Шалом
Его мы нашли в двухкомнатной малогабаритной хрущевке.
Иосиф К. 1941 года рождения. Сознание спутанное, не контактен, как было передано по сводке из поликлиники.
Жена - Мария Ивановна - встретила нас у подъезда.
- Вы не пугайтесь, у нас все сломано. Йося пытался чинить и не справился.
Йося, всю жизнь проработавший инженером на заводе, лежал на диване в большой комнате и внимательно смотрел на нас карими глазами.
Простыня под ним была такой ветхой, что можно было видеть под ней цвет дивана, на котором он лежал - темно - синий.
Чисто. В кухне - остатки супа в детской кастрюльке,и запах бедности. Я не могу передать его словами, но этот запах есть во всех домах, вернее кухнях у многих наших больных. Там не пахнет едой, пирогами, супом из курицы или хлебом. Это такой холодный запах, который не перепутаешь ни с чем больше.
В ванной - оторвана раковина - хозяин чинил, видимо, по старой памяти ,и не удержал в руках. Унитазный бачок разбит и переклеен какой - то пластиковой лентой. В ванной развешены те самые полупрозрачные от старости простыни.
Йося пытается встать и починить весь этот бардак, а сил мало...
Мария Ивановна плачет.
- Вы не ругайте его, он ведь хочет, чтобы было как раньше, - продолжает она, сморкаясь и вытирая глаза.
- Мы хорошо жили раньше. Квартира - от завода. Потом перестройка, потом независимость, потом болезнь. Он ведь ещё на больничном. Инвалидность не успели оформить.
Йося жестами показал на стул около кровати.
Осмотрев его, предложила госпитализацию.
- А вот нет, Петровна. Не отдам. Дома будет. Я ж люблю его. Это он сейчас так хулиганить стал, да и то, когда я в магазин за хлебом иду. Встает и начинает чинить все. Вы его откормить мне помогите.
Вдвоем они жили на пенсию Марии Ивановны и больничный Иосифа.
Иосиф пытался что - то сказать. Так как речь была нарушена - из губ вырывалось длинное ШШШШШ.
- Что? Иосиф АЛександрович, что?
- ШШШША - ЛОМ.
- Шалом?
Он закивал головой и даже пожал руку.
- Мария Ивановна, а он еврей?
- Да. Дед его раввином у них был, папа погиб в 43, так что он без отца вырос. Женились мы рано. Семья не рада была мне. Гойка. У них свои законы. А потом все разъехались.
- Ша - лом, - чётко произнес Иосиф.
- Шалом, - решила ответить и я.
Оценив свои возможности, я поняла, что вытянуть эту семью на дому у меня нет никакой возможости. А положить его она отказалась наотрез.
"Только дома".
А я не могу, не могу содержать больных на дому. К сожалению и стыду. Не хватает у меня денег на это.
И решилась я позвонить в службу ХЕСЕД в городе Киеве.
Они обслуживают и помогают малоимущим евреям города.
В трубку мне играла "Хава - Нагила". Потом переключили на заведующего патронажной службой.
- Я доктор из хосписа. Фамилия Глинка. У меня больной.41 года рождения. Обрезан. Говорит одно слово - "Шалом". Зовут Иосиф К.
- И что?
- Я думаю, что он еврей и хотела попросить от вас помощи для него.
- Как вы ДОКАЖЕТЕ, что он еврей. Вы кто?
- Я доктор из хосписа... не еврейка.
- А хоспис еврейский?
- Нет.
- А какой?
- ...Светский. Для всех.
- Вот видите, - назидательно проговорил голос в трубке.
- Что?
- Мы работаем с евреями, которые знают, что они евреи. Ни соседи, ни доктора этого знать не могут.Я изъяснился понятно?
Тут меня понесло. В общем было так и я очень старалась сдержаться.
- Послушайте, господин. Я не должна Вам доказывать, что он еврей. Вы меня понимаете? Это Вы мне докажите, что человек с именем Иосиф, обрезанный, 41 года рождения, говорящий перед смертью "Шалом" всем входяшим - не еврей. И если Вы мне не докажете этого, то завтра, слышите, завтра, я созову всех журналистов города и буду говорить, нет, я буду кричать о том, что старые и больные евреи умирают от голода в своих хрущевках.
- Не надо грязи. Не надо. Мы пришлем, так и быть , пришлем нашего социального работника. Жену как у него зовут?
- Марь Иванна.
- Вы точно издеваетесь надо мной.
К приходу соц. работника я сидела вместе с Марь Иванной около Иосифа.
Она пришла. Освидетельствования еврейства не произошло.
Помощь он получил. Простыни, гречку, памперсы.
С поправкой, о которой меня уведомил начальник отдела "Помощь На Марию Ивановну распространятся не будет. "
Он прожил ещё полтора месяца. Больше он ничего не ломал в доме.
Но и "Шалом " я больше от него не слышала.
Иосиф К. 1941 года рождения. Сознание спутанное, не контактен, как было передано по сводке из поликлиники.
Жена - Мария Ивановна - встретила нас у подъезда.
- Вы не пугайтесь, у нас все сломано. Йося пытался чинить и не справился.
Йося, всю жизнь проработавший инженером на заводе, лежал на диване в большой комнате и внимательно смотрел на нас карими глазами.
Простыня под ним была такой ветхой, что можно было видеть под ней цвет дивана, на котором он лежал - темно - синий.
Чисто. В кухне - остатки супа в детской кастрюльке,и запах бедности. Я не могу передать его словами, но этот запах есть во всех домах, вернее кухнях у многих наших больных. Там не пахнет едой, пирогами, супом из курицы или хлебом. Это такой холодный запах, который не перепутаешь ни с чем больше.
В ванной - оторвана раковина - хозяин чинил, видимо, по старой памяти ,и не удержал в руках. Унитазный бачок разбит и переклеен какой - то пластиковой лентой. В ванной развешены те самые полупрозрачные от старости простыни.
Йося пытается встать и починить весь этот бардак, а сил мало...
Мария Ивановна плачет.
- Вы не ругайте его, он ведь хочет, чтобы было как раньше, - продолжает она, сморкаясь и вытирая глаза.
- Мы хорошо жили раньше. Квартира - от завода. Потом перестройка, потом независимость, потом болезнь. Он ведь ещё на больничном. Инвалидность не успели оформить.
Йося жестами показал на стул около кровати.
Осмотрев его, предложила госпитализацию.
- А вот нет, Петровна. Не отдам. Дома будет. Я ж люблю его. Это он сейчас так хулиганить стал, да и то, когда я в магазин за хлебом иду. Встает и начинает чинить все. Вы его откормить мне помогите.
Вдвоем они жили на пенсию Марии Ивановны и больничный Иосифа.
Иосиф пытался что - то сказать. Так как речь была нарушена - из губ вырывалось длинное ШШШШШ.
- Что? Иосиф АЛександрович, что?
- ШШШША - ЛОМ.
- Шалом?
Он закивал головой и даже пожал руку.
- Мария Ивановна, а он еврей?
- Да. Дед его раввином у них был, папа погиб в 43, так что он без отца вырос. Женились мы рано. Семья не рада была мне. Гойка. У них свои законы. А потом все разъехались.
- Ша - лом, - чётко произнес Иосиф.
- Шалом, - решила ответить и я.
Оценив свои возможности, я поняла, что вытянуть эту семью на дому у меня нет никакой возможости. А положить его она отказалась наотрез.
"Только дома".
А я не могу, не могу содержать больных на дому. К сожалению и стыду. Не хватает у меня денег на это.
И решилась я позвонить в службу ХЕСЕД в городе Киеве.
Они обслуживают и помогают малоимущим евреям города.
В трубку мне играла "Хава - Нагила". Потом переключили на заведующего патронажной службой.
- Я доктор из хосписа. Фамилия Глинка. У меня больной.41 года рождения. Обрезан. Говорит одно слово - "Шалом". Зовут Иосиф К.
- И что?
- Я думаю, что он еврей и хотела попросить от вас помощи для него.
- Как вы ДОКАЖЕТЕ, что он еврей. Вы кто?
- Я доктор из хосписа... не еврейка.
- А хоспис еврейский?
- Нет.
- А какой?
- ...Светский. Для всех.
- Вот видите, - назидательно проговорил голос в трубке.
- Что?
- Мы работаем с евреями, которые знают, что они евреи. Ни соседи, ни доктора этого знать не могут.Я изъяснился понятно?
Тут меня понесло. В общем было так и я очень старалась сдержаться.
- Послушайте, господин. Я не должна Вам доказывать, что он еврей. Вы меня понимаете? Это Вы мне докажите, что человек с именем Иосиф, обрезанный, 41 года рождения, говорящий перед смертью "Шалом" всем входяшим - не еврей. И если Вы мне не докажете этого, то завтра, слышите, завтра, я созову всех журналистов города и буду говорить, нет, я буду кричать о том, что старые и больные евреи умирают от голода в своих хрущевках.
- Не надо грязи. Не надо. Мы пришлем, так и быть , пришлем нашего социального работника. Жену как у него зовут?
- Марь Иванна.
- Вы точно издеваетесь надо мной.
К приходу соц. работника я сидела вместе с Марь Иванной около Иосифа.
Она пришла. Освидетельствования еврейства не произошло.
Помощь он получил. Простыни, гречку, памперсы.
С поправкой, о которой меня уведомил начальник отдела "Помощь На Марию Ивановну распространятся не будет. "
Он прожил ещё полтора месяца. Больше он ничего не ломал в доме.
Но и "Шалом " я больше от него не слышала.