апрель 2007 - январь 2008
Расследование
- Мне было бы удобнее разговаривать, если б вы легли животом на тумбочку.
- Ну хорошо. Так?
- Да, замечательно.
- Итак, расскажите, куда вы спрятали орудие убийства?
- Я ничего вам не скажу.
- Почему? Тогда придется с вами говорить в несколько ином ключе. Кх-кх. Так ты будешь говорить, подонок!? Куда ты спрятал орудие убийства, сволочь!? Да я из тебя всю душу выманю!.. Извините, что кричу на вас.
- Да ничего страшного. Я привык к крикам и грубому обращению как таковому. В юности я играл на барабанах в школьном оркестре.
- Может, все-таки признаетесь? Куда вы спрятали …
- Я положил его в холодильник.
- Хорошо. А вы могли бы принести орудие убийства сюда?
- В эту комнату?
- Да.
- Могу, только вы не вставайте.
- Хорошо-хорошо. Буду лежать. И ждать. Только вы поторапливайтесь.
- Бегу-бегу.
… … …
- Вот. Вот оно. Вот этим я убил Тамару Львовну.
- Вот этим? Да вы шутите!? Это же гирлянда из сосисок.
- Да, именно этим. Но все произошло по случайности. Я жонглировал сосисками, а Тамара Львовна тем временем пила шампанское и заливисто смеялась. Вот так: хахахо, хохохо. Простите. А потом одна сосиска - самая крайняя - выскользнула из оболочки и ударила Тамару Львовну в глаз. Вот эта сосиска.
- Разрешите полюбопытствовать?
- Нет-нет, не переворачивайтесь, лежите на животе. Я вам поднесу. Держите.
- И вот эта сосиска - та самая? То самое орудие убийства?
- Да, посмотрите, здесь капельки крови. Вот и вот. Видите?
- Гм. Вы не могли бы накрыть мне чем-нибудь ноги. Из прихожей невероятно сквозит.
- Я сейчас что-нибудь принесу.
… … …
- Нашел только эту шляпу. Но она довольно-таки большая. Просто она удержаться не сможет, поэтому приподнимите ноги, я надену на них ремешок.
- Будьте добры. Да. Замечательно. Теперь не дует. Итак, продолжим. Эээ, что случилось после того, как орудие ударило покойницу в глаз?
- Покойница вскрикнула, схватилась руками за лицо и плюхнулась головой на стеклянный столик. Столик подпрыгнул вместе со всем, что на нем находилось. Выше всех подпрыгнула бутылка с шампанским, она то и упала с высоты покойнице на голову.
- То есть, подождите, получается так, что орудием убийства стала не гирлянда сосисок, а бутылка шампанского?
- Да нет же. Орудием убийства стало, банально, нелепое стечение обстоятельств. Ведь и после того, как Тамару Львовну тюкнуло бутылкой по голове, она все еще была жива и вполне себе здорова.
- Тогда я ничего не понимаю. Разрешите я лягу на бок? Придержите шляпу. Спасибо. Итак, что произошло далее?
- Далее Тамара Львовна встала, прошла в ванную комнату, и там стала умывать лицо и прикладывать ледяной компресс к ударенной голове.
- А что в это время делали вы?
- Я? Дайте подумать. Да ничего особенного. Я сел на ковер и стал листать какой-то журнал. Кажется, «Медицинский вестник».
- Так. А потом, когда покойница вернулась в комнату?
- Когда покойница вернулась в комнату, мы стали играть с ней в буру.
- В буру?
- Ну да. В буру.
- Кажется, я ничего не понимаю. Тогда когда же и, главное, как умерла покойница?
- Думаю, это было непреднамеренное самоубийство.
- То есть не вы ее убили?
- Нет, боже упаси! После игры Тамара Львовна ушла в кухню готовить нам ужин - бобы со свининой. Она долго возилась на кухне, гремела посудой, зажигала конфорки на плите, включала и выключала кран, что-то мыла. А затем звуки внезапно прекратились. И я пошел проверить, все ли в порядке.
- И когда вы вошли в кухню, покойница была уже мертва?
- Да нет же. Покойница стояла у окна и смотрела на небо. Я спросил, в чем дело? И она ответила, что никогда в жизни не видела такого сумасшедшего заката. Именно такими словами и сказала.
- И дальше?..
- Дальше, я помню, мы ужинали, беседовали о всяческих вещах, и Тамара предложила мне остаться на ночь. Понимаете, она была одинокой женщиной. Что называется, без регулярной половой жизни и …
- И вы остались?
- Верно. Я остался.
- Опустим некоторые ночные подробности и перейдем к утру. Что было утром?
- А утром я ушел.
- И когда вы уходили, покойница еще была жива или уже мертва?
- Гм, вроде жива. Но я не могу ответить с полной уверенностью. Спала Тамара … Тамара Львовна очень тихо, как рыбка в аквариуме.
- Не могли бы вы мне почесать пятку, а то в таком положении я не достану рукой. Да-да, вот так. Спасибо большое. Знаете, мне тоже бывает очень одиноко…
- Но из нашего диалога совершенно непонятно - мужчина вы или женщина.
- Я женщина.
- Мне так и показалось с самого начала. Но я все стеснялся спросить. Хотите есть?
- Гм. Я бы, кстати, не отказалась. И знаете что? Давайте сварим те самые сосиски и забудем, наконец, об этом ужасном кровьледенящем убийстве ...
- Самоубийстве.
- Как скажете.
- Лежите-лежите. Не вставайте. Я все приготовлю и скоро вернусь. Как вас зовут?
- Инна.
- Прощайте, Инна.
стишки (с приветом О.Г.)
***
Вышел на Тверскую из кабака,
Бросил взгляд-камень в таксиста.
На углу кто-то избивал моряка,
А за углом велосипедиста.
***
Я могу спать как конь,
Прислонившись к двери потертой.
Могу подолгу не смотреть на огонь,
Потому как я упертый.
Могу ничего не замечать вокруг -
Делать вид, что это так просто.
Или, вскипятив утюг,
Слушать как чирикают в луже звезды.
Утром
***
Всегда было страшно просыпаться, в особенности, если все хорошо, и ты спокойно можешь открывать глаза, чем бы не наслаждался до этого в черноте внутренностей головы. А тут такое невыдуманное счастье, будто мама заранее вернулась домой из магазина, принесла целую корзину ветра и забыла погасить языки синего света на кухонной плите.
***
Сижу и жду - вот оно сейчас-сейчас постучит в дверь, и, наконец, представится возможность вытащить из подмышки голос, воспользоваться им звонко и снова стыдливо спрятать под руку. А в сигарете, если вы не знали, никогда не кончается конский волос. Потому как, если делать затяжку более чем в три секунды, конь сам выходит из стены и ласково смотрит на твой живот. И в этот момент в животе такая простынь, что того и гляди уплывет самый главный корабль, и Пенелопа будет рвать гнезда на своем сердце - такая круговерть поднимется до половины твоего тела. И если звезды никогда не переплетутся, то две перпендикулярные прямые не испытают близость в точке соприкосновения. Все детали выписываются с такой болезненной точностью, что можно совершенно не волноваться о результате.
***
Спутник летит по нотному стану космоса, и едва различимой вереницей за ним скачут синяки и ссадины. Не падайте, прошу вас. Вы такая красивая, что вам простительно буквально все, в буквальном смысле, в смысле букв, потому как ваше лицо похоже на отрубленный от Ю хвостик, а когда вы говорите, прыгают кузнечики с лета на лето, с точки на точку, и пропадают в складках закрытых глаз накрашенные реснички.
***
Вам сколько лет? О! Так немного. Вы ровесница моей старшей сестры. Ну почему же я сразу вру. Я вру всегда потом. И прозапас, чтобы когда на горе свистнет вестник, каждая палочка его смысла имела привкус корицы и не более того. Все утром должно быть ровно и молитвенно.
***
На том перекрестке, где мама меня вчера ждала из Университета, изумительная тень пала на светофор, и он в конце концом стал показывать время, зачем-то перевел стрелки на шестой путь, и трамвай бы обязательно сошел с рельс, но тут появилась кошка. Она чихнула, подбежала к свисавшей с крыши веревке, ловко на нее запрыгнула и так улыбнулась, как не умеет ни одна кошка. Это же известно всем. Кошки не умеют улыбаться. Даже когда совершенно невозможно удержаться, чтобы не засмеяться, и шутка уже щекочет уши, даже тогда кошка невозмутима. Сидит, лежит, стоит и смотрит. Смотрит. Серьезная и лохматая.
***
В одно прекрасно-распрекрасное вечернее утро я проснулся и автоматически поискал рукой подтяжку на лице. Шрам руки нащупал щекастый отголовок блюдца, чашку с заплесневевшей в ней водой и ветку рычал-су, так неестественно изогнутую, словно на чью-то ногу наступили бетонной шпагой. Призрак немедленно выступил на лбу ледяным стеблем. Похолодало на душе, пятки увязли в песке тихого ужаса.
***
Вот она - совершеннейшая история болезни, которая, впрочем, не существует. Ну и слава богу, потому как переносить то, что не существует невыносимо непросто.
let's do something crazy, something absolutely wrong ...
И вот капитан снял китель и бросил его на крышку рояля. Все от страха съежились, невольно съели по канапе с курицей и маслиной и стали ждать, что же произойдет дальше.
Капитан, тем временем, морским волком взметнулся на рояль, встал сапогами на китель, выпрямился во весь свой могучий рост, слегка задев треуголкой хрустальную люстру, и окинул присутствующих ненавидящим взглядом.
- Что, негодяи, веселитесь, - он сморщил нос и сложил руки в незатянутый узел.
Хотя его слова и прозвучали как вопрос, но вряд ли в зале нашелся бы хоть один человек, рискнувший на него ответить. У всех гостей мелкой дрожью затряслись подложки. А одна маленькая дама, не выдержав напряжения, грохнулась в обморок, и ее никто даже не подумал ловить. Удар о пол был такой силы, что паркет вокруг дамского тела пошел трещинами.
скороговорка
Грек Игорь грел гири на гриле.
3 времени года
Муха ползет по оконному стеклу, а может и по небу. А может, я просто вырываюсь, самовыражаясь буквально и подчеркивая гласные буквы прочерком. До последней буквы не было ничего ясно, и вдруг прояснилось: перемена погоды вроде как лисица, заползающая в раковину, а выступившая испарина сродни звуку в пустой комнате. На занавесках черные следы от комариных укусов, за ними выбоина и город, который на самом деле ненастоящий. Над городом - небо. По небу ползет муха. Ползет, и скалится под ней оконное стекло. Крылышки исчерчены следами от шин и пешеходными тропами. Снег на сетчатых глазах выцвел и теперь похож на рябой пруд. И кто идет по глазам - плохо различимо. Недвижный, мрачный сад. Перспектива искажена. Мама гладит летнее платье на веранде. Бабушка сидит с книгой возле колодца. Ее лицо издалека похоже на лицо ребенка. Кошка охотится на стрекоз. А мы лежим на траве, и к нам не приходят мысли. Мы просто лежим. И лето, такое неглубокое как лужа, такое прозрачное как клеенка, такое тонкое как полоски на таниной футболке, распласталось под нами.
письмо №
Моя маленькая девочка.
Здравствуй.
Вот-вот. Только что ушел доктор.
Мне показалось, или на его голове действительно было лошадиное гнездо. Такое вот, знаешь, черное, растрепанное - оно висело над самым его лошадиным лбом, выцветшим и замерзшим, и можно было хорошо разглядеть каждое хитросплетение прутиков. Странно посмотрел доктор на меня, улыбнулся и чихнул, закрыв морду лепестками ладоней. Но его слова утешили.
Я буду жить. Без какой либо географической привязки, но буду. Буду носить широкие штаны и обувь без следков. Не переживай, что здоровье мое еще слабое, а сердце слегка покосилось и накренилось, будто с пугала на плантации одуванчиков сорвали шорты, или в лодку попал кусок ржавой воды.
Если б ты только могла видеть, как идет мне эта летняя прическа. Аккуратная и короткая. Вольфганг Моцарт бы гордился этой легкостью и строгостью формы моей сегодняшней прически. Видела бы ты, как вылетают из моих глаз булавки и семечки, и как мутится взор, когда ветер вдавливает форточку внутрь комнаты. Но это не так и страшно. Иногда мне приносят цветы, но, я думаю, это цветы с чьей-то могилы. Уж больно они угрюмые и молчаливые.
Пожалей меня, родная, хоть совсем немного - не пиши эти длинные письма. Мне все равно их некогда читать до конца. Я все время чем-то занят. То играю в жмурки, то прячусь за кроватью, поймав вдохом странный едкий воздух здешних мест. Да и письма твои я читаю скорее легкими, чем глазами - вдох-выдох, вдох-выдох. Знаешь, когда на холсте ночного окна появляется буква С луны, только так и следует читать.
Иногда приходит кошка. Она садится возле моих холодных ног и смотрит, смотрит, смотрит куда-то внутрь. Я ее даже люблю. Видимо.
А еще я бы хотел в скором времени вырасти и совсем не умещаться на своей кровати - пусть ноги свешиваются, так хотя бы смешно - люблю посмеяться.
Больше не могу ничего сказать. Я спешу опоздать на завтрак. Так, чтобы совсем опоздать. Очень я тороплюсь. Чтобы сестры вдруг забеспокоились и удивленно спрашивали друг друга: а куда это подевался наш разлюбезный капитан из седьмой гавани вниз по коридору!? И куда же это он запропастился!?
Синичка прилетела …
Все-все-все.
Целую. Вечный твой И.
***
*
Почему в магазинах перестали давать приставления старые женщины, пахнущие малиной и стенами пансионатов. Вяжут рты клубки шерсти. Когда-то здесь будет симпатичный шарфик, но шарф не значит смерть, шарф - это лишь один из способов узнать ближе щеки и губы. Пусть пьют на брудершарф эти отвязные люди с развязанными руками и распущенными голосами.
*
Ведь только дураки пытаются умеренной ватой, вынеся за скобки ровные зубы и междометия лбов. Но кто им покажет, где сидит этот чертов фазан, раз у всех с самого урта кровоточит аорту. Сосед подачи пьян, боль сосет под амальгамой ложки, лижет вздутый живот, рвутся сердца как нити клетки. Нет ответа? Не вопрос.
*
От пустоты выбора - чистота замысла.
простые талантливые люди
Мим Анатолий Палочкин умел показывать самим собой все что угодно.
Мог, к примеру, так замечательно изобразить пепельницу, что немедленно у публики возникало желание, погасить об него сигаретку. Замечательно выходила и сценка, где Палочкин показывал боксерскую грушу.
Все любили мима и приглашали к себе в гости, чтобы развеселиться. Палочкин был душой любой компании и с охотой показывал присутствующим мимески на все, о чем бы его не попросили.
Но мало кто знал Анатолия как человека, что называется, горькой судьбы. А он было именно таков. Приходя домой, он незамедлительно ложился в кровать, не снимая одежды и бот, и жалостливо плакал, вспоминая каждый раз одну и ту же женскую особу, печальным образом прошедшуюся асфальтоукладчиком по его хрупкой человеческой душе.
выдержки
Но потом, конечно же, приходит писатель. Писатель задумчив и тверд как сталь, в его возможности описать совершенно все, но все несовершенно, поэтому писатель сидит на стуле и чешет овал лица, на котором еще нет ни глаз, ни носа, ни тра, ни щек, ничего, потому что другой писатель, сидящий на соседнем стуле, пока не успел всего этого для него придумать.
7+1
***
Когда я последний раз лягу на пол, это будет в январе, и с моих пальцев снимут fingerprince - кто-то из толпы обязательно скажет: Мой бог, любите розу! Любите розу, мой бог!. И тогда я еле заметно приподнимусь с пола, посмотрю на всех закрытыми глазами и улыбнусь одним только языком.
***
Видится дом детства. Перед домом детства стоят солдаты с ружьями, они стреляют по окнам, но пули отскакивают от стекла и летят в разные стороны, убивая всех без разбора. В том числе и самих солдат. Потом из дома выходит женщина с кабелем. Она демонстративно перегрызает его и падает на газон, а из кабеля на траву выползают пуговицы и булавки.
***
При стрельбе по сугробам современная воинская часть применяет слезоточивый газ. Стрельба ведется в положении ножа, на корточках, на коленях, на тропах, из гвоздики и традесканций.
***
Первое ноября. Две тысячи двести двадцать второй год. Марон Публий Вергилий пишет свои первые "Буколики". Поджав хвост под скамью, он выводит: Все ж отдохнуть эту ночь ты можешь вместе со мною здесь на зеленой листве, и буквы синим пламенем прыгают в его зрачках.
***
Тело совершенно неподвижно лежит на акробатическом канате, натянутом между крестами двух соседних церквей. И когда становится страшно от высоты и хочется слезть с каната, тихий голос говорит: "Есть покойники, которых я уважаю только наполовину".
***
Хочешь найти настоящего друга? Просто набери слово "пустота" в Яндексе.
***
Гротеск современного общества, как мне полагается, в полном неумении адекватно воспринимать несуществующую действительность. И это притом, что все, что нас окружает, можно условно назвать фонетическими струями.
***
Читаю Ваш журнал и ржу. С уважением, Лошадь.
на еешее
В стоматологической клинике рай. Пушистые медсестры с наколками едят кашу из блюдц и кчашек. Люди с больными зубами толпятся возле стен, покрытых наждачной бумагой. Маленькая такая курочка с целлофановой иголочкой в зобу скучает на стойке бара. Бородатый бармен смачно сплевывает в корзину рецептуру. Мартин Гначек размышляет о своем потайном кармашке в шинели. У него воспалилась десна.
И вот из-за поворота второго этажа на лифте, наконец-то, выплывает женщина с подсказкой. Ее лимонные глаза кислее всей красоты картин Боттичелли. Она вспархивает к потолку, и далее почти неразличимы ее свившиеся в шарнир волосы. Кубарем катится по коридору клиники волшебный сырный шарик. Его подхватывают руки и тащат на операционный стол. «Ребзя, отойдите. Я буду резать», - говорит печальный доктор в баннерном халате. «Принесите кипяток», - отдает он приказания. «Суйте руки в обруч». «Кляп!» «Кальций!» «Клеймите!»
Ветер немного усилился, и из панциря горизонта показалась голова в мелко напиленных шпалах. Зелень немного подостыла, за ее паучьими плечами уже проглядывало жало июля. И совершенно стало неважно, полагает ли кто, что осенью туман мшистый, или что в непроглядной тьме живет олень со спицами на рыжей шее.
В стоматологической клинике, где ночью проносятся летучие рыси, где желтая герань похожа на бальзамированный труп небоскреба, за тонким плинтусом живет моя любимая женщина. Она просыпает с петухами в обнимку, она чистит зубы раскладывающимся стаканчиком, пьют газированный сироп из лилий и цеппелина. А когда закрывается последняя дверь метрополитена, выливает кофе на брюки памятника Островскому. Асфальт под ее ступнями тогда начинает дрожать, все книги открываются на семидесятой странице, а я в этот момент начинаю видеть один и тот же сон. Мы с ней сидим в обнимку на развалинах Карфагена, и я держу в руках крохотный детский череп.
***
Что Россия?
Штора синяя ...
(с приветом Анри Волохонскому)
Жил-был Гриша по прозванью Цыц. Жил в пустоте и блеске. И дружил Гриша с гусляром Всеволодом Камилек и не очень дружил с водочерпом Мишей Гасипламя.
В тихой шелушащейся пещере писал наш герой занимательную поэзию о надобности различных вещей. Смотрел он, к примеру, на щелду какую и сразу выводил на бересте стих об ней. И чем она приглянулась, и зачем пригождается, и в каких случаях пользоваться ей. И таких опусов было у Цыца черем-четь.
Однажды в упокоенное лето бродил Гриша по зелянке, бродил котуны собирал, хлест да мыжму. И привязалась к нему мысль одна, о которой и говорить-то неудобно, а точно - разбить голову себе о корягу. Сказано-сделано. Зашел в самую непросветную чащу, нашел самую нешутейную корягу, да и хлобыстнулся лбом так сильно, что лос из глаз на траву сыпанул. Стоит Гриша Цыц и понимать не понимает, кто он и зачем на свет явился. На ту беду бежал через зелянку горб двуногий. Учуял человека так и затих в кустах - смотрит. А Гриша рыкнул, рукавом палечку на лбу протер и пошел, куда глаза глядели. Шел он долго до заката солнца. И вышел случаем к избе Миши Гасипламя. А хозяин сам сидит на скамье рядом с избой, да гостя непрошенного такими словами встречает: зачем пожаловал Гриша, да чего надобно, Гриша? А Гриша и не вспонимает, что его Гришей зовут. Стоит и смотрит, будто и не к нему слова обращены. Потом заговорил: блаженный я из города Мравль, пришел овса просить для своего надобенья. А коль не дашь иль взашей прогонишь, буду серчать, в лес уйду, а ночью вернусь и перебью все живое.
Испугался Гасипламя, взоймя руки к небу, запричитал, накинул куть на плечи, да и в морду наглецу ударил кулаком. Лежит Гриша, луна сквозь облачка проступает, лежит, насупился и не понимает, как это так он здесь оказался, и отчего на луне пятнистые пятна. Лежал-лежал. Да так долго лежал, что и стих про это сочинил.
Лехо-лехо нестарое невиданное
Тайну светела рассказало бысь
А то на ручиша на свои воду плеснеша
И от колея до колея только вешняя быть
Встал потом Гриша, враз места узнал и к утру домой обратился.
пров чера
Вчера я никуда не ходил да-да, а тупо просидел дома, периодически засовывая-высовывая палец в-из носа. Через три часа подобного занятия у меня появились половые признаки. Еще через час в комнату зашел проводник и принес чай. Еще через час закончились деньги и в кармане появилась дыра. Еще через час я язвительно пошутил с самим собой и смеялся шутке два часа. Потом обозлился и четыре часа сидел злой. Через час отпустило. И опустило. Сидел опущенный и плакал. Два часа. Затем засосало под ложечкой. Вскочил прыщ. Подмышкой. Подбородок катапультировался. На музыкальном центре кончились батарейки. Дальше я шел сам, без помощи проводника. Возле леса постучали топорами. Возница принес нужный шрифт. Стал печатать им. Когда из тумана выплыла лодка с дальтониками, стало как-то не по себе. Два часа тетешкал на коленях парус. Через два часа часы пробили два, и железная гвоздика пробила скорлупу амфитеатра. Коростель заиграл что-то из вагантов. Микки-маус испачкал лифтовую полость. Крыша встала на дыбы, улыбнувшись восходу луны над планетарием. Меж тем весна подходила к концу.
Рассказ про Евгения Палыча Драголюбова и его предчувствие Марта
Присучив линзу Eye-Plus 200 в намордник роговой оправы, профессор Верзман, севший на пол, строчил любовнице письмо:
Моя Любовь. Я вспоминаю, как мы однажды, в ночи поели банаков, а потом лежали рядом на кукешке и ждали, что вот-вот сорвется и рухнет вниз звезда. И ты тогда сказала: "Знаешь, если это будет зелекая звезда, то я выйду за тебя замуж. А если жепкая, то мы расстанемся навсегда". И вот, спустя, тридцать минут с неба упала ...
Профессор Верзман почесал шершавой печенью затылок. Затем, открыв бутылку бренди, чесал двумя руками нефть. И после этого зевнул, уткнулся носом в табуретку и даже (может быть) заснул, скрестив культяпки за спиною.
Потом продолжил:
... челтая как челтосник звезда. Мы переглянулись. "И что это значит?" - спросил я твои глаза. И глаза ответили: "Бу-бу-бу". "И что это значит?" - спросил я твои щечки. И щечки ответили: "Ру-ку-ку". "И что это значит?" - спросил я твои реснички. И реснички ответили: "Дринь-дринь-тинь". "И что же это значит?" - спросил я твой рот. И рот ответил ...
Профессор Верзман встал, оделся, надев на голову тулуп, на ноги натянул пробирки и в руку взял широкий лом. Пошел на улицу и долго по улице бежал пешком, пока на улице Улисса ему не повстречался слон. Слон был большой и неопрятный, из хобота торчал музил. Профессор Верзман крякнул громко и спрятался за брикадир.
{А слон исчез в спине у мрака}
И тут появляется Лидочка.
Лидочка такая говорит: "Профессор, вы не дописали письмо".
А профессор Верзман отвечает из-за брикадира: "Лидочка, посмотрите на брикадир, что вы видите?"
Лидочка: "Брикадир".
Верзман: "А меня не видите?"
Лидочка: "Нет, профессор".
Верзман: "То-то же и оно, Лидочка!"
Лидочка: "Ах-ах, профессор, я вас не понимаю".
Верзман: "Лидочка, подойдите к брикадиру и потрогайте его рукой за пупырышки".
Лидочка подходит к брикадиру и трогает его рукой.
Верзман: "Ну как? Потрогали?"
Лидочка: "Да".
Верзман: "Ну и как?"
Лидочка: "Брикадир шершавый".
Верзман: "Лидочка, теперь уходите".
Лидочка уходит.
Профессор Верзман брикадир разверзнул сильными руками и сел за стол кончать письмо:
Я рот. Я похож на косточку. Я могу вытянуться, и тогда буду похож на манговую косточку. А могу собраться в кружок - и тогда стану похож на лесной орешек. Но самое потрясающее мое умение - это умение говорить слова. Так как я женский рот, то могу говорить слова не переставая. Без остановок. Без преград. Вот я говорю слово "стыбзить". А вот слово "кринь-крава". "Кудить". "Бравалялавуву". "Бракомес". "Стеногусь". "Люпакур". "Апукабик". "Букивоху". "Чаймогу". "Русиполе". "Богавук". "Кацедриц". "Хаматюк". "Бусимака".
Профессор Верзман глухо думал про что запутался в письме. Его злотые губыдумы стучали полымя во сне. Закончив ручку грызть бобром, он подписался: Отчий дом. Нет: Козий дым. Нет: Рыжий свист. Нет: Буки-Аз. Нет: Веди Буки. Жму ваши рты, целую руки".
Кобра Коннект
Теоретик жанра железного пунктуализма Джакомо Паскаль родился в 1134 году совершенно безвестным, одиноким человеком. Мало того, при изъятии из конуса зачатия, его поместили в клетку с макроскопическими попугаями, в которой он прожил до половызревания.
Доктор Филиппс описывает этот период жизни великого ученого как описательный контур.
Ведь по сути, из чрева матери Джакомо выпустили в мир, лишенный простых чисел и интегральных соотношений в словоконструкциях. Будучи ребенком крайне возбудимым и невоспитанным Паскаль начал запоем читать узоры на обоях и гобеленах. К двадцати шести годам в его голове узоры сложились в исчерпывающую картину мироздания. Выпустив последние рыгачки из языка, Джакомо Паскаль пустился во все тяжкие. Самобытность греха привлекала теоретика жанра железного пунктуализма более, нежели искупления первородного греха динамитной шпагой.
Времена, которые фиксирует Доктор Филиппс в своей книге-раскладке "Паскаль - премудрая обезьяна точки и запятой", золотой маской спрятали лицо действительности от обывателя-современника. Лишь некоторым удалось избежать влияния элинской демагогии, превратившей молодую и пышущую грудью Европу в руины невежества и голода.
Джакомо Паскаль устроился работать на виселицу - единственное место, где рука справедливости не могла назначить ему пожизненное наказание. Там-то ученый и создает свою теорию неадекватности и железного пунктуализма, главными постулатами которой стали следующие: а) ешьте фиолетовых попугаев осторожно - в них бумерангоподобные косточки, б) поласкайте ногти избрано в растворе из взбитых блистером жуков-кротоедов, в) снимая кожу с обезьяны, убедитесь, что на колокольне ближайшей церкви нет львов, г) пробуйте верхний слой кипящей лавы исключительно губами, предварительно проглотив язык; и последний постулат гласил: бедро с тушенки три грамма косточки людоед. Что значил этот последний постулат, ученые до сих пор разгадать не могут. Не помог им в этом и доктор Филиппс, давно забросивший науку и катающийся сейчас на сейшельских червяках где-то в районе Ньюфаундленского Квадрата.
Герой же наш умер в Балаклаве в 1135 году, так и не познав вкус женщины, запах пугливого носорога и не разрешив теорему Ферма в свою пользу.
Могила же его и по сей день находится под Балаклавой в крохотной деревушке Пердящие Магеланы. И день и ночь толпы гремящих цепями пунктуалистов собираются у венчального камня-могилы. Они поют песни, читают вслух постулаты Учителя и прыгают в Черное море на проплывающие мимо пароходы.
несто
Я решил еще немного подождать, а затем, вечером, когда фламандцы вернутся уставшие с работы домой и сядут ужинать масляными красками перед холстами, я, наконец, выйду из-за нарисованного куста и брошу чашу грааля в океан, и вода будет мелко дрожать, словно мой голос, просящий милостыню.
свадьба шестидесятилетних
Гуси-гуси, га-га-га, свадьба шестидесятилетних на излете лета, на божьем свете, босиком по мокрой росе, по влажной от любви России, по возбужденным бутонам воздуха, по крикам гагары, по ослиному меду, по запаху, по снегу, на приманку.
Взлетаем и падаем в обьятия бледного пламени. Взрыхляем землю носами обезумевших бомбардировщиков.
Нам хорошо, или это просто что-то твердое и колючее занозило наше сердце.
Василиса протягивает ко мне вспотевшую от долгих маяний ладонь, и я вижу как на самой кромке нейтральной полосы жизни маленькая слезка отразила словами все то, что долгое время варилось в моей распроклятой голове. Вот оно, подумал я, вот оно то самое, определение чему человечество не смогло придумать за тысячи лет. И вот оно в этой капле на ладошке, и вот какое оно теплое и удивительное. Какое хорошее и веселое. Какое грустное и замечательное.
По подстриженным газонам тела шестидесятилетних несут усталые руки. Несут и не уронят, пока не похоронят вместе с обручальными кольцами и белыми лентами, белыми венками, белыми лицами, белыми крыльями и густонапомаженным клоуном, ковыряющим одним пальцем в носу, а другим в йогурте со смыслом.
крестословицы
По достижению призывного возраста, маугли почувствовал на своей груди жабу величиной с люминесцентную гренку. Животное суетливо потирала морду кривыми альпенштоками, то и дело снимая кожуру с секретных точек ци.
Вялым апрельским утром юноша сидел на пояснице удава Каа в позе лотоса и медитировал на эту внезапную галлюцинацию, пока свет в аквариуме не включили, и длинный-предлинный робот старик не спросил у проплывающих мимо конопатых страусов: где живет комета продленного дня, семь букв по вертикали?..
-~-
В литургических снах поют бумагу моллюски в накрахмаленных воротниках.
История воспитывает повседневные восклицания борющихся с натурой диванов.
Подставки под рожениц клеят рейтузы в рваных ритмах тонущей в песках люстры.
Акваланг проснулся утром и незаметно для включенного в розетку сибасса прыгнул под седеющий от ветра ковер.
Виталик встал в центре кружева, развел стропы по дальним линиям пустых пакетов, прыгнул высоко вниз, и уже на глубине пятидесяти сантиметров выше уровня снега позвонил в колокольчик, приглашая даму за соседним столиком присоединиться к трапеции.
- Мне было бы удобнее разговаривать, если б вы легли животом на тумбочку.
- Ну хорошо. Так?
- Да, замечательно.
- Итак, расскажите, куда вы спрятали орудие убийства?
- Я ничего вам не скажу.
- Почему? Тогда придется с вами говорить в несколько ином ключе. Кх-кх. Так ты будешь говорить, подонок!? Куда ты спрятал орудие убийства, сволочь!? Да я из тебя всю душу выманю!.. Извините, что кричу на вас.
- Да ничего страшного. Я привык к крикам и грубому обращению как таковому. В юности я играл на барабанах в школьном оркестре.
- Может, все-таки признаетесь? Куда вы спрятали …
- Я положил его в холодильник.
- Хорошо. А вы могли бы принести орудие убийства сюда?
- В эту комнату?
- Да.
- Могу, только вы не вставайте.
- Хорошо-хорошо. Буду лежать. И ждать. Только вы поторапливайтесь.
- Бегу-бегу.
… … …
- Вот. Вот оно. Вот этим я убил Тамару Львовну.
- Вот этим? Да вы шутите!? Это же гирлянда из сосисок.
- Да, именно этим. Но все произошло по случайности. Я жонглировал сосисками, а Тамара Львовна тем временем пила шампанское и заливисто смеялась. Вот так: хахахо, хохохо. Простите. А потом одна сосиска - самая крайняя - выскользнула из оболочки и ударила Тамару Львовну в глаз. Вот эта сосиска.
- Разрешите полюбопытствовать?
- Нет-нет, не переворачивайтесь, лежите на животе. Я вам поднесу. Держите.
- И вот эта сосиска - та самая? То самое орудие убийства?
- Да, посмотрите, здесь капельки крови. Вот и вот. Видите?
- Гм. Вы не могли бы накрыть мне чем-нибудь ноги. Из прихожей невероятно сквозит.
- Я сейчас что-нибудь принесу.
… … …
- Нашел только эту шляпу. Но она довольно-таки большая. Просто она удержаться не сможет, поэтому приподнимите ноги, я надену на них ремешок.
- Будьте добры. Да. Замечательно. Теперь не дует. Итак, продолжим. Эээ, что случилось после того, как орудие ударило покойницу в глаз?
- Покойница вскрикнула, схватилась руками за лицо и плюхнулась головой на стеклянный столик. Столик подпрыгнул вместе со всем, что на нем находилось. Выше всех подпрыгнула бутылка с шампанским, она то и упала с высоты покойнице на голову.
- То есть, подождите, получается так, что орудием убийства стала не гирлянда сосисок, а бутылка шампанского?
- Да нет же. Орудием убийства стало, банально, нелепое стечение обстоятельств. Ведь и после того, как Тамару Львовну тюкнуло бутылкой по голове, она все еще была жива и вполне себе здорова.
- Тогда я ничего не понимаю. Разрешите я лягу на бок? Придержите шляпу. Спасибо. Итак, что произошло далее?
- Далее Тамара Львовна встала, прошла в ванную комнату, и там стала умывать лицо и прикладывать ледяной компресс к ударенной голове.
- А что в это время делали вы?
- Я? Дайте подумать. Да ничего особенного. Я сел на ковер и стал листать какой-то журнал. Кажется, «Медицинский вестник».
- Так. А потом, когда покойница вернулась в комнату?
- Когда покойница вернулась в комнату, мы стали играть с ней в буру.
- В буру?
- Ну да. В буру.
- Кажется, я ничего не понимаю. Тогда когда же и, главное, как умерла покойница?
- Думаю, это было непреднамеренное самоубийство.
- То есть не вы ее убили?
- Нет, боже упаси! После игры Тамара Львовна ушла в кухню готовить нам ужин - бобы со свининой. Она долго возилась на кухне, гремела посудой, зажигала конфорки на плите, включала и выключала кран, что-то мыла. А затем звуки внезапно прекратились. И я пошел проверить, все ли в порядке.
- И когда вы вошли в кухню, покойница была уже мертва?
- Да нет же. Покойница стояла у окна и смотрела на небо. Я спросил, в чем дело? И она ответила, что никогда в жизни не видела такого сумасшедшего заката. Именно такими словами и сказала.
- И дальше?..
- Дальше, я помню, мы ужинали, беседовали о всяческих вещах, и Тамара предложила мне остаться на ночь. Понимаете, она была одинокой женщиной. Что называется, без регулярной половой жизни и …
- И вы остались?
- Верно. Я остался.
- Опустим некоторые ночные подробности и перейдем к утру. Что было утром?
- А утром я ушел.
- И когда вы уходили, покойница еще была жива или уже мертва?
- Гм, вроде жива. Но я не могу ответить с полной уверенностью. Спала Тамара … Тамара Львовна очень тихо, как рыбка в аквариуме.
- Не могли бы вы мне почесать пятку, а то в таком положении я не достану рукой. Да-да, вот так. Спасибо большое. Знаете, мне тоже бывает очень одиноко…
- Но из нашего диалога совершенно непонятно - мужчина вы или женщина.
- Я женщина.
- Мне так и показалось с самого начала. Но я все стеснялся спросить. Хотите есть?
- Гм. Я бы, кстати, не отказалась. И знаете что? Давайте сварим те самые сосиски и забудем, наконец, об этом ужасном кровьледенящем убийстве ...
- Самоубийстве.
- Как скажете.
- Лежите-лежите. Не вставайте. Я все приготовлю и скоро вернусь. Как вас зовут?
- Инна.
- Прощайте, Инна.
стишки (с приветом О.Г.)
***
Вышел на Тверскую из кабака,
Бросил взгляд-камень в таксиста.
На углу кто-то избивал моряка,
А за углом велосипедиста.
***
Я могу спать как конь,
Прислонившись к двери потертой.
Могу подолгу не смотреть на огонь,
Потому как я упертый.
Могу ничего не замечать вокруг -
Делать вид, что это так просто.
Или, вскипятив утюг,
Слушать как чирикают в луже звезды.
Утром
***
Всегда было страшно просыпаться, в особенности, если все хорошо, и ты спокойно можешь открывать глаза, чем бы не наслаждался до этого в черноте внутренностей головы. А тут такое невыдуманное счастье, будто мама заранее вернулась домой из магазина, принесла целую корзину ветра и забыла погасить языки синего света на кухонной плите.
***
Сижу и жду - вот оно сейчас-сейчас постучит в дверь, и, наконец, представится возможность вытащить из подмышки голос, воспользоваться им звонко и снова стыдливо спрятать под руку. А в сигарете, если вы не знали, никогда не кончается конский волос. Потому как, если делать затяжку более чем в три секунды, конь сам выходит из стены и ласково смотрит на твой живот. И в этот момент в животе такая простынь, что того и гляди уплывет самый главный корабль, и Пенелопа будет рвать гнезда на своем сердце - такая круговерть поднимется до половины твоего тела. И если звезды никогда не переплетутся, то две перпендикулярные прямые не испытают близость в точке соприкосновения. Все детали выписываются с такой болезненной точностью, что можно совершенно не волноваться о результате.
***
Спутник летит по нотному стану космоса, и едва различимой вереницей за ним скачут синяки и ссадины. Не падайте, прошу вас. Вы такая красивая, что вам простительно буквально все, в буквальном смысле, в смысле букв, потому как ваше лицо похоже на отрубленный от Ю хвостик, а когда вы говорите, прыгают кузнечики с лета на лето, с точки на точку, и пропадают в складках закрытых глаз накрашенные реснички.
***
Вам сколько лет? О! Так немного. Вы ровесница моей старшей сестры. Ну почему же я сразу вру. Я вру всегда потом. И прозапас, чтобы когда на горе свистнет вестник, каждая палочка его смысла имела привкус корицы и не более того. Все утром должно быть ровно и молитвенно.
***
На том перекрестке, где мама меня вчера ждала из Университета, изумительная тень пала на светофор, и он в конце концом стал показывать время, зачем-то перевел стрелки на шестой путь, и трамвай бы обязательно сошел с рельс, но тут появилась кошка. Она чихнула, подбежала к свисавшей с крыши веревке, ловко на нее запрыгнула и так улыбнулась, как не умеет ни одна кошка. Это же известно всем. Кошки не умеют улыбаться. Даже когда совершенно невозможно удержаться, чтобы не засмеяться, и шутка уже щекочет уши, даже тогда кошка невозмутима. Сидит, лежит, стоит и смотрит. Смотрит. Серьезная и лохматая.
***
В одно прекрасно-распрекрасное вечернее утро я проснулся и автоматически поискал рукой подтяжку на лице. Шрам руки нащупал щекастый отголовок блюдца, чашку с заплесневевшей в ней водой и ветку рычал-су, так неестественно изогнутую, словно на чью-то ногу наступили бетонной шпагой. Призрак немедленно выступил на лбу ледяным стеблем. Похолодало на душе, пятки увязли в песке тихого ужаса.
***
Вот она - совершеннейшая история болезни, которая, впрочем, не существует. Ну и слава богу, потому как переносить то, что не существует невыносимо непросто.
let's do something crazy, something absolutely wrong ...
И вот капитан снял китель и бросил его на крышку рояля. Все от страха съежились, невольно съели по канапе с курицей и маслиной и стали ждать, что же произойдет дальше.
Капитан, тем временем, морским волком взметнулся на рояль, встал сапогами на китель, выпрямился во весь свой могучий рост, слегка задев треуголкой хрустальную люстру, и окинул присутствующих ненавидящим взглядом.
- Что, негодяи, веселитесь, - он сморщил нос и сложил руки в незатянутый узел.
Хотя его слова и прозвучали как вопрос, но вряд ли в зале нашелся бы хоть один человек, рискнувший на него ответить. У всех гостей мелкой дрожью затряслись подложки. А одна маленькая дама, не выдержав напряжения, грохнулась в обморок, и ее никто даже не подумал ловить. Удар о пол был такой силы, что паркет вокруг дамского тела пошел трещинами.
скороговорка
Грек Игорь грел гири на гриле.
3 времени года
Муха ползет по оконному стеклу, а может и по небу. А может, я просто вырываюсь, самовыражаясь буквально и подчеркивая гласные буквы прочерком. До последней буквы не было ничего ясно, и вдруг прояснилось: перемена погоды вроде как лисица, заползающая в раковину, а выступившая испарина сродни звуку в пустой комнате. На занавесках черные следы от комариных укусов, за ними выбоина и город, который на самом деле ненастоящий. Над городом - небо. По небу ползет муха. Ползет, и скалится под ней оконное стекло. Крылышки исчерчены следами от шин и пешеходными тропами. Снег на сетчатых глазах выцвел и теперь похож на рябой пруд. И кто идет по глазам - плохо различимо. Недвижный, мрачный сад. Перспектива искажена. Мама гладит летнее платье на веранде. Бабушка сидит с книгой возле колодца. Ее лицо издалека похоже на лицо ребенка. Кошка охотится на стрекоз. А мы лежим на траве, и к нам не приходят мысли. Мы просто лежим. И лето, такое неглубокое как лужа, такое прозрачное как клеенка, такое тонкое как полоски на таниной футболке, распласталось под нами.
письмо №
Моя маленькая девочка.
Здравствуй.
Вот-вот. Только что ушел доктор.
Мне показалось, или на его голове действительно было лошадиное гнездо. Такое вот, знаешь, черное, растрепанное - оно висело над самым его лошадиным лбом, выцветшим и замерзшим, и можно было хорошо разглядеть каждое хитросплетение прутиков. Странно посмотрел доктор на меня, улыбнулся и чихнул, закрыв морду лепестками ладоней. Но его слова утешили.
Я буду жить. Без какой либо географической привязки, но буду. Буду носить широкие штаны и обувь без следков. Не переживай, что здоровье мое еще слабое, а сердце слегка покосилось и накренилось, будто с пугала на плантации одуванчиков сорвали шорты, или в лодку попал кусок ржавой воды.
Если б ты только могла видеть, как идет мне эта летняя прическа. Аккуратная и короткая. Вольфганг Моцарт бы гордился этой легкостью и строгостью формы моей сегодняшней прически. Видела бы ты, как вылетают из моих глаз булавки и семечки, и как мутится взор, когда ветер вдавливает форточку внутрь комнаты. Но это не так и страшно. Иногда мне приносят цветы, но, я думаю, это цветы с чьей-то могилы. Уж больно они угрюмые и молчаливые.
Пожалей меня, родная, хоть совсем немного - не пиши эти длинные письма. Мне все равно их некогда читать до конца. Я все время чем-то занят. То играю в жмурки, то прячусь за кроватью, поймав вдохом странный едкий воздух здешних мест. Да и письма твои я читаю скорее легкими, чем глазами - вдох-выдох, вдох-выдох. Знаешь, когда на холсте ночного окна появляется буква С луны, только так и следует читать.
Иногда приходит кошка. Она садится возле моих холодных ног и смотрит, смотрит, смотрит куда-то внутрь. Я ее даже люблю. Видимо.
А еще я бы хотел в скором времени вырасти и совсем не умещаться на своей кровати - пусть ноги свешиваются, так хотя бы смешно - люблю посмеяться.
Больше не могу ничего сказать. Я спешу опоздать на завтрак. Так, чтобы совсем опоздать. Очень я тороплюсь. Чтобы сестры вдруг забеспокоились и удивленно спрашивали друг друга: а куда это подевался наш разлюбезный капитан из седьмой гавани вниз по коридору!? И куда же это он запропастился!?
Синичка прилетела …
Все-все-все.
Целую. Вечный твой И.
***
*
Почему в магазинах перестали давать приставления старые женщины, пахнущие малиной и стенами пансионатов. Вяжут рты клубки шерсти. Когда-то здесь будет симпатичный шарфик, но шарф не значит смерть, шарф - это лишь один из способов узнать ближе щеки и губы. Пусть пьют на брудершарф эти отвязные люди с развязанными руками и распущенными голосами.
*
Ведь только дураки пытаются умеренной ватой, вынеся за скобки ровные зубы и междометия лбов. Но кто им покажет, где сидит этот чертов фазан, раз у всех с самого урта кровоточит аорту. Сосед подачи пьян, боль сосет под амальгамой ложки, лижет вздутый живот, рвутся сердца как нити клетки. Нет ответа? Не вопрос.
*
От пустоты выбора - чистота замысла.
простые талантливые люди
Мим Анатолий Палочкин умел показывать самим собой все что угодно.
Мог, к примеру, так замечательно изобразить пепельницу, что немедленно у публики возникало желание, погасить об него сигаретку. Замечательно выходила и сценка, где Палочкин показывал боксерскую грушу.
Все любили мима и приглашали к себе в гости, чтобы развеселиться. Палочкин был душой любой компании и с охотой показывал присутствующим мимески на все, о чем бы его не попросили.
Но мало кто знал Анатолия как человека, что называется, горькой судьбы. А он было именно таков. Приходя домой, он незамедлительно ложился в кровать, не снимая одежды и бот, и жалостливо плакал, вспоминая каждый раз одну и ту же женскую особу, печальным образом прошедшуюся асфальтоукладчиком по его хрупкой человеческой душе.
выдержки
Но потом, конечно же, приходит писатель. Писатель задумчив и тверд как сталь, в его возможности описать совершенно все, но все несовершенно, поэтому писатель сидит на стуле и чешет овал лица, на котором еще нет ни глаз, ни носа, ни тра, ни щек, ничего, потому что другой писатель, сидящий на соседнем стуле, пока не успел всего этого для него придумать.
7+1
***
Когда я последний раз лягу на пол, это будет в январе, и с моих пальцев снимут fingerprince - кто-то из толпы обязательно скажет: Мой бог, любите розу! Любите розу, мой бог!. И тогда я еле заметно приподнимусь с пола, посмотрю на всех закрытыми глазами и улыбнусь одним только языком.
***
Видится дом детства. Перед домом детства стоят солдаты с ружьями, они стреляют по окнам, но пули отскакивают от стекла и летят в разные стороны, убивая всех без разбора. В том числе и самих солдат. Потом из дома выходит женщина с кабелем. Она демонстративно перегрызает его и падает на газон, а из кабеля на траву выползают пуговицы и булавки.
***
При стрельбе по сугробам современная воинская часть применяет слезоточивый газ. Стрельба ведется в положении ножа, на корточках, на коленях, на тропах, из гвоздики и традесканций.
***
Первое ноября. Две тысячи двести двадцать второй год. Марон Публий Вергилий пишет свои первые "Буколики". Поджав хвост под скамью, он выводит: Все ж отдохнуть эту ночь ты можешь вместе со мною здесь на зеленой листве, и буквы синим пламенем прыгают в его зрачках.
***
Тело совершенно неподвижно лежит на акробатическом канате, натянутом между крестами двух соседних церквей. И когда становится страшно от высоты и хочется слезть с каната, тихий голос говорит: "Есть покойники, которых я уважаю только наполовину".
***
Хочешь найти настоящего друга? Просто набери слово "пустота" в Яндексе.
***
Гротеск современного общества, как мне полагается, в полном неумении адекватно воспринимать несуществующую действительность. И это притом, что все, что нас окружает, можно условно назвать фонетическими струями.
***
Читаю Ваш журнал и ржу. С уважением, Лошадь.
на еешее
В стоматологической клинике рай. Пушистые медсестры с наколками едят кашу из блюдц и кчашек. Люди с больными зубами толпятся возле стен, покрытых наждачной бумагой. Маленькая такая курочка с целлофановой иголочкой в зобу скучает на стойке бара. Бородатый бармен смачно сплевывает в корзину рецептуру. Мартин Гначек размышляет о своем потайном кармашке в шинели. У него воспалилась десна.
И вот из-за поворота второго этажа на лифте, наконец-то, выплывает женщина с подсказкой. Ее лимонные глаза кислее всей красоты картин Боттичелли. Она вспархивает к потолку, и далее почти неразличимы ее свившиеся в шарнир волосы. Кубарем катится по коридору клиники волшебный сырный шарик. Его подхватывают руки и тащат на операционный стол. «Ребзя, отойдите. Я буду резать», - говорит печальный доктор в баннерном халате. «Принесите кипяток», - отдает он приказания. «Суйте руки в обруч». «Кляп!» «Кальций!» «Клеймите!»
Ветер немного усилился, и из панциря горизонта показалась голова в мелко напиленных шпалах. Зелень немного подостыла, за ее паучьими плечами уже проглядывало жало июля. И совершенно стало неважно, полагает ли кто, что осенью туман мшистый, или что в непроглядной тьме живет олень со спицами на рыжей шее.
В стоматологической клинике, где ночью проносятся летучие рыси, где желтая герань похожа на бальзамированный труп небоскреба, за тонким плинтусом живет моя любимая женщина. Она просыпает с петухами в обнимку, она чистит зубы раскладывающимся стаканчиком, пьют газированный сироп из лилий и цеппелина. А когда закрывается последняя дверь метрополитена, выливает кофе на брюки памятника Островскому. Асфальт под ее ступнями тогда начинает дрожать, все книги открываются на семидесятой странице, а я в этот момент начинаю видеть один и тот же сон. Мы с ней сидим в обнимку на развалинах Карфагена, и я держу в руках крохотный детский череп.
***
Что Россия?
Штора синяя ...
(с приветом Анри Волохонскому)
Жил-был Гриша по прозванью Цыц. Жил в пустоте и блеске. И дружил Гриша с гусляром Всеволодом Камилек и не очень дружил с водочерпом Мишей Гасипламя.
В тихой шелушащейся пещере писал наш герой занимательную поэзию о надобности различных вещей. Смотрел он, к примеру, на щелду какую и сразу выводил на бересте стих об ней. И чем она приглянулась, и зачем пригождается, и в каких случаях пользоваться ей. И таких опусов было у Цыца черем-четь.
Однажды в упокоенное лето бродил Гриша по зелянке, бродил котуны собирал, хлест да мыжму. И привязалась к нему мысль одна, о которой и говорить-то неудобно, а точно - разбить голову себе о корягу. Сказано-сделано. Зашел в самую непросветную чащу, нашел самую нешутейную корягу, да и хлобыстнулся лбом так сильно, что лос из глаз на траву сыпанул. Стоит Гриша Цыц и понимать не понимает, кто он и зачем на свет явился. На ту беду бежал через зелянку горб двуногий. Учуял человека так и затих в кустах - смотрит. А Гриша рыкнул, рукавом палечку на лбу протер и пошел, куда глаза глядели. Шел он долго до заката солнца. И вышел случаем к избе Миши Гасипламя. А хозяин сам сидит на скамье рядом с избой, да гостя непрошенного такими словами встречает: зачем пожаловал Гриша, да чего надобно, Гриша? А Гриша и не вспонимает, что его Гришей зовут. Стоит и смотрит, будто и не к нему слова обращены. Потом заговорил: блаженный я из города Мравль, пришел овса просить для своего надобенья. А коль не дашь иль взашей прогонишь, буду серчать, в лес уйду, а ночью вернусь и перебью все живое.
Испугался Гасипламя, взоймя руки к небу, запричитал, накинул куть на плечи, да и в морду наглецу ударил кулаком. Лежит Гриша, луна сквозь облачка проступает, лежит, насупился и не понимает, как это так он здесь оказался, и отчего на луне пятнистые пятна. Лежал-лежал. Да так долго лежал, что и стих про это сочинил.
Лехо-лехо нестарое невиданное
Тайну светела рассказало бысь
А то на ручиша на свои воду плеснеша
И от колея до колея только вешняя быть
Встал потом Гриша, враз места узнал и к утру домой обратился.
пров чера
Вчера я никуда не ходил да-да, а тупо просидел дома, периодически засовывая-высовывая палец в-из носа. Через три часа подобного занятия у меня появились половые признаки. Еще через час в комнату зашел проводник и принес чай. Еще через час закончились деньги и в кармане появилась дыра. Еще через час я язвительно пошутил с самим собой и смеялся шутке два часа. Потом обозлился и четыре часа сидел злой. Через час отпустило. И опустило. Сидел опущенный и плакал. Два часа. Затем засосало под ложечкой. Вскочил прыщ. Подмышкой. Подбородок катапультировался. На музыкальном центре кончились батарейки. Дальше я шел сам, без помощи проводника. Возле леса постучали топорами. Возница принес нужный шрифт. Стал печатать им. Когда из тумана выплыла лодка с дальтониками, стало как-то не по себе. Два часа тетешкал на коленях парус. Через два часа часы пробили два, и железная гвоздика пробила скорлупу амфитеатра. Коростель заиграл что-то из вагантов. Микки-маус испачкал лифтовую полость. Крыша встала на дыбы, улыбнувшись восходу луны над планетарием. Меж тем весна подходила к концу.
Рассказ про Евгения Палыча Драголюбова и его предчувствие Марта
Присучив линзу Eye-Plus 200 в намордник роговой оправы, профессор Верзман, севший на пол, строчил любовнице письмо:
Моя Любовь. Я вспоминаю, как мы однажды, в ночи поели банаков, а потом лежали рядом на кукешке и ждали, что вот-вот сорвется и рухнет вниз звезда. И ты тогда сказала: "Знаешь, если это будет зелекая звезда, то я выйду за тебя замуж. А если жепкая, то мы расстанемся навсегда". И вот, спустя, тридцать минут с неба упала ...
Профессор Верзман почесал шершавой печенью затылок. Затем, открыв бутылку бренди, чесал двумя руками нефть. И после этого зевнул, уткнулся носом в табуретку и даже (может быть) заснул, скрестив культяпки за спиною.
Потом продолжил:
... челтая как челтосник звезда. Мы переглянулись. "И что это значит?" - спросил я твои глаза. И глаза ответили: "Бу-бу-бу". "И что это значит?" - спросил я твои щечки. И щечки ответили: "Ру-ку-ку". "И что это значит?" - спросил я твои реснички. И реснички ответили: "Дринь-дринь-тинь". "И что же это значит?" - спросил я твой рот. И рот ответил ...
Профессор Верзман встал, оделся, надев на голову тулуп, на ноги натянул пробирки и в руку взял широкий лом. Пошел на улицу и долго по улице бежал пешком, пока на улице Улисса ему не повстречался слон. Слон был большой и неопрятный, из хобота торчал музил. Профессор Верзман крякнул громко и спрятался за брикадир.
{А слон исчез в спине у мрака}
И тут появляется Лидочка.
Лидочка такая говорит: "Профессор, вы не дописали письмо".
А профессор Верзман отвечает из-за брикадира: "Лидочка, посмотрите на брикадир, что вы видите?"
Лидочка: "Брикадир".
Верзман: "А меня не видите?"
Лидочка: "Нет, профессор".
Верзман: "То-то же и оно, Лидочка!"
Лидочка: "Ах-ах, профессор, я вас не понимаю".
Верзман: "Лидочка, подойдите к брикадиру и потрогайте его рукой за пупырышки".
Лидочка подходит к брикадиру и трогает его рукой.
Верзман: "Ну как? Потрогали?"
Лидочка: "Да".
Верзман: "Ну и как?"
Лидочка: "Брикадир шершавый".
Верзман: "Лидочка, теперь уходите".
Лидочка уходит.
Профессор Верзман брикадир разверзнул сильными руками и сел за стол кончать письмо:
Я рот. Я похож на косточку. Я могу вытянуться, и тогда буду похож на манговую косточку. А могу собраться в кружок - и тогда стану похож на лесной орешек. Но самое потрясающее мое умение - это умение говорить слова. Так как я женский рот, то могу говорить слова не переставая. Без остановок. Без преград. Вот я говорю слово "стыбзить". А вот слово "кринь-крава". "Кудить". "Бравалялавуву". "Бракомес". "Стеногусь". "Люпакур". "Апукабик". "Букивоху". "Чаймогу". "Русиполе". "Богавук". "Кацедриц". "Хаматюк". "Бусимака".
Профессор Верзман глухо думал про что запутался в письме. Его злотые губыдумы стучали полымя во сне. Закончив ручку грызть бобром, он подписался: Отчий дом. Нет: Козий дым. Нет: Рыжий свист. Нет: Буки-Аз. Нет: Веди Буки. Жму ваши рты, целую руки".
Кобра Коннект
Теоретик жанра железного пунктуализма Джакомо Паскаль родился в 1134 году совершенно безвестным, одиноким человеком. Мало того, при изъятии из конуса зачатия, его поместили в клетку с макроскопическими попугаями, в которой он прожил до половызревания.
Доктор Филиппс описывает этот период жизни великого ученого как описательный контур.
Ведь по сути, из чрева матери Джакомо выпустили в мир, лишенный простых чисел и интегральных соотношений в словоконструкциях. Будучи ребенком крайне возбудимым и невоспитанным Паскаль начал запоем читать узоры на обоях и гобеленах. К двадцати шести годам в его голове узоры сложились в исчерпывающую картину мироздания. Выпустив последние рыгачки из языка, Джакомо Паскаль пустился во все тяжкие. Самобытность греха привлекала теоретика жанра железного пунктуализма более, нежели искупления первородного греха динамитной шпагой.
Времена, которые фиксирует Доктор Филиппс в своей книге-раскладке "Паскаль - премудрая обезьяна точки и запятой", золотой маской спрятали лицо действительности от обывателя-современника. Лишь некоторым удалось избежать влияния элинской демагогии, превратившей молодую и пышущую грудью Европу в руины невежества и голода.
Джакомо Паскаль устроился работать на виселицу - единственное место, где рука справедливости не могла назначить ему пожизненное наказание. Там-то ученый и создает свою теорию неадекватности и железного пунктуализма, главными постулатами которой стали следующие: а) ешьте фиолетовых попугаев осторожно - в них бумерангоподобные косточки, б) поласкайте ногти избрано в растворе из взбитых блистером жуков-кротоедов, в) снимая кожу с обезьяны, убедитесь, что на колокольне ближайшей церкви нет львов, г) пробуйте верхний слой кипящей лавы исключительно губами, предварительно проглотив язык; и последний постулат гласил: бедро с тушенки три грамма косточки людоед. Что значил этот последний постулат, ученые до сих пор разгадать не могут. Не помог им в этом и доктор Филиппс, давно забросивший науку и катающийся сейчас на сейшельских червяках где-то в районе Ньюфаундленского Квадрата.
Герой же наш умер в Балаклаве в 1135 году, так и не познав вкус женщины, запах пугливого носорога и не разрешив теорему Ферма в свою пользу.
Могила же его и по сей день находится под Балаклавой в крохотной деревушке Пердящие Магеланы. И день и ночь толпы гремящих цепями пунктуалистов собираются у венчального камня-могилы. Они поют песни, читают вслух постулаты Учителя и прыгают в Черное море на проплывающие мимо пароходы.
несто
Я решил еще немного подождать, а затем, вечером, когда фламандцы вернутся уставшие с работы домой и сядут ужинать масляными красками перед холстами, я, наконец, выйду из-за нарисованного куста и брошу чашу грааля в океан, и вода будет мелко дрожать, словно мой голос, просящий милостыню.
свадьба шестидесятилетних
Гуси-гуси, га-га-га, свадьба шестидесятилетних на излете лета, на божьем свете, босиком по мокрой росе, по влажной от любви России, по возбужденным бутонам воздуха, по крикам гагары, по ослиному меду, по запаху, по снегу, на приманку.
Взлетаем и падаем в обьятия бледного пламени. Взрыхляем землю носами обезумевших бомбардировщиков.
Нам хорошо, или это просто что-то твердое и колючее занозило наше сердце.
Василиса протягивает ко мне вспотевшую от долгих маяний ладонь, и я вижу как на самой кромке нейтральной полосы жизни маленькая слезка отразила словами все то, что долгое время варилось в моей распроклятой голове. Вот оно, подумал я, вот оно то самое, определение чему человечество не смогло придумать за тысячи лет. И вот оно в этой капле на ладошке, и вот какое оно теплое и удивительное. Какое хорошее и веселое. Какое грустное и замечательное.
По подстриженным газонам тела шестидесятилетних несут усталые руки. Несут и не уронят, пока не похоронят вместе с обручальными кольцами и белыми лентами, белыми венками, белыми лицами, белыми крыльями и густонапомаженным клоуном, ковыряющим одним пальцем в носу, а другим в йогурте со смыслом.
крестословицы
По достижению призывного возраста, маугли почувствовал на своей груди жабу величиной с люминесцентную гренку. Животное суетливо потирала морду кривыми альпенштоками, то и дело снимая кожуру с секретных точек ци.
Вялым апрельским утром юноша сидел на пояснице удава Каа в позе лотоса и медитировал на эту внезапную галлюцинацию, пока свет в аквариуме не включили, и длинный-предлинный робот старик не спросил у проплывающих мимо конопатых страусов: где живет комета продленного дня, семь букв по вертикали?..
-~-
В литургических снах поют бумагу моллюски в накрахмаленных воротниках.
История воспитывает повседневные восклицания борющихся с натурой диванов.
Подставки под рожениц клеят рейтузы в рваных ритмах тонущей в песках люстры.
Акваланг проснулся утром и незаметно для включенного в розетку сибасса прыгнул под седеющий от ветра ковер.
Виталик встал в центре кружева, развел стропы по дальним линиям пустых пакетов, прыгнул высоко вниз, и уже на глубине пятидесяти сантиметров выше уровня снега позвонил в колокольчик, приглашая даму за соседним столиком присоединиться к трапеции.