Американцы
Я иногда задумываюсь про себя об отношении к американцам. У нас их принято не любить, и часто вполне заслуженно, но притом эта нелюбовь иногда перебирает через край и уже заходит за все разумные пределы. Я и сам иногда сужу чрезмерно строго о них, узнав вдруг о какой-нибудь новой выходке - вот сейчас на слуху Косовские события. Но стоит ли так обо всех? Обо всём народе? Вообще, думая об американцах я вспоминаю два случая, связанные с ними. В этих случаях мне видится нечто типичное, характерное для этого народа. Впрочем, судить читателю…
Первый случай был в октябре 2002-го года, когда террористы захватили театральный центр на Дубровке. Я был среди тех, кто освещал эти события от своего тогдашнего издания. Мы дежурили посменно возле металлического ограждения, выставленного метрах в трёхстах от центра. Надо было около восьми часов простаивать там, ожидая пока выйдет кто-нибудь с заявлением для прессы. Подходить ближе было нельзя, потому мы внимательно прислушивались ко всем звукам, которые доносились до нас из центра. Было даже комично - вдруг хлопнет что-нибудь, всё переполошится, сбежиться к ограждению - давка, суета, кто-нибудь тащит камеру и привинчивает провода, кто-то заденет тебя по лицу микрофоном... И в самом деле выйдет милиционер (обычно там был какой-то худенький и низенький узколицый капитан, вечно заспанный, плохо выбритый и недовольный) и заявит, что это БТР соскользнул колесом с тротуара или какой-нибудь боец случайно пальнул в воздух… К слову, организовано всё было отвратительно, возле журналистов ходили какие-то посторонние люди, пили пиво, даже устраивалась пару раз между ними драка. Сейчас, когда я вспоминаю эти события, хлёсткий звук расколотой бутылки, чья-то пошлая шутка, сказанная вялым пьяным голосом - и за ней вдруг грубый смех и матерщина - всё это смешивается отчего-то в моих воспоминаниях с другими - поздними впечатлениями - и я вижу вдруг покрытую белой простынёй маленькую девочку в красном шарфике, с распахнутыми голубыми глазами на мертвенном восковом лице, синие проблески огней скорой помощи, мелькающие по стенам, белым халатам, согнутым тёмным фигурам, выводимым из здания… И какое-то, сознаюсь, омерзение к этим пившим пиво и веселящимся людям охватывает меня. Впрочем, несколько позже поставили другое ограждение, и за него уже пускали одних журналистов, и эти гопники, как назвал один мой коллега, больше не мешали нам.
Впрочем, я тут отвлёкся и это, наверное, не интересно читателю... Вернусь к теме. Я стоял в удобном месте, прямо по центру, и, вытянув вперёд руку с диктофоном, слушал то, что говорил вышедший капитан, усиленно мигающий заспаными глазами от направленных софитов. Кажется, он рассказывал о том, что только что сбежали две девушки через окно туалета, в них стреляли и одну даже ранили. Вдруг кто-то притронулся до моего плеча. Я обернулся и увидел очень высокую женщину лет сорока-сорока пяти, в свободном пальто с широким рукавом. В одной руке она удерживала мобильный телефон, а в другой - сумочку, украшеную стразами.
- Что такое? - спросил я, несколько удивившись.
- Я амьериканка, позовите главного, - произнесла она с сильным акцентом.
- А что такое?
- Я хочью говорьить, предложить условия.
- Послушайте, ну туда же никого не пускают, там опасно. Да и кто вы? Вы от какой-нибудь организации?
¬- Ньет, я амьериканка. Мнье ничьего не сделать, я амьериканка.
- Но там бандиты, убийцы, - сказал я, ничего не понимая.
- Нье говорьите это, они люди, которые защищать независимость, ю маст респект, уважьять их, - произнесла она каким-то назидательным тоном, разве не качая пальчиком. Тут уж я не выдержал, коротко извинился и отвернулся от неё. Но снова почувствовал её пальцы у себя на плече.
- Что такое, - снова произнёс я, уже немного раздражаясь.
- Вы должен слушьять менья, я амьериканка, - услышал я снова её голос, теперь уже злой. - Позвать немьедленно главный.
- Унас не Америка, вы находитесь в России, - отозвался я, признаюсь, уже с нарастающим раздражением. Она отошла, и вернулась через минуту с офицером ОМОНа, одним из тех, что были в оцеплении.
- Арьестуйте, взять его, - говорила она ему, указывая на меня длинным пальцем. - Он мнье грубить, я амерьиканка.
Омоновец недоумённо взглядывал то на меня, то на неё.
- Что вы ей сделали-то? - спросил он. Я рассказал всё как было.
Он понимающе улыбнулся, отвёл американку в сторону и как-то отвлёк её, во всяком случае она больше ко мне не подходила. Однако, я её видел ещё раза три, пока на следующий день не поставили ограждение. Она приставала и к другим журналистам. С полчаса беседовала, кстати, с моим хорошим знакомым с ТВЦ. Я его после спросил о чём говорили, и что это вообще за женщина.
- Да американка, - сказал он.
- Из какой-то международной организации что ли?
- Нет, просто туристка, приехала в Москву с мужем. Из Нью-Йорка, кажется.
- Так а что ей нужно?
- Ну решила, что она американка, из страны свободы и демократии, так что все обязаны её слушать и подчиняться. Кина насмотрелась... Хотела пойти к террористам, предложить им денег, какие-то продукты им купила, чтобы не голодали, бедняги. И удивляется ещё, почему вокруг неё, представительницы высшей расы, не бегают и не прыгают. Наивные люди…
Признаюсь, мне после казалось иногда, что я столкнулся с невменяемым, психически даже больным человеком, однако после, много поездив по миру, я не раз сталкивался с подобной американской высокомерностью. Например, во Франции, во время какой-то международной конференции я вышел в холл гостиницы и услышал беседу двух американских журналистов, видимо опоздавших и оставшихся без номеров.
- Вы нас обязаны поселить, - говорил один из них менеджеру. - Мы американские журналисты, «Лос Анджелес таймс».
- Извините, господа, - отговаривался полный краснолицый менеджер. - Но номеров уже нет, попробуйте в соседнюю гостиницу, она неподалёку, два квартала.
- Мы были, там тоже занято, - махнул рукой американец. И вдруг оживился. - А вы выселите кого-нибудь! Русских, или вот мы немцев на входе встретили.
- Господа, ну так нельзя.
- Что нельзя? Вы не понимаете? Мы американцы…
…Впрочем, была и другая история, с другими американцами. Было это во время бесланских событий, в 2004-м году. Я приехал в Беслан в октябре, через месяц после нападения террористов. У меня было задание собрать максимум информации о школе, написать несколько очерков о пострадавших людях. Я сразу выяснил, что пострадавшие собираются в администрации правобережного района в центре города (там решались вопросы о компенсациях, распределялась гуманитарная помощь и т.д.), и, зайдя туда, действительно набрал много информации (кстати, там было несколько происшествий, о которых, может быть, читателю интересно будет узнать - я как-нибудь в другой раз расскажу). Затем я отправился поговорить с детьми. Первая школа, в которой, собственно, случилась трагедия, не работала и детей перевели в другие школы, соседние. Возле одной из этих школ дежурил автоматчик - по виду какой-то вчерашний, может быть, завхоз или дворник, в запачканой краской военной форме, небритый и с всклокоченными жётскими волосами. Впрочем, человек хороший и добрый, он мне после много интересного рассказал и даже согласился сфотографироваться несколько раз. Я показал ему удостоверение и вошёл в здание школы. Как раз была перемена и дети очень весело бегали по корридорам, так что между ними нельзя было бы назвать тех, кто был в 1-ой школе и месяц назад находился под автоматным дулом а, может быть, видел смерть своих одноклассников. Тут же, кстати, висели пять или шесть огромных стендов с рисунками, которые дети посвятили погибшим. Учительница - молодая женщина, но уже рыхлая и полная, с заострившимися чертами лица, долго рассказывала мне о событиях в школе, о детях и т.д. Она говорила одними и теми же словами, почти моторно, и даже, может быть, в одном тоне повторяя то, что говорила уже десяткам журналистов. Я попросил её позволения пообщаться с детьми (конечно, у меня и в мыслях не было как-нибудь напомнить им о событиях). Она провела меня в класс.
И тут я увидел американскую пару - двух высоких людей, довольно скромно одетых. С ними был и ребёнок - мальчик лет шести или семи, который уселся в углу со своей осетинской сверстницей и показывал ей как наряжать куклу. Она, видимо, ничего не понимала из его речи, но довольно резво помогала ему с куклой, натягивала какие-то платьица и расчёсывала ей волосы. Родители тем временем беседовали с учительницей. Как я понял, они передали детские вещи, которые были тут же, в углу. Американка, женщина лет тридцати рассказывала о носочках, которые она и ещё какая-то её подруга связали для детей, и даже достала в самом деле носочки и кофточку и показывала какие-то узорчики и т.д. В обращении её и её мужа было что-то настоящее, гуманное. Тут я сделаю маленькое отступление. Я и до и после много раз видел представителей американских благотворительных организаций - обыкновенно кудрявых, седеньких и улыбчивых старушонок в цветастых кофточках, и почти всегда у них промелькивала одна общая черта - какой-то высокомерный снобизм, причём не выученный, а естественный - и от естественности своей ещё более обидный. Какое-то априорное представление об этих людях как об аборигенах, стоящих на низшей чем они сами ступени развития. Пусть даже это представление вырастало из одних причин материальных - то есть из того, что эти люди беднее, нуждаются и т.д., но непременно к этому материальному всегда примешивается и ощущение социального и умственного превосходства - это необъяснимо, может быть, но вполне факт. Такое отношение обязательно обижает тех, кто получает помощь. Я видел, кстати, в том же Беслане, как одна старушка, подарив девочке CD-плеер, долго объясняла зачем нужны там кнопки, как вставлять диск и т.д., видимо, подозревая, что девочка такая тёмная, что никогда не видела плеера - так девочка даже обиделась и ушла без подарка…
А вот эти американцы вели себя совсем иначе. Никакого высокомерия или приподнятости, было заметно, что это те же простые люди, которые, пусть и говорят на английском языке, но вовсе не представители высшей расы, а приехали помочь другим, таким же как они простым людям. Кстати, по всему заметно было - и по их одежде и по подаркам, что люди они не богатые и, может быть, делятся последним. Вначале учительница, которая беседовала с ними чувствовала некоторую неловкость от их подробных распросов, может быть и потому, что у них уже привыкли к большим и роскошным подаркам от иностранцев, а тут тоже американцы, но всего лишь с какими-то кофточками и притом так подробно спрашивают. Однако, американка (мужчина больше молчал, говорила женщина, знавшая русский) этой неловкости не понимала, то есть не понимала почему она не может подробно расспрашивать, имея бедные подарки. И учительница в конце концов заметила это непонимание и заметила то, что американцы с ней наравне, и искренне интересуются, и довольно много рассказывала им о детях, о том, какую они сделали вместе скульптуру и т.д., причём даже увлеклась. А после пригласила их куда-то пить чай.
На другой день этих же американцев я увидел возле 1-ой школы, в которой произошла трагедия. Я зашёл в спортзал, где погибло больше всего детей и сделал несколько фотоснимков. Всё было завалено цветами, лежали, я помню, какие-то бутылки с лимонадом и водой (уж не знаю, зачем их приносили туда), стоял прелый запах подгнивающих уже цветов, который бывает на кладбище. Возле одной стены я заметил американцев, они что-то там писали. Тут же был их мальчик, любопытно оглядывающийся по сторонам и особенно, кажется, заметивший согнутое и заржавелое баскетбольное кольцо. Я подошёл позже посмотреть, что они написали. Надпись была: «Ещё 300 ангелов на небесах» или что-то в этом роде (на английском, конечно). На другой день, утром, я вылетел из Владикавказа в Москву. Но по метеоусловиям мы не смогли сесть в столице, а вместо этого прилетели в Питер, в Пулково. Я хотел было уехать из Питера в Москву на стреле, но так страшно устал после недели напряжённой работы, что уже не мог себя заставить пойти с двумя чемоданами на вокзал, покупать билеты и т.д., тем более, самолёт наш обещали с минуты на минуту. Я немного побродил по вокзалу, а после присел на жёсткое кресло в зале ожидания. Немного почитал, потом достал ноутбук и посмотрел кино, но всё быстро надоело и я начал маятся. У меня было то неприятное ощущение, которое, может быть, знакомо тем из читателей, которые оказывались в неопределённой ситуации вдали от дома. И тут я заметил тех же самых американцев. Они, как после оказалось, прилетели моим же рейсом. Их мальчик, набегавшись и устав, подошёл к матери и стал просить поесть, но мать его как-то отговаривала и всё усаживала себе на руки. Я подошёл к ним, предложил нераскрытую пачку печенья, купленную тут же, в аэропорту и заговорил с ними. Оказались очень добрые и приличные люди. Женщину звали Элис, а её мужа Джек. Оказалось, что они живут в Чикаго, Джек работает на каком-то автозаводе рабочим, а Элис - учительница. Когда узнали о событиях в Беслане, решили приехать и помочь чем смогут. У них была половина суммы на отпуск (хотели слетать в Египет), и они решили, что лучше потратить деньги на помощь детям. Причём, им помогли соседи, связали какие-то вещи, некоторые скинулись на конфеты и т.д. Мы долетели вместе до Москвы, я их пригласил погостить у себя, однако у Джека кончался отпуск и они должны были улетать в США. Мы переписываемся и сегодня.
МБП