Полковник Баркасов
Специально для h_ded воспроизвожу очередной эпизод, где фигурирует один наш общий знакомый. Сюжет выдуманный, имена изменены, но воспоизведенный диалог вполне мог иметь место быть.
Герману смысловое содержание его будущего проверочного маршрута подсказал старый разведчик Владимир Баркасов, с которым он познакомился в кабинете у полковника Геворкяна. Баркасов, некогда отличившийся в краже атомных секретов у американцев, скандалил с полковником, когда Герман зашёл в кабинет куратора для визирования увольнительных.
- Нас сколько было?! - шумел заслуженный разведчик, - раз, два - и обчёлся! А сейчас?.. Штампуем разведчиков, как болты для гаек! Где индивидуальная работа? Где ситуационные игры? Да и что они вообще в этой жизни могут? - распалялся атомный воришка.
- Многое… - меланхолично ответил Возген Григорьевич, аккуратно выводя свою подпись на клочках казённой бумаги.
- Мно-о-огое!.. - передразнил его Баркасов. - Мы универсалами были. Языками владели, профессиями: от дояра до слесаря, а нынешние?.. Вот ты!.. - разведчик указал пальцем на слушателя, - корову доить умеешь?
- Нет ещё…
- Небесный создатель! Да где ты таких подбираешь, Возген?!.. Корову подоить не может, а туда же метит, в разведчики! Ты же моего друга знаешь, Вильку Фишмана?
- Знаю, - нехотя ответил полковник Геворкян.
- Так вот, Вилька был гением разведки! Всё умел делать: столяр-краснодеревщик, слесарь-лекальщик, фотограф-универсал, художник и поэт…
- А коров он доил? - улыбнувшись, перебил Баркасова хитрый армянин.
- Не спрашивал… Но, если бы партия сказала «надо», он бы всех коров…
- Понятно, - резюмировал Геворкян, подписывая последнюю увольнительную.
- Да что ты понимаешь в разведке! - снова взвился ветеран. - Мы другое поколение были. На что Вилька был начитан, а на улице мимо гвоздя пройти не мог. Настоящим барахольщиком был! Рассказывал, в Бруклине на свалки, как на вернисаж, хаживал. Всякую железяку домой волок. Его в Нью-Йорке все евреи-антиквары знали. Он им и светильник к меноре припаяет, и оклад старинной иконы выправит. Всё мог! А дома у него: и токарный станок и фрезерный… Жаль, рассеянный был, за что чуть не поплатился… Помнишь эту историю с пятицентовой монеткой?
- Помню… - устало ответил полковник, указывая посетителю рукой на дверь.
- За два вечера выточил из неё контейнер для микроплёнки, а на следующий день, снарядив его шифрованным донесением, им же расплатился на блошином рынке. В тот раз только чудо спасло его от рук ФБР.
- Герман Николаевич, что стоите? - обратился к посетителю недовольный куратор. - Вы свободны!
- Извините, товарищ полковник, - затараторил слушатель, - разрешите обратиться к товарищу…
- Полковнику Баркасову…
- Товарищ полковник, а кто такой Вилька Фишман?
- Рудольф Абель! - еле сдерживая гнев, ответил Баркасов, и, обернувшись к Геворкяну, добавил, - Я же говорил, что они у тебя пусты, как африканские барабаны!
С того памятного эпизода Рудольф Абель, обретя живительную плоть человеческих слабостей, стал для Поскотина кумиром. Прежде он тщетно пытался подогнать себя под образы легендарных героев, работавших за кордоном. Он перечитывал их биографии, воспоминания современников, дважды пересматривал «Семнадцать мгновений весны», но всякий раз с огорчением убеждался, что эти суровые рыцари «без страха и упрёка» столь же далеки от его пластилиновой натуры, сколь далеко счастливое будущее от уныло-серого настоящего. Теперь он, нисколько не стесняясь перед сослуживцами, подбирал на улицах побитые временем артефакты в надежде использовать их в своих будущих поделках, необходимых, как ему казалось, для предстоящей командировки в Афганистан. Столь необходимое на войне барахло должны было стать логичным обоснованием его посещения столичных антикварных и комиссионных магазинов, а также блошиного рынка и развалов кочующих по московским неугодьям старьёвщиков.
Герману смысловое содержание его будущего проверочного маршрута подсказал старый разведчик Владимир Баркасов, с которым он познакомился в кабинете у полковника Геворкяна. Баркасов, некогда отличившийся в краже атомных секретов у американцев, скандалил с полковником, когда Герман зашёл в кабинет куратора для визирования увольнительных.
- Нас сколько было?! - шумел заслуженный разведчик, - раз, два - и обчёлся! А сейчас?.. Штампуем разведчиков, как болты для гаек! Где индивидуальная работа? Где ситуационные игры? Да и что они вообще в этой жизни могут? - распалялся атомный воришка.
- Многое… - меланхолично ответил Возген Григорьевич, аккуратно выводя свою подпись на клочках казённой бумаги.
- Мно-о-огое!.. - передразнил его Баркасов. - Мы универсалами были. Языками владели, профессиями: от дояра до слесаря, а нынешние?.. Вот ты!.. - разведчик указал пальцем на слушателя, - корову доить умеешь?
- Нет ещё…
- Небесный создатель! Да где ты таких подбираешь, Возген?!.. Корову подоить не может, а туда же метит, в разведчики! Ты же моего друга знаешь, Вильку Фишмана?
- Знаю, - нехотя ответил полковник Геворкян.
- Так вот, Вилька был гением разведки! Всё умел делать: столяр-краснодеревщик, слесарь-лекальщик, фотограф-универсал, художник и поэт…
- А коров он доил? - улыбнувшись, перебил Баркасова хитрый армянин.
- Не спрашивал… Но, если бы партия сказала «надо», он бы всех коров…
- Понятно, - резюмировал Геворкян, подписывая последнюю увольнительную.
- Да что ты понимаешь в разведке! - снова взвился ветеран. - Мы другое поколение были. На что Вилька был начитан, а на улице мимо гвоздя пройти не мог. Настоящим барахольщиком был! Рассказывал, в Бруклине на свалки, как на вернисаж, хаживал. Всякую железяку домой волок. Его в Нью-Йорке все евреи-антиквары знали. Он им и светильник к меноре припаяет, и оклад старинной иконы выправит. Всё мог! А дома у него: и токарный станок и фрезерный… Жаль, рассеянный был, за что чуть не поплатился… Помнишь эту историю с пятицентовой монеткой?
- Помню… - устало ответил полковник, указывая посетителю рукой на дверь.
- За два вечера выточил из неё контейнер для микроплёнки, а на следующий день, снарядив его шифрованным донесением, им же расплатился на блошином рынке. В тот раз только чудо спасло его от рук ФБР.
- Герман Николаевич, что стоите? - обратился к посетителю недовольный куратор. - Вы свободны!
- Извините, товарищ полковник, - затараторил слушатель, - разрешите обратиться к товарищу…
- Полковнику Баркасову…
- Товарищ полковник, а кто такой Вилька Фишман?
- Рудольф Абель! - еле сдерживая гнев, ответил Баркасов, и, обернувшись к Геворкяну, добавил, - Я же говорил, что они у тебя пусты, как африканские барабаны!
С того памятного эпизода Рудольф Абель, обретя живительную плоть человеческих слабостей, стал для Поскотина кумиром. Прежде он тщетно пытался подогнать себя под образы легендарных героев, работавших за кордоном. Он перечитывал их биографии, воспоминания современников, дважды пересматривал «Семнадцать мгновений весны», но всякий раз с огорчением убеждался, что эти суровые рыцари «без страха и упрёка» столь же далеки от его пластилиновой натуры, сколь далеко счастливое будущее от уныло-серого настоящего. Теперь он, нисколько не стесняясь перед сослуживцами, подбирал на улицах побитые временем артефакты в надежде использовать их в своих будущих поделках, необходимых, как ему казалось, для предстоящей командировки в Афганистан. Столь необходимое на войне барахло должны было стать логичным обоснованием его посещения столичных антикварных и комиссионных магазинов, а также блошиного рынка и развалов кочующих по московским неугодьям старьёвщиков.