прыгай в огонь, мартышка!
в каждом доме есть чудаковатый старик, который всё время следит за тем, чтобы закрывали дверь в подъезд и выключали свет на площадке. в нашем доме тоже такой есть.
- вы из какой квартиры? - его голос на три этажа выше моего. стою и думаю, что он делает на шестом, если живёт на восьмом? наверно опять подслушивал у двери. услышал же, старый хрыч! с восьмого услышал чужих на первом и вышел на встречу. примечательного в нём нет ничего. ходит в старых спортивных штанах с лямками для пяток, грязная майка, бреется раз в неделю, много курит, сидит у дверного глазка с дробовиком и внимательно слушает что в подъезде происходит. скандальный нелюдимый старик. если честно, я не помню чтобы он с кем-нибудь перекидывался словечком, не помню чтобы он отпускал в чей-то адрес шутку, не помню чтоб он вообще имел с кем-то дело кроме сбора денег на ремонт кодового замка. я видел его довольным только раз, когда он заказал в подъезд первую в городе дверь с домофоном. он так хлопотал, мне кажется он сам заплатил большую часть стоимости. как-то он застал меня с другом Жорой за хулиганством: нам было по восемь, мы сконструировали из ложки катапульту и стреляли по лампам на лестничной площадке. до сих пор не знаю, почему он тогда не сказал отцу. вот кстати, когда в подъезде перегорают или бьются лампы, он сам их меняет, ни с кого денег не берёт. следит только чтоб всегда их выключали. на черта, спрашивается, нужны лампы если поднимаешься зимой в потёмках и не видишь куда ногу ставить и кончился ли лестничный пролёт или там ещё одна ступенька? странное дело, но когда ломается лифт, а у нас это случается довольно часто, починкой его занимается кто угодно, только не он. а ведь ему это больше других надо: я уже говорил, ему за 70, живёт на восьмом. а ещё курить он ходит в пролёт между вторым и третьим, у него там собственная пепельница.
в ноябре рано темнеет, возвращаться домой засветло можно когда угодно, только не в ноябре. у входа в подъезд в очередной раз принимаю за человека корявые наросты на рябине. дверь в подъезд открыта настежь, внизу её подпёрли кирпичом. с внезапным злорадством представляю как старик будет кричать и спрашивать кто это сделал, а местная справочная в теле пенсионерки с первого этажа немедля отрапортует: «это, Николай Петрович, опять к трубачу с третьего друзья приходили! Как вам такое нравится?» вообще с тех пор как мы поставили домофоны, необходимость подпирать дверь чтобы впустить врача или сантехника отпала. но вот например кому-то же это понадобилось. в подъезде конечно темно, но мне не привыкать. три этажа - шесть пролётов. уже у себя на этаже цепляюсь за что-то и чуть не падаю. из темноты появляется рука и зажимает мне рот. бью наугад, промахиваюсь, в ухе надтреснутый голос:
- тихо, это я…
- дядя Коля? - громко шепчу, и пытаюсь понять, что вообще происходит
он молчит, поворачивает мою голову почти вертикально вверх: на одном из верхних этажей похоже есть свет. а ещё слышен шелест и кажется там люди. обычно подъезд - это кусок дороги по пути на маршрутку, но если замереть и вслушаться, можно услышать что на верхних этажах есть жизнь. я только что понял, что почти не бывал на верхних этажах. можно обойти пол мира, но так и не побывать на этаж выше своего.
- ты домой шёл! - шёпотом командует старик и указывает высохшим пальцем на мою дверь - и не ходи сегодня никуда, понял?
- понял… - всё в высшей степени странно, но я наверно не хочу знать что там
напряжённо сжимаю ручку двери, проворачиваю ключ, ещё два оборота, нижний замок, стараясь не шуметь по миллиметру вжимаю дверь от себя и вверх, наконец она выходит из лутки, открывая тёмную дыру в стене. это моя квартира. проскальзываю в щель и дверь тихо возвращается назад. ещё пол минуты закрываю все замки какие есть. замираю и вслушиваюсь. ничего не происходит.
в общем я не удержался и снова выхожу. в подъезде всё ещё темно, дяди Коли и след простыл, начинаю осторожно подниматься. на шестом становится светлее, сверху слышу возню и приглушённые голоса. делаю ещё несколько шагов к свету. никогда, слышите меня, никогда не видел такого омерзительного зрелища. тут люди. я никого не знаю, из жильцов только одна школьница с девятого. все жмутся вдоль стен, сидят на полу, взбираются друг на друга, так и не взобравшись свисают с чужих локтей, плеч и голов. как мошкара облепили они всю площадку, оставив центр площадки пустым. меня они не замечают. все, похоже, в каком-то трансе. обращаюсь к стоящему прямо передо мной громиле, он даже не оборачивается… чудеса. часто люди могут плохо реагировать, но как-то реагировать они же должны. иначе какие же они тогда люди? эта мысль пугает меня. пугает больше чем свет в обесточенном подъезде. что-то происходит. как по команде, все поднимаются на ноги, и…теперь я понимаю в чём дело. я вижу центр и мне хочется протянуть руку и коснуться его. с потолка на изломанном проводе свисает 60-ватная лампа накаливания. однажды я видел такую во сне. лампа сбросила плафон, свет стал ярче. потом лампа заметно опустилась к полу, провод как будто вытягивался из потолка и вдруг натянулся как струна, а светящийся клубок потянулась ко мне. она зависла под углом градусов 30 к потолку и не мигая смотрела на меня, хотя чем бы ей на меня смотреть? эта лампа не светит ярче чем должна и не движется как двигаются одержимые вещи из моих снов. она просто свисает и светит. и всё же я не могу удержаться. никогда не рассматривайте лампы накаливания. я тоже знаю, что она горячая, но чем больше смотришь, тем сильнее хочется коснуться. люди вокруг, похоже, заняты тем же. медленно протягивают руки к лампе, а она одна и такая маленькая. раскалённая птичка внутри стеклянной груши. если долго на неё смотреть, то потом куда не глянь - поворачивая голову, угловым зрением будешь замечать её. но она всё время будет ускользать. сейчас она не ускользает потому, что мы не отводим от неё глаз. я вижу как люди касаются её, но не одёргивают обожженные руки. кожа на их руках начинает темнеть и трескаться, от них идёт ужасных горелый запах. не знаю как это произошло, но я уже в нескольких шагах от лампы и продолжаю проталкиваться. боль какая-то сладкая, упоительная, нет, я ни за что не хочу убирать руку, мне… и только не это: она гаснет! нет! мы все кричим «нет!» мы не можем и не хотим так. кто-то заплакал. кто-то бьёт в стену здоровенным кулаком. кто-то открыл окно. постепенно мы все начинаем понимать. нам всем пора на выход.
и тут он напал на меня. вздорный старик. «пусти» - почти плачу. он не понимает, мне нужно туда, за всеми.
голова раскалывается. господи, какой кошмарный сон... сон... почему у меня руки в бинтах? пальцы слушаются. ааах… пекут... почему я не на работе? который сейчас час? шесть. надо на работу. надо. стоп. уфф! это шесть вечера.
старик без слов впускает меня. наливает в два стакана водку. на бутылке бело-красная этикетка, никогда такую водку не видел, написано английскими буквами «Stolichnaya».
- дядя Коля, что вчера было?
- ты сейчас никуда не ходи - надо полагать это означает «вопросы здесь задаю я»? - пока милиция не уехала у меня посиди. а утром я вернулся домой и теперь снова всё в порядке, только в моём шкафу добавился ещё один скелет.
время от времени, то там, то тут зажигается давно не горевшая лампа. и тогда к ней приходят люди. я не знаю как они узнают, но они безошибочно находят её. чаще всего лампа зажигается на одном из верхних этажей - там меньше случайных свидетелей. а наутро возле дома находят сброшенных в кучу людей. окно, через которое они выходили определить, обычно, не составляет труда.
- так на шестом или седьмом? - спрашивает следователь
- на седьмом. да вы не ошибётесь, там ещё лампа на этаже не работает.
знаете, а ведь дядя Коля показал тогда свои руки. он бегло играл на стареньком пианино, но ожог, полученный много лет назад, так никогда и не сошёл. секунду... слышали? дверь внизу хлопнула. ждите здесь, я пойду узнаю из какой квартиры... могу задержаться - вчера какой-то умник лифт починил, надо новый клин забить. если принесут пенсию положите вот тут на тумбочку.
