Служанки. Роман Виктюк.
Если бы я стала играть с кем-нибудь в известную игру «я никогда не», когда пьешь вино, если делал озвучиваемое, то выпила бы в ответ на фразу: «Я никогда не целовалась с накачанным, накрашенным мужиком».
А все дело в том, что я опять была в театре Виктюка.
«Я считаю, что в «Служанках» играть должны мужчины. Именно мужчины». Жан Жене.
Ни одна рецензия не обходится без этой знаменитой фразы французского драматурга, за которой, как правило, следуют пространные доказательства, почему режиссер имеет право ставить спектакль так, как он хочет. Я хотела бы обойтись без этого, но вряд ли получится.
Ибо это основа основ той концепции искусственного, абсурдного, фантастического театра, далекого от реальности, сформулированной Сартром (другом Жене) в 1952г.
Иван Никульча (Месье) и Алексей Нестеренко (Мадам)
Но сначала немного о пьесе.
Две служанки Соланж и Клер, сестры, в отсутствии Мадам разыгрывают сцены убийства госпожи, надевая ее платья, кривляясь и копируя ее жесты, меж тем, как Месье находится под арестом, по обвинению в воровстве на основании анонимных писем, написанных одной из девушек.
Сестры готовят отравленный липовый отвар, когда неожиданно появляется их хозяйка, томная, меланхоличная, экзальтированная Мадам и шаг за шагом расстраивает их планы, потихоньку выводя на чистую воду.
А тут еще выясняется, что Месье на свободе. Хозяйка отправляется на встречу с ним в «Бильбоке» (кайфую от этого слова). Загнанные в угол служанки доигрывают свою пьесу до конца и идут еще дальше.
Сам автор не любил театр, считая его балаганом, развлечением, не имеющим ничего общего с ритуальным действием, церемонией античного мира.
«Можно только мечтать об искусстве, обозначающем глубокое переплетение активных символов, способных общаться с публикой на языке, который ничего не говорит, но все предчувствует». (Ж. Жене)
Исполнение главных ролей женщинами не отвечало бы поставленным задачам, ибо им не удалось бы создать радикального перевоплощения, потому что не пришлось бы играть женщину. Мужчины же реализуют главный замысел автора именно многоступенчатой игрой - мужчина играет женщину (вернее женскую роль), которая играет служанку, которая играет другую служанку, которая играет Мадам. Этим и достигается уникальная фантасмагоричность, абсурдность, нереальность происходящего на сцене.
Дмитрий Бозин (Соланж)
И вот, все границы сознания пройдены, стереотипы разрушены (если нет, то люди покидают зал) и наступает совершенно чистое, непредвзятое глубинное, архетипичное восприятие спектакля, буквально оголенными нервами, чувствами. ДНК и ничем другим.
Это не сказка о четырех голых королях, это театральный ритуал.
Шаманские первобытные танцы, красота и пластика тел, выверенные интонации, душераздирающий саундтрек (Далида), освещение, костюмы (юбки поверх брюк) - все работает на задачу - отключить разум, оставить зрителя один на один со своими инстинктами и демонами, разрушить гендерное восприятие, оставить, перефразируя название известного фильма, «вечное сияние чистой души».
В какой-то момент вы обнаруживаете, что на сцене нет мужчин, нет женщин, а есть только электрические сигналы персонажей, которые доставляют зрителя прямиком к центру его собственной вселенской сущности, оставляя один на один с экзистенциальными вопросами.
Леденящая душу, преследующая, не оставляющая выбора, неотвратимость смерти - один из них. Так или иначе, Мадам должна умереть. Служанки играют свою пьесу внутри пьесы и, доигрывая ее до конца, не останавливаются и идут дальше.
Слева Александр Солдаткин (Клер)
Мадам должна умереть.
И не только потому, что кухарки, видят свой бунт только в убийстве, завидуют положению мадам, страдают от собственной ненависти, никчемности и классовых различий, мечтают о другой жизни, но и потому что обрести свободу можно только вырвавшись из телесного плена, стоит лишь один раз решиться и перейти черту.
Действие на сцене происходит в импровизированной клетке из балетного станка, движения актеров напоминают загнанных в угол диких зверей. Музыка - причудливое переплетение там-тамов и скрипки. Все это завораживает с первых секунд.
«Я хотела бы тебе помочь. Утешить тебя, но я знаю, что противна тебе. Что вызываю у тебя отвращение. И знаю об этом потому, что ты мне тоже противна. Невозможно любить друг друга в рабстве».
Мадам должна умереть.
И тогда изображающая Мадам служанка, младшая сестра, Клер выпивает липовый отвар и умирает.
Режиссеру не хватило пространства в пьесе и он завершил действие безбашенными танцами, но и они не могут до конца отвлечь зрителя от произошедшего на сцене, не так-то просто выйти из транса, хотя пластика, необычная хореография, красота актеров и умопомрачительный грим, отсылающий к театру кабуки, делают максимум для этого.
Не обходится и без экспромтов, Виктюк не только позволяет актерам, но и приветствует известную степень спонтанности в рамках сценария, конечно, без чего этот театр немыслим. И все же каждый раз думаешь, ну, может, в этот раз Клер не выпьет липовый отвар?
Приходите и посмотрите, вдруг не выпьет, и тогда смерть потеряет над нами всякую власть.
После каждого спектакля Виктюка остается такое тихое, светлое чувство наполненности и воодушевления, что не хочется ни с кем разговаривать.
И, конечно же, поклоны, овации, цветы и поцелуйчики в конце. Это особенное в театре, чего нет ни в кино, ни на рок-концертах. Теплота и радостное волнение. Ребята прекрасны, никакой звездной болезни, душевность и искренность.
И я поняла, почему меня опять тянет туда. Здесь я дома.
А все дело в том, что я опять была в театре Виктюка.
«Я считаю, что в «Служанках» играть должны мужчины. Именно мужчины». Жан Жене.
Ни одна рецензия не обходится без этой знаменитой фразы французского драматурга, за которой, как правило, следуют пространные доказательства, почему режиссер имеет право ставить спектакль так, как он хочет. Я хотела бы обойтись без этого, но вряд ли получится.
Ибо это основа основ той концепции искусственного, абсурдного, фантастического театра, далекого от реальности, сформулированной Сартром (другом Жене) в 1952г.
Иван Никульча (Месье) и Алексей Нестеренко (Мадам)
Но сначала немного о пьесе.
Две служанки Соланж и Клер, сестры, в отсутствии Мадам разыгрывают сцены убийства госпожи, надевая ее платья, кривляясь и копируя ее жесты, меж тем, как Месье находится под арестом, по обвинению в воровстве на основании анонимных писем, написанных одной из девушек.
Сестры готовят отравленный липовый отвар, когда неожиданно появляется их хозяйка, томная, меланхоличная, экзальтированная Мадам и шаг за шагом расстраивает их планы, потихоньку выводя на чистую воду.
А тут еще выясняется, что Месье на свободе. Хозяйка отправляется на встречу с ним в «Бильбоке» (кайфую от этого слова). Загнанные в угол служанки доигрывают свою пьесу до конца и идут еще дальше.
Сам автор не любил театр, считая его балаганом, развлечением, не имеющим ничего общего с ритуальным действием, церемонией античного мира.
«Можно только мечтать об искусстве, обозначающем глубокое переплетение активных символов, способных общаться с публикой на языке, который ничего не говорит, но все предчувствует». (Ж. Жене)
Исполнение главных ролей женщинами не отвечало бы поставленным задачам, ибо им не удалось бы создать радикального перевоплощения, потому что не пришлось бы играть женщину. Мужчины же реализуют главный замысел автора именно многоступенчатой игрой - мужчина играет женщину (вернее женскую роль), которая играет служанку, которая играет другую служанку, которая играет Мадам. Этим и достигается уникальная фантасмагоричность, абсурдность, нереальность происходящего на сцене.
Дмитрий Бозин (Соланж)
И вот, все границы сознания пройдены, стереотипы разрушены (если нет, то люди покидают зал) и наступает совершенно чистое, непредвзятое глубинное, архетипичное восприятие спектакля, буквально оголенными нервами, чувствами. ДНК и ничем другим.
Это не сказка о четырех голых королях, это театральный ритуал.
Шаманские первобытные танцы, красота и пластика тел, выверенные интонации, душераздирающий саундтрек (Далида), освещение, костюмы (юбки поверх брюк) - все работает на задачу - отключить разум, оставить зрителя один на один со своими инстинктами и демонами, разрушить гендерное восприятие, оставить, перефразируя название известного фильма, «вечное сияние чистой души».
В какой-то момент вы обнаруживаете, что на сцене нет мужчин, нет женщин, а есть только электрические сигналы персонажей, которые доставляют зрителя прямиком к центру его собственной вселенской сущности, оставляя один на один с экзистенциальными вопросами.
Леденящая душу, преследующая, не оставляющая выбора, неотвратимость смерти - один из них. Так или иначе, Мадам должна умереть. Служанки играют свою пьесу внутри пьесы и, доигрывая ее до конца, не останавливаются и идут дальше.
Слева Александр Солдаткин (Клер)
Мадам должна умереть.
И не только потому, что кухарки, видят свой бунт только в убийстве, завидуют положению мадам, страдают от собственной ненависти, никчемности и классовых различий, мечтают о другой жизни, но и потому что обрести свободу можно только вырвавшись из телесного плена, стоит лишь один раз решиться и перейти черту.
Действие на сцене происходит в импровизированной клетке из балетного станка, движения актеров напоминают загнанных в угол диких зверей. Музыка - причудливое переплетение там-тамов и скрипки. Все это завораживает с первых секунд.
«Я хотела бы тебе помочь. Утешить тебя, но я знаю, что противна тебе. Что вызываю у тебя отвращение. И знаю об этом потому, что ты мне тоже противна. Невозможно любить друг друга в рабстве».
Мадам должна умереть.
И тогда изображающая Мадам служанка, младшая сестра, Клер выпивает липовый отвар и умирает.
Режиссеру не хватило пространства в пьесе и он завершил действие безбашенными танцами, но и они не могут до конца отвлечь зрителя от произошедшего на сцене, не так-то просто выйти из транса, хотя пластика, необычная хореография, красота актеров и умопомрачительный грим, отсылающий к театру кабуки, делают максимум для этого.
Не обходится и без экспромтов, Виктюк не только позволяет актерам, но и приветствует известную степень спонтанности в рамках сценария, конечно, без чего этот театр немыслим. И все же каждый раз думаешь, ну, может, в этот раз Клер не выпьет липовый отвар?
Приходите и посмотрите, вдруг не выпьет, и тогда смерть потеряет над нами всякую власть.
После каждого спектакля Виктюка остается такое тихое, светлое чувство наполненности и воодушевления, что не хочется ни с кем разговаривать.
И, конечно же, поклоны, овации, цветы и поцелуйчики в конце. Это особенное в театре, чего нет ни в кино, ни на рок-концертах. Теплота и радостное волнение. Ребята прекрасны, никакой звездной болезни, душевность и искренность.
И я поняла, почему меня опять тянет туда. Здесь я дома.