Севастополь 76 лет назад
«Мы залили своей кровью, завалили врагов своими трупами. …Писать об этом тяжело. Лучше, конечно, когда под барабанный бой провозглашается, что мы победили. Но как победили?»
Писатель-фронтовик Виктор АСТАФЬЕВ
4 июля 1942 г. прозвучало по радио и было опубликовано в центральных газетах сообщение Совинформбюро «250 дней героической обороны Севастополя». Открывалось оно следующими словами: «По приказу Верховного командования Красной Армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь…». Казалось бы, обычная нерадостная информация в тяжелую годину войны. Но дело в том, что войска не оставляли Севастополь. Их оставили там.
28 октября 1941 г. 11-я немецкая армия генерал-полковника Эриха Манштейна (6 пехотных дивизий), прорвав Ишуньские позиции, уничтожив большую часть двух советских армий (12 стрелковых и 4 кавалерийских дивизии), захватила в течение двух недель почти весь Крым. K середине ноября Севастополь был прочно блокирован с суши. Для его обороны Ставка создала довольно мощный Севастопольский оборонительный район (СОР), включавший в себя силы Черноморского флота и Приморской армии. Начальником СОРа был назначен командующий ЧФ вице-адмирал Филипп Октябрьский, а его заместителем - командующий Приморской армией генерал-майор Иван Петров.
В мае 1942 г. немцы захватили Керчь, что позволяло им бросить все наличные силы на Севастополь. Это хорошо понимали и в советской Ставке. Командующий Северо-Кавказским фронтом маршал Семен БУДЕННЫЙ 28 мая направил руководству СОРа «конкретную» директиву № 00201/оп.:
«…Приказываю:
1. Предупредить весь командный, начальствующий, красноармейский и краснофлотский состав, что Севастополь должен быть удержан любой ценой. Переправы на Кавказский берег не будет…»
7 июня после пятидневной артиллерийской и авиационной подготовки немцы начали наступление на город. В ходе ожесточенных боев 26 июня они овладели всей внешней линией обороны. В последующие дни обстановка стремительно ухудшалась, немцы, захватив Сапун-гору и Малахов курган, практически решили участь города.
Утром 30 июня ОКТЯБРЬСКИЙ отправил следующую телеграмму:
«9.50.
Кузнецову, Буденному, Исакову.
Противник ворвался с Северной стороны на Корабельную сторону. Боевые действия приняли характер уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали, дрогнули, хотя большинство продолжает геройски драться <…>.
Исходя из данной конкретной обстановки, прошу Вас разрешить мне в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200-250 человек ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова».
Ответа от наркома ВМФ адмирала КУЗНЕЦОВА пришлось томительно ожидать весь день:
«19.00. Эвакуация ответственных работников и ваш выезд на Кавказ Ставкой разрешены».
Но и ПЕТРОВ оказался не лыком шит. В тот же вечер на заседании военного совета он сумел повернуть дело так, что командовать войсками в Севастополе оставался не он, а другой. После чего с чувством выполненного долга отдал приказ по армии:
«Боевой приказ. 30/VI.
42 г. 21.30.
…Армия, продолжая выполнять свою задачу, переходит к обороне на рубеже: мыс Фиолент - хут. Пятницкого - истоки бухты Стрелецкой. Оборона указанного района возлагается на группу генерал-майора П. Г. Новикова…».
Этот туманный приказ разъясняется, если взглянуть на карту. Получалось, что войска оставили город и отошли на юг, к морю. Выбор на Новикова пал по той простой причине, что его дивизия обороняла крайний сектор севастопольской земли - мыс Херсонес.
В ночь на 1 июля на Херсонесском аэродроме совершили посадку 13 самолетов «Дуглас», предназначенные для вывоза начальства. Небольшими группками эти драгоценные для Сталина и Буденного кадры подходили к машинам. Стараясь не привлекать к себе внимания расположившихся близ аэродрома в надежде на эвакуацию многочисленных раненых солдат и матросов. Но не у всех получилось незаметно прошмыгнуть в спасительные люки. Историк Г.И. ВАНЕЕВ, долгое время занимавшийся изучением обороны Севастополя, приводит такой факт:
«Когда к самолету подходили командующий Черноморским флотом вице-адмирал Октябрьский и член военного совета флота дивизионный комиссар Кулаков, их узнали. Скопившиеся на аэродроме воины зашумели, началась беспорядочная стрельба в воздух… Но их поспешил успокоить военком авиационной группы Михайлов, объяснив, что командование улетает, чтобы организовать эвакуацию из Севастополя».
К чести Бориса Михайлова следует сказать, что он тоже собирался лететь в этом самолете, но под впечатлением минуты решил остаться. В дальнейшем возглавил оборону аэродрома и погиб в одной из отчаянных контратак, стремясь с оставшимися защитниками Севастополя пробиться в горы.
Генерал Петров решил бежать из Севастополя другим способом. Вечером 29 июня в Севастополь пришли две подводные лодки, доставившие боеприпасы и бензин. В ходе разгрузки командир одной из них получил письменный приказ начальника штаба СОРа капитана 1-го ранга Васильева:
«До особого распоряжения подлодка Щ-209 остается в Севастополе. После разгрузки с рассветом вам надлежит выйти в район 35-й батареи и лечь на грунт. С темнотой всплыть и ожидать распоряжения».
В штольне близ 35-й батареи находился командный пункт обороны Севастополя. То есть флотское начальство - Октябрьский, Кулаков, Васильев - предусмотрело для себя вариант бегства еще до обращения в Ставку. А когда разрешение было получено и за ними вылетели официальные самолеты, они передали заготовленный вариант в распоряжение сухопутного начальства.
Как только стемнело, генерал Петров и с ним прочее начальство Приморской армии незаметно для подчиненных через подземный ход вышли на пристань. Ожидавший там буксир благополучно доставил их на Щ-209.
Из Новороссийска ОКТЯБРЬСКИЙ направил донесение в Ставку с копией Буденному:
«Исходя из сложившейся обстановки на 24.00 30.06.42 г. и состояния войск, считаю, что остатки войск СОР могут продержаться на ограниченном рубеже один, максимум два дня <…>.
Одновременно докладываю: вместе со мной в ночь на 1 июля на всех имеющихся средствах из Севастополя вывезено около 600 человек руководящего состава армии, флота и гражданских организаций…»
Просил 250, а набралось 600… Хотя и здесь бравый адмирал слукавил. На самом деле всеми правдами и неправдами Севастополь ухитрились покинуть 1228 военных и партийных чинов.
В ночь на 1 июля из штаба флота в Севастополь передали, что Буденный распорядился направить все имеющиеся плавсредства для эвакуации, как было сказано, «раненых бойцов и начсостава».
В Севастополе это поняли по-своему. Последняя телеграмма, отправленная НОВИКОВЫМ Буденному:
«20.45. Начсостава 2000 человек в готовности транспортировки…».
Стемнело, но обещанные Буденным корабли так и не появились. Почему, знали только сам «первый маршал» и Ставка в лице товарища Сталина. Тогда Новиков использовал свою «заначку»: находившийся в распоряжении штаба небольшой катер №112. Вместе с ним туда под завязку загрузились 70 самых важных начальников, в основном штабные, интенданты и политработники. Около двух часов ночи на 2 июля катер вышел в море. Но с рассветом был обнаружен итальянскими торпедными катерами и после небольшого боя взят на буксир.
После бегства и пленения Новикова ни о каком управлении оставшимися войсками говорить не приходится. Предоставленные сами себе защитники Севастополя продолжали разрозненное и хаотичное сопротивление в нескольких не соединенных между собой районах.
Согласно отчету, представленному Октябрьским и Кулаковым 9 июля 1942 г. в Генштаб, общая численность СОРа на 1 июня равнялась 130 125 чел.; безвозвратные потери составили 31 068 чел.; 17 894 раненых до 28 июня были эвакуированы; 1207 скончались в полевых госпиталях. Зная эти в свое время глубоко засекреченные цифры, легко подсчитать количество оставшихся защитников Севастополя - 79 956 человек. Почти 80 тысяч героически оборонявших город солдат и матросов Ставка и в первую очередь Сталин, давший добро на позорное тайное бегство, бросили «за ненадобностью». Обрекли на смерть и плен.
Участник обороны Севастополя военврач И.С. ЯТМАНОВ вспоминал:
«Совместными силами и средствами медицинской службы флота и Приморской армии были развернуты мощные медсанбаты № 47 и 427 в Инкерманских штольнях «Шампанвинстроя»... Эти госпитали медсанбатов были доволь но мощными, имели ряд операционных залов, где врачи одновременно работали на нескольких столах… В этих километровых Инкерманских штольнях были развернуты палаты, где размещались пострадавшие».
Из воспоминаний Г.П. ЧУМАКОВА, на тот момент лейтенанта, находившегося на лечении в медсанбате № 427:
«…После операции носилки перенесли в палату. Палатой называлось огромное помещение, выдолбленное в скале. Ее конец терялся вдали. Высокие стены исчезали в полумраке. По ним стекали капельки воды. Впереди горела одинокая свеча. В помещении находилось очень много людей и все время стоял монотонный однообразный шум. Иногда он прерывался громким стоном, криками команд. Посередине тянулся проход. По обеим его сторонам - в два ряда кровати. На них - раненые. Они лежат по нескольку человек на одной койке, лежат на носилках, сидят на табуретках, если некуда лечь. Потолка не видно. В помещении стоит страшный запах, в котором смешалось все. Это запах крови, гноя, испражнений, всевозможных медикаментов. И гул, несмолкаемый гул. Одни стонут, другие разговаривают, третьи командуют, ругаются. Ругаются страшно, с отчаянием, ищут гранаты, патроны. <…> Мои носилки ставят в сторону, на проходе. Больше положить негде, свободных мест нет. Все переполнено. <…> Вместе с бойцами и командирами здесь лежат и пострадавшие жители города: женщины, дети, старики. Их здоровые родственники также находятся тут. <...> Каждому раненому ежедневно полагалась бутылка шампанского. Первые несколько суток регулярно выдавали горячую пищу. Потом, когда кухни сгорели, дневной рацион стали составлять банка рыбных консервов и шампанское…».
Лейтенанту Чумакову несказанно повезло. Он был вывезен из Севастополя на эскадренном миноносце «Ташкент» в ночь на 25 июня.
По свидетельству Ятманова, «47-й медсанбат… перед самым вторжением немцев в Инкерман… кое-как успел вывезти раненых. Тяжелораненых и носильных больных перевезли в район Камышевой бухты… Ходячих раненых распустили, и они сами, кто пешком, кто на попутных машинах, добирались в район Камышевой бухты».
А вот 427-й медсанбат до последнего момента оставался в штольнях.
Из мемуаров командующего 11-й немецкой армией генерал-полковника Эриха МАНШТЕЙНА:
«…28 июня 50-й дивизии удалось форсировать реку Черная в нижнем течении и занять Инкерман. Здесь произошла трагедия, показавшая, с каким фанатизмом боролись большевики. Высоко над Инкерманом поднималась длинная, уходящая далеко на юг скалистая стена. В этой стене находились огромные галереи, служившие в Крыму винными погребами для заводов шампанских вин. Наряду с большими запасами этого напитка большевики создали здесь склады боеприпасов; кроме того, эти помещения использовались ими для размещения тысяч раненых и бежавшего гражданского населения. Когда наши войска ворвались в Инкерман, вся скала за населенным пунктом задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена высотой примерно 30 м обрушилась на протяжении около 300 м».
Советские моряки и пехотинцы еще сутки удерживали за собой железнодорожную станцию и подходы к штольням. Трагедия медсанбата-427 произошла 29 июня 1942 г. Немцы потом путем опроса военнопленных провели свое расследование и выяснили число погибших - 3 тысячи человек. А также, что взрыв осуществил некий «подрывник Саенко», приказ о подрыве медсанбата отдал начальник тыла ЧФ контр-адмирал Заяц.
По скрытым глубоко в архивах советским источникам удалось выяснить, что 29-го, в понедельник, поступил приказ подорвать филиал артиллерийского арсенала в Инкермане. Задачу по подрыву 11 инкерманских штолен выполнили не какие-то рядовые саперы, а вполне ответственные лица: воентехник 2-го ранга П. Савенко и лейтенант Ф. Зудин. Знал ли начальник тыла, что в штольнях находятся полевой госпиталь и гражданское население?
Последний абзац сообщения Совинформбюро от 4 июля 1942 г. звучал так:
«Слава о главных организаторах героической обороны Севастополя - вице-адмирале Октябрьском, генерал-майоре Петрове… - войдет в историю Отечественной войны против немецко-фашистских мерзавцев как одна из самых блестящих страниц».
Вскоре после этих событий была учреждена медаль «За оборону Севастополя». Первые ее номера получили Октябрьский, Петров, Заяц и прочие из списка 1228 фамилий.
ОСОБОЕ МНЕНИЕ
Детали могут трактоваться двояко. Подводная лодка в предложенном нашим читателям исследовании, на мой взгляд, была непременной частью плана эвакуации секретной документации нашей группировки. Такие вещи планируются заранее, за месяцы до отступления. И группа высокопоставленных беглецов лишь воспользовалась случаем, а вовсе не готовила тайный план побега. В конечном счете это картину не меняет.
Научный, то есть честный, подход к предмету мгновенно подскажет нам, что вся история Второй мировой войны полна примеров героизма, искупающего чужую трусость или подлость командования. Когда наши войска гибли в Севастополе, Сент-Экзюпери писал в дневнике, как тяжело он переживал неблаговидное поведение англичан во время Дюнкеркской катастрофы 27 мая 1940 г. Тогда им удалось эвакуировать свою разбитую наголову, побросавшую оружие и снаряжение армию только благодаря стойкости французов, эвакуации которых они отказались затем способствовать своим флотом. Английское командование еще 20 мая приняло решение об эвакуации своих войск, не известив об этом союзников. И когда немцы вышли на дистанцию открытой стрельбы по гавани Дюнкерка, немало командиров нашли предлог бросить свои части в хаосе ночных погрузок. Потом были написаны груды рапортов и личных писем родне, объясняющих, что «иначе было невозможно».
Союзники, вошедшие в Париж летом 1945 г. на горбу Советской армии, не избалованы историческими победами. Их историки очень неохотно пишут о позорных эпизодах вроде бегства из Дюнкерка в 1940 г. или полностью уничтоженного десанта на Страсбург в 1945 г. И их можно понять - пятно поражения не стирается временем и поздними трактовками. Но как человек, увлеченный тем периодом, и историк по образованию я признаю, что в целом их писаная история честнее: она не была столь идеологической. Да и Монтгомери, не чета Октябрьскому и Петрову, стоял во главе арьергарда в Дюнкерке до последнего.
Так чего же бояться нам? Наши деды и прадеды разгромили самую мощную в прошлом веке армию. Они сделали это вопреки часто бездарному, а случалось, и преступному командованию Сталина и его Ставки. Они заплатили за их презрение к жизни простых военных невиданными в истории потерями. Души погибших в Севастополе героев питает Вечный огонь в Александровском саду. На фоне темной правды, извлеченной из архивов, он лишь ярче и чище: мы победили, мы можем себе позволить эту правду.
Валерий ШИРЯЕВ
История Севастополя знавала, впрочем, и других офицеров, возглавлявших его оборону. Было это в 1854 г. Мы не сомневаемся, что, защищая Севастополь сто лет спустя, огромное количество военных не уронили прошлой славы. Высшей наградой им стали не звания, а их собственные имена и отчества в памяти истории. Вот как это выглядит в изложении исследователей
и очевидцев.
Академик Е.В. ТАРЛЕ:
«Все усиливалась и развивалась в самых разнообразных направлениях неутомимая деятельность Нахимова по обороне. Они с Корниловым соперничали, выказывая неслыханную отвагу. Этим в Севастополе было трудно удивить, но они оба все-таки удивляли и матросов и солдат. 5 октября 1854 года с восходом солнца загремела страшная «первая» бомбардировка из самых усовершенствованных орудий морской артиллерии того времени. Три адмирала - Нахимов, Корнилов и Истомин - с рассвета руководили ответным огнем русских батарей и объезжали бастионы. На пятом бастионе в этот день Корнилов и Нахимов встретились и долго там пробыли вместе под адским огнем неприятеля».
Флаг-офицер ЖАНДР:
«На 5-м бастионе мы нашли Павла Степановича Нахимова, который распоряжался на батареях, как на корабле: здесь, как и там, он был в сюртуке с эполетами, сильно отличавшими его от других в виду неприятельских стрелков. Разговаривая с Павлом Степановичем, Корнилов взошел на банкет у исходящего угла бастиона. Оттуда они долго следили за повреждениями, наносимыми врагам нашей артиллерией. Ядра свистели около, обдавая нас землей и кровью убитых; бомбы лопались вокруг, поражая прислугу орудий».
Капитан АСЛАНБЕГОВ:
«Корнилов был смертельно ранен ядром в двенадцатом часу дня на Малаховом кургане. Огонь уж ослабевал, бомбардировка подходила к концу, когда Нахимов узнал роковую весть… Вечером, узнав о гибели Корнилова, поехал я поклониться его праху и, войдя в зал, увидел Нахимова, который плакал и целовал мертвого товарища».
Из переписки ТОТЛЕБЕНА:
«Сообщаю о постигшей нас беде. 7 марта 1855 г. на Камчатском редуте убит ядром адмирал Истомин (возглавлявший оборону Малахова кургана. - «Новая газета»). Незадолго до того водил он экипажи на вылазку, призывая: «Судари мои, защитники, за мной в штыковую!».
«Севастопольский вестник»:
28 июня 1855 г. на «батарее Корнилова» под ураганным огнем неприятеля пулей в левый висок был смертельно ранен Павел Степанович Нахимов. Последние слова его были обращены к неприятелю: «Однако, как ловко стреляют».
http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/16n/n16n-s23.shtml
В аналогичных условиях в 44м немцы рискнули и хотя бы частично вывезли свой гарнизон.
Писатель-фронтовик Виктор АСТАФЬЕВ
4 июля 1942 г. прозвучало по радио и было опубликовано в центральных газетах сообщение Совинформбюро «250 дней героической обороны Севастополя». Открывалось оно следующими словами: «По приказу Верховного командования Красной Армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь…». Казалось бы, обычная нерадостная информация в тяжелую годину войны. Но дело в том, что войска не оставляли Севастополь. Их оставили там.
28 октября 1941 г. 11-я немецкая армия генерал-полковника Эриха Манштейна (6 пехотных дивизий), прорвав Ишуньские позиции, уничтожив большую часть двух советских армий (12 стрелковых и 4 кавалерийских дивизии), захватила в течение двух недель почти весь Крым. K середине ноября Севастополь был прочно блокирован с суши. Для его обороны Ставка создала довольно мощный Севастопольский оборонительный район (СОР), включавший в себя силы Черноморского флота и Приморской армии. Начальником СОРа был назначен командующий ЧФ вице-адмирал Филипп Октябрьский, а его заместителем - командующий Приморской армией генерал-майор Иван Петров.
В мае 1942 г. немцы захватили Керчь, что позволяло им бросить все наличные силы на Севастополь. Это хорошо понимали и в советской Ставке. Командующий Северо-Кавказским фронтом маршал Семен БУДЕННЫЙ 28 мая направил руководству СОРа «конкретную» директиву № 00201/оп.:
«…Приказываю:
1. Предупредить весь командный, начальствующий, красноармейский и краснофлотский состав, что Севастополь должен быть удержан любой ценой. Переправы на Кавказский берег не будет…»
7 июня после пятидневной артиллерийской и авиационной подготовки немцы начали наступление на город. В ходе ожесточенных боев 26 июня они овладели всей внешней линией обороны. В последующие дни обстановка стремительно ухудшалась, немцы, захватив Сапун-гору и Малахов курган, практически решили участь города.
Утром 30 июня ОКТЯБРЬСКИЙ отправил следующую телеграмму:
«9.50.
Кузнецову, Буденному, Исакову.
Противник ворвался с Северной стороны на Корабельную сторону. Боевые действия приняли характер уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали, дрогнули, хотя большинство продолжает геройски драться <…>.
Исходя из данной конкретной обстановки, прошу Вас разрешить мне в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200-250 человек ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова».
Ответа от наркома ВМФ адмирала КУЗНЕЦОВА пришлось томительно ожидать весь день:
«19.00. Эвакуация ответственных работников и ваш выезд на Кавказ Ставкой разрешены».
Но и ПЕТРОВ оказался не лыком шит. В тот же вечер на заседании военного совета он сумел повернуть дело так, что командовать войсками в Севастополе оставался не он, а другой. После чего с чувством выполненного долга отдал приказ по армии:
«Боевой приказ. 30/VI.
42 г. 21.30.
…Армия, продолжая выполнять свою задачу, переходит к обороне на рубеже: мыс Фиолент - хут. Пятницкого - истоки бухты Стрелецкой. Оборона указанного района возлагается на группу генерал-майора П. Г. Новикова…».
Этот туманный приказ разъясняется, если взглянуть на карту. Получалось, что войска оставили город и отошли на юг, к морю. Выбор на Новикова пал по той простой причине, что его дивизия обороняла крайний сектор севастопольской земли - мыс Херсонес.
В ночь на 1 июля на Херсонесском аэродроме совершили посадку 13 самолетов «Дуглас», предназначенные для вывоза начальства. Небольшими группками эти драгоценные для Сталина и Буденного кадры подходили к машинам. Стараясь не привлекать к себе внимания расположившихся близ аэродрома в надежде на эвакуацию многочисленных раненых солдат и матросов. Но не у всех получилось незаметно прошмыгнуть в спасительные люки. Историк Г.И. ВАНЕЕВ, долгое время занимавшийся изучением обороны Севастополя, приводит такой факт:
«Когда к самолету подходили командующий Черноморским флотом вице-адмирал Октябрьский и член военного совета флота дивизионный комиссар Кулаков, их узнали. Скопившиеся на аэродроме воины зашумели, началась беспорядочная стрельба в воздух… Но их поспешил успокоить военком авиационной группы Михайлов, объяснив, что командование улетает, чтобы организовать эвакуацию из Севастополя».
К чести Бориса Михайлова следует сказать, что он тоже собирался лететь в этом самолете, но под впечатлением минуты решил остаться. В дальнейшем возглавил оборону аэродрома и погиб в одной из отчаянных контратак, стремясь с оставшимися защитниками Севастополя пробиться в горы.
Генерал Петров решил бежать из Севастополя другим способом. Вечером 29 июня в Севастополь пришли две подводные лодки, доставившие боеприпасы и бензин. В ходе разгрузки командир одной из них получил письменный приказ начальника штаба СОРа капитана 1-го ранга Васильева:
«До особого распоряжения подлодка Щ-209 остается в Севастополе. После разгрузки с рассветом вам надлежит выйти в район 35-й батареи и лечь на грунт. С темнотой всплыть и ожидать распоряжения».
В штольне близ 35-й батареи находился командный пункт обороны Севастополя. То есть флотское начальство - Октябрьский, Кулаков, Васильев - предусмотрело для себя вариант бегства еще до обращения в Ставку. А когда разрешение было получено и за ними вылетели официальные самолеты, они передали заготовленный вариант в распоряжение сухопутного начальства.
Как только стемнело, генерал Петров и с ним прочее начальство Приморской армии незаметно для подчиненных через подземный ход вышли на пристань. Ожидавший там буксир благополучно доставил их на Щ-209.
Из Новороссийска ОКТЯБРЬСКИЙ направил донесение в Ставку с копией Буденному:
«Исходя из сложившейся обстановки на 24.00 30.06.42 г. и состояния войск, считаю, что остатки войск СОР могут продержаться на ограниченном рубеже один, максимум два дня <…>.
Одновременно докладываю: вместе со мной в ночь на 1 июля на всех имеющихся средствах из Севастополя вывезено около 600 человек руководящего состава армии, флота и гражданских организаций…»
Просил 250, а набралось 600… Хотя и здесь бравый адмирал слукавил. На самом деле всеми правдами и неправдами Севастополь ухитрились покинуть 1228 военных и партийных чинов.
В ночь на 1 июля из штаба флота в Севастополь передали, что Буденный распорядился направить все имеющиеся плавсредства для эвакуации, как было сказано, «раненых бойцов и начсостава».
В Севастополе это поняли по-своему. Последняя телеграмма, отправленная НОВИКОВЫМ Буденному:
«20.45. Начсостава 2000 человек в готовности транспортировки…».
Стемнело, но обещанные Буденным корабли так и не появились. Почему, знали только сам «первый маршал» и Ставка в лице товарища Сталина. Тогда Новиков использовал свою «заначку»: находившийся в распоряжении штаба небольшой катер №112. Вместе с ним туда под завязку загрузились 70 самых важных начальников, в основном штабные, интенданты и политработники. Около двух часов ночи на 2 июля катер вышел в море. Но с рассветом был обнаружен итальянскими торпедными катерами и после небольшого боя взят на буксир.
После бегства и пленения Новикова ни о каком управлении оставшимися войсками говорить не приходится. Предоставленные сами себе защитники Севастополя продолжали разрозненное и хаотичное сопротивление в нескольких не соединенных между собой районах.
Согласно отчету, представленному Октябрьским и Кулаковым 9 июля 1942 г. в Генштаб, общая численность СОРа на 1 июня равнялась 130 125 чел.; безвозвратные потери составили 31 068 чел.; 17 894 раненых до 28 июня были эвакуированы; 1207 скончались в полевых госпиталях. Зная эти в свое время глубоко засекреченные цифры, легко подсчитать количество оставшихся защитников Севастополя - 79 956 человек. Почти 80 тысяч героически оборонявших город солдат и матросов Ставка и в первую очередь Сталин, давший добро на позорное тайное бегство, бросили «за ненадобностью». Обрекли на смерть и плен.
Участник обороны Севастополя военврач И.С. ЯТМАНОВ вспоминал:
«Совместными силами и средствами медицинской службы флота и Приморской армии были развернуты мощные медсанбаты № 47 и 427 в Инкерманских штольнях «Шампанвинстроя»... Эти госпитали медсанбатов были доволь но мощными, имели ряд операционных залов, где врачи одновременно работали на нескольких столах… В этих километровых Инкерманских штольнях были развернуты палаты, где размещались пострадавшие».
Из воспоминаний Г.П. ЧУМАКОВА, на тот момент лейтенанта, находившегося на лечении в медсанбате № 427:
«…После операции носилки перенесли в палату. Палатой называлось огромное помещение, выдолбленное в скале. Ее конец терялся вдали. Высокие стены исчезали в полумраке. По ним стекали капельки воды. Впереди горела одинокая свеча. В помещении находилось очень много людей и все время стоял монотонный однообразный шум. Иногда он прерывался громким стоном, криками команд. Посередине тянулся проход. По обеим его сторонам - в два ряда кровати. На них - раненые. Они лежат по нескольку человек на одной койке, лежат на носилках, сидят на табуретках, если некуда лечь. Потолка не видно. В помещении стоит страшный запах, в котором смешалось все. Это запах крови, гноя, испражнений, всевозможных медикаментов. И гул, несмолкаемый гул. Одни стонут, другие разговаривают, третьи командуют, ругаются. Ругаются страшно, с отчаянием, ищут гранаты, патроны. <…> Мои носилки ставят в сторону, на проходе. Больше положить негде, свободных мест нет. Все переполнено. <…> Вместе с бойцами и командирами здесь лежат и пострадавшие жители города: женщины, дети, старики. Их здоровые родственники также находятся тут. <...> Каждому раненому ежедневно полагалась бутылка шампанского. Первые несколько суток регулярно выдавали горячую пищу. Потом, когда кухни сгорели, дневной рацион стали составлять банка рыбных консервов и шампанское…».
Лейтенанту Чумакову несказанно повезло. Он был вывезен из Севастополя на эскадренном миноносце «Ташкент» в ночь на 25 июня.
По свидетельству Ятманова, «47-й медсанбат… перед самым вторжением немцев в Инкерман… кое-как успел вывезти раненых. Тяжелораненых и носильных больных перевезли в район Камышевой бухты… Ходячих раненых распустили, и они сами, кто пешком, кто на попутных машинах, добирались в район Камышевой бухты».
А вот 427-й медсанбат до последнего момента оставался в штольнях.
Из мемуаров командующего 11-й немецкой армией генерал-полковника Эриха МАНШТЕЙНА:
«…28 июня 50-й дивизии удалось форсировать реку Черная в нижнем течении и занять Инкерман. Здесь произошла трагедия, показавшая, с каким фанатизмом боролись большевики. Высоко над Инкерманом поднималась длинная, уходящая далеко на юг скалистая стена. В этой стене находились огромные галереи, служившие в Крыму винными погребами для заводов шампанских вин. Наряду с большими запасами этого напитка большевики создали здесь склады боеприпасов; кроме того, эти помещения использовались ими для размещения тысяч раненых и бежавшего гражданского населения. Когда наши войска ворвались в Инкерман, вся скала за населенным пунктом задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена высотой примерно 30 м обрушилась на протяжении около 300 м».
Советские моряки и пехотинцы еще сутки удерживали за собой железнодорожную станцию и подходы к штольням. Трагедия медсанбата-427 произошла 29 июня 1942 г. Немцы потом путем опроса военнопленных провели свое расследование и выяснили число погибших - 3 тысячи человек. А также, что взрыв осуществил некий «подрывник Саенко», приказ о подрыве медсанбата отдал начальник тыла ЧФ контр-адмирал Заяц.
По скрытым глубоко в архивах советским источникам удалось выяснить, что 29-го, в понедельник, поступил приказ подорвать филиал артиллерийского арсенала в Инкермане. Задачу по подрыву 11 инкерманских штолен выполнили не какие-то рядовые саперы, а вполне ответственные лица: воентехник 2-го ранга П. Савенко и лейтенант Ф. Зудин. Знал ли начальник тыла, что в штольнях находятся полевой госпиталь и гражданское население?
Последний абзац сообщения Совинформбюро от 4 июля 1942 г. звучал так:
«Слава о главных организаторах героической обороны Севастополя - вице-адмирале Октябрьском, генерал-майоре Петрове… - войдет в историю Отечественной войны против немецко-фашистских мерзавцев как одна из самых блестящих страниц».
Вскоре после этих событий была учреждена медаль «За оборону Севастополя». Первые ее номера получили Октябрьский, Петров, Заяц и прочие из списка 1228 фамилий.
ОСОБОЕ МНЕНИЕ
Детали могут трактоваться двояко. Подводная лодка в предложенном нашим читателям исследовании, на мой взгляд, была непременной частью плана эвакуации секретной документации нашей группировки. Такие вещи планируются заранее, за месяцы до отступления. И группа высокопоставленных беглецов лишь воспользовалась случаем, а вовсе не готовила тайный план побега. В конечном счете это картину не меняет.
Научный, то есть честный, подход к предмету мгновенно подскажет нам, что вся история Второй мировой войны полна примеров героизма, искупающего чужую трусость или подлость командования. Когда наши войска гибли в Севастополе, Сент-Экзюпери писал в дневнике, как тяжело он переживал неблаговидное поведение англичан во время Дюнкеркской катастрофы 27 мая 1940 г. Тогда им удалось эвакуировать свою разбитую наголову, побросавшую оружие и снаряжение армию только благодаря стойкости французов, эвакуации которых они отказались затем способствовать своим флотом. Английское командование еще 20 мая приняло решение об эвакуации своих войск, не известив об этом союзников. И когда немцы вышли на дистанцию открытой стрельбы по гавани Дюнкерка, немало командиров нашли предлог бросить свои части в хаосе ночных погрузок. Потом были написаны груды рапортов и личных писем родне, объясняющих, что «иначе было невозможно».
Союзники, вошедшие в Париж летом 1945 г. на горбу Советской армии, не избалованы историческими победами. Их историки очень неохотно пишут о позорных эпизодах вроде бегства из Дюнкерка в 1940 г. или полностью уничтоженного десанта на Страсбург в 1945 г. И их можно понять - пятно поражения не стирается временем и поздними трактовками. Но как человек, увлеченный тем периодом, и историк по образованию я признаю, что в целом их писаная история честнее: она не была столь идеологической. Да и Монтгомери, не чета Октябрьскому и Петрову, стоял во главе арьергарда в Дюнкерке до последнего.
Так чего же бояться нам? Наши деды и прадеды разгромили самую мощную в прошлом веке армию. Они сделали это вопреки часто бездарному, а случалось, и преступному командованию Сталина и его Ставки. Они заплатили за их презрение к жизни простых военных невиданными в истории потерями. Души погибших в Севастополе героев питает Вечный огонь в Александровском саду. На фоне темной правды, извлеченной из архивов, он лишь ярче и чище: мы победили, мы можем себе позволить эту правду.
Валерий ШИРЯЕВ
История Севастополя знавала, впрочем, и других офицеров, возглавлявших его оборону. Было это в 1854 г. Мы не сомневаемся, что, защищая Севастополь сто лет спустя, огромное количество военных не уронили прошлой славы. Высшей наградой им стали не звания, а их собственные имена и отчества в памяти истории. Вот как это выглядит в изложении исследователей
и очевидцев.
Академик Е.В. ТАРЛЕ:
«Все усиливалась и развивалась в самых разнообразных направлениях неутомимая деятельность Нахимова по обороне. Они с Корниловым соперничали, выказывая неслыханную отвагу. Этим в Севастополе было трудно удивить, но они оба все-таки удивляли и матросов и солдат. 5 октября 1854 года с восходом солнца загремела страшная «первая» бомбардировка из самых усовершенствованных орудий морской артиллерии того времени. Три адмирала - Нахимов, Корнилов и Истомин - с рассвета руководили ответным огнем русских батарей и объезжали бастионы. На пятом бастионе в этот день Корнилов и Нахимов встретились и долго там пробыли вместе под адским огнем неприятеля».
Флаг-офицер ЖАНДР:
«На 5-м бастионе мы нашли Павла Степановича Нахимова, который распоряжался на батареях, как на корабле: здесь, как и там, он был в сюртуке с эполетами, сильно отличавшими его от других в виду неприятельских стрелков. Разговаривая с Павлом Степановичем, Корнилов взошел на банкет у исходящего угла бастиона. Оттуда они долго следили за повреждениями, наносимыми врагам нашей артиллерией. Ядра свистели около, обдавая нас землей и кровью убитых; бомбы лопались вокруг, поражая прислугу орудий».
Капитан АСЛАНБЕГОВ:
«Корнилов был смертельно ранен ядром в двенадцатом часу дня на Малаховом кургане. Огонь уж ослабевал, бомбардировка подходила к концу, когда Нахимов узнал роковую весть… Вечером, узнав о гибели Корнилова, поехал я поклониться его праху и, войдя в зал, увидел Нахимова, который плакал и целовал мертвого товарища».
Из переписки ТОТЛЕБЕНА:
«Сообщаю о постигшей нас беде. 7 марта 1855 г. на Камчатском редуте убит ядром адмирал Истомин (возглавлявший оборону Малахова кургана. - «Новая газета»). Незадолго до того водил он экипажи на вылазку, призывая: «Судари мои, защитники, за мной в штыковую!».
«Севастопольский вестник»:
28 июня 1855 г. на «батарее Корнилова» под ураганным огнем неприятеля пулей в левый висок был смертельно ранен Павел Степанович Нахимов. Последние слова его были обращены к неприятелю: «Однако, как ловко стреляют».
http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/16n/n16n-s23.shtml
В аналогичных условиях в 44м немцы рискнули и хотя бы частично вывезли свой гарнизон.