Зигмунд Фройд, часть вторая
Продолжу свой рассказ об истории психиатрии в целом и о Зигмунде Фройде в частности (первая часть рассказа здесь). Брюдер штудентен, - ворчал Зигмунд, возвращаясь домой с занятий. - Ваш брат вон в Жеводане Красную шапочку доедает! Или это в тирольских Альпах было? Или же и вовсе в Тамбове? А, неважно.
Не то чтобы ему было завидно, что в силу всё того же национального вопроса его никто не приглашал сделаться буршем. В конце концов, эти их мензуры, эти их шмиссен на всю морду лица - оно ему надо? Но всё равно в глубине души обидно. Да ещё и задирают. Вот и приходилось юному Фройду прокачивать навыки душевной и физической стойкости. А заодно интересоваться зоологией всерьёз: надо же понять, к какому классу относятся обидчики, каковы их повадки, чем прикармливать, чем травить... забудьте, это так, вырвалось. Но зоологию Зигмунд в самом деле штудировал углубленно, параллельно занимаясь анатомией и химией, а в лаборатории Эрнста фон Брюкке, физиолога и психолога, отводил душу, анатомируя всё то, что не успело увернуться. Работа, посвященная гендерным различиям у речных угрей (ну не цитировать же Плиния Старшего, который однажды брякнул, что те размножаются, трением о камни, оставляя на них кусочки кожи, из которых и вырастает молодняк), опубликовала Академия наук. Это и самолюбию хороший такой массаж, и два года стипендии (в 1875 и 1876 годах) от Института зоологических исследований Триеста приятно греют не сильно полный кошелёк.
Правда, через некоторое время Зигмунд забросил должность стипендиата-исследователя и попросился снова в лабораторию фон Брюкке: уж очень интересными оказались лекции профессора, и Фройд планировал остаться под его крылом. Заниматься врачеванием он уже пробовал - пришлось в 1879-1880 годах отслужить лекарем в армии - и ему не понравилось. В 1881 году Зигмунд защитил диссертацию и получил докторскую степень. Он бы и дальше просиживал дни напролёт за микроскопом в Венском физиологическом институте, если бы не мэтр. Тот прекрасно видел терзания молодого человека: с одной стороны, амбиции ого-го, а с другой - финансовые возможности как самого Шломо, так и семьи Фройдов выглядели в лучшем случае иго-го. А если откровенно - то буга-га. И он честно писал Зигмунду: «Молодой человек, вы выбрали путь, ведущий в никуда. На кафедре психологии в ближайшие 20 лет вакансий не предвидится, а у вас недостаточно средств к существованию. Я не вижу иного решения: уходите из института и начинайте практиковать медицину»
Сложно сказать, внял бы молодой Фройд дружескому совету учителя идти в люди, если бы не один несчастный случай. Ну как несчастный: поспешал Зигмунд в типографию и едва не угодил под колеса проезжавшей кареты. Или под копыта её двигателя - вот уж не в курсе тонкостей ДТП тех лет. Пока он собирал в уме нужную синтаксическую конструкцию, чтобы выразить степень своей обескураженности и фраппированности, из кареты вышла дама и, рассыпавшись в извинениях, спросила: сумеет ли она загладить вину приглашением на бал. «Я и бал», - фыркнул про себя Фройд, но потом прокрутил эту мысль ещё раз, и она заиграла новыми гранями. В конце концов, не всякий день такие приглашения сыплются. Да что там - вообще никакой.
А на балу он встретил Марту Бернайс - и пропал. Он-то, наивный, думал, что такая глупость, как любовь, настоящего учёного (а он мнил себя настоящим учёным) никогда не поразит, но один амурчик, что притулился на лепнине зала, подирижировав сам себе под Штрауса извлечённой из колчана стрелой, наложил её на тетиву... Словом, вскоре Зигисмунд уже толкал девушке что-то вроде «Фройляйн Марта, я молодой учёный и не знаю слов любви...» Или: «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен...» Так что насчёт устроить нам лехаим?
Марта Бернайс и молодой Фройд
Оно бы всё хорошо, но фрау Эммелина, мама девушки (настоящая ди идише мамеле, между прочим!) заявила, что нашу Марту тоже не на распродаже купили и не в капусте нашли: дедушка был раввином в Гамбурге, отец - секретарём аж у Лоренца фон Штайна, профессора Венского университета, автора идеи социального государства и советника японского правительства; дядья - преподаватели в университетах Мюнхена и Бонна. И пусть вопрос о том, почему Шломо такой бедный, если он такой умный, напрямую не поднимался, но для разглядеть его можно было даже очки не надевать. Гештальт намекал на гешефт. Причем желательно на постоянной основе. То есть, на частную практику. А как её иметь без должного опыта?
И Фройд устраивается в Венскую городскую больницу. Поначалу хирургом, но через два месяца решает завязать с поножовщиной и заняться невропатологией. А чуть позже, в 1883 году, уже имея за плечами и некоторый опыт, и несколько статей, посвященных параличам и нарушениям речи, а также авторство термина «детский церебральный паралич», он приходит работать в психиатрическое отделение и знакомится с Теодором Мейнертом (о котором я вам уже рассказывал). Наконец-то Зигмунд нашёл для себя направление в медицине, которое действительно его заинтересовало и захватило - и вместе с тем дало почувствовать собственную беспомощность: да, можно долго и подробно расспрашивать пациентов о том, как они чувствуют себя сейчас и как чувствовали, когда впервые заболели, можно вести подробный дневник изменений в их состоянии, можно ужесточать или смягчать режим наблюдения, бороться с возбуждением или пытаться спасти от депрессии с суицидальными попытками, можно, наконец, сделать посмертное вскрытие и рассматривать под микроскопом изменения в ткани мозга - но не более. А Фройду как раз большего-то и хотелось. Чтобы целью был не процесс лечения, а его результат, причём положительный, в идеале - излечение и restitutio ad integrum. И чтобы, конечно же, слава великого учёного, и чтобы... нет, конный памятник во весь рост не обязателен, лучше деньгами.
И тут подвернулся шанс, из тех, что выпадают только раз: в 1885 году среди молодых коллег проводился конкурс, и победителя грозили послать аж в Париж, аж к самому Шарко. Тот как раз был в зените славы и купался в её лучах, деньгах, зависти коллег и обожании истеричек. Фройд твёрдо решил, что он таки должен поехать. И проявил политическую дальновидность, заручившись поддержкой тяжеловесов - в том числе Мейнерта, фон Брюкке и даже профессора кафедры психиатрии Венского университета, Максимилиана Лейдесдорфа (вот где пригодились те месяцы, когда Зигмунд подменял одного из докторов в профессорской частной клинике). Тринадцатью голосами против восьми конкурс был выигран. Ликуя, Фройд писал Марте, ещё не жене, но уже невесте: «Маленькая Принцесса, моя маленькая Принцесса. О, как это будет прекрасно! Я приеду с деньгами… Потом я отправлюсь в Париж, стану великим учёным и вернусь в Вену с большим, просто огромным ореолом над головой, мы тотчас же поженимся, и я вылечу всех неизлечимых нервнобольных»
Вам не показалось, что в этих строчках проступает некоторая маниакальность? Вам не показалось. Дело в том, что с 1884 года Фройд начинает увлекаться кокаином. Ничего криминального по тем временам: обычный интерес исследователя с готовностью ввести новшество в свою практику - с соблазном опробовать чудо-лекарство на себе. Зигмунд прочёл отчет одного немецкого военврача и его весьма положительные (несложно представить!) отзывы о кокаине. Дескать, выносливость идёт в гору, утомляемость идёт лесом, на выходе получаются очень бодрые юберзольдатен. А уж опробовать препарат на себе - тогда это практиковалось весьма часто. Попробовал. Впечатлился. Втянулся. Стал активно толкать кокаин среди клиентуры. Осмелел в письмах к невесте: «Берегитесь, моя дорогая принцесса, когда я приду. Я буду целовать вас до красноты и кормить, пока вы не распухнете. А станете сопротивляться - увидите, кто сильнее: хрупкая маленькая девушка, которая мало ест, или большой дикий мужчина с кокаином в крови». Написал в том же году восторженную статью «О коке». Активно применял и пропагандировал кокаин вплоть до 1887 года - к тому моменту он написал ещё три статьи: «К вопросу об изучении действия кокаина», «Об общем воздействии кокаина» и «Кокаиномания и кокаинофобия». Ещё три года после того, как кокаин в Европе был предан анафеме и поставлен в один ряд с опиумом и алкоголем, Зигмунд отвыкал от его приёма, и довольно тяжело отвыкал. Впрочем, давайте вернёмся к его поездке в Париж.
Прибыв в Сальпетриер, Фройд с огромным удовольствием слушает лекции Шарко, которые, если сравнить их с таковыми у немецких и австрийских коллег, более походят на хорошо срежиссированное театрализованное представление - и пациентки-истерички с удовольствием в них участвуют, демонстрируя под гипнозом истерическую дугу, параличи конечностей и прочие симптомы, вызываемые и тут же купируемые гипнотизёром. Молодой доктор испрашивает у Жана Мартена разрешения перевести его лекции на немецкий язык - и получает его. Кроме посещения лекций и их перевода, Фройд работает в отделениях Сальпетриера, внимательно изучая различия между параличами от физических травм, апоплексии, спинной сухотки (нейросифилиса, как сейчас эту болезнь называют) и истерии. Видя такой интерес ученика, Шарко с удовольствием делится с ним собственными соображениями о феноменологии и природе истерических параличей. Обратите внимание, юный коллега, - говорит он Фройду, - на то, какое тут разнообразие форм! Какая причудливось, я бы добавил. Это вам не просто «рука просит, нога косит»: это и выключение чувствительности по типу перчаток, по типу носков, это... да устанешь перечислять. А история наступления истерического паралича - это же целый роман! А ещё, если вы внимательно покопаетесь, то непременно найдёте ниточку, что тянется от паралича к сексуальным проблемам пациента - причём второе будет отнюдь не следствием, а как бы и не корнем его бед.
Гипноз как метод лечения изрядно впечатлил Фройда, и он уже представлял, как будет вводить его в практику в собственной частной клинике (между прочим, ему разрешили её открыть незадолго до поездки в Париж). А частная клиника и университетская - это, на минуточку, две большие разницы. Это профессору или там ассистенту можно витать в облаках и поплёвывать вниз на результативность лечения: им наука главнее, и им платят из университетского бюджета. В частной же клинике плевать дружески не рекомендуется: кто тебе деньги принесёт, весь оплёванный? Ладно кокаин, рассуждал Зигмунд - об него не надо сомневаться, его надо нюхать или колоть, он действует безотказно, как полевая артиллерия. А вот с гипнозом нюансов есть, и надо изучить их подробнее.
Как бы ни превозносил гипноз Жан Мартен Шарко, панацеей метод все же не оказался. Симптомы у истеричек проходили, но не у всех подряд, а что самое прискорбное - не навсегда даже у тех, кому сеанс помогал; и вскоре пациентке требовался новый сеанс. Оно, конечно, приятно грело кошелёк, но могло обернуться репутационными потерями. И Фройд обратился к человеку, которого, наряду с Мейнертом и Шарко, будет впоследствии называть своим учителем. Более того - другом. Звали его Йозеф Брейер. И у Брейера были кое-какие соображения насчёт гипноза и истерии. Но об этом и о рождении психоанализа - в следующем посте.
***
P.S. Мой проект « Найди своего психиатра» работает в штатном режиме.
P.P.S. На площадке Sponsr (Тыц) - мною пишется книга о неврозах. И здесь же есть возможность получить автограф на мои книги.