Одиссей Моисеевич
Только вернулись с папой с явно лучшего концерта Александра Городницкого за все годы, что он приезжает в Киев. Ему удалось поймать кураж, во многом, благодаря потрясающему гитаристу - Михаилу Барановскому, аккомпанировавшему ему и подбиравшему «непредвиденные» песни просто «на лету». Зал был несколько слабовато подготовлен, но, всё равно, КСП-шный по духу, ожидающий не песенок, а стихов под музыку или без. Александр Моисеевич много пел, в том числе и новых песен, неожиданно много читал стихов и рассказывал о себе и своей работе. А рассказать всемирно известному геологу-океанологу, академику и поэту есть о чём. Прошёл под парусами «Крузенштерна» и на других судах весь свет многократно, опускался под воду, годами жил в тундре… Молодой энергичный, с потрясающим чувством юмора и обаянием человек… 74 лет. (Это не опечатка, семидесяти четырёх.)
Это был пир разума и духа. После концерта идёшь и улыбаешься сам себе.
И, как всегда, наиболее яркое впечатление произвели не столько даже замечательные песни, сколько «свежие» стихи.
Итака
Солнце Эллады, яви ослепительный лик свой
В шорохе гальки и сладостных звуках сиртаки!
В бойне троянской и жаркой постели Калипсо
Не позабыть Одиссею любимой Итаки.
Груда камней, где и места для пастбища нету.
Ветхий дворец, где сутулая ждет Пенелопа.
Стоит ли рваться туда, огибая планету,
Спорить со Сциллою, глаз выжигать у циклопа?
Но не свернуть кораблю от невидимой цели.
В топоте конском и мате ахейской атаки,
Хрюкая хряком меж ног золотистых Цирцеи,
Не позабыть Одиссею любимой Итаки.
Он возвратится туда стариком, не героем.
Дом разоренный, жена в седине и морщинах.
Где же трофеи тобою ограбленной Трои?
Где ордена, что так ценятся нынче в мужчинах?
Но не обманут героя ни Арес, ни Эрос,
Не поглотит Посейдон в атлантическом мраке.
В жарких краях и в полярном сиянии Эос,
Не позабыть Одиссею любимой Итаки.
В горе и странствиях, лица упрятав в ладони,
В зное пустынь и холодном арктическом дыме,
Кто бы мы были без этой легенды о доме,
Горстки камней, что наивно считаем своими?
Родство по слову
Неторопливо истина простая
В реке времён нащупывает брод:
Родство по крови образует стаю,
Родство по слову - создаёт народ.
Не для того ли смертных поражая
Непостижимой мудростью своей,
Бог Моисею передал скрижали,
Людей отъединяя от зверей?
А стае не нужны законы Бога,-
Она живёт заветам вопреки.
Здесь ценятся в сознании убогом
Лишь цепкий нюх да острые клыки.
Своим происхождением, не скрою,
Горжусь и я, родителей любя,
Но если слово разойдётся с кровью,
Я слово выбираю для себя.
И не отыщешь выхода иного,
Как самому себе ни прекословь,--
Родство по слову порождает слово,
Родство по крови - порождает кровь.
Воробей
Было трудно мне первое время
Пережить свой позор и испуг,
Став евреем среди неевреев,
Не таким, как другие вокруг,
Отлучённым капризом природы
От ровесников шумной среды.
Помню, в Омске в военные годы
Воробьёв называли "жиды".
Позабыты великие битвы,
Голодающих беженцев быт,--
Ничего до сих пор не забыто
Из мальчишеских первых обид.
И когда вспоминаю со страхом
Невесёлое это житьё,
С бесприютною рыжею птахой
Я родство ощущаю своё,
Под чужую забившейся кровлю,
В ожидании новых угроз.
Не орёл, что питается кровью,
Не владыка морей альбатрос,
Не павлин, что устал от ужимок
И не филин, полуночный тать,
Не гусак, заплывающий жиром,
Потерявший способность летать.
Только он мне единственный дорог,
Представитель пернатых жидов,
Что, чирикая, пляшет "семь сорок"
На асфальте чужих городов.
Я обошёл все континенты света,
А город мой всё тот же с давних пор,
Там девочка, склонясь у парапета,
Рисует мост, решётку и собор.
Звенят трамваи, чаек заглушая,
Качает отражения вода.
А я умру, и "часть меня большая"
Не убежит от тлена никуда.
Моих стихов недолговечен срок.
Бессмертия мне не дали глаголы.
Негромкий, незначительный мой голос
Сотрут с кассет, предпочитая рок.
Прошу другого у грядущих дней,
Иная мне нужна Господня милость,-
Чтобы одна из песен сохранилась,
Став безымянной, общей, не моей.
Чтобы в лесной далёкой стороне,
У дымного костра или под крышей,
Её бы пели, голос мой не слыша,
И ничего не зная обо мне.
Это был пир разума и духа. После концерта идёшь и улыбаешься сам себе.
И, как всегда, наиболее яркое впечатление произвели не столько даже замечательные песни, сколько «свежие» стихи.
Итака
Солнце Эллады, яви ослепительный лик свой
В шорохе гальки и сладостных звуках сиртаки!
В бойне троянской и жаркой постели Калипсо
Не позабыть Одиссею любимой Итаки.
Груда камней, где и места для пастбища нету.
Ветхий дворец, где сутулая ждет Пенелопа.
Стоит ли рваться туда, огибая планету,
Спорить со Сциллою, глаз выжигать у циклопа?
Но не свернуть кораблю от невидимой цели.
В топоте конском и мате ахейской атаки,
Хрюкая хряком меж ног золотистых Цирцеи,
Не позабыть Одиссею любимой Итаки.
Он возвратится туда стариком, не героем.
Дом разоренный, жена в седине и морщинах.
Где же трофеи тобою ограбленной Трои?
Где ордена, что так ценятся нынче в мужчинах?
Но не обманут героя ни Арес, ни Эрос,
Не поглотит Посейдон в атлантическом мраке.
В жарких краях и в полярном сиянии Эос,
Не позабыть Одиссею любимой Итаки.
В горе и странствиях, лица упрятав в ладони,
В зное пустынь и холодном арктическом дыме,
Кто бы мы были без этой легенды о доме,
Горстки камней, что наивно считаем своими?
Родство по слову
Неторопливо истина простая
В реке времён нащупывает брод:
Родство по крови образует стаю,
Родство по слову - создаёт народ.
Не для того ли смертных поражая
Непостижимой мудростью своей,
Бог Моисею передал скрижали,
Людей отъединяя от зверей?
А стае не нужны законы Бога,-
Она живёт заветам вопреки.
Здесь ценятся в сознании убогом
Лишь цепкий нюх да острые клыки.
Своим происхождением, не скрою,
Горжусь и я, родителей любя,
Но если слово разойдётся с кровью,
Я слово выбираю для себя.
И не отыщешь выхода иного,
Как самому себе ни прекословь,--
Родство по слову порождает слово,
Родство по крови - порождает кровь.
Воробей
Было трудно мне первое время
Пережить свой позор и испуг,
Став евреем среди неевреев,
Не таким, как другие вокруг,
Отлучённым капризом природы
От ровесников шумной среды.
Помню, в Омске в военные годы
Воробьёв называли "жиды".
Позабыты великие битвы,
Голодающих беженцев быт,--
Ничего до сих пор не забыто
Из мальчишеских первых обид.
И когда вспоминаю со страхом
Невесёлое это житьё,
С бесприютною рыжею птахой
Я родство ощущаю своё,
Под чужую забившейся кровлю,
В ожидании новых угроз.
Не орёл, что питается кровью,
Не владыка морей альбатрос,
Не павлин, что устал от ужимок
И не филин, полуночный тать,
Не гусак, заплывающий жиром,
Потерявший способность летать.
Только он мне единственный дорог,
Представитель пернатых жидов,
Что, чирикая, пляшет "семь сорок"
На асфальте чужих городов.
Я обошёл все континенты света,
А город мой всё тот же с давних пор,
Там девочка, склонясь у парапета,
Рисует мост, решётку и собор.
Звенят трамваи, чаек заглушая,
Качает отражения вода.
А я умру, и "часть меня большая"
Не убежит от тлена никуда.
Моих стихов недолговечен срок.
Бессмертия мне не дали глаголы.
Негромкий, незначительный мой голос
Сотрут с кассет, предпочитая рок.
Прошу другого у грядущих дней,
Иная мне нужна Господня милость,-
Чтобы одна из песен сохранилась,
Став безымянной, общей, не моей.
Чтобы в лесной далёкой стороне,
У дымного костра или под крышей,
Её бы пели, голос мой не слыша,
И ничего не зная обо мне.