Глава 56. " АЛИК, НЕ НАДО БЫТЬ ГЛУПЫМ!" (Марк Ильич Чачко)
В известной читателю коммунальной квартире продолжалась тем временем обычная жизнь - регулярно происходили концептуалистские семинары, собиравшие множество людей в моей комнате, на кухне буйствовали несметные полчища неистребимых тараканов и супруги Поповы (см. Глава 49. Сага о соседях.) В квартире обитали еще две одинокие старушки, одна из которых, грузная и болезненная Анна Ивановна много лет отличалась способностью по ночам с грохотом падать с кровати, после чего ее приходилось вновь затаскивать на постель. Однажды Анна Ивановна тихо умерла, комната ее пустовала (желающих прописаться в восьмиметровую комнатку в коммуналке в середине 80-годов уже не нашлось).
Заведование отделением позволило мне освободиться от ночных дежурств и пополняло домашние запасы коньяка и конфет от благодарных пациентов. По вечерам часто у меня собирались друзья и приятели, иногда приводившие своих знакомых. Однажды, в канун Нового Года, приятельская компания привела в мой дом новую гостью, с которой у меня немедленно завязался бурный роман. Через неделю моя новая подруга поссорилась с мужем, и мы с друзьями по-гусарски умыкнули ее с годовалой дочерью из дома мужа. Пустовавшая в моей коммуналке комната была экстренно превращена в детскую. Вскоре мы на несколько дней съездили в Ленинград, где нас радушно приняли Витя Кривулин и Наталия Ковалева , незадолго до того вышедшая за Витю замуж.
По возвращении в Москву быстро стало ясно, что эта история, как и следовало ожидать, заканчивается. Чтобы дать возможность героине романа, снова начавшей встречаться с мужем, спокойно устраивать свою судьбу или снять жилье, я, в наказание за собственное легкомыслие, отправил себя в изгнание, переехав на некоторое время к Мише Шейнкеру, жившему тогда с женой рядом с моей Басманной больницей. Позже, когда выяснилось, что оккупация моего жилища затягивается, меня еще на полгода приютило семейство старшего брата, Лени Чачко.
Интерлюдия: Тут не может не вспомниться мой добрейший отец. Его всегда огорчала моя страсть к разного рода приключениям, на которые он реагировал фразой, произносившейся, буквально, со скрежетом зубовным и звучавшей, поэтому, как : "Дуракь кусокь!". С годами отец становился все мудрее и мягче, и хотя, по Грибоедову, был по-прежнему "в состоянии сказать мне дурака в глаза", обидный "кусокь" сменился фразой:"Алик, не надо быть глупым!". Мантру эту я до сих пор иногда повторяю себе, но она, к сожалению, приходит на ум, обычно, только после очередной уже сделанной глупости.
Теперь, вспоминая этот эпизод, я удивляюсь изяществу, с которым судьба сплетала из казавшихся случайными, но подчиненных единому замыслу, фрагментов ленту моей судьбы. Наташа Ковалева вскоре вновь появится в моих "Записках" и сыграет очень важную роль.
Продолжение следует.