В какой эпохе я хотел бы жить?
Автор:
Соловьев Сергей Викторович, аспирант СПбДА кафедры библеистики
В какой эпохе я хотел бы жить? Размышляя над этим вопросом спросил свою супругу, на что она сразу ответила - в викторианскую! Потому что женщины носили красивые платья, а общество жило по строгим моральным нормам. Я не против платьев и джентльменства, но жить в то время, когда поощрялось лицемерие, жеманство и излишняя умеренность не очень-то хотелось бы.
Как же выбрать любимую эпоху? У кого-то уже есть любимая эпоха или эпохи, как, например, у моей жены. Она есть и у меня, но только сейчас я до конца осознал, за что она мне нравится, но об этом чуть ниже. Полагаю, что каждая эпоха неповторима и интересна по-своему, однако, выбирая эпоху полезно спросить себя: Какая культура мне ближе и понятнее? Смог бы я жить в выбранной эпохе? Чем эта эпоха меня привлекает?
Выбирая «свою» эпоху я пришел к мысли, что ближе всего к моему мировоззрению христианская культура. Это значит, что хронологически поиск сократился до последних двух тысяч лет, однако, возник вопрос о пространственной локализации христианской культуры. При неглубоком знакомстве с христианством легко увидеть, что оно не монолитно: его делят на раннее и средневековое, ортодоксальное и неортодоксальное, западное и восточное, а также по многим другим признакам. При всем делении есть и нечто общее - желание людей жить по Евангелию, даже если это у них плохо получается.
У меня не очень крепкое здоровье и такая же не крепкая сила воли. Кажется, я не гожусь для скитания по пустыни вместе с Авраамом, поскольку мне трудно представить жизнь без удобств хотя бы минимальных. Еще меньше я гожусь для испытания мученичеством за Христа, как это часто было в первые века христианства, поскольку не знаю, смог бы я остаться верным до конца. Может эпоха грядущая меня устроит? В отличие от многих, я по-старому верю в то, что мир меняет к лучшему только прогресс внутренний, человеческий, а не технологический. К тому же, фантастика Станислава Лема и других футурологов перестает быть только фантастикой с ее главным мотивом - делением человечества на две неравные части, одна из которых гонимая, а другая преследующая. И здесь я не уверен, хватит ли у меня мужества остаться в первой части населения планеты.
Подумав о том, в каких эпохах мне было бы трудно жить таким, какой я есть сейчас, пришел к выводу, что определенно мне нравится западноевропейское Средневековье. Вероятно, это кого-то удивит. Удивит только тех, кто все еще ассоциирует Средневековье с «темными веками», кострами инквизиции и постоянными эпидемиями чумы. Нет другой такой эпохи как Средневековье, представления о которой разнились бы до противоположности. Эту эпоху благодарят за изобретение книгопечатания, механических часов, очков и других вещей и часто обвиняют в обскурантизме, как поется в одной песне: «На дворе средневековье, мракобесие и джаз».
Современная историческая наука уже во многом развенчала мифы о «темном» Средневековье. Появлению искаженных представлений мы обязаны деятельности французских просветителей XVII-XVIII веков, взгляды которых транслировались в нашем Отечестве в прошлом веке борцами с религией. Известно, что для Вольтера Средние века - это варварская история варварских народов, которые, став христианами, не сделались лучше. Вольтер не любил Церковь, его едкая ирония распространялась на все, что касалось Церкви. Речь идет не о том, нравится мне Церковь или нет, но о том, что на Средневековье можно смотреть без антихристианских линз, которые только сужают зрение.
Если мы снимаем такие линзы, то перед нами рассеивается дым костров от горящих ученых, «миллионы жертв инквизиции» аннигилируются до нескольких тысяч, а Церковь выходит из-за накинутой на нее ширмы обскурантизма. Открывается пестрый мир с напряженным духовным и научным поиском. О пестром западноевропейском Средневековье красочно писал Гете в «Фаусте»:
И если поляна еще не цветет,
То вместо цветов нарядился народ.
Взгляни, обернись: из-под арки старинной
Выходит толпа вереницею длинной;
Из душного города в поле, на свет
Теснится народ, оживлен, разодет.
На праздник Пасхи народ оживлен и разодет.
Разве не о том же нам рассказывают средневековые гравюры, размышляя над которыми Честертон писал, что «кощунству наших дней не сравниться с шутками смиренных и благочестивых людей средневековья»? Тот же Честертон, увлекаясь Средневековьем, написал образ Эвана Макиэн, который защищал честь Девы Марии от лжи Джеймса Тернбулла. Простота, подлинность и отвага Макиэн не перестают меня волновать до сих пор.
Известно, что ученые давно разделили десять веков Средневековья на этапы и географию. Ранее Средневековье мне представляется плавильным котлом, в котором плавилась римская культура под натиском варваров. Выплавлялись и границы европейских государств. Можно представить, как печально и больно было последнему римлянину Боэцию видеть разрушение древних устоев. Варвары тогда наводили страх на многих, трагедия не обошла и Церковь, ведь ее видный Гиппонский епископ Августин погиб при осаде города вандалами. В условиях хауса Церкви Рима пришлось брать бразды правления в свои руки, чтобы вернуться к мирной жизни. Мне нравится это время, даже при том, что был кризис государства и культуры. В кризисе рождаются новые решения. Однако не этот бурный хронотоп я выбрал, поскольку хотел бы жить в более спокойные времена где-нибудь в Италии без лишнего страха от физической расправы.
Мой выбор пал на эпоху классического Средневековья. Сразу замечу, что мой выбор кому-то может показаться предосудительным из-за избегания «трудных» времен истории. Но разве не все мы хотим жить в более благополучное время без страха от всяких угроз? Опасности и риски были и будут всегда, только лишь бы они не были бессмысленны, как это бывает в угаре войны и репрессий.
Как и С.С. Аверинцев могу назвать себя «средиземноморским почвенником», в том смысле, который вкладывал в это понятие Аверинцев, то есть наследник европейской христианской культуры, сложившейся в ареале средиземноморья. В основных своих чертах эта культура сложилась от катастрофы церковного раскола 1054 г. до другой катастрофы 1453 г. - падения Константинополя и всей Восточной Римской империи. После этой эпохи начнется Реформация, затем Контрреформация, увеличится насилие между христианами, у некоторых протестантов появится «лицензия» охоты на ведьм. Получится по известной поговорке: «хотели как лучше, а получилось как всегда».
Многие из конструктов ушедшей эпохи Средневековья продолжают жить и сегодня. Например, школы, университеты и семинарии родом из Средневековья. Произнося слова «лекция», «аудитория» и «семестр», многие даже не задумываются, что эти формы организации обучения сложились именно в Средневековье. А в Церкви клир и сегодня носит одежду родом из Средневековья. Кроме того, этой эпохе мы обязаны особым интересом к человеку. Хотя классическое Средневековье предшествует эпохи Возрождения, но уже в нем пробуждается интерес к человеку, к его нуждам и проблемам. Этот интерес еще не оторван от богословия, человек по-прежнему мыслится как образ Божий. Изображения людей все больше приобретают индивидуальные и эмоциональные черты, например, на полотнах Джотто. Я уверен, что средневековые особенности в культуре важны и по сей день, иногда их можно встретить самым неожиданным образом в литературе, фильмах и играх.
Поскольку я выбрал эпоху, в которой хотел бы жить, то должен сказать о том, что мне в ней нравится. Рассказать, как и почему сложились средневековые особенности - это удел историков, филологов и культурологов, я же лишь укажу на некоторые их них. Чтобы понимать Средневековье нужно принять, что средневековый европеец - это в первую очередь верующий христианин. Из это определения во многом становятся поняты устремления и поиски средневековых людей.
Их история - религиозна, их поиски - искренни, хотя и не лишены заблуждений и невежества. Поиск христиан шел по двум направлениям - осмысление евангельской вести и воплощение в жизнь усвоенных идеалов. Кто-то делал акцент на созерцании и мистике, кто-то ограничивался призывом к строгому аскетизму, другие были увлечены схоластикой и спорами о Боге, а кто-то призывал к простоте и бедности. Одна и та же весть воспринималась по-разному. Осознавая это, понимаешь, почему католическая Церковь долго препятствовала переводу Библии на национальные языки, пытаясь латать плотину перед грядущим потоком Реформации.
Историки хорошо знают о церковных и политических коллизиях Средневековья, особенно часто обращают внимание на Крестовые походы и борьбу католической Церкви с ересями. Для многих стало привычным, связывать эти явления структурным насилием государства и Церкви. Признаться, я не знаю, почему казнь на площади еретика многими воспринималось достойным наказанием. Может многие были «святая простота» или боялись? Возможно, это особенность человека и эпохи, но точно не черта учения Христа в Евангелии. Это как в гангстерской драме «Крестный отец» кардинал на примере камня из воды объясняет Дону Корлеоне, что некоторые люди веками окружены христианством как водой вокруг камня, но Христос не живет в них, как нет воды внутри камня.
Средневековье связывает не столько насилие, сколько поиск изменивший мир к лучшему - поиск евангельского благочестия. Этот поиск был не только в официальной Церкви, но и в течениях, осужденных как ереси. Ереси Средневековья не столько в сложных догматических вопросах, хотя на этом пути было много заблуждений, сколько в стремлении воплотить в жизнь идеалы Царства Божия. Появились даже такие термины, как «ересь бедности» и «благочестивые еретики». Роскошь католической Церкви не редко воспринималась как несоответствующая простоте жизни Христа и апостолов. Например, вальденсы, став на путь простоты и бедности, изначально не расходились в вере с католичеством, лишь отказывались принимать Таинства от неблагочестивых священников.
Даже женщины, стремясь посвятить жизнь Христу вне рамок уставов, образовали течение, получившее прозвище «бегинки». Не обошел духовный поиск и рыцарства. Конечно, я не представляю всех рыцарей спасающими дев и защищающих слабых, много было разбоя и наживы. Известное насилие рыцарей довольно рано осознаваться как нечто непристойное, под влиянием Церкви в рыцарстве появлялись более высокие устремления. Например, в 1247 во время коронования Вильгельма графа Голландского в Ахене коронуемый обещался в ежедневной мессе, возможной жертве своей жизнью во имя веры, защищать Церковь, вдов, сирот и немощных.
Конечно, далеко не все порывы средневековых христиан были приняты Церковью, лишь некоторые новые течения вошли в католическую Церковь в качестве орденов, чем и обогатили ее. Обогатил католическую Церковь и весь мир итальянский поэт, трубадур и католический святой Франциск Ассизкий. Этот святой показал радостный характер аскетизма, связанный с восприятием мира как прекрасного творения. Здесь нет места говорить о нем подробно. Мне кажется, что Франциска лучше всех понял Честертон, говоря о любви Франциска к Богу: «Святой Франциск любил не человечество, а людей, не христианство, а Христа». Иногда мне кажется, что Средневековье можно полюбить только за то, что в нем жил Франциск Ассизкий.
В мировом масштабе поиск евангельского благочестия в разных стратах средневекового общества приводил к духовному оздоровлению Церкви, лучшим идеям гуманизма и отмене рабства. В масштабе конкретных людей этот поиск преобразил их жизнь и наполнил ее любовью и смыслом.
В силу того, что ощущаю себя человеком христианской европейской культуры, писал я о христианском Средневековье, в котором мне хотелось бы жить. Убежден, что кроме духовых поисков и устремлений, в классическом Средневековье есть много интересного в литературе и науке, но это тема для другого эссе. Я понимаю, что мое желание жить в эпохе классического Средневековья больше похоже на желание мальчика и девочки из романа «Паломничество Ланселота» жить как Ланселот Озерный и король Артур в замке Камелот. Правда, не все помнят, что им дала рыцарская «реальность», о том, как эта «песочница» научила детей отваге, мужеству и дружбе. Кто знает, возможно, полюбив лучшее в Средневековье, достойнее встретит грядущее завтра.
***
Эта работа победила на гуманитарном конкурсе студенческих проектов АВС.
Соловьев Сергей Викторович, аспирант СПбДА кафедры библеистики
В какой эпохе я хотел бы жить? Размышляя над этим вопросом спросил свою супругу, на что она сразу ответила - в викторианскую! Потому что женщины носили красивые платья, а общество жило по строгим моральным нормам. Я не против платьев и джентльменства, но жить в то время, когда поощрялось лицемерие, жеманство и излишняя умеренность не очень-то хотелось бы.
Как же выбрать любимую эпоху? У кого-то уже есть любимая эпоха или эпохи, как, например, у моей жены. Она есть и у меня, но только сейчас я до конца осознал, за что она мне нравится, но об этом чуть ниже. Полагаю, что каждая эпоха неповторима и интересна по-своему, однако, выбирая эпоху полезно спросить себя: Какая культура мне ближе и понятнее? Смог бы я жить в выбранной эпохе? Чем эта эпоха меня привлекает?
Выбирая «свою» эпоху я пришел к мысли, что ближе всего к моему мировоззрению христианская культура. Это значит, что хронологически поиск сократился до последних двух тысяч лет, однако, возник вопрос о пространственной локализации христианской культуры. При неглубоком знакомстве с христианством легко увидеть, что оно не монолитно: его делят на раннее и средневековое, ортодоксальное и неортодоксальное, западное и восточное, а также по многим другим признакам. При всем делении есть и нечто общее - желание людей жить по Евангелию, даже если это у них плохо получается.
У меня не очень крепкое здоровье и такая же не крепкая сила воли. Кажется, я не гожусь для скитания по пустыни вместе с Авраамом, поскольку мне трудно представить жизнь без удобств хотя бы минимальных. Еще меньше я гожусь для испытания мученичеством за Христа, как это часто было в первые века христианства, поскольку не знаю, смог бы я остаться верным до конца. Может эпоха грядущая меня устроит? В отличие от многих, я по-старому верю в то, что мир меняет к лучшему только прогресс внутренний, человеческий, а не технологический. К тому же, фантастика Станислава Лема и других футурологов перестает быть только фантастикой с ее главным мотивом - делением человечества на две неравные части, одна из которых гонимая, а другая преследующая. И здесь я не уверен, хватит ли у меня мужества остаться в первой части населения планеты.
Подумав о том, в каких эпохах мне было бы трудно жить таким, какой я есть сейчас, пришел к выводу, что определенно мне нравится западноевропейское Средневековье. Вероятно, это кого-то удивит. Удивит только тех, кто все еще ассоциирует Средневековье с «темными веками», кострами инквизиции и постоянными эпидемиями чумы. Нет другой такой эпохи как Средневековье, представления о которой разнились бы до противоположности. Эту эпоху благодарят за изобретение книгопечатания, механических часов, очков и других вещей и часто обвиняют в обскурантизме, как поется в одной песне: «На дворе средневековье, мракобесие и джаз».
Современная историческая наука уже во многом развенчала мифы о «темном» Средневековье. Появлению искаженных представлений мы обязаны деятельности французских просветителей XVII-XVIII веков, взгляды которых транслировались в нашем Отечестве в прошлом веке борцами с религией. Известно, что для Вольтера Средние века - это варварская история варварских народов, которые, став христианами, не сделались лучше. Вольтер не любил Церковь, его едкая ирония распространялась на все, что касалось Церкви. Речь идет не о том, нравится мне Церковь или нет, но о том, что на Средневековье можно смотреть без антихристианских линз, которые только сужают зрение.
Если мы снимаем такие линзы, то перед нами рассеивается дым костров от горящих ученых, «миллионы жертв инквизиции» аннигилируются до нескольких тысяч, а Церковь выходит из-за накинутой на нее ширмы обскурантизма. Открывается пестрый мир с напряженным духовным и научным поиском. О пестром западноевропейском Средневековье красочно писал Гете в «Фаусте»:
И если поляна еще не цветет,
То вместо цветов нарядился народ.
Взгляни, обернись: из-под арки старинной
Выходит толпа вереницею длинной;
Из душного города в поле, на свет
Теснится народ, оживлен, разодет.
На праздник Пасхи народ оживлен и разодет.
Разве не о том же нам рассказывают средневековые гравюры, размышляя над которыми Честертон писал, что «кощунству наших дней не сравниться с шутками смиренных и благочестивых людей средневековья»? Тот же Честертон, увлекаясь Средневековьем, написал образ Эвана Макиэн, который защищал честь Девы Марии от лжи Джеймса Тернбулла. Простота, подлинность и отвага Макиэн не перестают меня волновать до сих пор.
Известно, что ученые давно разделили десять веков Средневековья на этапы и географию. Ранее Средневековье мне представляется плавильным котлом, в котором плавилась римская культура под натиском варваров. Выплавлялись и границы европейских государств. Можно представить, как печально и больно было последнему римлянину Боэцию видеть разрушение древних устоев. Варвары тогда наводили страх на многих, трагедия не обошла и Церковь, ведь ее видный Гиппонский епископ Августин погиб при осаде города вандалами. В условиях хауса Церкви Рима пришлось брать бразды правления в свои руки, чтобы вернуться к мирной жизни. Мне нравится это время, даже при том, что был кризис государства и культуры. В кризисе рождаются новые решения. Однако не этот бурный хронотоп я выбрал, поскольку хотел бы жить в более спокойные времена где-нибудь в Италии без лишнего страха от физической расправы.
Мой выбор пал на эпоху классического Средневековья. Сразу замечу, что мой выбор кому-то может показаться предосудительным из-за избегания «трудных» времен истории. Но разве не все мы хотим жить в более благополучное время без страха от всяких угроз? Опасности и риски были и будут всегда, только лишь бы они не были бессмысленны, как это бывает в угаре войны и репрессий.
Как и С.С. Аверинцев могу назвать себя «средиземноморским почвенником», в том смысле, который вкладывал в это понятие Аверинцев, то есть наследник европейской христианской культуры, сложившейся в ареале средиземноморья. В основных своих чертах эта культура сложилась от катастрофы церковного раскола 1054 г. до другой катастрофы 1453 г. - падения Константинополя и всей Восточной Римской империи. После этой эпохи начнется Реформация, затем Контрреформация, увеличится насилие между христианами, у некоторых протестантов появится «лицензия» охоты на ведьм. Получится по известной поговорке: «хотели как лучше, а получилось как всегда».
Многие из конструктов ушедшей эпохи Средневековья продолжают жить и сегодня. Например, школы, университеты и семинарии родом из Средневековья. Произнося слова «лекция», «аудитория» и «семестр», многие даже не задумываются, что эти формы организации обучения сложились именно в Средневековье. А в Церкви клир и сегодня носит одежду родом из Средневековья. Кроме того, этой эпохе мы обязаны особым интересом к человеку. Хотя классическое Средневековье предшествует эпохи Возрождения, но уже в нем пробуждается интерес к человеку, к его нуждам и проблемам. Этот интерес еще не оторван от богословия, человек по-прежнему мыслится как образ Божий. Изображения людей все больше приобретают индивидуальные и эмоциональные черты, например, на полотнах Джотто. Я уверен, что средневековые особенности в культуре важны и по сей день, иногда их можно встретить самым неожиданным образом в литературе, фильмах и играх.
Поскольку я выбрал эпоху, в которой хотел бы жить, то должен сказать о том, что мне в ней нравится. Рассказать, как и почему сложились средневековые особенности - это удел историков, филологов и культурологов, я же лишь укажу на некоторые их них. Чтобы понимать Средневековье нужно принять, что средневековый европеец - это в первую очередь верующий христианин. Из это определения во многом становятся поняты устремления и поиски средневековых людей.
Их история - религиозна, их поиски - искренни, хотя и не лишены заблуждений и невежества. Поиск христиан шел по двум направлениям - осмысление евангельской вести и воплощение в жизнь усвоенных идеалов. Кто-то делал акцент на созерцании и мистике, кто-то ограничивался призывом к строгому аскетизму, другие были увлечены схоластикой и спорами о Боге, а кто-то призывал к простоте и бедности. Одна и та же весть воспринималась по-разному. Осознавая это, понимаешь, почему католическая Церковь долго препятствовала переводу Библии на национальные языки, пытаясь латать плотину перед грядущим потоком Реформации.
Историки хорошо знают о церковных и политических коллизиях Средневековья, особенно часто обращают внимание на Крестовые походы и борьбу католической Церкви с ересями. Для многих стало привычным, связывать эти явления структурным насилием государства и Церкви. Признаться, я не знаю, почему казнь на площади еретика многими воспринималось достойным наказанием. Может многие были «святая простота» или боялись? Возможно, это особенность человека и эпохи, но точно не черта учения Христа в Евангелии. Это как в гангстерской драме «Крестный отец» кардинал на примере камня из воды объясняет Дону Корлеоне, что некоторые люди веками окружены христианством как водой вокруг камня, но Христос не живет в них, как нет воды внутри камня.
Средневековье связывает не столько насилие, сколько поиск изменивший мир к лучшему - поиск евангельского благочестия. Этот поиск был не только в официальной Церкви, но и в течениях, осужденных как ереси. Ереси Средневековья не столько в сложных догматических вопросах, хотя на этом пути было много заблуждений, сколько в стремлении воплотить в жизнь идеалы Царства Божия. Появились даже такие термины, как «ересь бедности» и «благочестивые еретики». Роскошь католической Церкви не редко воспринималась как несоответствующая простоте жизни Христа и апостолов. Например, вальденсы, став на путь простоты и бедности, изначально не расходились в вере с католичеством, лишь отказывались принимать Таинства от неблагочестивых священников.
Даже женщины, стремясь посвятить жизнь Христу вне рамок уставов, образовали течение, получившее прозвище «бегинки». Не обошел духовный поиск и рыцарства. Конечно, я не представляю всех рыцарей спасающими дев и защищающих слабых, много было разбоя и наживы. Известное насилие рыцарей довольно рано осознаваться как нечто непристойное, под влиянием Церкви в рыцарстве появлялись более высокие устремления. Например, в 1247 во время коронования Вильгельма графа Голландского в Ахене коронуемый обещался в ежедневной мессе, возможной жертве своей жизнью во имя веры, защищать Церковь, вдов, сирот и немощных.
Конечно, далеко не все порывы средневековых христиан были приняты Церковью, лишь некоторые новые течения вошли в католическую Церковь в качестве орденов, чем и обогатили ее. Обогатил католическую Церковь и весь мир итальянский поэт, трубадур и католический святой Франциск Ассизкий. Этот святой показал радостный характер аскетизма, связанный с восприятием мира как прекрасного творения. Здесь нет места говорить о нем подробно. Мне кажется, что Франциска лучше всех понял Честертон, говоря о любви Франциска к Богу: «Святой Франциск любил не человечество, а людей, не христианство, а Христа». Иногда мне кажется, что Средневековье можно полюбить только за то, что в нем жил Франциск Ассизкий.
В мировом масштабе поиск евангельского благочестия в разных стратах средневекового общества приводил к духовному оздоровлению Церкви, лучшим идеям гуманизма и отмене рабства. В масштабе конкретных людей этот поиск преобразил их жизнь и наполнил ее любовью и смыслом.
В силу того, что ощущаю себя человеком христианской европейской культуры, писал я о христианском Средневековье, в котором мне хотелось бы жить. Убежден, что кроме духовых поисков и устремлений, в классическом Средневековье есть много интересного в литературе и науке, но это тема для другого эссе. Я понимаю, что мое желание жить в эпохе классического Средневековья больше похоже на желание мальчика и девочки из романа «Паломничество Ланселота» жить как Ланселот Озерный и король Артур в замке Камелот. Правда, не все помнят, что им дала рыцарская «реальность», о том, как эта «песочница» научила детей отваге, мужеству и дружбе. Кто знает, возможно, полюбив лучшее в Средневековье, достойнее встретит грядущее завтра.
***
Эта работа победила на гуманитарном конкурсе студенческих проектов АВС.