Сладкая (для разнообразия) боль путешественника по Индии заключается в том, что не все есть везде. Кажется, мне уже удалось поделиться этой максимой, сразу вложенной нам в голову опытной И.: задания не повторяются. Узоры не повторяются, ткани не повторяются, ремесла не повторяются, отнюдь не всё везут в Дели и продают там за тот же бесценок, что на местах, или везут вовсе. Забегая вперед, скажу, что я потерпела такое вот позорнейшее фиаско с Буддой в резном каменном яйце. Резьба по камню почему-то особенно изысканна в Сарнатхе под Варанаси. Чего там только не режут из камня, но особенно удивительны резные сферы на подставках и яйца (без подставок). Сферы меня не возбудили - они крутятся на ножках, внутри, кажется, тоже Будда; что-нибудь одно. А каменное кружевное яйцо с сидящим внутри Сиддхартхой меня почему-то совершенно заворожило, мне его отчаянно захотелось, и я позорно выторговала его у продавца. Это на самом деле не очень приятно, потому что деньги просят за такие сокровища (даже с самыми наглыми турнаценками) совершенно потешные. Но я включилась в эту игру, Будда стал моим, лингам тоже, и поехало все это хозяйство в последний путь в Дели, где и выяснилось, что принц Шакьямуни вылупился из яйца, склеить его резную темницу возможности не представляется (каменное кружево невосстановимо), и в пещерах Аладдина и Али-Бабы ничего подобного нетинебудет. Тогда было принято волевое решение не принимать поломку за дурное предзнаменование, а принцу было сказано, что ему не впервой вылупляться на белый свет из той или иной темницы разума; но яйца жалко, за себя стыдно, и речь вообще о том, что.
Мы увидели в Чандигархе материал (шелковый пулькари) для панджаби и сари и снова, как жители крайнего Севера, каковыми в Индии, собственно, и являлись, попросили убежища в самом простейшем эшеровском магазине города-улья Чандигарха. И. сказала, что Надо Шить. Началось страшное: прелесть шелкового разнотравья состоит в том, что его много друг рядом с другом, в одном месте. Ты хочешь и это, и это, и это, и это тоже ты, конечно, хочешь. Но чтобы купить и, тем более, сшить, надо выбрать что-то одно, а это мучительно. Это нравится теоретически, это тебе вдруг не идет, это слишком этнично, это слишком мрачно… это пестро. Но мы не сдавались. Подключив нашего единственного джентльмена, four of us выбрали себе ткани, потребовали портных и вперед. Нас тщательно обмерили (так меня мерили в последний раз на английский деловой костюм, и было это до кап.революции) и пообещали завтра выдать готовые панджаби (верхняя часть - туника закрывает спину со всем, что к ней прикреплено снизу, под верхней частью штаны-шальвары из однотонного материала, сочетающегося с вышитым верхом-пулькари, сверху еще газовая «дупата» с шитым шелком кантом). Это было важно: назавтра предстоял переезд в Амритсар.
Назавтра все оказалось готовым не совсем. Мы ждали и ждали и ждали, а пока ждали, разглядывали шали. Тут надо заметить, что индийские торговцы тканями и сопутствующими товарами не церемонятся с ними совершенно. Отрезы кидают с полки на прилавок (противоположный прилавок), показанные клиенту материи кидают на пол, шали лежат на прилавках волшебной мягкой грудой всмятку, на то, что имело неосторожность упасть на пол, спокойно наступают, потом поднимают, складывают, кладут на полку. Снова показывают, продают и т.д. ААС сказал, что так и надо, это проверка товара на прочность, товар должен все это выдерживать. Но там… там… сейчас. Для начала надо опять признаться, что я хочу назад в тот магазин в городе Чандигархе, находящемся в глубинах Панджаба и распланированном человеконенавистническими конструктивистскими квадратиками. Из той самой горы цветастых шалей я вытащила одну за одной то ли четыре, то ли пять бело-черных, черно-белых, вышитых тончайшими узорами. Каждая новая, доставаемая из-под джомолунгмы цветастых товарок, была лучше, тоньше, изысканнее, непередаваемее, итальянскее. Каждая новая стоила больше. Я Иван Дурак, дурак, какой же я дурак! Знать бы… надо было Брать. Не покупать, брать, брать, как в худших рыночных традициях говорят о помидорах. Ну да ладно. У меня все равно тысяча шалей, у меня тысяча тысяч шалей, и я не развалюсь оттого, что у меня не будет еще трех дорогущих черно-белых, бело-черных шалей, вышитых шелковой ниткой, кашмирских, кошмарских, маминых, у мамы был такой шарфик, она сама его вышила, по рисунку, который ей сделал отец, перерисовавший узор с какого-то восточного кувшина, а на белом том шарфике, из тонкой шерсти, с белой атласной подкладкой, была еще черная шелковая бахрома. Это была непередаваемо стильная, выходная, dressing, театральная вещь. Ну и ладно. Значит, так надо. Я бы все равно все раздарила, проехали. И тогда принесли наши пулькари.
Мы посыпались на нижний этаж мерить обновки, и, конечно, все вышло не так. Все где-то жало и тянуло, подмарщивало и было сшито на живца, но уходить было никак нельзя, и наши мастера построились за машинками, подгоняя одежки по фигурам. Теперь мы сидели внизу, в отделе сари и типа скучали. И тут что-то случилось… Один из продавцов просто ради прикола стал демонстрировать нам материалы - показывал, как надевается сари, обматывал вокруг себя персиковую юбку, закидывал за плечо шафрановый газ, доставал один отрез за другим, кидал на низкий помост, где лежало все это добро. Мы сидели вокруг, немного утомленные индийским солнцем, немного забегавшиеся, немного измученные скачками жара-холод, вечными переживаниями не успеть на поезд, рассчитать деньги (от банкомата до обмена и т.д.), и тут, почему-то совершенно забыв о том, что нам уже надо хватать эти панджаби-пулькари as is и, в общем, черкопыткой нестись в гостиницу за вещами, а потом той же копыткой - на вокзал, мы дружно поплыли. На лицах наших заблуждали благостные улыбки (это у коллег, у меня - идиотская), руки мяли, гладили, поднимали в воздух и ласкали ткани, с тех осыпались излишки какой-то блестящей фейской крошки, я уже строила планы привоза в Чандигарх (никуда иначе, именно в Чандигарх) какой-нибудь первой же попавшейся невесты и ее невестиных подружек, ворчала, что европейская мода пренебрегает вот этим всем многоцветием! И красотой! И изяществом! И нежными переливами, yay! Это был гипноз. Месмеризм. Интересно, что человек на помосте ничего не хотел нам продать, - индийские женщины все равно придут к нему за своими пулькари, панджаби и сари, мы были для него просто… просто кем-то, кому он показывал свои богатства, и это было так ужасно невероятно потрясающе прекрасно, как больше не было никогда. Я хочу туда назад. Я буду спать на этих шелках, совью себе из них большое гнездо, зароюсь в них, и меня никогда не найдут. В городе Чандигархе. Я разглядывал ткани в Панджабе, и мой разум уцелел.
А потом Марко отправился в Амритсар.