"Бешеная балерина". Монолог.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Нееее… Нет. Нет… Я теперь не в форме. Это скверно. Это безобразие и никуда не годится. Хотя я не танцую уже давно, лет десять. Я растолстела, и лицо мое обрюзгло. Проклятая наследственность. Я пью. Курю. Мне нечего есть - я голодаю. У меня нет никакой работы. Нет мужа. Нет детей. Родителей тоже нет. У меня нет денег. Давно. Лет семь. И друзей у меня тоже нет - кто предал меня, кого - я сама, остальные надоели. У меня не осталось больше поклонников. Давно. Лет пять. Уже давно я ничего не делаю. Совсем. С утра я выхожу на улицу. Обхожу мусорные баки и завтракаю. Ну, может не каждый день, но часто - это как повезет. Затем я иду гулять по любимым местам. Прохожу мимо Театра. Но не захожу внутрь, не хочу. Впрочем, меня туда и не пустят. У нас нейтралитет. Я знаю, что не пустят. И не захожу. Они, увидав меня больше не выскакивают на улицу, не кидают в меня камней и не вызывают милицию. Я держусь независимо и спокойно - у меня есть охрана - собака. Белый бульдог. Она у меня недавно. Полтора года. Айседора. Айседора Дункан. Я ее украла на улице. Кто-то привязал ее возле входа в магазин - наверное, думали - никто не решиться подойти - я решилась. Подошла. Отвязала и увела. По всему видно, что Айседора - кобель, с явно выраженными гендерными признаками - но я зову его Айседора - из принципа. Я скрюченная преждевременным артритом (это профессиональное), одинокая, сорокапятилетняя старуха. Безо всяких надежд на будущее. Безо всяких надежд вообще. Если вдруг, по какой-либо причине я умру - а причин для этого предостаточно - меня найдут не скоро. Некому. А-а-а... Похоже Вам меня жалко?!? Не торопитесь. Не жалейте меня. Лучше послушайте…
СЦЕНА ВТОРАЯ
Пик моей карьеры пришелся на конец восьмидесятых. Вот я, выпускница хореографического училища, гибкая, легкая, звонкая как струна. Театр. Мечты. Надежды. Меня взяли. И началось. Началась моя Борьба. Борьба за Право быть. Анна Михайловна - старуха, преподававшая в училище, твердила как молитву - талант ничего не решает. Жертвы, упрямство, фанатизм и труд каторжника. Я хорошо запомнила. Жертвы - четыре мужа (гражданских, конечно) - никто не смог со мной прожить больше трех лет. Я была я только на сцене. Дома - нервный труп. Гастроли. Поклонники. Три аборта. Детей нельзя - только сцена. Жертвы. Упрямство - после первого сезона в театре стало ясно - главных ролей мне не дадут. Просто так. Надо бороться. Интрига. Роман с директором театра и с его сыном. Скандал. Оба женаты. Подруги. Сплетни, зависть. Тоска. Лезвие бритвы в пуантах. Серная кислота в графине для воды. Фанатизм и труд каторжника - сон - три часа - до утреннего прогона одна в зале - разминка - после вечернего спектакля - одна в зале - отрабатывать, оттачивать - доводить до совершенства - голодные обмороки. Никогда не плакала, всегда улыбалась - и вот. И вот первый успех. Свет софитов, занавес и браво!!! Бис!!! Дьявол сверкал очами или благодать - трудно понять. Сложные ощущения. Нет - не то - просто спокойное . Уверенное знание что вот оно - это мое место - для этого я рождена. Первый раз слезы - счастлива. Счастлива. И далее по кругу - Жертвы - потянула сухожилия. Восстановилась. Умер отец - на похоронах не была - гастроли. Вступила в Партию. Способствует продвижению. Анонимка - мой нравственный портрет - разбор на партсобрании. Обошлось. Упрямство. Влюбилась - мальчик Алеша. Нежный вдохновенный. Звал замуж. Первый раз в жизни не хочу вставать из постели. Его отец - дипломат на каких-то там островах. Всей семьей на мои спектакли. Купили нам квартиру. Алеша, брось к черту ты этот балет - себя калечишь. Алеша. Нет сил бороться. Опасно. Переспала с его другом - сделала так, что он узнал. Он побледнел.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Сегодня торжественный день - 25 число - я получаю пенсию. Чистыми 12 тысяч рублей. 350 долларов. Я захожу в отделение банка - километровая очередь. Мы с Айседорой проходим ни на кого не глядя, и направляемся прямо к окошечку. Иду, высоко подняв голову, и улыбаюсь. Балетная поступь. Охранник делает шаг в мою сторону, но спорить не решается. Никто не решается - Айседора грозно скалит клыки. Сразу видно, что я сумасшедшая и связываться со мной никто не хочет. Снимаю деньги с книжки - плачу три тысячи за квартиру - остается девять. Я выхожу из банка и иду в магазин. Но я не покупаю дешевую барматель. Никогда!!!! На три тысячи рублей я покупаю полтора литра французского коньяка Курвуазье VSOP. Я буду пить его по чуть-чуть. Целый месяц. До следующей пенсии. У меня остается шесть тысяч рублей и наступает самый главный момент месяца. Я иду к Орловской!!! Прохожу мимо церкви, но не крещусь. Молча, высоко подняв голову, подхожу к нищим и раздаю им мелочь - рублей двадцать - то, что я нашла за месяц на улице. Они меня узнают и радостно кланяются - бормочут слова благодарности и суетно крестятся. Айседора смотрит сквозь них, глотая слюни. Они ей не интересны. Раздав мелочь, я прохожу вдоль бульвара и поднимаюсь к Орловской. Звоню в дверь. За дверью торопливые шаркающие шаги. Дверь открывается. Варечка!!!! Варечка - это я. Орловская похожа на клубок шерстяных ниток - полная и вся в каких-то драных кофтах. Из кухни выползают еще две старые облезлые грымзы - Матвеева и Кирсен - мои бывшие подруги. Они на троих снимают однокомнатную квартиру. Каждая из них получает пенсию и еще все они, где то прирабатывают на стороне - кто уборщицей, кто лифтершей. Орловская даже преподает в училище, а живут как в богадельне. Они, охая и лебезя предо мной, ведут меня на кухню и усаживают пить чай. Идиотки. Считают меня мильонщицей. Пусть. Я их не собираюсь переубеждать. Пока пьем чай, они трещат без умолку - в основном старые сплетни про старых знакомых, жалобы на здоровье и нищету. Ни у кого из них, так же как и у меня, нет ни мужей, ни детей. Я молча слушаю и лишь иногда киваю головой на вопросы - а ты такую-то помнишь, а ты слышала - и т.д. Наконец, чай выпит, и мы сидим молча. Они насторожились и ждут. Я делаю вид, что не вижу этого. Оттягиваю момент. Наконец, когда Кирсен начинает поскуливать от нетерпения, так что даже Айседора удивленно смотрит на нее, я, наконец, встаю и прощаюсь. Ах да! Я вот Вам тут принесла. И я отдаю им пять тысяч рублей из шести. Это моя им помощь. Чтоб не голодали. Я могла бы им отдать все шесть, на троих вышло б по две тысячи ровно. Но я специально даю пять. Ну, во-первых, тысяча мне самой сегодня еще пригодится, а во- вторых, я знаю наверняка, что после моего ухода они будут делить деньги и перегрызутся до смерти. Пять на троих разделить поровну невозможно. Выйдя от Орловской, я иду к Новодевичьему кладбищу. По дороге покупаю цветы. На всю тысячу. Дорогие. Неважно. Четное количество. Я прохожу мимо крестов и генеральских надгробий. Там у потрескавшейся кирпичной стены могила. Алеши. Я вытираю снег или пыль, в зависимости от времени года, с его доски. Кладу цветы, сажусь на скамейку. И вспоминаю. Иногда плачу. Старая стала.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Когда Алеша узнал о моей измене, то, как я и рассчитывала, бросил меня. Но потом хотел вернуться и даже умолял меня его простить. Но жертвы, упрямство, фанатизм. Я не согласилась. Он пил. Не работал. Однажды пьяный выпал случайно из окна и разбился. Его отец проклял меня. И тут случилось ГКЧП. 91 год. Переворот. Страна разделилась на консерваторов и реформаторов. И в театре тоже - революция, две группировки, две партии. Я, конечно, с реформаторами. Помнится, даже к Белому дому ходила. На танки глядеть. Три дня борьбы и нервов. И если в жизни победили реформаторы, то в нашем театре верх одержало консервативное крыло. Парадокс, но у них оказались хорошие связи в руководстве победивших. Два года прозябала без всяких перспектив. В личном - тоже ничего серьезного. Так какой-то брокер невнятный, или кооператор - я в этом не разбираюсь. Раздражал его малиновый пиджак и туфли Саламандра без каблуков. Мне исполнилось тридцать. Умерла мама. Как и раньше - сутками в балетном зале. Слежу за фигурой. Ем овощи. Первая подтяжка. Время для решающего удара. И вот оно - произошло!!! Я всегда работала только по профессии. Если хочешь чего-то добиться в своем деле - зарабатывай деньги только этим - мое правило с юности. Как-то один знакомый режиссер пригласил меня сняться в клипе у Жени Кемеровского. На съемках я познакомилась со спонсором клипа - Коля-Атлас - вор в законе - криминальный авторитет (Атлас - это его кличка - все тело в куполах и крестах - татуировки). Как меня увидел - взбесился - прямо со съемок улетели в Ниццу. Личный самолет. В Ницце весь отель снял. Тарелки себе об голову бил, из отеля до машины на руках носил. Сам - огромный - кулак - как моя голова. Глаза волчьи, но когда на меня смотрел - какой-то детский испуг. Говорил, что не мог поверить, что я с ним, соглашусь уехать. Смешил меня своей разбойничьей покорностью. Даже жениться хотел, но ему не разрешили - у них, у бандитов этих - свои законы есть - им ни жены ни детей официальных нельзя. Как у нас почти. Купил мне квартиру в центре, сделал в ней танцкласс - небольшой станок и зеркала повсюду. Три года прожили . Он когда в театр приходил - с ним охраны - человек десять. Президентские ложи. Цветы - корзинами. Он меня уважал - за то, что вкалывала с утра до ночи. Говорил, похожи - оба бешеные. В театре меня бояться стали. Но я у него никогда ничего не просила. А что ты хочешь? - говорит однажды - чего хочешь от жизни? Поговорили. Ну хочешь - говорит - я тебе твой театр куплю? Хочешь, он твой будет, навсегда, что захочешь - то там и будешь делать, хочешь - работай, а хочешь - продай или сожги. Не нужен мне Театр - говорю - хочу Жизель танцевать. Не вопрос, говорит. Театр на Колины деньги отремонтировали. Он заплатил всем и директору и постановщикам, хотя мог бы просто им приказать и мене бы роль и так дали, но он заплатил. За все. За новые декорации, за костюмы. За новую постановку, за рекламу. За фильм на пленку - хотел увековечить меня. Он меня любил и мне он нравился - с ним покойно было душе моей. Хоть для всех вокруг он душегубом был. Неожиданно, за две недели до премьеры звонит, говорит, уехать надо, меня взять не может, когда вернется, не знает. Уехал. Через неделю - репортаж в новостях - в Таиланде застрелили его. Показывают - лежит в багажнике машины. Меня на Петровку на допросы - два следователя, молодые, все про деньги спрашивали, общаг какой-то. Обыски - понятые. Премьера отложилась на месяц, мотивировали дескать - не все деньги заплачены. И через месяц меня сняли с роли и утвердили Орловскую. В лицо мне улыбались бесстыдно, мол - а что ты сделаешь, бандит твой - того-с… И тогда я решила сжечь Театр на хуй!!! Спустилась ночью в оркестровую яму, облила бензином и подожгла. Театр чудом уцелел, но сцена со всеми новыми декорациями сгорела дотла. Меня арестовали по подозрению в поджоге, хоть я и не скрывала и в СИЗО на полгода. Пять лет хотели за поджог. Объявился Колин младший брат. Выкупил меня. Отпустили. Дело предлагал, говорит, у меня на Патриарших бордель - хочешь, будь хозяйкой, я благодарила, но отказалась. Правило. Деньги зарабатывать только своей профессией. Упрямство. Из театра конечно уволили…
СЦЕНА ПЯТАЯ
А чем, собственно, артист балета отличается ото всех остальных артистов? Драматические артисты - убогие дилетанты. Все, чем они располагают в профессиональном смысле - человеческая харизма и обаяние - это их сценический инструмент. Они могут всю жизнь пить, рожать, валяться на диване. Они могут позволить себе ничего не делать, но они будут играть на сцене и сниматься в кино до ста лет. Оперные артисты, певцы и музыканты - их сценический инструмент - голос или владение инструментом. Голос и умения так же не стареют. Можно быть рухлядью и развалиной, но голос твой юн и инструмент послушен. А артисты балета - их инструментом является тело. Тело стареет быстро. В 35 лет пенсия. И в этом тлене есть что-то божественное и исключительное, наперекор всему. Вопреки природе. Как любовь. Кажется, что эти руки и ноги всегда будут послушны. Но время проходит, и ты с ужасом замечаешь, что больше ничего не можешь. Что стал каменным и деревянным. И даже железная исключительная смертельная воля не спасает тебя. Из меня могла бы выйти монахиня. Я бы только молилась и томила бы плоть лишениями. По сути, я и есть монахиня, но, к сожалению, я не верю в Бога. Говорят, все большие художники не могут не верить. Не знаю. Все что со мной произошло в жизни - исключительно по моей вине, и в этом смысле я не рассчитываю на справедливость. Но Вера и Бог - не театральная бухгалтерия. Если бы Бог был, должно бы было быть что-то большее, чем сухая справедливость. А где же милосердие, великодушие. Могла бы быть незаслуженная радость и не заработанная благодать, не выслуженная ласка и утешение. А так, выходит уже просто басня Крылова - «Так, поди же - попляши!!!!» Неет… нет - Мой Бог - Жертва-Упрямство и Фанатизм. Только в это я и верю. И не жалейте меня, мне не нужно Ваше сочувствие, я его не заслужила.
СЦЕНА ШЕСТАЯ
Из театра меня, конечно, уволили. Но пенсию оставили. Наверное, опасались, что я с ними судиться буду. Ну или согласно закону. Я не разбираюсь. Позвонил Женя Кемеровский и предложил ехать с ним на гастроли, работать у него на подтанцовке. Я подумала и согласилась. Поездки. Города. Скучно. Публика - дрянь, не мой профиль - в основном уголовники или сочувствующие. Роман с Виктором - юрист, младше меня на десять лет. Называл меня - Железный Феликс. Я, как и раньше, с утра до ночи у станка. Фанатизм. Предложил продать мою квартиру и открыть бизнес. Я отказала. Бросил. Значит что-то изменилось. Первый, кто бросил. Раньше только я. Решила, он будет последним. С тех пор ни одного мужчины у меня не было. Работала в цирке. Танцевала в варьете. Даже стриптиз. В стриптиз меня Кирсен позвала. Пробовала пойти преподавать, но памятуя историю о поджоге, в училище при театре меня не взяли. Занималась с девочками на дому. Но я не люблю детей. Я смотрю на них и думаю о том, что у меня детей нет, и уже никогда не будет. В такие моменты становилось нестерпимо больно. Наверное, все-таки, я не железный Феликс. Я отказалась от учениц, и решила, поздно жизнь менять, как повелось, так и будет, пусть умру, но станок не брошу.
СЦЕНА СЕДЬМАЯ
Я выхожу с кладбища и не торопясь иду по улице. Обхожу мусорные баки - хорошо бы разжиться чем-нибудь на обед. Меня никто не трогает - ни милиция, ни мальчишки, ни конкуренты. Айседора степенно следует за мной. Еды себе я так и не нашла. Айседоре повезло больше. Она, деловито обнюхав опрокинутый мною бак, что-то нашла и съела. Но зато я отрыла практически новые сапоги и к тому же моего размера. У меня есть несколько пар и эти я могла бы продать на барахолке, но я следую своему правилу. Добывай деньги только профессией. Я поднимаюсь домой, раздеваюсь, переодеваюсь и становлюсь к станку. Что ж, скорее всего я умру с голода или от какой-нибудь болезни. В прошлом году я чем-то отравилась, и мне уже виделись ангелы в балетных пачках. Или это были черти. Неважно. Выжила. Я крепкая. Да, скорее всего я скоро умру. Но если вдруг мне каким- либо невероятным образом неожиданно выпадет Новый Шанс, я приму его в полной боевой готовности. Я буду в форме, несмотря ни на что. Раз-два-три. Раз-два-три. Жаль только за всю мою карьеру я так и не исполнила ни одной ведущей партии. Я танцевала в трех постановках. В кордебалете. Почти в массовке. Ничего. Жертвы, упрямство, фанатизм.
Ах, да! Вот еще что. Мне многие говорили, и в театре, и Алеша, и даже Коля, что у меня нет таланта Пф!!! Талант - ничего не решает!!! Дураки!!!
(С) Х/ф "Кошечка", Г. Константинопольский
Нееее… Нет. Нет… Я теперь не в форме. Это скверно. Это безобразие и никуда не годится. Хотя я не танцую уже давно, лет десять. Я растолстела, и лицо мое обрюзгло. Проклятая наследственность. Я пью. Курю. Мне нечего есть - я голодаю. У меня нет никакой работы. Нет мужа. Нет детей. Родителей тоже нет. У меня нет денег. Давно. Лет семь. И друзей у меня тоже нет - кто предал меня, кого - я сама, остальные надоели. У меня не осталось больше поклонников. Давно. Лет пять. Уже давно я ничего не делаю. Совсем. С утра я выхожу на улицу. Обхожу мусорные баки и завтракаю. Ну, может не каждый день, но часто - это как повезет. Затем я иду гулять по любимым местам. Прохожу мимо Театра. Но не захожу внутрь, не хочу. Впрочем, меня туда и не пустят. У нас нейтралитет. Я знаю, что не пустят. И не захожу. Они, увидав меня больше не выскакивают на улицу, не кидают в меня камней и не вызывают милицию. Я держусь независимо и спокойно - у меня есть охрана - собака. Белый бульдог. Она у меня недавно. Полтора года. Айседора. Айседора Дункан. Я ее украла на улице. Кто-то привязал ее возле входа в магазин - наверное, думали - никто не решиться подойти - я решилась. Подошла. Отвязала и увела. По всему видно, что Айседора - кобель, с явно выраженными гендерными признаками - но я зову его Айседора - из принципа. Я скрюченная преждевременным артритом (это профессиональное), одинокая, сорокапятилетняя старуха. Безо всяких надежд на будущее. Безо всяких надежд вообще. Если вдруг, по какой-либо причине я умру - а причин для этого предостаточно - меня найдут не скоро. Некому. А-а-а... Похоже Вам меня жалко?!? Не торопитесь. Не жалейте меня. Лучше послушайте…
СЦЕНА ВТОРАЯ
Пик моей карьеры пришелся на конец восьмидесятых. Вот я, выпускница хореографического училища, гибкая, легкая, звонкая как струна. Театр. Мечты. Надежды. Меня взяли. И началось. Началась моя Борьба. Борьба за Право быть. Анна Михайловна - старуха, преподававшая в училище, твердила как молитву - талант ничего не решает. Жертвы, упрямство, фанатизм и труд каторжника. Я хорошо запомнила. Жертвы - четыре мужа (гражданских, конечно) - никто не смог со мной прожить больше трех лет. Я была я только на сцене. Дома - нервный труп. Гастроли. Поклонники. Три аборта. Детей нельзя - только сцена. Жертвы. Упрямство - после первого сезона в театре стало ясно - главных ролей мне не дадут. Просто так. Надо бороться. Интрига. Роман с директором театра и с его сыном. Скандал. Оба женаты. Подруги. Сплетни, зависть. Тоска. Лезвие бритвы в пуантах. Серная кислота в графине для воды. Фанатизм и труд каторжника - сон - три часа - до утреннего прогона одна в зале - разминка - после вечернего спектакля - одна в зале - отрабатывать, оттачивать - доводить до совершенства - голодные обмороки. Никогда не плакала, всегда улыбалась - и вот. И вот первый успех. Свет софитов, занавес и браво!!! Бис!!! Дьявол сверкал очами или благодать - трудно понять. Сложные ощущения. Нет - не то - просто спокойное . Уверенное знание что вот оно - это мое место - для этого я рождена. Первый раз слезы - счастлива. Счастлива. И далее по кругу - Жертвы - потянула сухожилия. Восстановилась. Умер отец - на похоронах не была - гастроли. Вступила в Партию. Способствует продвижению. Анонимка - мой нравственный портрет - разбор на партсобрании. Обошлось. Упрямство. Влюбилась - мальчик Алеша. Нежный вдохновенный. Звал замуж. Первый раз в жизни не хочу вставать из постели. Его отец - дипломат на каких-то там островах. Всей семьей на мои спектакли. Купили нам квартиру. Алеша, брось к черту ты этот балет - себя калечишь. Алеша. Нет сил бороться. Опасно. Переспала с его другом - сделала так, что он узнал. Он побледнел.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Сегодня торжественный день - 25 число - я получаю пенсию. Чистыми 12 тысяч рублей. 350 долларов. Я захожу в отделение банка - километровая очередь. Мы с Айседорой проходим ни на кого не глядя, и направляемся прямо к окошечку. Иду, высоко подняв голову, и улыбаюсь. Балетная поступь. Охранник делает шаг в мою сторону, но спорить не решается. Никто не решается - Айседора грозно скалит клыки. Сразу видно, что я сумасшедшая и связываться со мной никто не хочет. Снимаю деньги с книжки - плачу три тысячи за квартиру - остается девять. Я выхожу из банка и иду в магазин. Но я не покупаю дешевую барматель. Никогда!!!! На три тысячи рублей я покупаю полтора литра французского коньяка Курвуазье VSOP. Я буду пить его по чуть-чуть. Целый месяц. До следующей пенсии. У меня остается шесть тысяч рублей и наступает самый главный момент месяца. Я иду к Орловской!!! Прохожу мимо церкви, но не крещусь. Молча, высоко подняв голову, подхожу к нищим и раздаю им мелочь - рублей двадцать - то, что я нашла за месяц на улице. Они меня узнают и радостно кланяются - бормочут слова благодарности и суетно крестятся. Айседора смотрит сквозь них, глотая слюни. Они ей не интересны. Раздав мелочь, я прохожу вдоль бульвара и поднимаюсь к Орловской. Звоню в дверь. За дверью торопливые шаркающие шаги. Дверь открывается. Варечка!!!! Варечка - это я. Орловская похожа на клубок шерстяных ниток - полная и вся в каких-то драных кофтах. Из кухни выползают еще две старые облезлые грымзы - Матвеева и Кирсен - мои бывшие подруги. Они на троих снимают однокомнатную квартиру. Каждая из них получает пенсию и еще все они, где то прирабатывают на стороне - кто уборщицей, кто лифтершей. Орловская даже преподает в училище, а живут как в богадельне. Они, охая и лебезя предо мной, ведут меня на кухню и усаживают пить чай. Идиотки. Считают меня мильонщицей. Пусть. Я их не собираюсь переубеждать. Пока пьем чай, они трещат без умолку - в основном старые сплетни про старых знакомых, жалобы на здоровье и нищету. Ни у кого из них, так же как и у меня, нет ни мужей, ни детей. Я молча слушаю и лишь иногда киваю головой на вопросы - а ты такую-то помнишь, а ты слышала - и т.д. Наконец, чай выпит, и мы сидим молча. Они насторожились и ждут. Я делаю вид, что не вижу этого. Оттягиваю момент. Наконец, когда Кирсен начинает поскуливать от нетерпения, так что даже Айседора удивленно смотрит на нее, я, наконец, встаю и прощаюсь. Ах да! Я вот Вам тут принесла. И я отдаю им пять тысяч рублей из шести. Это моя им помощь. Чтоб не голодали. Я могла бы им отдать все шесть, на троих вышло б по две тысячи ровно. Но я специально даю пять. Ну, во-первых, тысяча мне самой сегодня еще пригодится, а во- вторых, я знаю наверняка, что после моего ухода они будут делить деньги и перегрызутся до смерти. Пять на троих разделить поровну невозможно. Выйдя от Орловской, я иду к Новодевичьему кладбищу. По дороге покупаю цветы. На всю тысячу. Дорогие. Неважно. Четное количество. Я прохожу мимо крестов и генеральских надгробий. Там у потрескавшейся кирпичной стены могила. Алеши. Я вытираю снег или пыль, в зависимости от времени года, с его доски. Кладу цветы, сажусь на скамейку. И вспоминаю. Иногда плачу. Старая стала.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Когда Алеша узнал о моей измене, то, как я и рассчитывала, бросил меня. Но потом хотел вернуться и даже умолял меня его простить. Но жертвы, упрямство, фанатизм. Я не согласилась. Он пил. Не работал. Однажды пьяный выпал случайно из окна и разбился. Его отец проклял меня. И тут случилось ГКЧП. 91 год. Переворот. Страна разделилась на консерваторов и реформаторов. И в театре тоже - революция, две группировки, две партии. Я, конечно, с реформаторами. Помнится, даже к Белому дому ходила. На танки глядеть. Три дня борьбы и нервов. И если в жизни победили реформаторы, то в нашем театре верх одержало консервативное крыло. Парадокс, но у них оказались хорошие связи в руководстве победивших. Два года прозябала без всяких перспектив. В личном - тоже ничего серьезного. Так какой-то брокер невнятный, или кооператор - я в этом не разбираюсь. Раздражал его малиновый пиджак и туфли Саламандра без каблуков. Мне исполнилось тридцать. Умерла мама. Как и раньше - сутками в балетном зале. Слежу за фигурой. Ем овощи. Первая подтяжка. Время для решающего удара. И вот оно - произошло!!! Я всегда работала только по профессии. Если хочешь чего-то добиться в своем деле - зарабатывай деньги только этим - мое правило с юности. Как-то один знакомый режиссер пригласил меня сняться в клипе у Жени Кемеровского. На съемках я познакомилась со спонсором клипа - Коля-Атлас - вор в законе - криминальный авторитет (Атлас - это его кличка - все тело в куполах и крестах - татуировки). Как меня увидел - взбесился - прямо со съемок улетели в Ниццу. Личный самолет. В Ницце весь отель снял. Тарелки себе об голову бил, из отеля до машины на руках носил. Сам - огромный - кулак - как моя голова. Глаза волчьи, но когда на меня смотрел - какой-то детский испуг. Говорил, что не мог поверить, что я с ним, соглашусь уехать. Смешил меня своей разбойничьей покорностью. Даже жениться хотел, но ему не разрешили - у них, у бандитов этих - свои законы есть - им ни жены ни детей официальных нельзя. Как у нас почти. Купил мне квартиру в центре, сделал в ней танцкласс - небольшой станок и зеркала повсюду. Три года прожили . Он когда в театр приходил - с ним охраны - человек десять. Президентские ложи. Цветы - корзинами. Он меня уважал - за то, что вкалывала с утра до ночи. Говорил, похожи - оба бешеные. В театре меня бояться стали. Но я у него никогда ничего не просила. А что ты хочешь? - говорит однажды - чего хочешь от жизни? Поговорили. Ну хочешь - говорит - я тебе твой театр куплю? Хочешь, он твой будет, навсегда, что захочешь - то там и будешь делать, хочешь - работай, а хочешь - продай или сожги. Не нужен мне Театр - говорю - хочу Жизель танцевать. Не вопрос, говорит. Театр на Колины деньги отремонтировали. Он заплатил всем и директору и постановщикам, хотя мог бы просто им приказать и мене бы роль и так дали, но он заплатил. За все. За новые декорации, за костюмы. За новую постановку, за рекламу. За фильм на пленку - хотел увековечить меня. Он меня любил и мне он нравился - с ним покойно было душе моей. Хоть для всех вокруг он душегубом был. Неожиданно, за две недели до премьеры звонит, говорит, уехать надо, меня взять не может, когда вернется, не знает. Уехал. Через неделю - репортаж в новостях - в Таиланде застрелили его. Показывают - лежит в багажнике машины. Меня на Петровку на допросы - два следователя, молодые, все про деньги спрашивали, общаг какой-то. Обыски - понятые. Премьера отложилась на месяц, мотивировали дескать - не все деньги заплачены. И через месяц меня сняли с роли и утвердили Орловскую. В лицо мне улыбались бесстыдно, мол - а что ты сделаешь, бандит твой - того-с… И тогда я решила сжечь Театр на хуй!!! Спустилась ночью в оркестровую яму, облила бензином и подожгла. Театр чудом уцелел, но сцена со всеми новыми декорациями сгорела дотла. Меня арестовали по подозрению в поджоге, хоть я и не скрывала и в СИЗО на полгода. Пять лет хотели за поджог. Объявился Колин младший брат. Выкупил меня. Отпустили. Дело предлагал, говорит, у меня на Патриарших бордель - хочешь, будь хозяйкой, я благодарила, но отказалась. Правило. Деньги зарабатывать только своей профессией. Упрямство. Из театра конечно уволили…
СЦЕНА ПЯТАЯ
А чем, собственно, артист балета отличается ото всех остальных артистов? Драматические артисты - убогие дилетанты. Все, чем они располагают в профессиональном смысле - человеческая харизма и обаяние - это их сценический инструмент. Они могут всю жизнь пить, рожать, валяться на диване. Они могут позволить себе ничего не делать, но они будут играть на сцене и сниматься в кино до ста лет. Оперные артисты, певцы и музыканты - их сценический инструмент - голос или владение инструментом. Голос и умения так же не стареют. Можно быть рухлядью и развалиной, но голос твой юн и инструмент послушен. А артисты балета - их инструментом является тело. Тело стареет быстро. В 35 лет пенсия. И в этом тлене есть что-то божественное и исключительное, наперекор всему. Вопреки природе. Как любовь. Кажется, что эти руки и ноги всегда будут послушны. Но время проходит, и ты с ужасом замечаешь, что больше ничего не можешь. Что стал каменным и деревянным. И даже железная исключительная смертельная воля не спасает тебя. Из меня могла бы выйти монахиня. Я бы только молилась и томила бы плоть лишениями. По сути, я и есть монахиня, но, к сожалению, я не верю в Бога. Говорят, все большие художники не могут не верить. Не знаю. Все что со мной произошло в жизни - исключительно по моей вине, и в этом смысле я не рассчитываю на справедливость. Но Вера и Бог - не театральная бухгалтерия. Если бы Бог был, должно бы было быть что-то большее, чем сухая справедливость. А где же милосердие, великодушие. Могла бы быть незаслуженная радость и не заработанная благодать, не выслуженная ласка и утешение. А так, выходит уже просто басня Крылова - «Так, поди же - попляши!!!!» Неет… нет - Мой Бог - Жертва-Упрямство и Фанатизм. Только в это я и верю. И не жалейте меня, мне не нужно Ваше сочувствие, я его не заслужила.
СЦЕНА ШЕСТАЯ
Из театра меня, конечно, уволили. Но пенсию оставили. Наверное, опасались, что я с ними судиться буду. Ну или согласно закону. Я не разбираюсь. Позвонил Женя Кемеровский и предложил ехать с ним на гастроли, работать у него на подтанцовке. Я подумала и согласилась. Поездки. Города. Скучно. Публика - дрянь, не мой профиль - в основном уголовники или сочувствующие. Роман с Виктором - юрист, младше меня на десять лет. Называл меня - Железный Феликс. Я, как и раньше, с утра до ночи у станка. Фанатизм. Предложил продать мою квартиру и открыть бизнес. Я отказала. Бросил. Значит что-то изменилось. Первый, кто бросил. Раньше только я. Решила, он будет последним. С тех пор ни одного мужчины у меня не было. Работала в цирке. Танцевала в варьете. Даже стриптиз. В стриптиз меня Кирсен позвала. Пробовала пойти преподавать, но памятуя историю о поджоге, в училище при театре меня не взяли. Занималась с девочками на дому. Но я не люблю детей. Я смотрю на них и думаю о том, что у меня детей нет, и уже никогда не будет. В такие моменты становилось нестерпимо больно. Наверное, все-таки, я не железный Феликс. Я отказалась от учениц, и решила, поздно жизнь менять, как повелось, так и будет, пусть умру, но станок не брошу.
СЦЕНА СЕДЬМАЯ
Я выхожу с кладбища и не торопясь иду по улице. Обхожу мусорные баки - хорошо бы разжиться чем-нибудь на обед. Меня никто не трогает - ни милиция, ни мальчишки, ни конкуренты. Айседора степенно следует за мной. Еды себе я так и не нашла. Айседоре повезло больше. Она, деловито обнюхав опрокинутый мною бак, что-то нашла и съела. Но зато я отрыла практически новые сапоги и к тому же моего размера. У меня есть несколько пар и эти я могла бы продать на барахолке, но я следую своему правилу. Добывай деньги только профессией. Я поднимаюсь домой, раздеваюсь, переодеваюсь и становлюсь к станку. Что ж, скорее всего я умру с голода или от какой-нибудь болезни. В прошлом году я чем-то отравилась, и мне уже виделись ангелы в балетных пачках. Или это были черти. Неважно. Выжила. Я крепкая. Да, скорее всего я скоро умру. Но если вдруг мне каким- либо невероятным образом неожиданно выпадет Новый Шанс, я приму его в полной боевой готовности. Я буду в форме, несмотря ни на что. Раз-два-три. Раз-два-три. Жаль только за всю мою карьеру я так и не исполнила ни одной ведущей партии. Я танцевала в трех постановках. В кордебалете. Почти в массовке. Ничего. Жертвы, упрямство, фанатизм.
Ах, да! Вот еще что. Мне многие говорили, и в театре, и Алеша, и даже Коля, что у меня нет таланта Пф!!! Талант - ничего не решает!!! Дураки!!!
(С) Х/ф "Кошечка", Г. Константинопольский