Настроение вновь укутывается в лирические мотивы. И я вновь возвращаюсь к сказке, которую написал уже 4 хвостиком года назад. Бывает, что я открываю ее и перечитываю, смотря на этого лисенка, который получился всего лишь из-за двух почеркушек, напомнивших мне уши. Да и сказка сама была написана не отрываясь, во время пары по Атомной физике. Помню, что то ли из-за картинки, то ли еще из-за чего, я погрузился в свои мысли и писал ее до самого-самого конца не отрываясь. На одном дыхании, как говорят.
И, пожалуй, самое ценное из вещей, которые я когда либо оставлял у другого человека, был рукописный черновик этой сказки и этот самый лисенок с картинки.
Лисёнок
В одном лесу, надо сказать, таком хорошем, настоящем лесу, среди прочих зверей, можно было встретить лисёнка. Днем он терялся в этом самом лесу, бродил по его округе, копошился и путался в кустах и всякой листве. Ловил всякие запахи, не оставляя им возможности улизнуть - расползтись во все стороны, затерявшись в этом зеленом многообразии так же, как делал он сам. Он бы с удовольствием грыз их, но его зубы имели иные предпочтения, с которыми он сам был полностью согласен. Потому, порезвившись с ними, он брел теряться дальше, и у него это вновь выходило успешно.
Одним из его набора «радостей дня» был вкусный гость. Был. Сейчас его нет. Вкусный солнечный зайчик, он всегда терялся где-то поблизости. А теперь, он, видно, окончательно потерялся. В конце концов, в том и интерес теряться, чтобы тебя не нашли. И если все так, то ты справишься со своими делами.
………
Но всякий его день находил свой конец. А сам Лисёнок вместе с этим находил тропку, выводящую его из вечера в вечер из леса. То есть, к концу своего дня он обязательно растеривался обратно. Но делал он это по-своему: растерявшись в одном месте, он непременно затеривался в каком-то другом. Так и сейчас.
Он вышел на тихий берег у озера, а может какой-то неподвижной реки, и лизнул немного ее гладь. Тихая рябь пошла от его язычка, немного потревожив отражения. Когда рябь перестала собою заниматься, потеряв единственного наблюдателя; он уже смотрел вверх. Он стоял на берегу, задрав мордочку вверх, и только едва слышное дыхание позволяло узнать того зверя, каким он был днем.
Он смотрел на небо, шевеля ушами в такт ветерку, который уже заскучал в листве сонного леса, и увидел большой желтый диск, глубоко насыщенный его оранжевой сущностью. И что-то просыпалось в нем, что-то точно также любило затеряться где-нибудь посвету и отыскаться где-нибудь потемну. Он смотрел на луну, и она смотрела ему в ответ, серебря его глазки отблесками звезд, которые могли бы показать свой лес со множеством звездных листьев, которые будут светиться и иногда падать в свою звездную осень.
Однажды, она ему подмигнула, и он, как мог, ответил на ее внимание. В этот вечер он лежал на берегу, едва не касаясь кончиком мокрого носа еще более мокрой, но такой теплой, воды, в которой он мог еще раз увидеть то, что видел, поднимая голову к небу.
В своей жизни Лисёнок дорожил только двумя вещами. Он дорожил такими вечерами, потому что он мог смотреть на луну и вдыхать ее свет, который заполнял в нем то, что только он мог заполнить. И еще, он очень любил сыр, потому что это вторая его ценимая в жизни вещь напоминала о первой, когда он не мог увидеть ее, подняв голову к небу. Запах сыра напоминал ему запах ночного света, а вкус… наверное, он такой же как и настоящий.
Он лежал на этом сыре, и ему было хорошо. Может в чем-то и грустно, но хорошо. Потому, что он грел сыр, а тот, согревал его маленькое сердце, которое он всегда держал при себе.
Так все и было.
Небо только серебрило, когда он прикрыл вроде бы едва задремавшие глаза. Значит, решил он, луна ушла. Наверное, у нее есть и иные дела, чем просто висеть здесь. Он ощутил взгляд, где-то в душе затаив надежду, что может быть память о ней осталась где-нибудь на водной глади… но нет.
Тогда, вздохнув вновь, он откусил впервые за вечер маленький кусочек своего второго сердца, сближая его с первым, и окунулся в сон, затерявшись на этот раз в себе…
19.10.2007 (вроде бы)