Кулинария. Истоки
Возраст - это что-то, не имеющее значения, если вы не сыр» Луис Буньюэль (1900-1983).
Кулинария. Истоки
Мое увлечение кулинарией пришло в отрочестве, когда под воздействием гормонального коллапса начинается подростковая самоидентификация. Вы, конечно, не подумали, что это увлечение началось от недоедания, чего не могло быть априори, ибо произрастал я в среде не богатой, но вполне сытой. Тогда причём здесь кулинария, спросите вы. Очевидно, я рано ощутил застойную атмосферу. А может, всё было проще, и я банально наглотался околоплодных вод перед всплытием, что и дало такой странный толчок к пониманию мира. Это сложно понять, но так только на первый взгляд. Вероятно, кодекс великих каменщиков светлого будущего и пуританство догм юных ленинцев пробудили во мне желание свободы, эдакое неосознанное чувство, подпитываемое перекосами полового созревания. А пионерский галстук цвета моего акне стал всего лишь катализатором суповых наборов из костно-фиброзных тканей, распределяемых среди передовиков производства, коими были родители. Воображение подростка-максималиста с сознанием, расщеплённым патриархальной средой, рвалось познать или хоть одним глазком взглянуть на реалити по ту сторону стальной авансцены. Ни кино, ни произведения идеологически одобренных авторов не могли дать полноценную картинку Зазанавесья. Гниль инфернального зарубежья в трактовке слуг народа волновала, распаляла, наполняла ароматными красками воображение, щедро подпитываемое органами внутренней секреции. Где, где же и когда я смогу наконец вживую увидеть широкие проспекты европейской цивилизации, чрева порока, бескрайние просторы, горные пики, концерты Битлов, гонки формул, стадион Маракана, музеи современного искусства, Чичен-ицу, вулканы, обольстительных и продажных женщин, наконец? Самым интересным в моём представлении было увидеть жизнь других народов. Но всевидящее око пламенных идеологов безжалостно выжигало кислород воображения, распаляемого передачами Сенкевича и журналом «Вокруг света». Цензоры-церберы идеологического отдела основательно зашпаклевали все щёлочки для пытливого глаза, оставив дверные глазки для избранных.
Когда я впервые раскрыл кулинарный сборник «Кухни народов мира», я был ошарашен. Прозрение пришло несколько позже, после чего я долго и гомерически хохотал, шлёпая ладошкой по рано обозначившейся детской лысинке. Вот она, вот она - так и не досмотренная ревнителями чистоты народного духа лазейка, способная взорвать покорность новой исторической общности. Талантливые диссиденты в поварских колпаках умело описывали истинную картину окружающего мира, закодировав её в кулинарных рецептах. Тонкости обжарки мраморной говядины выстроили перед глазами Эйфелевы башни мировых столиц. «Секреты песочного теста» нарисовали в жиденьком юношеском мозге трогательные пасторали западноевропейских дехкан. Угрюмый быт металлургов Рура, наполненный запахами ветчины и лакса, сформировался в сознании после прочтении эпического сборника «Тысяча блюд из картофеля». Подобно кубикам LEGO, после знакомства с «Консервированием спаржи и фенхеля» в черепном вакууме выстроились романтические башенки клошаров Старого света. А «Обработка морепродуктов резаньем» наполнила полотно жизни австралийских политкаторжан яркими красками их светлого настоящего. Окончательный перекос сознания произошёл после первого соития. Произошло это с половозрелой домохозяйкой, верной женой иллюмината из местечкового отдела КПСС(б). Чистота полового эксперимента была нарушена подарочным изданием «Блюд из чечевицы и фасоли», которое я откровенно стибрил из мужниного кабинета, незаметно сунув в ранец с учебниками.
Студенческие годы расширили мой кругозор, подарив мне знакомство с сокровищницами советской периодики для служебного пользования: «Овцеводство Новой Зеландии», «Кукуруза и её производные», монографии «Болезни молочного скота США» и эссе «Зернобобовые культуры, мифы и реальность». Собственно, овечий мастит, переполнение сычуга коров пресловутых янки и социальная роль поленты были несколько отдалены от кулинарии, но давали более полную картину об ужасах капиталистического ада и дискриминации чернокожего населения в городе жёлтого дьявола. Доступом к секретной литературе меня обеспечила милая полная женщина, институтская библиотекарша, подарившая мне уроки любви к служебной периодике и гонорею, расширившую моё познание биосферы Земли.
Студенческие годы плавно перетекли в армейский быт, сохранив в памяти до седых ногтей деликатный привкус котлового довольствия. Границы рухнули. Нет, формально они ещё были на амбарном замке, но их легальный переход был обусловлен моим участием в учениях «Щит» стран Варшавского договора. И хотя экипаж был прикован к пеленгаторной станции цепью, сквозь муть слюдяных окошек прокуренного кунга я с легкостью обозревал фольварки стран народной демократии, добродушно распахнувших свои двери перед советской бронетехникой. Эмпирические кулинарные знания помогли мне узнавать воочию всё то, к чему я стремился, что продолжало волновать всё ещё пылкое, хоть и лейтенантское воображение. Но под куполом офицерской фуражки уже зародилось страшное разочарование. Мне стали безразличными культура аборигенов, включая архитектуру, искусство и народные промыслы. Меня интересовала только их кухня и кулинарные пристрастия. Мозг уже работал по инерции, на автопилоте. Таковым оказался кошмар дуализма моего сознания, порабощённого бытием. Как старых добрых друзей узнавал я в местах общественного питания изыски местных кухонь. Шпикачки и печено вепрево колено, моравские колбаски и вишнёвый штрудель, пирог бревно и гусиные кнедлики, сливовица, чорба, рахат-лукум, сашими, ласточкины гнёзда, цуйка - короче, всего не перечесть. В тот момент мне казалось, что эти такие знакомые по книгам яства и напитки, а по сути, просто еда стран СЭВ, тоже узнавали меня, приветствуя тихим бархатным ржанием.
Вероятно, вам трудно понять меня, как невозможно дважды понять одну и ту же женщину, но с тех пор кулинария стала доминантной частью моей души. И на этот раз Отелло промахнулся, меня забросило в совсем другую сторону. Сегодня, чётко осознавая, что когда проходит молодость - это полбеды, а страшно, что проходит и старость, я с недоумением в который раз вопрошаю себя: почему, почему же это юношеское увлечение не определило выбор профессии, став всего лишь теневым эго моего хоть и слабеющего, но всё ещё кипящего разума?
Кулинария. Истоки
Мое увлечение кулинарией пришло в отрочестве, когда под воздействием гормонального коллапса начинается подростковая самоидентификация. Вы, конечно, не подумали, что это увлечение началось от недоедания, чего не могло быть априори, ибо произрастал я в среде не богатой, но вполне сытой. Тогда причём здесь кулинария, спросите вы. Очевидно, я рано ощутил застойную атмосферу. А может, всё было проще, и я банально наглотался околоплодных вод перед всплытием, что и дало такой странный толчок к пониманию мира. Это сложно понять, но так только на первый взгляд. Вероятно, кодекс великих каменщиков светлого будущего и пуританство догм юных ленинцев пробудили во мне желание свободы, эдакое неосознанное чувство, подпитываемое перекосами полового созревания. А пионерский галстук цвета моего акне стал всего лишь катализатором суповых наборов из костно-фиброзных тканей, распределяемых среди передовиков производства, коими были родители. Воображение подростка-максималиста с сознанием, расщеплённым патриархальной средой, рвалось познать или хоть одним глазком взглянуть на реалити по ту сторону стальной авансцены. Ни кино, ни произведения идеологически одобренных авторов не могли дать полноценную картинку Зазанавесья. Гниль инфернального зарубежья в трактовке слуг народа волновала, распаляла, наполняла ароматными красками воображение, щедро подпитываемое органами внутренней секреции. Где, где же и когда я смогу наконец вживую увидеть широкие проспекты европейской цивилизации, чрева порока, бескрайние просторы, горные пики, концерты Битлов, гонки формул, стадион Маракана, музеи современного искусства, Чичен-ицу, вулканы, обольстительных и продажных женщин, наконец? Самым интересным в моём представлении было увидеть жизнь других народов. Но всевидящее око пламенных идеологов безжалостно выжигало кислород воображения, распаляемого передачами Сенкевича и журналом «Вокруг света». Цензоры-церберы идеологического отдела основательно зашпаклевали все щёлочки для пытливого глаза, оставив дверные глазки для избранных.
Когда я впервые раскрыл кулинарный сборник «Кухни народов мира», я был ошарашен. Прозрение пришло несколько позже, после чего я долго и гомерически хохотал, шлёпая ладошкой по рано обозначившейся детской лысинке. Вот она, вот она - так и не досмотренная ревнителями чистоты народного духа лазейка, способная взорвать покорность новой исторической общности. Талантливые диссиденты в поварских колпаках умело описывали истинную картину окружающего мира, закодировав её в кулинарных рецептах. Тонкости обжарки мраморной говядины выстроили перед глазами Эйфелевы башни мировых столиц. «Секреты песочного теста» нарисовали в жиденьком юношеском мозге трогательные пасторали западноевропейских дехкан. Угрюмый быт металлургов Рура, наполненный запахами ветчины и лакса, сформировался в сознании после прочтении эпического сборника «Тысяча блюд из картофеля». Подобно кубикам LEGO, после знакомства с «Консервированием спаржи и фенхеля» в черепном вакууме выстроились романтические башенки клошаров Старого света. А «Обработка морепродуктов резаньем» наполнила полотно жизни австралийских политкаторжан яркими красками их светлого настоящего. Окончательный перекос сознания произошёл после первого соития. Произошло это с половозрелой домохозяйкой, верной женой иллюмината из местечкового отдела КПСС(б). Чистота полового эксперимента была нарушена подарочным изданием «Блюд из чечевицы и фасоли», которое я откровенно стибрил из мужниного кабинета, незаметно сунув в ранец с учебниками.
Студенческие годы расширили мой кругозор, подарив мне знакомство с сокровищницами советской периодики для служебного пользования: «Овцеводство Новой Зеландии», «Кукуруза и её производные», монографии «Болезни молочного скота США» и эссе «Зернобобовые культуры, мифы и реальность». Собственно, овечий мастит, переполнение сычуга коров пресловутых янки и социальная роль поленты были несколько отдалены от кулинарии, но давали более полную картину об ужасах капиталистического ада и дискриминации чернокожего населения в городе жёлтого дьявола. Доступом к секретной литературе меня обеспечила милая полная женщина, институтская библиотекарша, подарившая мне уроки любви к служебной периодике и гонорею, расширившую моё познание биосферы Земли.
Студенческие годы плавно перетекли в армейский быт, сохранив в памяти до седых ногтей деликатный привкус котлового довольствия. Границы рухнули. Нет, формально они ещё были на амбарном замке, но их легальный переход был обусловлен моим участием в учениях «Щит» стран Варшавского договора. И хотя экипаж был прикован к пеленгаторной станции цепью, сквозь муть слюдяных окошек прокуренного кунга я с легкостью обозревал фольварки стран народной демократии, добродушно распахнувших свои двери перед советской бронетехникой. Эмпирические кулинарные знания помогли мне узнавать воочию всё то, к чему я стремился, что продолжало волновать всё ещё пылкое, хоть и лейтенантское воображение. Но под куполом офицерской фуражки уже зародилось страшное разочарование. Мне стали безразличными культура аборигенов, включая архитектуру, искусство и народные промыслы. Меня интересовала только их кухня и кулинарные пристрастия. Мозг уже работал по инерции, на автопилоте. Таковым оказался кошмар дуализма моего сознания, порабощённого бытием. Как старых добрых друзей узнавал я в местах общественного питания изыски местных кухонь. Шпикачки и печено вепрево колено, моравские колбаски и вишнёвый штрудель, пирог бревно и гусиные кнедлики, сливовица, чорба, рахат-лукум, сашими, ласточкины гнёзда, цуйка - короче, всего не перечесть. В тот момент мне казалось, что эти такие знакомые по книгам яства и напитки, а по сути, просто еда стран СЭВ, тоже узнавали меня, приветствуя тихим бархатным ржанием.
Вероятно, вам трудно понять меня, как невозможно дважды понять одну и ту же женщину, но с тех пор кулинария стала доминантной частью моей души. И на этот раз Отелло промахнулся, меня забросило в совсем другую сторону. Сегодня, чётко осознавая, что когда проходит молодость - это полбеды, а страшно, что проходит и старость, я с недоумением в который раз вопрошаю себя: почему, почему же это юношеское увлечение не определило выбор профессии, став всего лишь теневым эго моего хоть и слабеющего, но всё ещё кипящего разума?