На Байкале бушевал шторм. Предо мной расстилалось грандиозное и завораживающее зрелище. Тяжёлые волны, вспениваясь белыми бурунами в полосе прибоя, накатывали одна за другой, с грохотом разбиваясь о камни. Свежий, пронизывающий ветер, не уступая по силе волнам, украшал их гребни белым шлейфом мириадов сорванных капель.
Синим контуром Приморского хребта с угадывающейся брешью истока Ангары маячит вдали противоположный берег. Сливаясь с озером к северу, растворяется в туманной дымке. Садящееся солнце, то прячась за облаками, то вновь выныривая из их пелены, постепенно расцвечивает картину.
Сидя на берегу возле старого порта, я наслаждаюсь стихией, сравнивая её с Японским морем, возле которого прожил больше десятка лет. Сходство настолько сильное, что в памяти всплыл почти осязаемый запах соли. Когда же особенно сильный вал окатил меня брызгами, их пресный вкус первоначально вызвал немалое удивление. Иногда особенно понравившийся сюжет я запечатлеваю на «плёнку».
Фотоаппарат, привинченный к штативу, находится под рукой, остаётся лишь менять объективы.
Облака насыщаются светом заходящего светила и их отражения играют в переплетениях волн. Чётче прорисовывается профиль Хамар-Дабана, зубчатой стеной вздымающийся над тёмной полоской леса ближнего берега. Но небесная феерия недолговечна.
В какой-то момент невидимое за облаками солнце скользнуло за горизонт, краски начали блекнуть, и от былой красоты не остаётся и следа. Сумерки сгущаются и расползшиеся тени, медленно поглощая окрестный мир, восславили надвигающуюся ночь.
Зажглись фонари посёлка, дальний берег озера растворился во мгле, и лишь небо, постепенно угасая, ещё сохранило в себе отсветы минувшего дня, оно берегло эти воспоминания, и как могло, отсрочивало миг полной темноты, давая возможность собраться и двинуться в обратный путь.