(no subject)
22.03.1971 г. В.Белявский - В.Петрову.
Дорогой Валерий!
Такого номера олт Вашего шефа я как раз и ожидал. Бориса я о подобной возможности предупредил, хотя, как мне показалось, он не очень-то мне поверил. Только действительность оказалась гораздо более наглой и хамской. Ведь Ваш шеф - васькист до мозга костей, по самому своему нутру. Что теперь будет? - А ничего. Ваш шеф на чешке с треском провалится, когда дело дойдёт до серьёзных занятий языком. На следующий учебный год это случится обязательно.
Валерий, зайдите вместе с Борисом к Д.Г.Редеру. Он очень хотел бы обоих вас видеть. Шефа Клара Михайловна поклялась не пускать на порог как нечистоплотного морально прохвоста и безграмотного шарлатана. Сам Редер помалкивает, но перечить не смеет.
Вот что я надумал. Напишите-ка оба рецензию на учебник Д.Г.Редера. Я хотел писать сам, но думаю вам это будет удобнее, поскольку в книге фигурирует моя фамилия. Материалы для рецензии я вам пришлю и отредактирую ваш текст, а Д.Г. подскажет, в какой журнал надо будет обратиться. Возможно, в «Народы Азии и Африки». Если согласны, то сообщите. Я немедленно пришлю свои записки.
Будьте здоровы. Пишите.
В.Белявский
24.03.1971 г. А.Кифишин - В.Петрову.
Валерий Александрович!
Да, сцена получилась действительно отвратительная, и мне крайне неприятно об этом вспоминать, как и обо всём, что накопилось за прошлый и этот год. Мина Белявского оставила глубокий след.
Теперь по существу. Я принимаю Ваши извинения, не знаю насколько они искренние, но считаю, что время покажет.
С Вами буду откровенен и взгляды, которые я излагаю, касаются только Вас. С Борисом у меня будет свой счёт, ибо там дело коснулось порядочности, и с ним у меня сложатся другие взаимоотношения. Кроме того, я уже убеждён, что из Вас получится учёный, а из него - нет.
В нашем деле, кроме интуиции первооткрывателя, нужна волячая работоспособность, чего мы не можем сказать о Борисе. А ишачить всю жизнь за него, как это было в годы его учёбы, я не собираюсь. Ведь вся разработка и Джемдет-Насра и Шуруппака - это моя разработка, подписанная его именем. И после этого говорить о порядочности я считаю сверхоригинальным. И так может поступить только Борис. На Украину я никакой литературы не направлял. «Элам» у меня там тот, который мне туда прислал Борис. Его свадебную литературу я ему отдам к маю месяцу, как только завершу свою книгу, которую пишу. А он всё равно не воспользуется этими книгами, пока он занят изучением и экзаменами своей жены. Если же ему крайне не терпится получить свою свадебную литературу, пусть привезёт мои (Барроу с картотекой и силлабарий Labat), заберёт всю свою литературу и катится ко всем чертям. Так ему можете и передать. И пусть тогда треплется о порядочности.
Теперь о диктатуре в науке. Бесхребетной демократии, за которую столько ратовали и будут ратовать, не существовало и не будет существовать. Я против авторитетов, но я за научный опыт. Человек, получивший научный опыт, становится невольно диктатором в хорошем смысле слова. Ибо в научных изысканиях должна быть плановость, без этого нельзя объять необъятное. Моя диктатура всегда сводилась и будет сводиться к тому, что я знаю (порой чисто интуитивно) горячие места в науке и туда бросаю главные силы. Но я никогда не влияю прямо по-диктаторски на научные выводы, как делали Струве, Дьяконов, Белявский и др., поскольку новые научные выводы противоречат старым. Я только диктую (и твёрдо на этом настаиваю) так, чтобы у каждого моего ученика было своё собственное лицо, основанное на его собственной интуиции, перепроверенной волячей работоспособностью над первоисточниками. Поэтому я категорически запрещаю пользоваться готовыми выводами зарубежных исследователей. Ибо, если я не запрещу, тогда будет не собственная интуиция моего ученика, а косвенный перелив в него достижений других, тогда получится не учёный, а типа Грибова, Ваймана, Соловьёвой и др. Мне нужно, чтобы из каждого моего ученика получился Дьяконов, а не его подпевала. И в этом смысле я буду железным диктатором, если мне придётся не раз распускать свою школу и создавать новую. Мне не нужны ученики типа Бориса, которые ждут от своей деятельности тёплых мест у Авдиева, даже не имея на это права и знаний. Мне нужны люди, которые бы понимали, зачем они пришли в науку, для которых моё открытие не было бы ни бэ ни ме, и которые во мне видели бы не только человека, имеющего конспекты Струве, а поняли бы насколько их учитель перерос своих учителей и вместе с ним насколько ученики получают новые знания, которые они нигде не получат. А такие ученики рождаются учёными, а не делаются, и их надо искать. От Фалькенштейна не уходили ученики, даже став докторами и при жизни своего учителя ни один из них не печатался и не орал о диктатуре своего учителя, хотя там в самом деле была сверхдиктатура. И ни Берлев, ни Богословский не кричат о диктатуре Перепёлкина. Потому что там учёные, которые понимают, что они делают эпоху, и что кроме них этого никто не сделает. Кроме того, там нет русской расхлёбанности, есть немецкая точность и выучка к порядку. Повторяю, я категорически запрещаю моим ещё не оперившимся птенцам читать отраву зарубежных исследователей, пока у них не выработается собственное противоядие, исходящее из собственной теории.
У меня совершенно другой путь, чем у еврейских полиглотов, типа Дьяконова, ходящих энциклопедистов, знания которых нужны для восторга млеющих девиц, но которые ничего не вносят в науку (нация и без них уже имеет это достижение). И вообще для евреев характерен принцип древних греков, всё получить от всех и не создать ничего нового, но подать свои познания с блеском. Как Борис недавно мне заявил, что он давно меня предупреждал, что в Шуруппаке было два разных Лугалькикуба?! Вот где надо учиться как преподать знаниями свои незнания! У древних греков и Бориса. Повторяю, у меня другой путь и этому пути я по-диктаторски направляю своих учеников, дабы они не шли по пути Дьяконова и не стали Грибовым, Соловьёвой и Вайманом. Это путь первоисточников, более сложный, чем он кажется.
Картотеки, генокарты, топографо-карты и т. п., на основании которых создаётся собственная идея, концепция.
И только после создания минимум генокарт и вторичной генокартотеки можно читать без боязни мировую литературу.
Я не боюсь временно быть отсталым, благодаря этому я скажу новое слово в науке, чего никогда не сделают самые передовые полиглоты. И этого я требовал и буду требовать от моих учеников, если они хотят называться (и быть на самом деле) моими учениками.
Если в последнее время лично в некоторых случаях избирал отдельный путь карьеристского типа, то только потому, что это необходимо, чтобы не погибла главная идея школы. Руководителю иногда разрешается быть не богом, а человеком, чтобы избежать больших жертв в школе. Но это не означает, что этому нужно подражать всем остальным. Надо знать, что есть разница между членами школы и руководителем (член поступает согласно нормам, руководитель согласно интересам школы). Кажется, азбучная истина и не Вам мне её разъяснять.
Если бы я не опубликовал письмо Белявского, который писал его для выработки тезисов публикации, а не частным порядком (потом он отступил, когда меня уже использовал), - то победило бы новое учение Дьяконова, его бы навязали нам. А так одним ударом с ним было покончено, хотя за границей Лэмберт прочитал его доклад на Ассириологической встрече. Я же не называю доносом то, что он переснял 30 фотокопий моего частного письма и отправил его в ЦК.
Во всяком случае, ученики Дьяконова не говорят то, что говорят те, кто хочет называться моим учеником. И они столько гадостей в адрес их учителя не выслушивают. Они действуют, а не болтают. Они знают, кто враг и как с ним бороться. И у них следовало бы поучиться, как вести себя.
Насчёт моего перевода текстов Мари по словарю Липина: словарь не Липина, а Делича, сокращённый для текстов Хаммурапи и Ново-ассирийского периода, верен для Мари так же как для законов Хаммурапи и считать в корне неправильным подход -, думаю, что это мальчишенство, как и то, что Вы в Мари разбираетесь больше чем я. Сами Вы текст Мари не переведёте без меня, я без Вас переведу. Вот Вам и весь ответ на Ваш опыт. И меньше занимайтесь русским местничеством (была такая иерархия за столом при Иоанне 3-ем), и больше занимайтесь делом, Вы же не еврей и Вам этот блеск для отвода глаз вовсе не нужен, тем более передо мной. Я не говорю о том, что руководителю вовсе не нужно детально вникать в частности, его дело направлять общие темы и определять правильность методики, чтобы не получился новый Кленгель.
У меня имеется идея, если Вы будете моим учеником, перебросить Вас на эпоху Урукагины, составлять по Никольскому и К. генокарты.
Всё. Будьте здоровы.
А.Кифишин.
25.03.1971 г. В.Петров - В.Белявскому.
Дорогой Виталий Александрович!
1). Сегодня мне звонил Борис и я попросил его связаться с Редером, чтобы договориться на воскресенье о встрече. Так что думаю будем у него 28.03.
2). Написать рецензию мы с Борисом не откажемся и всё, что от нас будет зависеть - сделаем. Попутно один вопрос: ведь на нашу рецензию, наверное, нужен отзыв «степенного» человека. Кто напишет? Наши фамилии под рецензией на книгу с именами неугодных Ленинграду специалистов будут способствовать ухудшению здоровья питерских злодеев, поэтому мы с удовольствием берёмся за это благородное дело. Кроме того, приятно доказать шефу, что мы и без него обходимся. Важно, чтобы Редер не проговорился ему как-нибудь при случайной встрече. А то ведь он полезет по всем редакциям. Ждём Ваших соображений.
3). С немецким языком обстоит так: я перевожу предметный указатель к идеограммам Ярица. Мои соображения: я переведу указатель, большинство слов выучу, а потом возьмусь за идеограммы. Тогда не надо будет рыскать по всему словарю, у меня будет свой словарь к данному тексту. А Ярицем я занимаюсь потому, что хочу иметь под рукой весь справочный материал для работы.
Тексты архива Мари я не перевожу пока потому, что в скором времени жду из ГДР словарь Делича. Получу, тогда займусь текстами. Кроме того, сейчас занимаюсь грамматикой немецкого языка и заучиваю отдельные фразы. Спасибо за перевод слов.
В журнале ВИ №3 за 1971 год резкая рецензия против Гумилёва. Я его видел, когда Вы ставили на обсуждение в МГУ свою диссертацию. Он что - действительно слаб в древнерусской истории или это какие-нибудь козни?
Всего хорошего.
Валерий.
27.03.1971 г. В.Белявский - В.Петрову
Дорогой Валерий!
Пишите рецензию в хвалебных тонах. Учтите, что основные достоинства учебника:
1). Небольшой объём,
2). Прекрасный язык,
3). Умелый отбор фактического материала: учебник не перегружен фактами и в то же время в нём изложено всё самое важное и существенное.
Я тем временем подготовлю критические заметки, в основном, по Е.А.Черкасовой. У Редера есть незначительные ошибки фактологического порядка.
Потом вы всё это скомпонуете вместе и пришлёте мне. Я отредактирую верну. Насчёт отзыва не беспокойтесь: об этом позаботится сам Редер (не говорите ему об этом прямо - это будет бестактно) - он Вам подскажет, куда послать.
Рецензию на Гумилёва я читал. Это - не козни врагов, а вопль бандюги, которому прищемили хвост. Если кто и не знает истории, то это - Рыбаков, о чём блестяще свидетельствует его рецензия. Но там есть ещё и саморазоблачение бандита: он хвастается тем, что затыкает ролт оппонентам (Зимину) и замалчивает их (Гумилёва), а взбешен тем, что книга вышла тиражом в 9500 экз. и потому воленс-ноленс придётся вести явно безнадёжный спор. Гумилёв готовит зубодробительный ответ. Начнётся борьба за публикацию ответа. Рыбаков, конечно, примет все меры, чтобы помешать выходу ответа.
Учили ли Вы в университете латынь? Греческий, конечно, не учили. Где там - искали дом Утнапиштима и волны шумерских переселений, а потом гонялись за барсами по всей Передней Азии. Вот они теперь и мстят за пренебрежение.
Итак, рисуйте рецензию. Но постарайтесь написать толково и хорошим языком. Это ведь будет ваш первый настоящий пробный шар. Я тоже начинал с рецензии на «Всемирную историю», т. 2, в 1957-1958 гг.
Будьте здоровы. С приветом В.Белявский
29.03.1971 г. В.Петров - А.Кифишину.
Анатолий Георгиевич!
Я внимательно прочитал Ваше письмо и излагаю свои взгляды.
Во-первых, о Борисе. Передавать я ему ничего не буду и вообще не сообщил ему ни о моём письме, ни о Вашем ответе.
Вчера я у него был. Он в минорном настроении, ни над чем не работает, переводя лишь по одной табличке в неделю. Я согласен, что у него нет того трудолюбия, которое так необходимо в науке. Он не может, в силу своего характера, часами работать над тем, что, возможно попадёт в мусорную корзину. Если он не уверен, что результаты будут опубликованы, он вообще не может работать. Отсюда все его беды. Я ему сказал, чтобы он Вам написал. Больше всего его, конечно, интересуют книги, которые Вы взяли. Если Вы ему ответите в более-менее вежливой форме, что вернёте их к определённому сроку, он успокоится. Больше ему ничего не надо. К Вам на занятия, как Вы понимаете, он не рвётся. Дальше я попытаюсь сам получить от него какую-нибудь пользу для науки. Если он хоть что-нибудь будет делать, о его результатах Вы узнаете от меня.
Ещё раз о диктатуре. Вы меня не убедили. Ваш лозунг «Против авторитетов, но за научный опыт» нелогичен. Авторитеты в науке получаются через научный опыт. Других путей нет. Вы пишете, что «человек, получивший научный опыт, становится невольно диктатором в хорошем смысле слова». Простите, откуда же в науке берутся диктаторы в плохом смысле слова? Ведь и они приходят к диктатуре через научный опыт. Вы знаете интуитивно горячие места в науке, но в том же письме признаёте себя временно отсталым. Интуиция, основанная на отсталости?
Вы не влияете по диктаторски на научные выводы? Вы же при переводе источников настаиваете на том синониме, который подходит под Вашу теорию, вместо того, чтобы дать фундаментальный перевод с учётом филологических достижений семитологии. Ваша беда в том, что Вы не требуете от учеников самостоятельных филологических знаний.
Я согласен с Вами, что не надо читать зарубежных авторов до появления собственной концепции. Но тогда не надо ничего публиковать, пока эта концепция не сложилась. Кроме того, надо обязательно знать филологическую литературу, грамматики, силлабарии, словари. Только на основании тщательного перевода можно создавать свои собственные теории, иначе получится так, как было с критикой перевода Дандамаева. Помните - в «Палестинском сборнике»? Уже после того, как мы сделали выводы из нашего перевода, Белявский сообщил, что правы не мы, а Дандамаев. Кто может гарантировать, что это не повторится в других переводах?
Ведь таких тонкостей в ассириологии много…
Вы хотите, чтобы из каждого Вашего ученика получился Дьяконов, но сами признаёте, что такие учёные «ничего не вносят в науку». Зачем Вам такие ученики?
Вы пишете об учениках Фалькенштейна, которые стали докторами, хотя «при жизни своего учителя ни один из них не печатался». Что за юмор? Как же они докторами-то стали?
Вы ссылаетесь на диктатуру Перепёлкина, но ведь там официозная наука и если Берлев и Богословский будут «орать о диктатуре», они просто потеряют тёпленькие места, где хорошо платят, а уйти то им некуда. Хотя Советский Союз и велик, а египтологов в нём мало, в Москве же тем более податься некуда. Вот и не орут…
Я не оспариваю Ваше право указывать горячие места в науке, но для этого не нужна диктатура. Здесь нужен обыкновенный человеческий совет и только. Применение Вашей интуиции здесь вполне уместно. А вот в процессе исследования горячих мест нужен квалифицированный совет, а не диктатура.
То, что Вы добились успехов в узкой области, являясь «временно отсталым» в знании научной литературы, не даёт Вам права на диктатуру. Ваш научный опыт годится лишь для Шумера, но никак не подходит для Мари, Вавилона и для всего, что связано с аккадским языком. Здесь Вы учителей не переросли.
Вы пишете, что если бы Вы не опубликовали письмо Белявского, нам навязали бы новое учение Дьяконова. Как можно навязать что-то людям, которые никому не подчиняются и на которых никак нельзя воздействовать. Квартира есть, прописка есть, постоянная работа с хорошим окладом тоже есть. Не представляю!
Подлость Дьяконова не пример для подражания. Школа в Москве, как я понимаю, для того и создаётся, чтобы отличаться от того клубка подлости, который свился в Ленинграде. Да, ученики Дьяконова не говорят грубо со своим учителем и опять же по причине сильной от него зависимости. Не побегут же они из Ленинграда в Москву?
Наша же школа создаётся на совершенно иных принципах. Здесь объединяются люди, которые чихали на авторитеты и признают только факты. Поэтому деспотизм здесь не пройдёт.
В Ленинграде, как Вы пишете, знают, кто враг и как с ним бороться. Я полагаю, что надо меньше думать о врагах, а больше времени тратить на научные исследования. Пусть враги делают что хотят, тратить же время на мелкие интриги, это - преступление перед наукой.
Что касается дела, то я им занимаюсь давно. Если бы я им не занимался, не было бы у меня такого огромного материала по Синаххерибу и по Гудее.
Заканчиваете Вы письмо правильной мыслью, что Ваше дело направлять общие темы и определять правильность методики. С этим я согласен.
Общая тема на данном этапе - полифония, методику мы с Вами уже согласовали, результаты моей работы я Вам высылаю.
Что касается Вашего предложения по эпохе Урукагины, то прошу сообщить исходные данные источников с шифром Ленинской библиотеки. Я их сам посмотрю, а потом напишу свои соображения.
Будьте здоровы В.Петров.
5.04.1971 г. А.Кифишин - В.Петрову.
Итак, Валерий Александрович.
Придётся ещё раз мне остановиться на диктатуре в науке в хорошем смысле слова. Опять буду излагать своё понимание, которое Вы опять будете по-своему интерпретировать, но я не теряю надежды, что Вы как учёный рано или поздно всё же поймёте то, что я понимаю. Вот Вам образец Вашего понимания, если бы я интерпретировал Ваше письмо ко мне Вашими «логическими» приёмами:
«Я постараюсь использовать Бориса», т. е. превратить его в своего слугу, если логически развивать Ваш смысл. Я то понимаю, что Вы хотели сказать: выжать из Бориса максимум для науки, а не превратить его в своего слугу. Таких примеров можно обнаружить множество, если их читать под углом зрения недоброжелателя. Не буду на этот счёт иронизировать, дело серьёзное надо излагать серьёзно без театральности.
Фалькенштейн был великим учёным, эпохой, разделившей старое и новое время. У него было множество учеников, почти весь цвет нынешней шумерологии. Он действительно разрабатывал новое в науке и во всех сферах. Каждый из его учеников носил печать этой новой разработки и в силу своей корректности боялся опубликовать своё любое слово в науке, ибо в нём была мысль Фалькенштейна, невольная мысль. Он согласовывал с Фалькенштейном лишь текст диссертации, получал степень за это (поскольку это было нужно) и больше не печатался. Писал лишь рецензии, независимо от своего ранга. Тем более, он находился в другой стране (Матоуш, например, в Чехословакии) и он юридически и практически не зависел от своего учителя. Такую роскошь себе позволил лишь Менделеев, но на западе до сих пор не могут простить ему нарушения этики, поскольку фактически Менделеев себе приписал все выводы, приобретённые в немецкой лаборатории его учителя и при жизни учителя. Есть неписанный закон такой этики, которая создаёт неписанную диктатуру: при жизни учителя нельзя публиковать то, что практически принадлежит учителю.
Из этого правила американцы вышли (и то не до конца) тем, что они платили своему учителю, точнее покупали его идеи, тогда они имели моральное право пускать идеи в оборот, как издательство книгу автора, не спрашивая у него согласия. Это один источник диктатуры в хорошем смысле слова.
Далее, руководство научным направлением в силу опыта. Тот, кто получил максимальное образование в синтетическом виде (другими словами, классическое образование) и сумел обозреть все темы в своей области по сравнению со своими современниками, становится невольно руководителем. Поскольку он может начать вести независимое исследование в любой области своей нации. Он может ошибаться, он может заблуждаться, но рано или поздно он всё равно исправится, и в целом наука не пострадает. Вы мне говорите, что я отстал от мировой литературы. Нет, Вы просто не знаете, что в годы аспирантуры (после моего открытия системы МЕ), я просмотрел всю мировую литературу с 1884 года по 1965 год по всем мировым журналам. Сгорела в Перловке… По Мари я занимался отдельно в 1964 году, когда писал статью по географии в Палестинский сборник, а в 1967 году по заказу Грибова. Ново-Вавилонское царство просматривал мимоходом в связи с запросами Соловьёвой, Редера и Белявского. Кроме того, занимаясь с Вами я уже не терял с виду Мари, Амарну, касситов и прочее.
Мировую литературу с 1965 года я уже просматриваю под другим углом:
1). Какие международные школы захватывают области для своей специализации и зачем;
2). Над какими проблемами (стратегическими и тактическими) бьются умы в филологии, истории и археологии в самое последнее время;
3). Кто и как владычествует над умами.
Могу свободно констатировать, что в своей области я не отстал ни от одной международной школы. Большинство из них идут по моим стопам, не подозревая этого (сейчас это американцы). В мире я не знаю ни одного шумеролога, которого я не смог бы положить на лопатки. Боюсь лишь двух американцев - Биггса и Сивилла, боюсь, но не более. Это не хвастовство, а результат сравнений достижений.
В ассириологии, которой я непосредственно не занимался, я стою на уровне Дьяконова и моих учителей. Глупостей не делаю, но и открытий существенных тоже. Сильнее меня здесь лишь Каплан и, конечно, финская школа. Но в ближайшее время это будет ликвидировано, посколько я приступлю к исследованиям касситов (лично) и к Ларсе и Эламу (руководство), в котором перемелются достижения финнов. Мой главный пробел и сознательный - игнорирование юриспруденции. Этим путём шли все западные ассириологии, вылизали там всё, и повторять это так, как Делает Дьяконов, я считаю бесполезным.
У Вас таких козырей нет, Вы даже не прочитали законов Хаммурапи, которые я сейчас начал читать с моими учениками. У Вас нет систематического классического образования по ассириологии. Я считал, что это Вам вовсе не нужно, поскольку Вы будете в моей школе. Чтобы получить такой опыт, надо везде побывать - и в Мари, и в Хаммурапи, и в касситах, и в Амарне, и в Эламе и в Ларсе (всё это я уже прошёл в своё время). Поэтому я и не планировал в своё время перебрасывать всех с области на область, чтобы они постепенно приобрели опыт работы над первоисточниками. Переброска не произошла, каждый застолбился в своей области, в результате получилась ненормальнолсть и визг о диктатуре.
Переброску Вас на Гудеа я считал удачной, но то, что Вы занялись только полифонией, я считал самым неудачным. Если бы этим занимался Борис, я не возражал бы, но тратить Ваши лучшие годы я считал и считаю самой большой и непозволительной роскошью, которую бы мне, например, Ландсбергер не простил бы. Дело в том, что имеются проблемы более насущные и решение которых принесло бы больший эффект для последующего поколения, которое с меньшими затратами сделало бы то, на что мы тратили непростительно много усилий.
Сейчас в мире всё сводится к поискам критериев, которыми можно было интерпретировать массу хоздокументов- источников, не принимаемых пока ещё при исторических выводах. Одни составляют каталоги (имён, профессий и пр.), другие биографии и т. п. Но при составлении их в картотечном плане наступил барьер непреодолимости, нельзя разъединить одни и те же одинаково-звучащие имена. Даже Белявский расшиб себе лоб, но не сдвинул барьер, создав слугу двух господ.
Мне, кажется, удалось прорвать этот барьер на основании генокарт, в результате чего появилось целое поле перспективной деятельности. Но и возникли новые проблемы и даже барьеры, над преодолением которых я сейчас работаю.
Поэтому я считаю, что теперь не стоит разбрасывать моих учеников по разным областям и создавать между ними барьеры, а всех сконцентрировать в одном месте, поручив каждому решать одну и ту же проблему при их автономии. Пусть каждый из них по одной и той же теме создаёт генокарты и пусть спорят между собой по поводу каждой проведённой генолинии. Здесь нужна уже скуперлозная точность. За основу беру эпоху Урукагины - Энтемены, поскольку там годы вплоть до месяцев и дней точно установлены. Посмотрим, как поведёт себя генокарта. Главное состоит в изучении законов поведения атрибутов генокарты и формирование ячейки общества. Затем составление гено-картотек и его порядок.
Кроме того, я никогда не соглашусь, что мы всегда будем на неофициальном статусе. И я буду до глубины души оскорблён любым, кто попытается вставить палки в колёса при решении данного вопроса, с каких бы прекрасных побуждений это не исходило. Все мы должны получить степень и международное признание. Для этого мне как руководителю крайне нужен официальный статус и я его буду добиваться. Только лишь после этого признания (но не до меня и не вопреки мне) я начну продвигать к этому статусу моих лучших учеников, точнее перспективных учеников, которые получением своего места принесут больше пользы, чем вреда. Причём всё это исходит не из личных побуждений, а из общих интересов нашей школы, из максимума эффективности для проводимого представителя. Этот же принцип проводился и при заказе моей книги. Вы ещё, по-видимому, не созрели, поэтому многое там и не поймёте (во всяком случае решаете, что здесь руководство чисто егоистическими интересами). Но со временем Вы созреете и поймёте, что для независимости нужна концепция оригинальная и вполне передовая и перспективная, признанная. Если её не опубликовать, то и не получишь статуса. Вот Дьяконов тот понимает и Белявский тоже, который вводит политэкономию Древнего Востока, годную для 30-х годов, но не сейчас, после Чехословакии уже устаревшую. Только на этой основе я взял такой резкий крен в пользу издания моей книги, в пользу моего прохождения на официальный пост и т. п. Так надо и так будет сделано, даже если все сионисты мира поднимут визг о несправедливости. Просто моё дело не должно погибнуть.
Думаю, что Вы разберётесь в этом, так же не будете обращать внимание на несущественное, как и я, читая Ваши слова об алтаре ассириологии и самопожертвовании, а перед тем видя, как стоило Белявскому предложить книгу, как исчезли понятия самопожертвования на пользу алтаря, и тем не менее веря в лучшее, что есть у Вас.
Всего по Урукагине 1500 документов, около 5 тысяч биографий (период времени - 30 лет).
С уважением А.Кифишин
В.А. Петров. О судебном расследовании в государстве Мари. «5-я Всесоюзная сессия по Древнему Востоку 6-9 апреля 1971 г.». Тезисы докладов. Тбилиси. 1971. (АН Грузинской ССР, отделение общественных наук), стр. 51-52.
8.04.1971 г. В.Петров - А.Кифишину.
Итак, Анатолий Георгиевич!
Письмо Ваше мне явно понравилось. Хорошо написано. А всё же мои «логические» приёмы кое в каких вопросах прижали Вас к стенке. Вы тонко обошли на этот раз вопрос о том, нужны ли Вам ученики типа Дьяконова, который «ничего не даёт науке».
Вопрос о диктатуре Вы дипломатично свели к этике, к тому, что нельзя публиковать идеи учителя. Ха! Я ведь этого вопроса и не касался. Я отстаиваю право свободы исследования в любом направлении, право создания научно-обоснованных переводов, а совсем не право публиковать Ваши идеи при Вашей жизни. Так что Вы уходите в сторону. Дальнейшее Ваше рассуждение правильно, но опять же не на интересующую меня тему. Вы уже забыли, что не боитесь быть временно отсталым и обстоятельно доказываете знание мировой литературы. Никто не спорит, что Вы получили лучшее образование, чем я, что Вы можете самостоятельно вести исследование без всякого руководства со стороны, что Вам по праву принадлежит честь руководства научными кадрами в Москве. Но руководство это не может сводиться к диктатуре, даже в самом превосходном смысле этого слова. Собственно говоря, о каких смыслах этого слова мы ведём речь? Диктатура в хорошем смысле слова - это не диктатура. Что я понимаю под руководством?:
а). Указывание перспективных направлений;
б). Распределение источников между учениками;
в). Сбор результатов обработки;
г). Только на основании этих результатов создание собственных концепций и обсуждение их с учениками;
д). Проверка новизны этой концепции по научной литературе.
И только после этого - публикация.
Например, сейчас мы работаем над генокартами. Это - нужная работа, так как основана только на фактах, с минимальным влиянием собственной интуиции. Поэтому здесь я ни о чём не спорю и с удовольствием подключаюсь к этой работе.
А вот в Мари мы с Вами из-за диктаторства столько наворочили, что я не доверяю ни одному переводу. После изучения соответствующей филологической литературы придётся снова пересматривать эти переводы. Хорошо, что у меня есть картотека на переведённые тексты - это облегчит дело.
Что касается Гудеа, то Вы понимаете неправильно, будто я занялся только полифонией. Полифония - первый этап, который уже в этом году завершится. В результате проделанной работы мы имеем совершеннейшую, тщательно проверенную транслитерацию, с которой можно продолжить дальнейшую работу.
Вообще, я хочу сказать, что мы с Вами достаточно любим свою науку, чтобы понять друг друга. Меня, например, не надо заставлять делать дело, потому что это мне самому нравится. Скорее, наоборот, меня надо удерживать, потому что я работаю без всякого отдыха. Я, как лошадь, которую пустили в овёс и которая не может оторваться, пока её оттуда палкой не выгонят или пока не сдохнет от обжорства.
Собственно говоря, чего я добиваюсь:
1). Научно-обоснованных переводов с учётом мировой филологической литературы.
2). Систематического учёта исторической литературы, чтобы знать, что надо прочитать после завершения работы с определённой группой источников.
3). Автономии в работе.
Этот пункт связан с вынужденной невозможностью в эту пятилетку регулярно заниматься с Вами изучением классических текстов.
Принимаю я на себя следующие обязательства:
а) ежемесячный отчёт о проделанной работе (к 5 числу следующего месяца.
б) участие в составлении генокарт и их дальнейшей обработке.
в)завершение работы по полифонии (Гудеа, Синаххериб) и дальнейшая работа с текстом.
Если мои права и обязанности Вас устраивают, мы можем прекратить дискуссию и обмениваться только научным материалом.
Кстати, почему Вы оставили без ответа мои вопросы по Синаххерибу?
Словарь Делича ждите из ГДР через месяц-полтора, не раньше.
Знак «а» содержится в 287 вариантах синтагм, причём в 7 вариантах «а» встречается дважды, в одном из вариантов - 3 раза. С этого знака начинается 48 вариантов синтагм, а 121 - им заканчивается. Остальные виды синтагм (их 118) содержат «а» внутри. 231 вариант синтагм встречается всего по одному разу, 34 варианта - по два раза, 13 вариантов - по 3 раза, 5 - по 4 раза, один встречается 5 раз, ещё один - 7, один - 32 и один 45 раз. Итого «а» встречается 456 раз.
В.Петров.
8.04.1971 г. В.Карпов - В.Петрову.
Валера!
Список книг по древнему Двуречью оказался чрезвычайно маленьким. В него я не включил всего пять-шесть изданий: Масперо «Ассирия», «Ассирийский рельеф» и некоторые другие книги, которые представляют больший интерес для искусствоведа, чем для историка-филолога. Больше половины книг из этого списка, разумеется, есть у тебя самого. На омтавшуюся часть будем находить эквиваленты по принципу, который мы сами себе определим. Хотя эти книги мне очень нравятся, но ещё больше мне хочется пополнить свою литературу по древнему Египту.
С уважением Валерий Карпов.