Глава 45, написанная по случаю неожиданного субботнего дежурства.
Лето 2009 года. Сегодня - чудесный субботний день, тихий, солнечный, но не жаркий. Планируется диван, новый роман Меира Шалева, новая "стрелялка " в компьютере. Жена в четыре вернется из бассейна, приготовит вкусный обед. Пиво в сразу запотевшем стакане. Предвкушение тихого вечера вдвоем, с разговорами о книгах и хорошим фильмом... нет, только не это! - звонит рабочий мобильник: " Доктор Чачко, пожалуйста, у меня мама в тяжелом состоянии, Вы не могли бы подежурить сегодня вместо меня? Никто больше не может приехать!". Ну, конечно, я могу! И завтра отработать после бессонной ночи полный день до шести вечера могу, я все могу, потому что выбора у меня нет. Оставить моих стариков без дежурного врача нельзя, с кем-нибудь из них обязательно что-нибудь случится.
Вот так я неожиданно и оказался сегодня на дежурстве. Пока все спокойно, можно попробовать заняться журналом, а то уже давно хочется продолжить свои записки, а свободного времени на еженедельных четверговых дежурствах в последнее время не случалось. Может, сегодня повезет...
НАЧАЛО ВОСЬМИДЕСЯТЫХ.
Клиническая ординатура заканчивалась летом 1981 года. Я был уверен, что меня примут вновь на работу, уже в качестве специалиста-терапевта, в родную
20-ю Бабушкинскую больницу, где я отработал к тому времени уже 9 лет, и, как мне казалось, приобрел хорошую репутацию. ("О, романтический мастер!")
Главный врач, Генрих Азарович Хазанов, сообщил мне, что свободных ставок в больнице, к огромному его сожалению, нет, и в ближайшее время не предвидится. За следующие два месяца я побывал в десятке, примерно, московских больниц. Вне зависимости от того, к кому я обращался - к начальникам отделов кадров, заместителям главного врача по лечебной работе или непосредственно к главным врачам , что изредка удавалось - я выслушивал один и тот же текст. Правильно, вы угадали: "свободных ставок терапевта нет, и в ближайшее время не предвидится…"
В то же время, нехватка больничных врачей в Москве была настолько значительной, что в столице существовала система временной прописки для иногородних врачей ("лимит"), превращавщейся в вожделенную постоянную московскую прописку после 3 лет работы в городской больнице. После получения постоянной прописки, врачи - "лимитчики", если у них были подходящие анкетные данные, как правило, находили работу в привилегированных системах ведомственных медицинских учреждений, где намного легче было получить жилплощадь, нагрузки было меньше, а надбавок и льгот- значительно больше . То же происходило и с молодыми московскими врачами, распределенными по окончании института на работу в больницу, после того как срок работы по распределению заканчивался. Кто же оставался постоянно работать в городских больницах? Опять угадали, правильно - оставались врачи с неподходящими анкетными данными…
Теперь настало время вспомнить анекдот 70-х годов, объясняющий ситуацию:
- В райкоме партии - собрание партактива. Выступает секретарь райкома : " Товарищи! В последнее время международный сионизм усилил свою подрывную деятельность в СССР. Сионисты ведут свою оголтелую пропаганду, призывая граждан еврейской национальности к измене Родине и к отъезду в Израиль, мы должны преградить путь сионистам, этим отщепенцам, агентам мирового капитала. Но наша партия, товарищи, в то же время решительно выступает против антисемитизма и против ущемления прав лояльных советских граждан - евреев.
Понятно?"
- Голос из зала:" Не совсем. А как отличить лояльного еврея от сиониста ? "
-" Ну, это , товарищ, совсем просто ! У вас на предприятии работают евреи?"
-" Конечно, работают".
- " Так вот: те, кто у вас работают - евреи, а те, кто приходит устраиваться на работу, те - сионисты".
Недели проходили в безнадежном поиске работы. Однажды я позвонил своему институтскому другу Мише Глейзеру, который к этому времени уже заведовал блоком интенсивной неврологии в 6-й Басманной больнице. Узнав о моих бесплодных поисках, он обещал переговорить обо мне с заместительницей главного врача, В.А.Толмачевой, о которой отозвался как о хорошем враче и очень порядочном человеке. Вот какая беседа у них состоялась:
- " Варвара Александровна! Вам хороший терапевт не нужен?"
- "Хороший терапевт, Мишенька, всегда нужен!"
-" Только, В.А., у него недостатки, такие же , как у меня…"
Варвара, хитро ухмыляясь :" Борода, что ли?"
Михаил Ароныч, тоже хитро ухмыляясь: " И борода тоже".
- "Ну, приводи."
На следующий день я пришел к В.А., она побеседовала со мной минут десять, выяснила, где я учился и где успел поработать, и в заключение сказала:"Доктор, я Вас , конечно, беру, только вот, мне придется как-то сделать это в обход Бориса Яковлевича, чтобы его инфаркт не хватил…"
(Б. Я. Шульман, главный врач Басманной больницы, который не брал на работу евреев, вероятно, как и Генрих Хазанов, панически опасаясь обвинений в потворстве сионизму…).
Так я начал работать в Басманной больнице. Шульману меня представили через несколько недель, когда он пришел в отделение с административным обходом. Его передернуло, но он смолчал. Постепенно у меня складывалась репутация хорошего доктора, и направляя в наше отделение больных из райкомовской элиты, главный стал поручать их ведение мне. Варвара Александровна, действительно, была прекрасным администратором, она умела защищать и уважать своих врачей и вникать в лечебные проблемы, работать под ее покровительством было легко и приятно. Постепенно я даже начал позволять себе вступать с ней в споры. Через несколько лет, когда я уже заведовал 2-м терапевтическим отделением, однажды она, пыхтя, влетела к Мише Глейзеру и воскликнула:
"Ваш друг, Михаил Аронович, совершенно распустился! Вы представляете, я ему говорю, что в его отделении койко-день слишком растянутый, и как Вы думаете, что он мне отвечает? Он говорит, что его дело - лечить людей столько, сколько нужно, и что его не волнуют наши административные штучки!". И, как утверждал Мишка, с некоторой завистью добавила: " Он, видите ли, лечит! Ну да, лечит, но ведь нельзя же так…"
Продолжение следует.