Дэвид Ирвинг, "Нюрнберг. Последняя битва".
Несколько отрывков из книги Дэвида Ирвинга, "Нюрнберг. Последняя битва", Москва, 2005.
Здесь речь идет о планах Сталина использовать после войны в качестве репараций рабский труд пяти миллионов немцев. Описывается ситуация весны 1945 г., когда судья Джексон, назначенный главным американским обвинителем в будущем суде над нацистскими преступниками, борется с планом министра финансов США Моргентау, который предполагал послевоенное экономическое разорение Германии и ликвидацию военных преступников без суда.
c.97-100:
СЛЕДУЮЩАЯ проблема заключалась в том, что приспешники Генри Моргентау все еще пытались протащить его совершенно непотребный план. Как явствует из неопубликованного дневника Джексона, любые сомнения, которые могли у него быть по этому поводу, быстро развеялись, как только он пару раз столкнулся с ними в Вашингтоне.
Первая из этих стычек произошла 12 мая на официальном завтраке в гостиничном номере люкс Эдвина Поли. Представитель Моргентау, д-р Айзадор Лубин представил на рассмотрение присутствующих проектную директиву, предстоявшее обсуждение которой, собственно, и являлось поводом для этой встречи. Вероятнее всего, она представляла собой одну из многочисленных производных от.директивы № 1067 Объединенного комитета начальников штабов. Судья Джексон, однако, прекрасно понимал, что между этой директивой и оригинальным Планом министра фи-[ансов не существует никакой принципиальной разницы. Как бы ни называли они эти свои бумаги, по своей сути это был «очень жесткий документ, целью которого было превращение Германии в сельскохозяйственную страну посредством демонтирования или уничтожения всего ее промышленного оборудования».
Когда Джексон, знакомясь с содержанием директивы, дошел в ее прочтении до того места, где заявлялось, что ныне покойный президент Рузвельт уже формально одобрил получение странами-победительницами репараций в виде «использования немецкой рабочей силы», он, не сумев сдержать своего возмущения, даже топнул ногой и потребовал, чтобы ему предоставили полный и точный отчет обо всем том, что именно одобрил Ф.Д.Р.* в Ялте. Посол Гарриман, побывавший с президентом на крымской конференции, не смог припомнить, чтобы Рузвельт говорил что-либо подобное. Стенографический отчет о конференции был все еще засекречен, но судья Розенман взялся решить этот вопрос, если сможет.
Не сумев немедленно уличить представителя Моргентау в фальсификации фактов в вопросе о рабском труде, Джексон спросил его о цифрах. Лубин с готовностью ответил, не заглядывая ни в какие бумаги, что Россия хочет получить пять миллионов трудоспособных немцев, Франция - два миллиона, а Англия готова согласиться на «использование» меньшего их количества.
В изумлении от услышанного Джексон снова, и на этот раз с уже нескрываемым вызовом, выразил свое сильное сомнение в том, что бывший президент действительно мог одобрить что-либо подобное. Розенман пояснил, что Ф.Д.Р. «полагал, что немцы вполне заслуживают подобного наказания, - пометил судья в своем дневнике, - эмоционально был настроен очень жестко и даже более или менее в шутку предложил
пользовать специальную машину для их массового кастрирования».
Лишь монотонное дребезжание кондиционеров в номере отеля напоминало Джексону о том, что разговор происходит не в мрачные времена средневекового варварства, а в современном Вашингтоне, столице цивилизованного мира...
ЛУБИН ЗАЯВИЛ о своем «возмущении» тем, что Розенман и Джексон постоянно и многозначительно перебрасываются словами «рабский труд». Джексон при этом и бровью не повел. Вместо того чтобы опускаться до пустой перебранки, он собирался предпринять новую и по-настоящему серьезную контратаку. Мысль о том, что миллионы немцев будут отправлены в Россию, не будучи перед этим ни судимы законным судом, ни признанными виновными в чем-либо, а «лишь за то, что они являются представителями побежденной нации», просто шокировала его. Он говорил, что любое западное правительство, санкционировав такое решение, добьется в результате лишь того, что безвозвратно подорвет этим свой авторитет и уготовит себе тем самым свое же собственное ниспровержение.
«Давайте предположим, - проговорил Лубин с подчеркнутой медлительностью, - что русские пообещают обращаться с немцами так же% как мы обращаемся с нашими каторжниками в Джорджии».
«Не может быть никакого сравнения», - рассудительно ответил ему Гарриман, видевший условия в России собственными глазами. Джексон не сдавал своих позиций. «Я сказал им, - записано в его дневнике, - что не могу заниматься инсценированными судами, решения по которым, оказывается, уже приняты заранее. Такие суды - просто фарсы»136.
Он отправил Поли под грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» свой отзыв об этих проектных инструкциях, содержащий весьма резкую и уничтожающую критику. В отношении плана осуждения немцев на отбывание рабской трудовой повинности в России лишь за членство в определенных организациях - Гестапо, СС и службе безопасности СС, - а также приговорения к этому всех высших офицеров СА «и ведущих сотрудников, сторонников и принимавших участие в работе нацистской партии или администрации» Джексон написал следующий ответный комментарий: «Проводить суды по поводу заговорщического характера данных организаций или осуждать за членство в них - не что иное, как нелепый фарс». Говоря об этом как о представлявшейся ему очевидной и непреложной истине, он заявлял: наказанию должен предшествовать суд. Что же касается самого наказания, т. е. депортации миллионов немцев в Россию, то он прокомментировал его так: «Я полагаю, что план насильственной отправки значительных количеств трудоспособного населения на рабский труд в иностранном государстве, - что подразумевает под собой содержание их в концентрационных лагерях, - в значительной степени дискредитирует моральный облик Соединенных Штатов в этой войне».
Собственная позиция Джексона была проста: «Миру не нужно, чтобы одну толпу заключенных выпустили из концентрационных лагерей, а другую толпу тут же загнали в них взамен первой. Миру нужно, чтобы был положен конец самой идее существования концентрационных лагерей»137.
C.112:
ПОСКОЛЬКУ ПРЕЗИДЕНТ Трумэн все равно уже подписал приказ о назначении Джексона, предоставляющий ему все полномочия для выполнения поставленной задачи, Моргентау ничего не оставалось, кроме как уступить и отойти в сторону. Проделал он это, конечно, крайне неохотно. «Готов побиться об заклад, - насмешливо бросил он напоследок, - что до Дня труда* вы не успеете провести ни одного суда». «Скорее, до рождества 1945 года», - невозмутимо парировал Джексон, уже направляясь к выходу.
Выйдя наружу, судья с наслаждением окунулся в солнечную вашингтонскую весну. Его сопровождал Ральф Бард, офицер военно-морского флота США, лично присутствовавший на той конференции в Ялте. За время этой приватной прогулки он успел поведать Джексону о многих известных ему подробностях из ялтинских закулисных разговоров. Русские, например, весьма усердно муссировали тему депортации в Советский Союз миллионов простых немцев - самых обычных людей, не состоявших вообще ни в каких организациях. Отвратительнее всего было то, что многие представители советской стороны, находя это очень забавным, то и дело позволяли себе произносить вслух то ли шуточное, то ли серьезное предложение: немцев стерилизовать, а немок - оплодотворять русским семенем155.
C.126:
Беделл Смит заметил Джексону, что, пока американским войскам будет запрещено «вступать в тесные отношения с населением оккупированной Германии», русские в своих зонах оккупации тем временем будут заниматься активной пропагандой коммунизма среди рабочих и крестьян, склоняя их к принятию непосредственного участия в его скорейшем продвижении на запад, В нарушение существовавшей договоренности, добавил к этому Беделл Смит, русские отказываются принимать участие в учреждении союзнического Совета по контролю. Они уже раздели донага всю Восточную Европу, окружили ее, как скотобойню, заборами с колючей проволокой и прямо сейчас расстреливают в массовом порядке «все руководство, интеллигенцию, юристов, гражданских служащих, ученых - т. е. любого, кто потенциально может представлять для них оппозицию». Массовые расстрелы? Даже адвокатов? Джексон немедленно сделал пометки обо всем, что только что рассказал ему Беделл Смит171.
Спустя несколько дней, уже снова в Вашингтоне, он все с той же внешней невозмутимостью выслушает рассказ американского посла в Белграде Ричарда Пат-терсона о массовых казнях интеллигенции и бизнесменов, начавшихся в этой стране по приказу марионеточного правительства маршала Тито, дергаемого за веревочки их хозяевами-кукловодами из Москвы. В своем дневнике Джексон отметит: «Доверенные лица в югославском правительстве проинформировали его о том, что ими только что был расстрелян брат одной молодой женщины, работавшей переводчицей при американском посольстве. Не было никакого суда, не предъявлялось никакого обвинения, его казнили лишь потому, что он был из семьи банкиров»172.
Здесь речь идет о планах Сталина использовать после войны в качестве репараций рабский труд пяти миллионов немцев. Описывается ситуация весны 1945 г., когда судья Джексон, назначенный главным американским обвинителем в будущем суде над нацистскими преступниками, борется с планом министра финансов США Моргентау, который предполагал послевоенное экономическое разорение Германии и ликвидацию военных преступников без суда.
c.97-100:
СЛЕДУЮЩАЯ проблема заключалась в том, что приспешники Генри Моргентау все еще пытались протащить его совершенно непотребный план. Как явствует из неопубликованного дневника Джексона, любые сомнения, которые могли у него быть по этому поводу, быстро развеялись, как только он пару раз столкнулся с ними в Вашингтоне.
Первая из этих стычек произошла 12 мая на официальном завтраке в гостиничном номере люкс Эдвина Поли. Представитель Моргентау, д-р Айзадор Лубин представил на рассмотрение присутствующих проектную директиву, предстоявшее обсуждение которой, собственно, и являлось поводом для этой встречи. Вероятнее всего, она представляла собой одну из многочисленных производных от.директивы № 1067 Объединенного комитета начальников штабов. Судья Джексон, однако, прекрасно понимал, что между этой директивой и оригинальным Планом министра фи-[ансов не существует никакой принципиальной разницы. Как бы ни называли они эти свои бумаги, по своей сути это был «очень жесткий документ, целью которого было превращение Германии в сельскохозяйственную страну посредством демонтирования или уничтожения всего ее промышленного оборудования».
Когда Джексон, знакомясь с содержанием директивы, дошел в ее прочтении до того места, где заявлялось, что ныне покойный президент Рузвельт уже формально одобрил получение странами-победительницами репараций в виде «использования немецкой рабочей силы», он, не сумев сдержать своего возмущения, даже топнул ногой и потребовал, чтобы ему предоставили полный и точный отчет обо всем том, что именно одобрил Ф.Д.Р.* в Ялте. Посол Гарриман, побывавший с президентом на крымской конференции, не смог припомнить, чтобы Рузвельт говорил что-либо подобное. Стенографический отчет о конференции был все еще засекречен, но судья Розенман взялся решить этот вопрос, если сможет.
Не сумев немедленно уличить представителя Моргентау в фальсификации фактов в вопросе о рабском труде, Джексон спросил его о цифрах. Лубин с готовностью ответил, не заглядывая ни в какие бумаги, что Россия хочет получить пять миллионов трудоспособных немцев, Франция - два миллиона, а Англия готова согласиться на «использование» меньшего их количества.
В изумлении от услышанного Джексон снова, и на этот раз с уже нескрываемым вызовом, выразил свое сильное сомнение в том, что бывший президент действительно мог одобрить что-либо подобное. Розенман пояснил, что Ф.Д.Р. «полагал, что немцы вполне заслуживают подобного наказания, - пометил судья в своем дневнике, - эмоционально был настроен очень жестко и даже более или менее в шутку предложил
пользовать специальную машину для их массового кастрирования».
Лишь монотонное дребезжание кондиционеров в номере отеля напоминало Джексону о том, что разговор происходит не в мрачные времена средневекового варварства, а в современном Вашингтоне, столице цивилизованного мира...
ЛУБИН ЗАЯВИЛ о своем «возмущении» тем, что Розенман и Джексон постоянно и многозначительно перебрасываются словами «рабский труд». Джексон при этом и бровью не повел. Вместо того чтобы опускаться до пустой перебранки, он собирался предпринять новую и по-настоящему серьезную контратаку. Мысль о том, что миллионы немцев будут отправлены в Россию, не будучи перед этим ни судимы законным судом, ни признанными виновными в чем-либо, а «лишь за то, что они являются представителями побежденной нации», просто шокировала его. Он говорил, что любое западное правительство, санкционировав такое решение, добьется в результате лишь того, что безвозвратно подорвет этим свой авторитет и уготовит себе тем самым свое же собственное ниспровержение.
«Давайте предположим, - проговорил Лубин с подчеркнутой медлительностью, - что русские пообещают обращаться с немцами так же% как мы обращаемся с нашими каторжниками в Джорджии».
«Не может быть никакого сравнения», - рассудительно ответил ему Гарриман, видевший условия в России собственными глазами. Джексон не сдавал своих позиций. «Я сказал им, - записано в его дневнике, - что не могу заниматься инсценированными судами, решения по которым, оказывается, уже приняты заранее. Такие суды - просто фарсы»136.
Он отправил Поли под грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» свой отзыв об этих проектных инструкциях, содержащий весьма резкую и уничтожающую критику. В отношении плана осуждения немцев на отбывание рабской трудовой повинности в России лишь за членство в определенных организациях - Гестапо, СС и службе безопасности СС, - а также приговорения к этому всех высших офицеров СА «и ведущих сотрудников, сторонников и принимавших участие в работе нацистской партии или администрации» Джексон написал следующий ответный комментарий: «Проводить суды по поводу заговорщического характера данных организаций или осуждать за членство в них - не что иное, как нелепый фарс». Говоря об этом как о представлявшейся ему очевидной и непреложной истине, он заявлял: наказанию должен предшествовать суд. Что же касается самого наказания, т. е. депортации миллионов немцев в Россию, то он прокомментировал его так: «Я полагаю, что план насильственной отправки значительных количеств трудоспособного населения на рабский труд в иностранном государстве, - что подразумевает под собой содержание их в концентрационных лагерях, - в значительной степени дискредитирует моральный облик Соединенных Штатов в этой войне».
Собственная позиция Джексона была проста: «Миру не нужно, чтобы одну толпу заключенных выпустили из концентрационных лагерей, а другую толпу тут же загнали в них взамен первой. Миру нужно, чтобы был положен конец самой идее существования концентрационных лагерей»137.
C.112:
ПОСКОЛЬКУ ПРЕЗИДЕНТ Трумэн все равно уже подписал приказ о назначении Джексона, предоставляющий ему все полномочия для выполнения поставленной задачи, Моргентау ничего не оставалось, кроме как уступить и отойти в сторону. Проделал он это, конечно, крайне неохотно. «Готов побиться об заклад, - насмешливо бросил он напоследок, - что до Дня труда* вы не успеете провести ни одного суда». «Скорее, до рождества 1945 года», - невозмутимо парировал Джексон, уже направляясь к выходу.
Выйдя наружу, судья с наслаждением окунулся в солнечную вашингтонскую весну. Его сопровождал Ральф Бард, офицер военно-морского флота США, лично присутствовавший на той конференции в Ялте. За время этой приватной прогулки он успел поведать Джексону о многих известных ему подробностях из ялтинских закулисных разговоров. Русские, например, весьма усердно муссировали тему депортации в Советский Союз миллионов простых немцев - самых обычных людей, не состоявших вообще ни в каких организациях. Отвратительнее всего было то, что многие представители советской стороны, находя это очень забавным, то и дело позволяли себе произносить вслух то ли шуточное, то ли серьезное предложение: немцев стерилизовать, а немок - оплодотворять русским семенем155.
C.126:
Беделл Смит заметил Джексону, что, пока американским войскам будет запрещено «вступать в тесные отношения с населением оккупированной Германии», русские в своих зонах оккупации тем временем будут заниматься активной пропагандой коммунизма среди рабочих и крестьян, склоняя их к принятию непосредственного участия в его скорейшем продвижении на запад, В нарушение существовавшей договоренности, добавил к этому Беделл Смит, русские отказываются принимать участие в учреждении союзнического Совета по контролю. Они уже раздели донага всю Восточную Европу, окружили ее, как скотобойню, заборами с колючей проволокой и прямо сейчас расстреливают в массовом порядке «все руководство, интеллигенцию, юристов, гражданских служащих, ученых - т. е. любого, кто потенциально может представлять для них оппозицию». Массовые расстрелы? Даже адвокатов? Джексон немедленно сделал пометки обо всем, что только что рассказал ему Беделл Смит171.
Спустя несколько дней, уже снова в Вашингтоне, он все с той же внешней невозмутимостью выслушает рассказ американского посла в Белграде Ричарда Пат-терсона о массовых казнях интеллигенции и бизнесменов, начавшихся в этой стране по приказу марионеточного правительства маршала Тито, дергаемого за веревочки их хозяевами-кукловодами из Москвы. В своем дневнике Джексон отметит: «Доверенные лица в югославском правительстве проинформировали его о том, что ими только что был расстрелян брат одной молодой женщины, работавшей переводчицей при американском посольстве. Не было никакого суда, не предъявлялось никакого обвинения, его казнили лишь потому, что он был из семьи банкиров»172.