Моя Петроградская жизнь
Питер
Я живу один и скоро уеду в Питер. Москва раздавила меня почти как таракана каблук разложившейся туфли. Нужно свалить отсюда. Я больше не могу гонять cold desert по кругу и убиваться тем, что здесь, в Москве, меня больше ничто не держит. Я просто взял и убежал на вокзал покупать билет во что бы то ни было. Никого не предупредив. Только питерским друзьям писал, что еду к ним, и что мне некуда деть свою задницу ночевать. Первой откликнулась Тома, и таким образом набережная Обводного канала уже была помечена на карте. До отъезда оставалось недели полторы, которые я пропил с моими верными друзьями и товарищами. Веня, Валера, я не забуду эти три дня водки, коктейлей, вискаря и пива, эти славные дни совместного проживания троих холостяков, которых заебали и одновременно повесили себе на шею приятных воспоминаний и сентиментальных заблуждений различные истории с женщинами. Когда у меня будет ребенок, вы оба его окрестите, и мне пофигу, что это вопреки правилам. Если бы не вы, я бы раскалил на огне нож с одним именем на кончике и вонзил бы себе в нервы. Но это в прошлом, которое потоплено в алкоголе и в песнях. Леша Козлов и Ксения Решетько воткнули в меня танцы, когда я хотел бежать на мост.
Питер мне нужен как исповедь . Как очищение и как поиск своего дома. Я уезжаю туда, чтобы узнать и понять. Это всё метафизическая херня, но она мне необходима как человеку с параллелепипедной головой, в которой кошки скребутся об обнаженные стены и ссут на них благозвучными грёзами. Я уезжаю один, и мне так надо. Москва, вали к своим витринам, которые яростно облизывает солнечный язык, рассыпая лицемерные стразы на рожи твоих гордых ничтожеств. Я люблю тебя, но ты мне сейчас чужда, и ты меня убиваешь. Питер, жди меня. Я херанулся ногой об клавиши в своем пропитанном угаром доме, но я доползу до тебя, даже если поезд выхаркает меня, жрущего вино среди милых семеек и стариков, меня, хромающего одиночку, недобайрона и недонаполеона, бьющегося в прокуренном тамбуре, откуда видна ночь и её мрачнеющая зелень вставляющих свои мохнатые макушки в небо деревьев. Я еду и читаю «Тропик Рака» Генри Миллера. Это то, что мне нужно. Всё, что сейчас происходит - это то, что мне нужно.
II
Я приезжаю рано утром. 6 часов утра, и большинство людей дрыхнет по своим углам, а я вижу питерское небо, и мне хочется разрыдаться от счастья. Первый раз за лето я чувствую себя легко. Питерское солнце ведёт себя аномально, и я чувствую, как его утренние лучи входят в моё тело, и это покруче чем самая сексуальная игла героина лижет плоть мокрой вены обескровленного наркомана. Первым делом покупаю питерский номер. Так я смахиваю на питерца, хотя бы виртуально.Через некоторое время на вокзал вбегает Тома, бегом тащит меня на Лиговский проспект, рожу которого однажды зимой я расхерачил бутылкой портвейна. Мы садимся в автобус и едем на Обводный. Я смотрю на него и охуеваю. Пустота спёртого неба. Красные и жёлтые здания, проклятые языком дьявола. Высохший Обводный канал, вода испарилась и превратилась в запах голодных мертвецов, не нашедших своей комнаты под землёй. Проклятое место для неведующих, что такое покой. Сворачиваем на набережную канала и углубляемся во двор. Дома-близнецы, вечно обшарпанные, понуро-жёлтые, бледно-сумасбродные, неизбежно бухие и одинокие. Видимо, здесь умирает злой дух каждую ночь, врастая сгнившей плотью в грязные стены сырых и дряхлых подъездов. А ангелы подбирают окурки человеческих душ и подбрасывают их в бесконечный камин туманных надежд.
Передохнул с дороги. Свернул с Черняховского на Лиговский, отпустил Тому в подземку и дальше пошёл один. Вышел в Питер, как будто так каждый день. Как будто так надо. Улыбался как довольный дурак, шёл и пел. Повернул на Кузнечный переулок, через Коломенскую оказался на Невском. Вышел на набережную Фонтанки, дошёл до Дворцовой набережной и пошёл вдоль Невы. Нева величественно была широка и по-королевски отражала в себе шпиль Адмиралтейства, Ростральные колонны и Петропавловскую крепость, гордо отпускала волны навстречу с гранитом набережных, и глаза туристов, подобно Метеору, рассекали волны Невы любованием и преклонением перед водной стихией. Воздух Невы массажировал мою душу, а когда это уже было слишком, я свернул на Дворцовую площадь и, пройдя зигзагами, оказался на Адмиралтейском проспекте, где заказал кофе и еду, и под это дело читал, читал и читал.
Позвонила Ксения Беннет, и мы условились встретиться на Чернышевской. Я вышел из кафе, дошёл до Итальянской, сел под дерево на площади Искусств и представлял собой Будду, проповедующего разврат посредством книги Миллера. Время поджимало, и я пошёл дальше, через Литейный вышел на Кирочную, где навстречу мне шла улыбающаяся Ксения Беннет, коротко стриженная и беззаботная как прыгающий через скакалку вечного детства ребёнок. Я был рад её видеть, так как во многом ехал к ней, так как Ксения Беннет - удивительный человек. У неё нет никакой прописки, и улица Дыбенко - чистая случайность. Она, так же как и я, любит одновременно отрицать и восторгаться. Она совершенно не петербурженка по духу, но знает город лучше, чем Санта-Клаус знает свою седую бороду. Однако район Литейного я знаю лучше, оно и понятно - там я впервые совокупился с духом Питера и влюбился в него, как Нарцисс в своё отражение. Но не будем об этом. Будем о том, как светлое лицо Ксении Беннет убрало с моего лица всякую тупую печаль. Я показал ей Литейный таким, каким он врос в меня, а дальше мы вышли на Невский, радостно воркая, по дороге к беззаботному и прямолинейному Ваське, ростральному, морскому, линейному и университетскому. Пройдя через линии, мы оказались во дворе, где стоит кирпичная башенка, изрисованная цифрами. Здесь явно собирались ведьмы и вершили человеческими судьбами. Цифры абсолютно владели двором, и я почувствовал себя рабом цифр, особенно когда увидел на стене имя «Анюта» среди других надписей, оставленных всякими одухотворёнными извращенцами и отщепенцами, чуть более охуевшими от театра собственных мыслей, чем я. Как бы то ни было, после духовных изысканий на Ваське, мы оказались на Малой Садовой, в забегаловке «Carls Junior», где я лакомился бургерами и клубничным коктейлем. Этого заведения нет в Москве. Мы распрощались на улице Восстания, Ксения Беннет пошла встречаться с мальчиком, а я отправился в клуб Грибоедов, где Леша Никонов устроил экспериментальное взятие Бастилии. О зажравшаяся неблагодарная публика! Слэм вам, блядь, подавай. О юные молокососы, паразитирующие на крови идей! Вы сосёте своё подмешанное всяким химическим говном пиво и ебётесь с отвратно накрашенными шлюхами, где вам тут Бастилию покорять. Лёха был прав, когда послал вас нахуй с вашими претензиями. «Мы будем играть то, что хотим». Сожрите, пидоры. Он дал охренительный концерт, сыграл мои любимые песни. Лёха, приходи ко мне, нам есть, что поведать друг другу. А пока же я вышел в питерскую белую ночь и офигел от света. Скоро полночь, а ещё светло. Белые ночи послали Москву к чёрту и обосновались в Питере, и это справедливо.
Тома ушла прожигать жизнь на улицу, и я остался один в квартире закрытым. Звонил Феликс Бондарев и приглашал пойти пить пиво. А я, блин, был без ключей. В следующий раз, Феликс, я приглашу тебя к себе на Фонтанку, а Джим Рид будет играть нам «Black» и наливать пиво в кружки, вымощенные костями Иисуса. А пока же я сплю на полу у стены, пока на кухне разливается бухлом Варфоломеевская ночь проклятого Обводного канала. Спокойной ночи.
III
Я проснулся, лёжа на полу у стены, потный от жары, с сухостью во рту и с хворостом на голове. Вымыл хворост, превратил его в нормальные мужские волосы и пошёл на кухню, готовить еду и гонять по кругу congratulations от mgmt. Под эту песню проснулась Линда, она вошла на кухню, похожая на спиртной стог сена, и потребовала холодной воды. В морозильнике стоял кувшин со льдом, и нам пришлось жрать лёд, высасывая из него воду. Мы посмотрели на самого счастливого человека в мире, объехавшего кучу стран, после чего Линда свалила в Солнечное, а я договорился с Ваней Пинжениным о поездке в Зеленогорск купаться в Финском заливе. Поехал отдавать ключи Томе. Выяснилось, что, несмотря на то, что ехать мне предстояло на «Площадь Александра Невского» (одна остановка от Лиговского на метро), работает Тома в ебенях. Палящее солнце жгло мне внутренности, пока я шёл по каким-то пыльным промзонам. Я представлял, будто я в Манчестере, что иду на стройку стадиона Олд Траффорд, на котором однажды прозвучит This is the one, которую написал самый главный фанат Манчестера Юнайтед Йен Браун, такой же спиритуальный и бородатый как я, неумело поющий маэстро, нашедший бога в себе. Отдал Томе ключи и купил воды. О вода! Холодная детка, приносящая свежесть и наслаждение, когда тело вертится на костре, насаженное на шампур, из которого льются грязные соки расплавленной человеческой плоти. Хвала тебе, вода, в такие минуты плевать на сигареты, главное - нащупать тебя на дне сумки, и тогда всё как надо.
Через полчаса я уже на Финляндском вокзале, выискиваю Ваню Пинженина в очереди на маршрутку. Ваня встречает меня в разноцветной тюбетейке и с глазами настоящего поэта-дебошира, с глазами человека, которого не сломит ничего. К нам подошёл Тимур и две девочки, мы забрались в маршрутку и покатили в Зеленогорск. Большую часть дороги - а ехать около часа - я дремал, но ближе к концу пути воткнул глаза в окно и увидел рай. Сквозь зелень деревьев я видел пляж, рестораны, короче всё, что нужно для обалденного летнего отдыха. Тут же вспомнилась San Francisco, песня-гимн лету и все эти цветы в волосах. Нужна вода, пиво и трава. И всё это было. Но прежде я купил черные труселя. Белые бы выставили мои коки напоказ, а я не был настолько удут алкоголем, чтобы позволить себе это. Песок тут же превратил мои пятки в шницель, и я сломя голову побежал в воду. Святые угодники, я не плавал уже кучу лет, а я же фанатею от воды и купаний!! И первый раз на Финском заливе! Я словил тыщу оргазмов, пока плыл к буйку, и всё было мелко и мелко. Вода была тепла, воздух лёгок и приятен, Ваня и Тимур веселы, а я счастлив. Пиво, ещё пиво, разговоры, вода, девочки-креветки с красными спинами, ещё раз вода, Финский без конца и края вдалеке. Я не зря живу, чёрт возьми.
Уехали с Финского после десяти вечера, с пивом, косяком и багажом отличного настроения. Приехали в Питер за полночь и пошли пешком от Чёрной Речки до Горьковской. Петроградка, твою мать! До чего ж ты красивый район, и ночь бесподобно вывела твои формы по контурам чёрного неба! Твои дома - музей архитектурного гения, твои улицы благозвучны как молоко, только что выдоенное из молодой коровы. Ты удивительна, Петроградка. Я побывал в тебе ночью, приду завтра днём. Мне кажется, мы сошлись. А у Вани дома живёт худая серая кошка, сходящая с ума от ласок, и замечательнейший и как магнит притягивающий к себе актёр и поэт Андрей Некрасов. У него бесконечно красивое русское лицо, и в глазах - родник доброты. А еще в доме есть маленькая угловатая комнатка, острым углом выходящая на улицу, на втором этаже, прямо над входной дверью подъезда. Я сидел на подоконнике, курил, пил вино, и мы с Андреем вели философствующие разговоры, и в этом отражался весь Питер.
IV
Рано утром разбудил Ваню, сказал ему спасибо за всё, пошёл пешком до Горьковской, сел на метро и поехал к себе на Лиговку. Спустя некоторое время встречаю на Лиговском ярко и беззаботно улыбающуюся Ксению Беннет , и мы пошли к Коле Васину лакомиться духом битлов. Тут-то и началась череда регулярных фотосессий. Я люблю фотографии. Я люблю смотреть на эти снимки и ностальгировать. Я вспоминаю всё, и зрительные образы прямо передо мной. Я вглядываюсь в них и мечтаю повторить то, что на них изображено. Каждый раз я чувствую их и ношу в себе. Я благословляю того человека, что придумал фотоаппарат. В противном случае я бы исцарапал объектив памяти мозга в поисках точных зрительных образов там, и тогда бы моя кровь свернулась или пробила висок и вышла бы наружу, унося в своём потоке мозаику воспоминаний, которые нельзя потрогать и материально представить в мельчайших подробностях.
Так вот. К Коле Васину мы не попали, но он обещал принять нас у себя вечером. Мы вышли с Пушкинской и поехали на Петроградку. Приехали - и тут же начался дождь. Приятный такой, хлёсткий, питерский. Мы исходили Петроградку вдоль и поперёк. При дневном свете я окончательно влюбился в этот район Питера, пожирая глазами эти дома и этот воздух. Кайф кайф кайф. Всё остальное - излишне. Ксения фотографировала моё счастливое лицо, когда наводила объектив на меня, а я улыбался как пятилетний ребёнок. Здесь я выронил кусок своего сердца, и ни за что не стал его подбирать. Этот кусок ныне бродит по Петроградке, и она метр за метром врастает в него, пускающего корни здесь, чтобы однажды выстроить мне тут дом, в котором я буду любить и радоваться. Приезжайте ко мне на чай, и я напою вас радостью. Я устрою вам экскурсию по тем местам, где поёт дождь, и где вы поцелуетесь с Питером взасос. Вы увидите дворик, разрисованный в чудеса природы, а из окна обязательно будет доноситься светлая музыка. Вы увидите в одной из витрин аппетитную груду сахара и также как и я, пошутите, что, дескать, в этом городе ЛСД продаётся, глядя в покупателя в упор. Вы влюбитесь в эту землю, а если нет - нам с вами не пути, я вас отпенетрирую и отправлю восвояси. Спасибо, тыщу раз спасибо Ксении Беннет. Мы вышли к Петровскому и сели на автобус, который довёз нас до Невского. Мгновение, и вот мы уже у Коли Васина. Здесь кругом играет Битлз, Джон Леннон здесь выше чем Иисус, Джон - главный апостол и величайший святой, проповедник любви и мира. Тут макет храма, тут винил, книги, диски, фото, тут сумасшествие и одержимость, но это, мать вашу, охрененно! Это стена плача, Тадж-Махал, собор святой Софии, Нотр-Дам, пирамиды Хеопса, Мекка, Рим - в одном лице. Преданное любви безумие. Стены насквозь пропитаны клубничными полями, Accross the universe, come together и другими жемчужинами музыки и истории человечества. Здесь All you need is love. Здесь будущее, которое могло бы быть светлым, если бы мы ушли из зоопарка. Все до единого. Но мы животные. Мы загадили свои вольеры, и нам приятно тут ныть, грёбанным мазохистам и самоубийцам. А Коля Васин переступил через это. Он смотрит на вас косыми глазами, и в них отражается пойманная в ошейник вечность, и секрет маленькой победы над земным притяжением - одержимость и сумасбродность.
Дальше Лиговка, породнившаяся со мною тоже. Но это тяжёлый район Петербурга. Не доверяйте прохожим здесь. Разношёрстные люди в большинстве своём с печатью дьявола на лбу. Тихие омуты с осевшей на дно плоти пехотою чертей. Здесь спиваются люди. Здесь хищные глаза сверлят вам нутро. Здесь много гастарбайтеров и нищих. Если вы оказались на Лиговском, будьте бдительны. Особенно если неподалёку Обводный канал. Глядите в оба. Ксения Беннет здесь уронила на себя фруктовый лёд, который мы еле нашли. Надо сказать, в питерских магазинах совершенно отсутствуют кондиционеры. Плавятся продавцы, покупатели. Бешено тает и мороженое. Так вот, Ксения уронила своё мороженое на белую рубашку, прямо на грудь. Бывает такое. Минутами позже к нам подошла Маша Комендантова, и мы пошли гулять по соседним улицам, по улице Марата, Коломенской и прочим. Ксения позже поехала домой, а мы с Машей купили вина и еды и пошли ко мне, где слушали всякое британское музло и болтали до тех пор, пока я не стал залипать, усталый пеший турист, влюблённый во все эти улицы.