21 мая 1956 г. Time - "Pinhole Protest" (Протест с булавочное отверстие)
21 мая 1956 г.
Протест с булавочное отверстие
Польские яблоки недоступны польским детям... мальчики вынуждены врать, девочки вынуждены врать, здесь люди, которых оклеветали и оплевали, люди, которых грабят на улицах... бандиты для которых еще нужно найти юридическое определение, люди, ожидающие [официальные] бумаги, люди, ожидающие справедливости... мы требуем ключей которые подходят к двери, комнат с окнами, стен которые не гниют, презрения к бумагам и бережного отношения к священному человеческому времени, безопасного возвращения домой...
Когда польский коммунистический поэт (Адам Важик) может публиковать такие выразительные и тревожные слова в польском коммунистическом журнале, [это означает, что] что-то находится в движении в коммунистической Польше.
Польша, крупнейшая (с населением 26 миллионов) из 6 русских европейских сателлитов, находится в состоянии политического брожения. В прошедшие два месяца, девять министров кабинета и два верховных судьи были уволены со своей работы. На прошлой неделе вице-премьер Якуб Берман, долгое время считавшийся как человек Москвы №1 в Польше, ушел в отставку из-за своих "ошибок". Польша, стойко католическая, непоколебимо анти-русская, доказывает, что является трудным для управления аванпостом.
Незабытое преступление.
Ошибки, которые Москва сделала в Польше, восходят к 1938 году, когда диктатор Сталин ликвидировал почти все руководство старой польской коммунистической партии. Сталинско-гитлеровский пакт, по которому Германия и Россия поделили Польшу как трофей, зверское убийство 10 000 польских офицеров в катынском лесу около Смоленска в 1940 году, несостоятельность России в деле помощи подпольным польским армиям, и то, что Красная Армия умышленно оставалась в стороне во время Варшавского восстания против нацистов в 1944 году - это те русские преступления, о которых поляки так просто не забудут. Равным образом, очевидно, не забудут и польские коммунисты. Недавнее развенчание Сталина московскими "коллективными руководителями" дало им золотую возможность, присоединившись к анти-сталинскому хору, атаковать Россию. Ни в какой другой стране антисталинизм не был таким яростным и многоголосным.
Вместо осторожного развенчания "культа личности", польская коммунистическая пресса поносила Сталина почти всеми словами из ее значительного бранного словаря. Его обвинили в убийстве польских руководителей. Его достижения как военного стратега извлечены для пренебрежительного пересмотра, его пакт с Гитлером ожесточенно осуждается, брошено подозрение на него (или Россию) за непредоставление помощи Польской Армии Крайовой. В процессе объяснения, почему они не разоблачали сталинские пороки раньше, молодые польские коммунистические интеллектуалы, бичующие сами себя, описывали в деталях свои предыдущие усилия по искажению исторических фактов в соответствии с партийной линией.
Корреспондент Time Флора Льюис передала из Варшавы на прошлой неделе: "В центре этого нового движения находятся польские интеллектуалы, или коммунисты или сочувствующие, большинство из них довольно молоды. За ними стоят аморфные группы молодежи, университетских студентов и ветеранов подпольной войны против нацистов, чье затаенное чувство обиды нуждалось только в булавочном проколе через которое оно могло бы вырваться." На прошлой неделе булавочное отверстие угрожало превратиться в полноразмерное вентиляционное отверстие, когда письма, потекшие в газеты от отчаянных молодых поляков описывающих как теперь они "не имеют оснований во что-либо верить." Типичным было трогательное письмо от 18-летнего студента, Михаила Брука.
Выдержки:
"Когда мне было десять лет мне говорили что мой любимый брат Лех был убит в Вашавском восстании за ложное дело. Когда мне было десять, я перестал верить в священное до того времени слово «Отечество». Когда мне было пятнадцать, я перестал верить в Бога. Бог доказал, что он союзник убийц Леха. Долгими часами я стоял на коленях в темном, пустом костеле. Наконец пришел день, когда крест стал для меня только куском дерева."
"Друг который старше меня на пять лет помог мне. Он был коммунист. Это были мои лучшие годы. Я бросался с одного митинга на другой. Я верил."
"Теперь мне восемнадцать. Оказалось, что то, что моя семья говорила мне было правдой - о жестокости секретной полиции и о диктатуре Сталина. Оказалось, что история была действительно сфальсифицирована. А я? Я не знаю, как изменить свою душу в четвертый раз без опасения, что она не превратиться в лохмотья."
Выход из повиновения?
В партийных кругах идет ожесточенная и (в первый раз) анонимная критика каждого аспекта коммунистических достижений. Когда первый секретарь партии Эдвард Охаб предостерег против того чтобы позволить критике перерасти в "истерию", молодые коммунисты ответили в письме в газету, что разговор об истерии это ни что иное как попытка удушить критику.
Охаб не единственный высокопоставленный польский коммунист который боится, что ослабление контроля может привести к выходу из повиновения. Некоторые старые коммунисты все время нажимают на тормоза; другие не согласны, что прошлое было ошибочным, и хотя они готовы принять некоторые изменения, они все еще держатся старой линии.
Якуб Берман.
Бывший сталинский пособник в нечистых делах, был одним из ведущих коммунистов придерживающихся старой линии. Круглолицый, остроумный, Берман служил со времени ликвидации Москвой польского коммунистического аппарата до конца Второй Мировой войны, когда он переехал в Варшаву. Знающий много языков Берман гладко лгал западным журналистам на четырех языках, в то время как он тайно руководил в 1947 году устранением Станислава Миколайчика, лидера Крестьянской партии, и позднее роспуском 100 000 социалистов. На прошлой неделе не было ясно насколько далеко зайдет развенчание Бермана, но его официальное увольнение является победой для молодых членов партии.
Одобрение антисталинизма Москвой, со всей своей непредсказуемостью, убеждает оптимистичных молодых поляков ожидать много большего, возможно более быстрых и больших изменений. Полицейский аппарат уже менее заметен, пропускные пункты на въезде в Варшаву убраны, выдано несколько паспортов для путешествий за границу, и члены партии ведут себя более гуманно.
Отказ от мира грез все еще относительный. Корреспондент Льюис сообщает: "Несмотря на то, что польские коммунисты признают в разговорах, что массы людей против их режима, они не рассматривают это как основание для его свержения. Важно помнить, что до сих пор простые поляки не вовлечены в имеющие место изменения. Они почти не интересуются всем этим. Давным давно они впали в полную апатию и не следят за внутренними махинациями коммунистической политики и направили свои помыслы на проблемы доставания еды, жилья и обуви. Жизненные стандарты в Польше сейчас выше чем они были год или два назад, но они до сих пор безнадежно низки, и имеется очень мало перспектив для какого либо быстрого улучшения. До тех пор пока такое напряженное положение не будет облегчено, большинство поляков вряд ли будет рассматривать внезапное появление критической прессы, появление некоторого оживления в политическом театре, и начавшиеся дебаты в парламенте как нечто очень важное."Monday, May. 21, 1956
Pinhole Protest
There are Polish apples unobtainable by Polish children . . . there are boys forced to lie, there are girls forced to lie, there are people who are blackened and spat at, there are people who are robbed in the streets . . . by thugs for whom legal definitions are sought, there are people waiting for papers . . . there are people waiting for justice. . . . we appeal for locks that fit the door, for rooms with windows, for walls which do not rot, for contempt for papers, for a holy human time for a safe return home . . .
When a Polish Communist poet (Adam Wazyk) can publish such eloquent and disturbing words in a Polish Communist journal, something is astir in Communist Poland.
Poland, the largest (pop. 26 million) of Russia's six European satellites, is in political ferment. In the past two months, nine cabinet ministers and two top justice officials have been fired from their jobs. Last week Vice Premier Jakub Berman, long regarded as Moscow's No. 1 man in Poland, resigned because of his "mistakes." Poland, stoutly Catholic, staunchly anti-Russian, has proved a hard outpost to rule.
Unforgotten Crimes. The mistakes Moscow has made in Poland date back to 1938, when Dictator Stalin liquidated almost the entire leadership of the old Polish Communist Party. The Stalin-Hitler pact, by which Germany and Russia partitioned Poland for spoils, the massacre of 10,000 Polish officers in the Katyn Forest near Smolensk in 1940, the failure of Russia to aid the underground Polish armies, and the deliberate stand-off by the Red army during the Warsaw uprising against the Nazis in 1944, are Russian crimes which Poles do not easily forget. Nor, apparently, do Polish Communists. The recent downgrading of Stalin by Moscow's "collective leaders" has given them a golden opportunity, by joining the anti-Stalin chorus, to attack Russia. In no other satellite has anti-Stalinism been so violent or so vociferous.
Instead of cautiously downgrading the "cult of personality," the Polish Communist press has called Stalin almost every name in its considerable vocabulary of vituperation. It has accused him of murdering Polish leaders. His record as a war strategist has come in for contemptuous reappraisal, his pact with Hitler bitterly criticized, and suspicion cast on his (or Russia's) failure to help the Polish Home Army. In the course of explaining why they had not exposed the Stalin evil earlier, young Polish Communist intellectuals have self-accusingly described in detail their previous efforts to twist historical facts into the party line.
Reported TIME'S Correspondent Flora Lewis from Warsaw last week: "At the center of the new movement are Polish intellectuals, either Communists or sympathizers, most of them fairly young. Behind them are amorphous groups of youngsters, university students and veterans of the underground war against the Nazis, whose pent-up resentment needed only a pinhole through which to escape." Last week the pinhole threatened to become a full-sized blowhole as letters poured into newspapers from agonized young Poles describing how they now had "no foundations for believing anything." Typical was a moving letter from an 18-year-old student, Michael Bruk. Excerpts:
"When I was ten I was told that my beloved brother Lech was killed in the Warsaw uprising for a falsehood. When I was ten I ceased to believe in the hitherto sacred word Fatherland. When I was 15 I ceased to believe in God. God had proved to be an ally of the murderers of Lech. For long hours I knelt in a dark, empty church. The day finally came when the cross became to me only a piece of wood.
"A friend five years older than I gave me help. He was a Communist. These were my happiest years. I rushed from one meeting to another. I believed.
"Now I am 18. It has turned out that what my family said was true-about the cruelty of secret police investigations and about the dictatorship of Stalin. It has turned out that history was really forged. And I? I do no know how to change my soul for the fourth time without fear that it will become a rag."
Out of Hand? In party circles there was violent and (for the first time) anonymous criticism of every phase of the Communist effort. When First Party Secretary Edward Ochab warned against allowing criticism to develop into "hysteria," a young Communist replied in a letter to a newspaper that talk of hysteria was no more than an attempt to stifle criticism.
Ochab is not the only top Polish Communist to fear that relaxation of controls may be getting out of hand. Some older Communists are continually putting the brakes on; others do not agree that the past was wrong, and although they are willing to accept some changes, they are still clinging to the old line.
Jakub Berman. a onetime Stalin hatchetman, was one of the leading old-line Communists. Round-faced, quick-witted, Berman served on the Moscow end of the Polish Communist apparatus until the end of World War II, when he moved into Warsaw. Multilingual Berman lied smoothly to Western reporters in four languages, while he masterminded the ousting of Peasant Party Leader Stanislaw Mikolajczyk in 1947 and the later disbanding of some 100,000 Socialists. It was not clear last week how far Berman has been downgraded, but the effect of his official firing is a victory for the younger party members.
Moscow's encouragement of anti-Stalinism, for all its unpredictability, is leading optimistic young Poles to expect many more, possibly faster and bigger, changes. The police apparatus is already less noticeable, check points on routes into Warsaw have been removed, a few passports for travel abroad are being issued, and party members are acting more humanly.
The descent from cloudland is still relative. Reported Correspondent Lewis: "Even though Polish Communists will admit in conversation that the mass of people is against the regime, they do not consider this a reason for deposing it. It is important to remember that so far ordinary Poles are not involved in the changes that are taking place. They are scarcely interested. They long ago slumped into complete apathy about the inner machinations of Communist politics and devoted their thought to the problems of getting food, housing and shoes. Living standards in Poland are better now than they were a year or two ago, but they are still pathetically low, and there are little prospects for any quick improvement. Until this breaking strain is eased, the majority of Poles are not likely to consider the sudden appearance of a critical press, the emergence of some liveliness in the theater, and the beginnings of debate in Parliament as being very important."
Протест с булавочное отверстие
Польские яблоки недоступны польским детям... мальчики вынуждены врать, девочки вынуждены врать, здесь люди, которых оклеветали и оплевали, люди, которых грабят на улицах... бандиты для которых еще нужно найти юридическое определение, люди, ожидающие [официальные] бумаги, люди, ожидающие справедливости... мы требуем ключей которые подходят к двери, комнат с окнами, стен которые не гниют, презрения к бумагам и бережного отношения к священному человеческому времени, безопасного возвращения домой...
Когда польский коммунистический поэт (Адам Важик) может публиковать такие выразительные и тревожные слова в польском коммунистическом журнале, [это означает, что] что-то находится в движении в коммунистической Польше.
Польша, крупнейшая (с населением 26 миллионов) из 6 русских европейских сателлитов, находится в состоянии политического брожения. В прошедшие два месяца, девять министров кабинета и два верховных судьи были уволены со своей работы. На прошлой неделе вице-премьер Якуб Берман, долгое время считавшийся как человек Москвы №1 в Польше, ушел в отставку из-за своих "ошибок". Польша, стойко католическая, непоколебимо анти-русская, доказывает, что является трудным для управления аванпостом.
Незабытое преступление.
Ошибки, которые Москва сделала в Польше, восходят к 1938 году, когда диктатор Сталин ликвидировал почти все руководство старой польской коммунистической партии. Сталинско-гитлеровский пакт, по которому Германия и Россия поделили Польшу как трофей, зверское убийство 10 000 польских офицеров в катынском лесу около Смоленска в 1940 году, несостоятельность России в деле помощи подпольным польским армиям, и то, что Красная Армия умышленно оставалась в стороне во время Варшавского восстания против нацистов в 1944 году - это те русские преступления, о которых поляки так просто не забудут. Равным образом, очевидно, не забудут и польские коммунисты. Недавнее развенчание Сталина московскими "коллективными руководителями" дало им золотую возможность, присоединившись к анти-сталинскому хору, атаковать Россию. Ни в какой другой стране антисталинизм не был таким яростным и многоголосным.
Вместо осторожного развенчания "культа личности", польская коммунистическая пресса поносила Сталина почти всеми словами из ее значительного бранного словаря. Его обвинили в убийстве польских руководителей. Его достижения как военного стратега извлечены для пренебрежительного пересмотра, его пакт с Гитлером ожесточенно осуждается, брошено подозрение на него (или Россию) за непредоставление помощи Польской Армии Крайовой. В процессе объяснения, почему они не разоблачали сталинские пороки раньше, молодые польские коммунистические интеллектуалы, бичующие сами себя, описывали в деталях свои предыдущие усилия по искажению исторических фактов в соответствии с партийной линией.
Корреспондент Time Флора Льюис передала из Варшавы на прошлой неделе: "В центре этого нового движения находятся польские интеллектуалы, или коммунисты или сочувствующие, большинство из них довольно молоды. За ними стоят аморфные группы молодежи, университетских студентов и ветеранов подпольной войны против нацистов, чье затаенное чувство обиды нуждалось только в булавочном проколе через которое оно могло бы вырваться." На прошлой неделе булавочное отверстие угрожало превратиться в полноразмерное вентиляционное отверстие, когда письма, потекшие в газеты от отчаянных молодых поляков описывающих как теперь они "не имеют оснований во что-либо верить." Типичным было трогательное письмо от 18-летнего студента, Михаила Брука.
Выдержки:
"Когда мне было десять лет мне говорили что мой любимый брат Лех был убит в Вашавском восстании за ложное дело. Когда мне было десять, я перестал верить в священное до того времени слово «Отечество». Когда мне было пятнадцать, я перестал верить в Бога. Бог доказал, что он союзник убийц Леха. Долгими часами я стоял на коленях в темном, пустом костеле. Наконец пришел день, когда крест стал для меня только куском дерева."
"Друг который старше меня на пять лет помог мне. Он был коммунист. Это были мои лучшие годы. Я бросался с одного митинга на другой. Я верил."
"Теперь мне восемнадцать. Оказалось, что то, что моя семья говорила мне было правдой - о жестокости секретной полиции и о диктатуре Сталина. Оказалось, что история была действительно сфальсифицирована. А я? Я не знаю, как изменить свою душу в четвертый раз без опасения, что она не превратиться в лохмотья."
Выход из повиновения?
В партийных кругах идет ожесточенная и (в первый раз) анонимная критика каждого аспекта коммунистических достижений. Когда первый секретарь партии Эдвард Охаб предостерег против того чтобы позволить критике перерасти в "истерию", молодые коммунисты ответили в письме в газету, что разговор об истерии это ни что иное как попытка удушить критику.
Охаб не единственный высокопоставленный польский коммунист который боится, что ослабление контроля может привести к выходу из повиновения. Некоторые старые коммунисты все время нажимают на тормоза; другие не согласны, что прошлое было ошибочным, и хотя они готовы принять некоторые изменения, они все еще держатся старой линии.
Якуб Берман.
Бывший сталинский пособник в нечистых делах, был одним из ведущих коммунистов придерживающихся старой линии. Круглолицый, остроумный, Берман служил со времени ликвидации Москвой польского коммунистического аппарата до конца Второй Мировой войны, когда он переехал в Варшаву. Знающий много языков Берман гладко лгал западным журналистам на четырех языках, в то время как он тайно руководил в 1947 году устранением Станислава Миколайчика, лидера Крестьянской партии, и позднее роспуском 100 000 социалистов. На прошлой неделе не было ясно насколько далеко зайдет развенчание Бермана, но его официальное увольнение является победой для молодых членов партии.
Одобрение антисталинизма Москвой, со всей своей непредсказуемостью, убеждает оптимистичных молодых поляков ожидать много большего, возможно более быстрых и больших изменений. Полицейский аппарат уже менее заметен, пропускные пункты на въезде в Варшаву убраны, выдано несколько паспортов для путешествий за границу, и члены партии ведут себя более гуманно.
Отказ от мира грез все еще относительный. Корреспондент Льюис сообщает: "Несмотря на то, что польские коммунисты признают в разговорах, что массы людей против их режима, они не рассматривают это как основание для его свержения. Важно помнить, что до сих пор простые поляки не вовлечены в имеющие место изменения. Они почти не интересуются всем этим. Давным давно они впали в полную апатию и не следят за внутренними махинациями коммунистической политики и направили свои помыслы на проблемы доставания еды, жилья и обуви. Жизненные стандарты в Польше сейчас выше чем они были год или два назад, но они до сих пор безнадежно низки, и имеется очень мало перспектив для какого либо быстрого улучшения. До тех пор пока такое напряженное положение не будет облегчено, большинство поляков вряд ли будет рассматривать внезапное появление критической прессы, появление некоторого оживления в политическом театре, и начавшиеся дебаты в парламенте как нечто очень важное."Monday, May. 21, 1956
Pinhole Protest
There are Polish apples unobtainable by Polish children . . . there are boys forced to lie, there are girls forced to lie, there are people who are blackened and spat at, there are people who are robbed in the streets . . . by thugs for whom legal definitions are sought, there are people waiting for papers . . . there are people waiting for justice. . . . we appeal for locks that fit the door, for rooms with windows, for walls which do not rot, for contempt for papers, for a holy human time for a safe return home . . .
When a Polish Communist poet (Adam Wazyk) can publish such eloquent and disturbing words in a Polish Communist journal, something is astir in Communist Poland.
Poland, the largest (pop. 26 million) of Russia's six European satellites, is in political ferment. In the past two months, nine cabinet ministers and two top justice officials have been fired from their jobs. Last week Vice Premier Jakub Berman, long regarded as Moscow's No. 1 man in Poland, resigned because of his "mistakes." Poland, stoutly Catholic, staunchly anti-Russian, has proved a hard outpost to rule.
Unforgotten Crimes. The mistakes Moscow has made in Poland date back to 1938, when Dictator Stalin liquidated almost the entire leadership of the old Polish Communist Party. The Stalin-Hitler pact, by which Germany and Russia partitioned Poland for spoils, the massacre of 10,000 Polish officers in the Katyn Forest near Smolensk in 1940, the failure of Russia to aid the underground Polish armies, and the deliberate stand-off by the Red army during the Warsaw uprising against the Nazis in 1944, are Russian crimes which Poles do not easily forget. Nor, apparently, do Polish Communists. The recent downgrading of Stalin by Moscow's "collective leaders" has given them a golden opportunity, by joining the anti-Stalin chorus, to attack Russia. In no other satellite has anti-Stalinism been so violent or so vociferous.
Instead of cautiously downgrading the "cult of personality," the Polish Communist press has called Stalin almost every name in its considerable vocabulary of vituperation. It has accused him of murdering Polish leaders. His record as a war strategist has come in for contemptuous reappraisal, his pact with Hitler bitterly criticized, and suspicion cast on his (or Russia's) failure to help the Polish Home Army. In the course of explaining why they had not exposed the Stalin evil earlier, young Polish Communist intellectuals have self-accusingly described in detail their previous efforts to twist historical facts into the party line.
Reported TIME'S Correspondent Flora Lewis from Warsaw last week: "At the center of the new movement are Polish intellectuals, either Communists or sympathizers, most of them fairly young. Behind them are amorphous groups of youngsters, university students and veterans of the underground war against the Nazis, whose pent-up resentment needed only a pinhole through which to escape." Last week the pinhole threatened to become a full-sized blowhole as letters poured into newspapers from agonized young Poles describing how they now had "no foundations for believing anything." Typical was a moving letter from an 18-year-old student, Michael Bruk. Excerpts:
"When I was ten I was told that my beloved brother Lech was killed in the Warsaw uprising for a falsehood. When I was ten I ceased to believe in the hitherto sacred word Fatherland. When I was 15 I ceased to believe in God. God had proved to be an ally of the murderers of Lech. For long hours I knelt in a dark, empty church. The day finally came when the cross became to me only a piece of wood.
"A friend five years older than I gave me help. He was a Communist. These were my happiest years. I rushed from one meeting to another. I believed.
"Now I am 18. It has turned out that what my family said was true-about the cruelty of secret police investigations and about the dictatorship of Stalin. It has turned out that history was really forged. And I? I do no know how to change my soul for the fourth time without fear that it will become a rag."
Out of Hand? In party circles there was violent and (for the first time) anonymous criticism of every phase of the Communist effort. When First Party Secretary Edward Ochab warned against allowing criticism to develop into "hysteria," a young Communist replied in a letter to a newspaper that talk of hysteria was no more than an attempt to stifle criticism.
Ochab is not the only top Polish Communist to fear that relaxation of controls may be getting out of hand. Some older Communists are continually putting the brakes on; others do not agree that the past was wrong, and although they are willing to accept some changes, they are still clinging to the old line.
Jakub Berman. a onetime Stalin hatchetman, was one of the leading old-line Communists. Round-faced, quick-witted, Berman served on the Moscow end of the Polish Communist apparatus until the end of World War II, when he moved into Warsaw. Multilingual Berman lied smoothly to Western reporters in four languages, while he masterminded the ousting of Peasant Party Leader Stanislaw Mikolajczyk in 1947 and the later disbanding of some 100,000 Socialists. It was not clear last week how far Berman has been downgraded, but the effect of his official firing is a victory for the younger party members.
Moscow's encouragement of anti-Stalinism, for all its unpredictability, is leading optimistic young Poles to expect many more, possibly faster and bigger, changes. The police apparatus is already less noticeable, check points on routes into Warsaw have been removed, a few passports for travel abroad are being issued, and party members are acting more humanly.
The descent from cloudland is still relative. Reported Correspondent Lewis: "Even though Polish Communists will admit in conversation that the mass of people is against the regime, they do not consider this a reason for deposing it. It is important to remember that so far ordinary Poles are not involved in the changes that are taking place. They are scarcely interested. They long ago slumped into complete apathy about the inner machinations of Communist politics and devoted their thought to the problems of getting food, housing and shoes. Living standards in Poland are better now than they were a year or two ago, but they are still pathetically low, and there are little prospects for any quick improvement. Until this breaking strain is eased, the majority of Poles are not likely to consider the sudden appearance of a critical press, the emergence of some liveliness in the theater, and the beginnings of debate in Parliament as being very important."