемой морали, так называемой духовности или так называемой безопасности, и спрашиваю себя: неужели всем, кто всегда за, совершенно не нужна свобода? Почему они так жаждут высечь сами себя?
Когда три года назад десятки и сотни тысяч протестующих выходили на улицы Москвы, на проспект Сахарова, на Болотную площадь, мне казалось, что люди наконец почувствовали обман, ощутили и шоры, и ярмо, задались вопросом, куда их ведут. Люди потребовали уважения к себе, они потребовали самостоятельности.
Но потом случился Крым, и Крым стал настоящим затмением массового сознания; многие из моих друзей, протестовавших против манипуляций на выборах, внезапно присоединились к восторженному хору тех, кто считал аннексию Крыма актом свершения исторической справедливости, признаком того, что Россия наконец поднялась с колен.
Бердяев в «Русской идее» говорит, что ни одна национальная идея и идеология не приживается так хорошо и естественно в России, не вызывает такой единодушной народной поддержки, как идея территориальной экспансии. И там же он говорит, что Россия обречена быть полицейским государством независимо от того, как называется в ней власть, потому что иначе эту огромную территорию не удержать.
За Крым нам пришлось заплатить очень скоро: например тем, что любые попытки хотя бы обсуждать его принадлежность России стали подпадать под статью Уголовного кодекса об экстремизме как призывы к сепаратизму. А сейчас под разными предлогами карают уже и за попытки общественного обсуждения той войны, которую Россия ведет на Украине и даже в Сирии.
Тот хаос, который Россия усердно сеет сейчас в мире, нам подают как признак нашей крепнущей силы, как возвращение на мировую арену нашей империи. Однако империи создают порядок, а не рушат его. Снаружи Россия старается быть империей, но внутри она все больше и больше похожа на колонию.
Однако создается впечатление, что ущемленным чувствует себя ничтожное меньшинство. Остальные с готовностью платят свободой слова - а в сущности, и мысли - за иллюзию имперского реванша России. Но пресловутые восемьдесят шесть процентов поддерживают власть чуть ли не безоговорочно, в том числе и в самых сомнительных вопросах. Свобода слова - то есть свобода критиковать власть - мало кому нужна.
Даже от свободы частной жизни, главного, может быть, завоевания простого человека в новой России, власть пытается отгрызть куски. Гнобит гомосексуалов, грозит запретить аборты, блокирует эротические сайты, вот-вот начнет регламентировать сексуальные практики рядовых граждан. Прослушивать наши телефоны и читать SMS-переписку она уже умеет, теперь разрабатывает способы взлома шифрованных мессенджеров. Но никто и не думает протестовать.
Люди, может быть, скучают по единой для всех цели? По ульевой структуре советской жизни? По бездумности и безответственности, которой Союз награждал их за отказ от свободы. Они хотят быть не гражданами, а детьми, им хочется, чтобы государство-родитель брало на себя все их заботы и избавляло их от мыслей о сложности бытия. Свобода ведь означает ответственность за свою жизнь, за судьбу своих родных. И мы по-прежнему боимся ответственности. За двадцать пять лет мы так и не смогли повзрослеть.
Беда в том, что, боясь ответственности за свои судьбы, мы покорно передаем власть над собой во многом случайным людям, которых эта власть пьянит и которые из-за нашей покорности и бессловесности видят в нас скот: и так наша трагедия повторяется снова и снова.
Беда в том, что мечтая о справедливости - а значит, постоянно страдая от несправедливости, - мы никак не можем понять, что только взяв свою судьбу в свои собственные руки, мы сможем добиться ее.
Мы никак не поймем, что путь к столь желанной нами справедливости лежит только через свободу, вот наша беда.
И только выходя из ряда, только отказываясь маршировать в колонне, только высовываясь и выделяясь, только преодолевая страх быть замеченным, выдернутым из своей жизни, только решаясь быть личностью, мы можем претендовать на свободу и на справедливость.