20. Григорий. "Тахикардия". Монопьеса. ч.4
Часть 1
Часть 2
Часть 3
(пауза. демонстративно спохватившись) Слушай, а чего это я все время говорю и говорю, а ты молчишь. Ты ведь зашла поговорить, а не послушать. Ну, так, рассказывай. У тебя ведь теперь, я слышал, новая жизнь. Отдыхать ездишь в Европу, а не в Турцию, машину поменяла на новую, с кредитами расплатилась...
Нет, я за тобой не слежу. Не хочется. Да и не следил никогда. Не было необходимости. Ты же всегда была как на ладони. Всегда выдавала себя сама. Твои глаза тебя выдавали. Твой рот, твой голос, твоя улыбка, твои руки. (закуривает) Труднее всего было распознать твою измену в первый раз. Точнее, труднее всего было в нее поверить. Ты вела себя так же, как и обычно. Но... Немного не так. Я слишком... слишком хорошо знал тебя. До малейших нюансов. И какой-то оттенок в голосе или штришок в поведении, наверное, тебя и выдал. Я не хочу вспоминать это. Было и было.
Тем более что в масштабах вселенной ничего особенного не произошло. Подумаешь! (ерничает) Женщина изменила мужчине. Да ежедневно миллионы женщин изменяют миллионам своих мужчин, а десятки миллионов мужчин изменяют своим женщинам! И ничего! Планета не останавливается в своем вращении, время не начинает течь вспять и небо не падает на землю. Подумаешь, измена!
И не такое переживали. Как говорила моя бабка: «Лишь бы не было войны!»
Обидно, конечно, что кто-то чувствовал с тобой то же самое, что чувствовал я. Ведь секс с тобой был бесподобным. Честно-честно! Ни до, ни после тебя ни с одной женщиной я не испытывал ничего похожего… (выслушивает) Ну спасибо, порадовала старика. Потешила, так сказать, мое самолюбие! Вот только не надо мне рассказывать, как у тебя сейчас с этим плохо. Ну, или - хорошо. Не надо. Я не хочу этого слышать. (кричит) Мне не интересно! (резко замолкает)
(Опять звонит телефон. Он смотрит на него, но не берет трубку. Телефон замолкает)
А вообще, устал… Бьешься, бьешься, готовишься к чему-то, ждешь: ну еще немного, еще пару лет, еще.. И все станет хорошо, все наладится, и ты, наконец, переступишь черту - и вот оно, счастье! Вот оно - исполнение желаний! Вот она - реализация планов! Вот оно - будущее, к которому ты так стремился! Теперь ты - успешный врач, к тебе - очереди пациентов. Лучшие клиники зовут тебя делать операции, стол завален приглашениями на симпозиумы и семинары! Телефон не умолкает ни на секунду: ты всем нужен, всем интересен, все хотят увидеть и услышать тебя! Твое чадо гордится тобой, твои женщины гордятся тобой! Ты сам - гордишься собой!
Ну, вот еще чуть-чуть! Еще немного - и всё! Еще шаг - и ты там, в этом светлом будущем!
(хаос звуков, играет музыка: литавры, туш, оркестр. Слышны аплодисменты, выкрики - «доктор, вы гений!», «милый, ты такой умный, такой мужественный!», «браво!», «нобелевская премия по медицине присуждается…» И тут все перекрывают слова «ты такой прикольный!» Музыка, все звуки резко обрываются)
И вдруг… Оно, это светлое будущее, опять ускользнуло… Опять досталось кому-то другому, не тебе… А ты как старуха из сказки Пушкина - снова у разбитого корыта. Вот только та старуха успела побывать и дворянкой, и царицей… А ты как был районным эскулапом, так и остался. И все так же сидишь на пороге своего кладбища…
У каждого уважающего себя врача есть свое кладбище. Большое или маленькое - но есть. Там те, кого ты не вытащил…
У меня оно большое. Потому, что на моем кладбище, прямо у входа, в самом начале лежат 28 пацанов. Двадцать восемь 20-летних…
(замолкает. Закуривает сигарету, затягивается, тушит. Закуривает новую. Долго молчит. Вспоминает…) Ты знаешь, каково это, когда на тебя, 30-летнего, смотрит 20-летний мальчишка, и ты знаешь, что вот сейчас, через минуту он умрет? И он это знает! Но он все равно надеется, что ты сможешь что-то сделать! А ты не можешь... Потому, что у этого мальчика оторвано все, что можно оторвать у человека. Потому, что в нем осколков больше, чем костей! (кричит) Потому, черт возьми, что ты не бог! И даже не его заместитель на земле! Ты всего лишь мясник, сам попавший в мясорубку! Мясник, которого эти мальчики почему-то называют «доктором»! Тебе хочется завыть, хочется ругаться матом, хочется послать всех подальше и нажраться спиртом! А ты должен смотреть ему в глаза и говорить: «Потерпи, солдат, сейчас полегчает, потерпи…»
(уже спокойно) И через минуту ему и правда становится легко. А ты закрываешь его глаза и ждешь, когда его унесут и на его место положат следующего. А за это время выпиваешь очередные пятьдесят грамм спирта. И не разбавляешь его водой. Потому, что при таком вбросе адреналина руки все равно будут дрожать. И выпиваешь снова. И молишь бога, чтобы у следующего была оторвана всего одна нога или рука и кровопотеря была бы не критичной. А еще лучше, чтобы он был без сознания. Чтобы не смотрел тебе в глаза, когда будет умирать…
Потому, что тебе самому всего-то неполных 30 лет. Ты сам еще мальчишка! И ты сам боишься смерти. А она так близко… Она рядом… (опять кричит) А по ночам тебе снятся пацаны, которых ты не вытащил… И каждый из них смотрит тебе в глаза, и каждый из них понимает, что ты… ты - то последнее, что они видят в своей жизни! И ты тоже это понимаешь!
И просыпаешься, и сидишь на табуретке, тупо уставившись в стену, и куришь, куришь, куришь - одну сигарету за другой, - пока отравленный организм не начинает сопротивляться, выворачивая тебя наизнанку рвотными рефлексами…
И ты завидуешь медсестрам, которые тут уже давно и ко всему привыкли... И к смерти привыкли… (молчит)
Двадцать восемь… И я не знаю ни одного имени. На моем кладбище двадцать восемь безымянных могил. (пауза) Остальные - как положено, с табличками. С именами-фамилиями, с датами, с диагнозами, эпикризами, заключениями… За них мне не стыдно и не страшно. Я сделал все, что мог. Иногда даже - больше. За них я дрался по полной…
А те двадцать восемь… (смотри на свои руки) У меня такое ощущение, что и на мне есть их кровь… А ведь прошло столько лет…
Часть 2
Часть 3
(пауза. демонстративно спохватившись) Слушай, а чего это я все время говорю и говорю, а ты молчишь. Ты ведь зашла поговорить, а не послушать. Ну, так, рассказывай. У тебя ведь теперь, я слышал, новая жизнь. Отдыхать ездишь в Европу, а не в Турцию, машину поменяла на новую, с кредитами расплатилась...
Нет, я за тобой не слежу. Не хочется. Да и не следил никогда. Не было необходимости. Ты же всегда была как на ладони. Всегда выдавала себя сама. Твои глаза тебя выдавали. Твой рот, твой голос, твоя улыбка, твои руки. (закуривает) Труднее всего было распознать твою измену в первый раз. Точнее, труднее всего было в нее поверить. Ты вела себя так же, как и обычно. Но... Немного не так. Я слишком... слишком хорошо знал тебя. До малейших нюансов. И какой-то оттенок в голосе или штришок в поведении, наверное, тебя и выдал. Я не хочу вспоминать это. Было и было.
Тем более что в масштабах вселенной ничего особенного не произошло. Подумаешь! (ерничает) Женщина изменила мужчине. Да ежедневно миллионы женщин изменяют миллионам своих мужчин, а десятки миллионов мужчин изменяют своим женщинам! И ничего! Планета не останавливается в своем вращении, время не начинает течь вспять и небо не падает на землю. Подумаешь, измена!
И не такое переживали. Как говорила моя бабка: «Лишь бы не было войны!»
Обидно, конечно, что кто-то чувствовал с тобой то же самое, что чувствовал я. Ведь секс с тобой был бесподобным. Честно-честно! Ни до, ни после тебя ни с одной женщиной я не испытывал ничего похожего… (выслушивает) Ну спасибо, порадовала старика. Потешила, так сказать, мое самолюбие! Вот только не надо мне рассказывать, как у тебя сейчас с этим плохо. Ну, или - хорошо. Не надо. Я не хочу этого слышать. (кричит) Мне не интересно! (резко замолкает)
(Опять звонит телефон. Он смотрит на него, но не берет трубку. Телефон замолкает)
А вообще, устал… Бьешься, бьешься, готовишься к чему-то, ждешь: ну еще немного, еще пару лет, еще.. И все станет хорошо, все наладится, и ты, наконец, переступишь черту - и вот оно, счастье! Вот оно - исполнение желаний! Вот она - реализация планов! Вот оно - будущее, к которому ты так стремился! Теперь ты - успешный врач, к тебе - очереди пациентов. Лучшие клиники зовут тебя делать операции, стол завален приглашениями на симпозиумы и семинары! Телефон не умолкает ни на секунду: ты всем нужен, всем интересен, все хотят увидеть и услышать тебя! Твое чадо гордится тобой, твои женщины гордятся тобой! Ты сам - гордишься собой!
Ну, вот еще чуть-чуть! Еще немного - и всё! Еще шаг - и ты там, в этом светлом будущем!
(хаос звуков, играет музыка: литавры, туш, оркестр. Слышны аплодисменты, выкрики - «доктор, вы гений!», «милый, ты такой умный, такой мужественный!», «браво!», «нобелевская премия по медицине присуждается…» И тут все перекрывают слова «ты такой прикольный!» Музыка, все звуки резко обрываются)
И вдруг… Оно, это светлое будущее, опять ускользнуло… Опять досталось кому-то другому, не тебе… А ты как старуха из сказки Пушкина - снова у разбитого корыта. Вот только та старуха успела побывать и дворянкой, и царицей… А ты как был районным эскулапом, так и остался. И все так же сидишь на пороге своего кладбища…
У каждого уважающего себя врача есть свое кладбище. Большое или маленькое - но есть. Там те, кого ты не вытащил…
У меня оно большое. Потому, что на моем кладбище, прямо у входа, в самом начале лежат 28 пацанов. Двадцать восемь 20-летних…
(замолкает. Закуривает сигарету, затягивается, тушит. Закуривает новую. Долго молчит. Вспоминает…) Ты знаешь, каково это, когда на тебя, 30-летнего, смотрит 20-летний мальчишка, и ты знаешь, что вот сейчас, через минуту он умрет? И он это знает! Но он все равно надеется, что ты сможешь что-то сделать! А ты не можешь... Потому, что у этого мальчика оторвано все, что можно оторвать у человека. Потому, что в нем осколков больше, чем костей! (кричит) Потому, черт возьми, что ты не бог! И даже не его заместитель на земле! Ты всего лишь мясник, сам попавший в мясорубку! Мясник, которого эти мальчики почему-то называют «доктором»! Тебе хочется завыть, хочется ругаться матом, хочется послать всех подальше и нажраться спиртом! А ты должен смотреть ему в глаза и говорить: «Потерпи, солдат, сейчас полегчает, потерпи…»
(уже спокойно) И через минуту ему и правда становится легко. А ты закрываешь его глаза и ждешь, когда его унесут и на его место положат следующего. А за это время выпиваешь очередные пятьдесят грамм спирта. И не разбавляешь его водой. Потому, что при таком вбросе адреналина руки все равно будут дрожать. И выпиваешь снова. И молишь бога, чтобы у следующего была оторвана всего одна нога или рука и кровопотеря была бы не критичной. А еще лучше, чтобы он был без сознания. Чтобы не смотрел тебе в глаза, когда будет умирать…
Потому, что тебе самому всего-то неполных 30 лет. Ты сам еще мальчишка! И ты сам боишься смерти. А она так близко… Она рядом… (опять кричит) А по ночам тебе снятся пацаны, которых ты не вытащил… И каждый из них смотрит тебе в глаза, и каждый из них понимает, что ты… ты - то последнее, что они видят в своей жизни! И ты тоже это понимаешь!
И просыпаешься, и сидишь на табуретке, тупо уставившись в стену, и куришь, куришь, куришь - одну сигарету за другой, - пока отравленный организм не начинает сопротивляться, выворачивая тебя наизнанку рвотными рефлексами…
И ты завидуешь медсестрам, которые тут уже давно и ко всему привыкли... И к смерти привыкли… (молчит)
Двадцать восемь… И я не знаю ни одного имени. На моем кладбище двадцать восемь безымянных могил. (пауза) Остальные - как положено, с табличками. С именами-фамилиями, с датами, с диагнозами, эпикризами, заключениями… За них мне не стыдно и не страшно. Я сделал все, что мог. Иногда даже - больше. За них я дрался по полной…
А те двадцать восемь… (смотри на свои руки) У меня такое ощущение, что и на мне есть их кровь… А ведь прошло столько лет…