Верхний предел одиночества. Глава 5
ГЛАВА 5. ПОСВЯЩЕНИЕ.
И прежней болью я болею снова...
У.Шекспир
В Москву они приехали в одиннадцать утра. Электричка выплеснула их на вокзале, и мегаполис тотчас же попытался закрутить приезжих и по возможности забросить куда-нибудь подальше. Лиза запрокинула голову к низкому серому небу, моросящему холодным дождем и некоторое время стояла неподвижно, словно прислушивалась к чему-то. Шура ждал, разглядывая идущих по перрону людей с баулами и узлами: некрасивые серые лица, усталость, привычная спешка... Наконец, Лиза опустила голову и печально призналась:
- Я их не слышу. Совсем.
- Тех, кто тебя ждет? - предположил Шура.
- Да. Мне надо быть на точке ровно в полдень, а я их не слышу. И не найду места...
Она едва не расплакалась, а Шура чуть было не выругался по матери.
- Они что, с ума сошли? Поди туда, не знаю, куда?
- Это еще одно испытание, - пояснила Лиза. - Я должна их услышать и понять, в каком направлении двигаться.
- Сдурели, - буркнул Шура. Додумались, как испытывать: Москва все-таки не деревня Дуево-Кукуево. Но тут Лиза еще раз вскинула голову и резко втянула воздух, как собака, берущая след, и Шура понял: теперь она знает, куда идти.
Следом за Лизой Шура втиснулся в вагон метро. Московская толчея в чем-то была и хороша: он почти перестал думать о том, что предстоит Лизе, точнее сказать, перестал нервничать по этому поводу. Все сразу стало как-то просто и бездумно - сейчас он, в общем-то, и не верил в то, что бывают на свете ведьмы и темные колдовские обряды. Это было выдумкой взбалмошной эксцентричной девчонки, а правда... правда была совершенно незатейлива: раздобыть немного денег, купить еды и заняться сексом с тем, кто наименее противен. У этой правды был привкус теплого сала, облепленного хлебными крошками.
Шуру замутило. По счастью, они вышли из метро и сели в маршрутное такси. Ветерок в приоткрытое окошко приятно обдувал раскрасневшееся лицо; Лиза молчала, доверчиво привалившись к плечу Шуры и завладев его правой рукой - так ребенок сжимает ладонь взрослого, ища в ней поддержки, и Шура думал, что мог бы вот так ехать хоть на край света. Однако вскоре они высадились возле университета Дружбы народов, в пеструю и разноязыкую студенческую толпу и нырнули в подземный переход.
Их путь закончился в холле одного из многоэтажных корпусов общежития. Лиза молча посмотрела Шуре в глаза, словно хотела попрощаться и не могла, а потом отпустила его руку и шагнула к лифту. Шура подался было за ней, но она остановила его коротким нет, и двери сомкнулись, разъединив их. Мимо Шуры прошли две негритянки с экзотическими прическами, одна из них обернулась и послала Шуре белозубую улыбку, на которую он, впрочем, обратил мало внимания. Что же теперь, вот так стоять и ждать, чтобы дождаться... чего?
Впоследствии Шура не смог объяснить, что произошло потом и как он понял, где именно находится Лиза. Странная тяжелая сила потянула его к себе сквозь стены и этажи; Шура шагнул вперед и нажал кнопку вызова лифта.
Подъем казался бесконечным. Шура поймал себя на знакомой нервной внимательности к деталям: у маленькой китаянки в руках была стопка тетрадей и свежий выпуск "Гламура", полноватый флегматичный араб сосредоточенно изучал незримый простому глазу заусенец, вьетнамец и парень с абсолютно славянской внешностью деловито обсуждали на английском перспективы Интернет-журналистики, и пальцы у парня были расцарапаны. Шура прислонился к стене и закрыл глаза. Властная сила тянула его вперед и вверх, безжалостно и почти грубо, Шура поддался этому напору и ощутил, как его буквально уносит куда-то.
Он не помнил, как выбрался на крышу. Москва была перед ним, как на протянутой ладони, открытая и беззащитная, внизу белел университет, недаром прозванный Крестом, и люди на улицах казались черными точками. Потом Шура увидел Лизу и сразу забыл обо всем.
Лиза стояла, уронив голову на грудь и раскинув руки - было в ее фигуре что-то хрупкое и ранимое, то, что можно смять, как фантик, как пластилинового человечка. Ее окружали пятеро, трое мужчин и две женщины, холеные, источающие дух огромных денег и огромной мощи. Они же ее раздавят, в ужасе подумал Шура и слепо шагнул вперед - должно быть, так шагнул на амбразуру его прадед: ни о чем не думая, движимый одним желанием: закрыть. Собой. Просто потому, что больше нечем.
Один из мужчин, лысеющий и горбоносый, небрежно махнул рукой, и Шуру отшвырнуло. С подобной легкостью стряхивают крошки со скатерти; на какое-то мгновение у Шуры потемнело в глазах, но усилием воли он отогнал беспамятство.
- Елизавета Голицынская, ведьма первого посвящения, мы позволяем вам пройти обряд допуска на новый уровень, - тихо сказала молодая женщина в сером пальто. - Да поможет вам тот, в кого вы верите, и пусть будет так, как решено судьбой.
Лиза кивнула в знак согласия. Обернись, просил Шура, но она еще ниже опустила голову, словно не хотела никого видеть. Вполне возможно, она и не видела того, что происходило дальше, но уж Шура-то смотрел во все глаза и вскрикнул от изумления, когда из ладоней пятерых вырвались светящиеся нестерпимо белым пламенем арканы и, упав на Лизу, опоясали ее. Она хрипло вздохнула, будто ей не хватало воздуха, а пятеро сделали несколько шагов назад, и десять огненных петель натянулись и зазвенели.
Лиза закричала. Так кричат раненые животные, когда борьба бесполезна, и им нет больше дела ни до чего, кроме своей смерти. Пятеро снова отступили, и Шура заметил, что петли темнеют, теряя белизну и как будто наливаясь красным, как если бы вдруг стали сосудами, по которым побежала Лизина кровь. Лиза вскрикнула еще раз и содрогнулась от боли, а петли завибрировали и побагровели. Шура услышал знакомый низкий гул и свалился во мрак.
Шуру несло неведомо куда по холодным темным волнам, и перед его глазами появлялись картинки. Вот двое детей, мальчик лет пяти с совсем еще крошечной девочкой: это была старая черно-белая фотография с надрывами и заломами. Девочка держала в пухлом кулачке конфету в форме рыбы и собиралась засунуть ее в рот, девочка была смутно знакома...
- Помоги ей, - сурово сказал мальчик. - Помоги, слышишь?
- Да, я помогу, - пролепетал Шура, и мальчик побледнел и истаял, превратившись в Ванечку на цветном потертом снимке - испуганного лопоухого пацаненка в обтерханном свитере, который напряженно смотрел в объектив и боялся моргать.
- Ты хорошо танцуешь, - сказал Ванечка.
- Ты тоже, - промолвил Шура, и Воробушек, которого подбодрила похвала, легко и красиво станцевал на черных волнах медленный вальс - так красиво, как никогда не танцевал наяву.
- Держи ее, - посоветовал Ванечка и рассыпался сигаретным пеплом. На следующей, полароидной фотографии была мама, усталая и суровая.
- Ты таки вляпался, - сказала она. - Я всегда знала, что ты вляпаешься в подобную историю. Шалавы до добра не доводят.
- Я ее люблю, мама, - произнес Шура, и от этих слов ему стало спокойно и светло, словно в темный мир проник одинокий осенний луч, широкий и ясный. Мама оскалилась на него и зашипела чуть ли не по-змеиному.
- Я ее люблю, - повторил Шура, и мать исчезла. Ее место заняла Ирина, однако совершенно не та, которую Шура знал - администратор постарела, по меньшей мере, лет на сотню, превратившись в уродливое подобие красивой сильной женщины.
- Напрасно, - прошамкала она. - Все напрасно. Ты не смог ей помочь, а я так на тебя надеялась. Мы все на тебя надеялись.
- Но что я должен сделать? - спросил Шура, и темный поток вынес его на крышу общежития, где обряд достиг своей кульминации. Светящиеся канаты вскинули Лизу на два метра вверх, и она билась в воздухе, словно вынутая из воды ундина. Горбоносый мужчина, оттолкнувший Шуру, сидел сейчас на козырьке, прижав руки к груди так, будто пытался что-то извлечь из своего тела; его товарищи теперь стояли в круге. Лизу нещадно швыряло из стороны в сторону, ударяло о незримые стены - по ее лицу стекала кровь, капая на крышу: Шура подумал, что сейчас эти капли превратятся в клюкву из его сна.
Игра в волейбол живым человеком вместо мяча, подумал Шура и шагнул вперед - сейчас никто не подумал остановить его, и, сделав этот шаг, Шура услышал:
Помоги.
Голос Лизы звучал, казалось, ниоткуда - или, может быть, это город, распятый под ногами, воззвал к нему.
Что я должен делать, спросил Шура, и город - или, может быть, это была Лиза, истерзанная и умирающая - потянул его к себе.
Шура шел, будто сквозь толщу воды. Воздух внезапно стал вязким и густым, он застревал, не проходя в легкие, и Шура подумал: каково же сейчас Лизе... Мысль о ней заставила его двигаться, и, ведомый неизвестной властной силой, он подошел к четверым в круге и крепко схватил за локти одну из женщин. Она вздрогнула, но не оттолкнула его; Шуру снова повело на внимание к деталям - он видел каждый каштановый волосок в ее замысловатой прическе, чувствовал сладковатый запах духов, и нервный трепет женщины передался и ему.
А потом вдруг все кончилось. Светящиеся канаты истаяли в весеннем воздухе, и Лизу швырнуло вниз, на крышу. Круг распался; мужчины полезли в карманы за сигаретами, сидящий на козырьке вынул пузырек с нитроглицерином, а женщина с каштановыми волосами дернула плечом, и Шура разжал руки. Лиза лежала неподвижно, подобно сломанной кукле, и Шура отчего-то не мог заставить себя подойти к ней - как если бы девушка, распростертая на крыше, не имела никакого отношения к той, которую он любил. Один из мужчин вытащил из внутреннего кармана пиджака шприц и ампулы и присел рядом с Лизой, не жалея дорогих брюк. Простые движения, простые реплики... собравшиеся на крыше совсем не были похожи на властных волшебников - так, менеджеры среднего звена, бизнесмены средней руки, которым пришла в голову блажь провести не самое важное заседание на крыше студенческого общежития.
На него никто не смотрел.
Мужчина со шприцем похлопал Лизу по щекам, и Шура увидел, что она стала дышать глубже. Тут временное оцепенение отпустило его, и Шура кинулся к Лизе. Лицо в крови, все еще без сознания, но она жива, жива и будет жить.
Шура не сразу понял, что в руку ему вложили немаркированную коробку с ампулами. Слова "...обряд пройден... да будет милостива к вам судьба... в рядах знающих магов второго посвящения..." он слышал как через подушку: ветер играл с Лизиными волосами, по ее лицу проплывали тени, а кровь под носом и на подбородке почти засохла. Лиза была жива, и это казалось важнее существования мира.
- Молодой человек.
Шура обернулся. Женщина с каштановыми волосами стояла рядом, сунув руки в карманы тонкой дубленки. В ее серых глазах плескалась усталость.
- Поднимайте ее, - сказала женщина, - будем выводить.
С крыши на последний этаж они спустились без свидетелей, зато в лифте и холле им не удалось избежать изумленных взглядов: забавная это была компания - молодой человек, судя по всему, бедный студент и холеная красавица в одежде из дорогих бутиков, которые полувели-полунесли девчонку с окровавленным лицом, которая почти не подавала признаков жизни. Кто-то за спиной с акцентом предложил вызывать милицию; у Лизы снова потекла кровь из носа, и женщина стала стирать ее дорогим шелковым платком. На улице Шура поднял Лизу на руки и сказал:
- Спасибо вам.
Женщина пожала плечами.
- Да не стоит. Лови такси, и уматывайте отсюда, тот хачик ментов вызвал.
- Спасибо, - повторил Шура. Женщина улыбнулась и неторопливо пошла в противоположную сторону.
Таксист сразу сказал, что пьяных не берет, но Шура швырнул на переднее сиденье подаренный Лизой конверт с деньгами, и таксист резко изменил мнение, согласившись ехать даже в другой город. Шура аккуратно устроил Лизу в машине, сел рядом, и автомобиль поехал прочь.
Все было кончено. Они возвращались домой, и от осознания этого на сердце Шуры стало легче. За стеклами такси пролетала весенняя Москва, она сейчас была почти красивой, и Шура тихо улыбался. Все кончено, через пару часов они будут дома, а Лиза одержала победу. Все кончено...
С этой мыслью он и уснул и вновь увидел сон. Вроде бы шел Шура по грязной улочке, с крыш ветхих маленьких домиков капало, и где-то в низком сером небе кричали невидимые птицы - тоскливо было, хоть топиться иди. Но Шура брел себе и брел по снегу и мелким лужицам, надеясь, что когда-нибудь да выйдет в центр города, ведь не может быть, чтоб весь город состоял из таких вот дряхлых домишек с заколоченными окнами, и уж конечно в городе есть и другие звуки, кроме далекого неопределенно-зловещего шелеста и пощелкивания...
- Это звугги, - донеслось откуда-то из-за плеча. - Контролеры этого места, насколько я понимаю. В принципе не опасны, но лучше все-таки не подпускать их близко.
Обернувшись, Шура увидел чуть поодаль того самого пятилетнего мальчика с черно-белой фотографии. Мальчик стоял прямо на вершине сугроба, но почему-то не проваливался.
- Ты старался, - сказал мальчик.
- Да, - сказал Шура. - Я старался. Почему ты не идешь домой?
Мальчик улыбнулся странной взрослой улыбкой, которая на удивление не шла к его круглому добродушному лицу.
- Я уже дома, - сказал он. - А ты пока в гостях.
Шура пожал плечами. Было боязно стоять на пустынной улице в компании со странным ребенком, который не отбрасывал тени и не проваливался в сугроб.
- Не понимаю, кто ты, - нахмурился мальчик. - Ты похож на меня, но ты не можешь быть таким, как я. Кто ты?
- Я Александр Черников, - сказал Шура и увидел, что мальчика больше нет, а на сугробе вместо него стоит высокий и крепкий юноша с расцарапанным лицом, одетый в дырявый свитер и потертые джинсы. Его босые ноги казались неестественно белыми.
- Что говорит о тебе твое имя? - спросил юноша. - Что изменится, если назвать тебя иначе?
- Не знаю, - ответил Шура. - Зачем ты об этом спрашиваешь? Где мы?
Юноша усмехнулся и спустился с сугроба. Вдвоем они побрели вдоль по улице; Шура отчетливо видел свою тень, будто обведенную карандашом, но у его спутника тени не было. Ужас - самый настоящий, тошнотворный, помрачающий зрение - стал подниматься откуда-то из потаенных глубин его сути.
- Мы в стране мертвых, видишь ли, - произнес юноша. - Ты мог бы и сам догадаться, видишь, сколько тут домов?
Шура огляделся. Убогие домишки тянулись до самого горизонта, где в сиреневом дымном мареве что-то тяжко ворочалось и глухо всхрапывало.
- Я умер? - хрипло спросил он. Слова упали в снег, и их тотчас же затянуло пеплом. Юноша отрицательно покачал головой.
- Пока еще нет. Я - да, - в подтверждение своих слов он растянул дыру на свитере, и Шура увидел глубокую рану в его груди. Две капли крови вспухли из багровой щели и прокатились по ребрам, и юноша опустил руку. - Но ты похож на меня, и я не могу сказать, что бы это значило.
- Похож? - спросил Шура. - Чем похож?
- Ты оторван от земли, - сказал юноша. - Но при этом отбрасываешь тень. Ты похож на меня, но я мертв, а ты живой. Поэтому я и спрашиваю, кто ты.
Шура редко видел сны и сейчас очень хотел проснуться - даже глаза потер, но это не помогло. Юноша раздвинул губы в тонкой улыбке.
- Это ад? - спросил Шура.
- Это страна мертвых.
Дома становились все старше и дряхлее, а под ногами исчез всякий намек на тропинку - теперь Шура и его спутник шагали по вязкому рыхлому снегу.
- Я Александр Черников, - сказал Шура. - Я студент и тренер в студии бальных танцев. Мне восемнадцать лет, я люблю одну девушку и не знаю, что еще сказать тебе.
- Это не ответ на мой вопрос, - покачал головой юноша и отступил на шаг. - Но мне было бы интересно узнать его... - и тут голос мертвого попутчика изменился, и он хрипло пророкотал: - Приехали, начальник!
Шура открыл глаза: такси стояло возле Лизиного дома.