ЗАПИСКИ ТЕАТРАЛЬНОГО РАБОЧЕГО
- Вы не театральный человек, - с оскорбительной улыбкой
отозвался Бомбардов, но за что оскорблял, не объяснил.
В этом ущелье, наклоненные к стенам его, высились
декорации в несколько слоев. На белых деревянных
рамах их мелькали таинственные условные надписи черным:
"I лев. зад", "Граф. заспин.","Спальня III-й акт".
Михаил Булгаков "Театральный роман"
Я не знаю другого произведения в русской литературе, в котором с таким мастерством, любовью, изяществом и болью был бы описан мир Театра. Горько и обидно, что Булгаков не успел завершить свой "Театральный роман". Действие обрывается в самом начале, хочется читать дальше, но дальше ничего нет, и шансов прочитать о дальнейшей судьбе героев не предвидится. Разве что на бал к Воланду когда-нибудь позовут. Впрочем, если это и случится, то написать об этом точно не получится. Остается только вздохнуть горько, прочитав последнюю написанную Михаилом Афанасьевичем фразу: «И играть так, чтобы зритель забыл, что перед ним сцена...» и попытаться представить, что же он мог написать дальше.
Признаться, представить продолжение гениального романа Булгакова мне так никогда и не удавалось, но много раз я думал о том, как я начну свои записки о Театре. Начать я их собирался так: «Когда вы спускаетесь в метро, Вы иногда можете увидеть части разобранного механизма эскалатора и рабочих, ремонтирующих его. В Театре Вы никогда не увидите механизмов, которые приводят в движение театральные декорации и людей, которые ими управляют. Все это надежно скрыто от глаз зрителя, ведь иначе пропадет тайная магия театральной сцены».
Подобные тексты я сочинял когда ехал в метро на работу в Центральный Академический Театр Советской Армии, сокращенно ЦАТСА, где работал монтировщиком декораций. Работать туда я пошел не из большой любви к театру, а потому что хотел остаться в театре служить.
Вся театральная Москва знала о команде актеров военнослужащих, в которой служили срочную службу большинство детей наших знаменитых актеров и режиссеров. В этой команде служили еще и музыканты оркестра, а иногда в нее брали ценных специалистов: реквизиторов, бутафоров и машинистов сцены. Я заканчивал Театрально-художественное училище по специальности художник-бутафор. Мне не хотелось после училища идти служить в армию, и я, надеясь стать в ЦАТСА своим человеком, устроился туда работать монтировщиком декораций. Работать надо было по вечерам, то есть можно было совмещать учебу и работу.
Принимал меня на работу заведующий постановочной частью театра Яков Михайлович Гецелевич - пожилой насквозь прокуренный еврей, тащивший на своих плечах груз ответственности за производство декораций, пошив костюмов, ремонт реквизита, а также за предотвращение пьянства машинистов сцены и нежелательных беременностей юных костюмерш и реквизиторш. В театре Якова Михайловича звали Гец, его должность произносили не завпост, а завпоц, иногда говорили "Гец поц". Посмотрев на меня и оценив мои хилые физические возможности, Гец определил меня в монтировщики Малой сцены, и я приступил к работе.
В тот вечер шел спектакль "Святая святых". Декорация уже была смонтирована, и на сцене режиссер Ион Унгуряну распекал машиниста Максима за накладку в предыдущем спектакле:
- Максим, фурка до места не доехала! Актеры не могли нормально сыграть сцену,- отчаянно жестикулировал высокий длиннорукий Унгуряну.
- Фурка не доехала всего один раз, - оправдывался Максим, - марка сбилась...
Фуркой называется низкая платформа на колесиках, на которой на сцену выезжает какой-то элемент декорации. Приводится фурка в движение при помощи ручной лебедки и троса, а марка - это меточка на троссе.
- Один раз! - возмущался Унгуряну,- Максим! Вы работаете в театре! В ТЕАТРЕ!
Возмущенный Унгуряну ушел курить. Сцена опустела, на ней остались только блестящие духовые инструменты, лежащие на овечьих шкурах. Публика заполняла зал. В кулисах толпились переодетые в форму времен Великой отечественной актеры из массовки.
Спектакль начался. Солдаты вышли на сцену, разобрали инструменты и изобразили духовой оркестр. Грянула фонограмма марша. Отыграв, музыканты ушли за кулисы и шумною толпой двинулись пить в комнату к монтировщикам. Все спектакли с участием массовки, в которой были задействованы актеры-военнослужащие, сопровождались коллективной пьянкой разной степени тяжести. Если же параллельно на Большой сцене шла "Оптимистическая трагедия", то к "солдатам Великой отечественной" присоединялись "революционные матросы-анархисты" и тогда дым стоял коромыслом.
Выпивая, все не забывали слушать трансляцию спектакля и по команде помощника режиссера (помрежа) дружно прерывали возлияния ради выхода на сцену. Машинисты тоже внимательно следили за трансляцией чтобы успеть вовремя начать крутить ручку лебедки и привести фурки в движение.
Уже в самом конце спектакля кто-то попросил меня за чем-то сходить на противоположную сторону сцены. Для прохода за сценой существовал специальный переход, про который я не знал и поэтому пошел непосредственно за задником. Задником называется полотнище, натянутое позади декорации и служащее для нее фоном.
Когда я возвращался назад, меня сильной рукой схватил за шиворот режиссер Унгуряну :
- Вы где ходите? Вы почему ходите за задником? - громким шепотом возмущался он, таща меня к будке помрежа,- я запишу в протокол!
- Он первый день сегодня, - сказал кто-то. Унгуряну отпустил меня, безнадежно махнул рукой: ну что можно спрашивать с не театрального человека, и ушел курить.
В это время раздались аплодисменты. Публика приветствовала артистов. На поклоны вышел и подвыпивший оркестр. Когда аплодисменты стихли, и публика покинула зал, наша бригада приступила к разборке декорации.
Спектакль "Святая святых" считался тяжелым с точки зрения монтировочной части. Конструкция декорации состояла из тяжелых деревянных наклонных пандусов, которые в театре называют станками. Станок ставился вертикально, и в этом положении два человека относили его в карман. Карманами во всех театрах называются помещения для хранения декораций, примыкающие к сцене.
Переодевшиеся актеры из массовки, игравшие в спектакле солдат, присоединились к нам. Работа по разборке декорации входила в их служебные обязанности.
Работали быстро и слаженно, и через полчаса сцена была уже совсем пустой. Можно было ехать по домам.
Так завершился мой первый рабочий вечер в театре.
Потом я освоился, втянулся. Работать было весело. Все время что-то интересное происходило, и было чувство принадлежности к некому тайному миру, отделенному от мира зрителей, которые в него попасть не могли и даже не знали о его существовании.
Днем на сцене тихо и пусто. Примерно за три часа до начала спектакля монтировщики начинали устанавливать декорации. Опускались штанкетные подъемы, к ним привязывали кулисы и падуги, крепили подвесные элементы декорации. Если подвеска была тяжелой, то для ее уравновешивания, на противовес штанкетного подъема надевались специальные чугунные болванки, называющиеся грузки.
- Загрузил! - кричал монтировщик с галереи.
- Поднимаем! - командовал машинист и несколько человек, взявшись за тросы, поднимали декорацию.
Потом устанавливались другие элементы: станки, стенки или колонны. Декорация каждого спектакля была уникальна, а конструктивно это почти всегда были деревянные изделия оклеенные тканью. На многих из них были заметны заплатки и другие свидетельства поспешного ремонта, который постоянно производили бутафоры.
Но когда поднимался занавес и включались софиты, все магически преображалось. Установленные на планшете сцены деревянные конструкции, оклеенные тканью, превращались в дом Вассы Железновой, или в развалины храма, сожженного Геростратом, или в квартиру пылкого влюбленного. Не было больше сцены, кулис и декораций, рождалась новая реальность, в которой шумели деревья Шервудского леса, спускался в ад Орфей и Томас Мор произносил пламенные речи: «Английская знать спала бы во время Нагорной проповеди и даже самому Фоме Аквинскому….»
А в это время за кулисами шепотом обсуждали новое платье, вчерашнюю пьянку, и очередную любовную историю, шутили и флиртовали - словом, жили обычной жизнью. Но только до того момента, когда помреж напоминал по трансляции: «Ваш выход». И вот уже актер делает несколько шагов и оказывается в ином времени, в иных обстоятельствах, он начинает жить чужой жизнью, чужой страстью, действовать, заставляя зрителя испытывать сильнейшие эмоции. И зритель смеется и плачет, негодует и радуется, замирает от страха и восторга.
Но вот развязка. Счастливая или трагическая. В зале гробовое молчание или бурная радость. Занавес. Публика благодарит актеров аплодисментами. Поклоны, восторги, цветы. Наконец, благодарные зрители расходятся, а актеры идут в свои гримерные.
Яркий свет сменяется рабочим освещением. Со сцены уносят реквизит. Потом в ход идут гвоздодеры. Забитые в доски планшета гвозди мгновенно вынимаются, открепленная стенка профессионально подхватывается легким движением и уносится со сцены. Все быстро весело и с матерком.
Разборка декорации занимает полчаса, потом все идут по домам. На сцене пусто, слышны только тяжелые шаги пожарного, делающего вечерний обход. Театр погружается в сон…
Продолжение http://dima864.livejournal.com/47182.html