42. Telephos, "Downshifting", Часть 5
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Окончание:
Сцена III
Комната программного отдела.
На столах пластиковая посуда с остатками еды и напитков, как это бывает через пару часов офисного застолья Под столами бутылки.
В комнате Акулов, Кривонос, Ксения, Ирина, Матвеич, Ярушев.
КСЕНИЯ. Ну позвони еще раз. Не сложно, нет?
КРИВОНОС. Не сложно, но у него мобила выключена.
КСЕНИЯ. Надеюсь, они не арестовали Покрышкина.
ЯРУШЕВ. Вот только не надо каркать. Парень и так уехал, как не в себе.
КСЕНИЯ. Так и не надо было его отпускать! Какой смысл? Аню он не выручит…
ИРИНА. Ха! Кто бы его удержал! Видели его состояние, когда её увезли?
КСЕНИЯ. Бедная Аня…
МАТВЕИЧ. Да все с девочкой будет в порядке. У нее папа - шишка в МВД. Ясно ведь, что произошло недоразумение. И анархистка приходила не к ней.
КСЕНИЯ. А к кому? К вам?
МАТВЕИЧ. Почему сразу?.. Компетентные органы во всем разберутся.
КСЕНИЯ. Зверье.
МАТВЕИЧ. Ну, мне тоже не понравилось стоять на раскоряку, а что делать?!
КСЕНИЯ. А я знаю, что делать… Валить. Валить надо отсюда!
В разговор вступает Ярушев, который все это время стоял в дверях эфирной студии с сигаретой в руке.
ЯРУШЕВ. Да что вы заладили - валить да валить! Давайте еще всей радиостанцией уедем - вот весело будет.
КСЕНИЯ. А что еще остается делать? Валить, пока не прикрыли калитку! Куда угодно! Подальше от мерзости и гадости, от этих гнусных рож в телевизоре…
ЯРУШЕВ. И что мы умеем? Читать, писать и говорить?
КСЕНИЯ. Да я за еду готова работать, лишь бы не видеть их стеклянных глаз, не слышать их вкрадчивых голосов…
АКУЛОВ. Не истери. Хватит.
КСЕНИЯ. И самое ужасное - ощущение собственного бессилия.
КРИВОНОС. Ксюш, мы все там были.
ИРИНА. И правда, Ксения Эдуардовна, хватит жути нагонять. Как вспомню - вздрогну.
КСЕНИЯ. Но вы не видели, как… (Закрывает лицо руками.)
Пауза.
АКУЛОВ. А вы знаете, что в древности те, кто следовал Дао не просвещали народ, а делали его невежественным. Трудно управлять народом, когда у него много знаний. Поэтому управление страной при помощи знаний приносит стране несчастье.
КСЕНИЯ. Вот мы этим всю дорогу и занимаемся. Уже лет десять. Если не больше.
ЯРУШЕВ. Больше. Это единственное, что мы умеем.
ИРИНА. Говорите за себя.
ЯРУШЕВ. А ты и этого не умеешь, мартышка.
КРИВОНОС. Саныч, полегче!
ИРИНА. Да он как только сюда зашел, еще только рот открыл, как из него уже жаба выскочила.
ЯРУШЕВ. Тебя не спросил.
ИРИНА. Ква-а-а-а! Ква-а-а-а!
ЯРУШЕВ. Иди на хуй, девочка.
ИРИНА. Ха! Бегу - и волосы назад!
ЯРУШЕВ. Вот она - наша перспектива. Новое поколение! Любуйтесь! Мама не хотела, папа не старался!
КРИВОНОС. Ну Саныч…
ЯРУШЕВ. Целуйтесь теперь с нею!
Ярушев уходит в эфирную студию, закрывает за собой дверь.
ИРИНА. Сам истерик! Задолбал!
Пауза.
МАТВЕИЧ. Граждане, давайте выпьем уже! «Новой напьемся силой», так сказать!
Ему никто не отвечает.
В наступившей тишине слышен надсадный храп, раздающийся из-за шкафа.
ИРИНА (прислушиваясь). Ростик уже выпил. За всех нас. Не будить, не кантовать, при пожаре выносить первым.
КСЕНИЯ. «Глупое сердце, не бейся…» Нажраться, что ли?
МАТВЕИЧ. Откуда столько пессимизма, Ксения Эдуардовна? Жив, не болен - и еще недоволен? Так?
Ксения не отвечает. Подходит к столу, наливает себе спиртное, пьет. Оглядывается.
Идет к Ирине, которая, поставив перед собой «Детку», пытается сделать Кривоносу такую же прическу, как у «болвана».
Ксения какое-то время наблюдает за манипуляциями Ирины.
КСЕНИЯ. Когда-то я думала, что найду здесь мужа.
ИРИНА. На радиостанции?
КРИВОНОС. Что ли, правда? И что помешало?
КСЕНИЯ. Ни одного нормального мужика - одни кривоносы.
ИРИНА. Ну так свою бы фамилию оставили, если мужья не нравится.
КРИВОНОС. Ага, только Осокина - это у нее псевдоним. А по паспорту она Филимошкина.
ИРИНА. Чего?
Ксения хватает Детку, замахивается на Кривоноса.
КРИВОНОС, ИРИНА и КСЕНИЯ одновременно:
КСЕНИЯ. Сволочь!
КРИВОНОС. Филимошкина!
ИРИНА. Детка!
ЯРУШЕВ. Брэк! Разошлись по углам! Ксения Эдуардовна, поставьте чужую голову и включите свою.
КСЕНИЯ. В чем дело?
ЯРУШЕВ. Докладываю. Программа «Итоги дня» до сих пор не добавлена в плей-лист.
В эфирном компьютере я ее не нашел.
КСЕНИЯ. Спросите у Ростика, куда он ее дел.
ЯРУШЕВ. Думаете, это возможно?
Ярушев идет шкаф, где отсыпается Ростик. Через какое-то время храп сменяется нечленораздельными звуками.
ГОЛОС РОСТИКА: Оухоу! Уоахуаоуа!
ГОЛОС ЯРУШЕВА: Ты куда файл с «Итогами» дел, лишенец?!
ГОЛОС РОСТИКА: Уоухоуоуоахоуоаоухоаоооооуа!
Ярушев выходит из-за шкафа.
ЯРУШЕВ. Бесполезно. Наука здесь бессильна.
ГОЛОС РОСТИКА: Уоухоуооооу! Оухоу уууа хоу ху!
КРИВОНОС (прислушиваясь.) Чего он хочет-то?
ИРИНА. Недоволен. Говорит, мы его родину ругаем.
КРИВОНОС. А он откуда?
ИРИНА. Не помню. Да какая разница. Мы же всех ругаем. У нас нет друзей.
КРИВОНОС. Серьезно?
ИРИНА. Это я как редактор службы новостей говорю.
КРИВОНОС (Ксении). А ты тоже знала, что у нас нет друзей?
КСЕНИЯ. Ну все, мальчик напился. (Ирине.) Можешь брать его голыми руками.
ИРИНА. Спасибо, Ксения Эдуардовна, но объедков с вашего мне стола не надо.
КСЕНИЯ. Что?
ИРИНА. Что слышали.
ЯРУШЕВ (удивленно). Камни заговорили.
ИРИНА. Вы ведь все только орете на меня. Злость свою вымещаете. Конечно, Медведкова тихая, Медведкова не ответит. Надоело!
КСЕНИЯ. Ирина, это не правда! Если я когда-то и…
ИРИНА. Кто я для вас? Принеси-подай? За человека не считаете! Плевала я на вас!
КРИВОНОС. Что ли, я объедки?
ИРИНА. Это была метафора.
КРИВОНОС. Обидная?
ИРИНА. Да. Но извиняться я не стану.
КСЕНИЯ. Ирина, давай мы потом об этом поговорим.
ИРИНА. Я не хочу с вами разговаривать. Тем более, об этом.
ЯРУШЕВ. Ну, и какие у нас варианты? Что будем ставить в эфир вместо «Итогов»? Тупо музыку?
Ксения молчит.
МАТВЕИЧ. Интересно кошки серут - хвост подымут и дрожат. У меня вообще-то там реклама стоит. Клиенты за «Итоги» деньги заплатили. А музыку они и бесплатно послушать могут.
КСЕНИЯ. Пусть Алексей Юрьевич решает.
КРИВОНОС. Что ли, я опять должен?
КСЕНИЯ. А кто? Сколько можно уходить от ответственности? Взрослый мальчик - девочками интересуешься.
КРИВОНОС. Ревнуешь?
КСЕНИЯ. Не дождешься!
КРИВОНОС. Оно и видно!
ЯРУШЕВ. Ребятушки! Я понимаю, что мы сейчас присутствуем при зарождении новой ячейки общества. Но надо ведь и совесть иметь! Плодитесь и размножайтесь после работы.
АКУЛОВ. Да в чем проблема-то?! Ирина, распечатай текст, я в прямом эфире начитаю.
Пауза.
Все выжидающе смотрят на Ксению.
КСЕНИЯ (Ирине). Распечатывай. (Спохватившись.) Пожалуйста, распечатай.
Ирина идет к столу, садится за компьютер.
МАТВЕИЧ. Ксения Эдуардовна, я возражаю! Мы все здесь выпили. И вряд ли Евгений Николаевич сможет…
КСЕНИЯ. Он и не такое может.
МАТВЕИЧ. Пусть Медведкова начитает.
ИРИНА. Ха! А липка не спопнется?
ЯРУШЕВ. Да она пьяная уже.
ИРИНА. Пьяная - это когда лежишь и тебя ворона в глаз клюёт, а ты отогнать не можешь. Я выпимшая! Но в эфир все равно не пойду.
МАТВЕИЧ (Ксении). Хорошо. Пусть читает Акулов. (Пауза.) Под вашу ответственность.
КСЕНИЯ. А под чью же еще?
Пока Ирина распечатывает текст, Кривонос неуклюже пытается обнять Ксению.
Она его отталкивает.
Матвеич подходит к Акулову.
МАТВЕИЧ. Евгений Николаевич, вы не подумайте, что я что-то против вас… Нет!
Я, наверное, единственный, кто понимает, почему вы уезжаете.
АКУЛОВ. Вот как?
МАТВЕИЧ. Я вас глубоко уважаю как журналиста. И вообще много читал о вас.
АКУЛОВ. Надо же.
МАТВЕИЧ. Да-да, не удивляйтесь. Мы все следили за вашим делом. Такое давление…
И потом это видео с камер наблюдения. Весь интернет смотрел, как вас убивали. Их ведь так и не нашли?
Акулов молчит.
МАТВЕИЧ. Вы завтра уезжаете. И это хорошо. Никто не обвинит вас в трусости. Вы чуть не погибли. Любой бы сломался. Так?
АКУЛОВ. Я - не любой.
МАТВЕИЧ. Да, конечно. Извиняюсь, если что-то не так сказал. Но я по-солдатски, прямо.
Ксения смеется.
МАТВЕИЧ. Что смешного? Я от чистого сердца. Даже обидно…
АКУЛОВ. Очень давно, когда я только-только пришел на телевидение, мой учитель сказал: «Когда журналисту не о чем говорить, он говорит о самом себе». Я это очень хорошо запомнил, и старался никогда не делать. Но за последнее десятилетие настолько нечего рассказывать, что редкий журналист может устоять перед соблазном рассказать о том, как ему сделали больно. Вы наверняка видели подобные сюжеты в новостях… Однажды я сам стал героем такой истории. Так вот - было очень больно. Я не умер, хотя они старались. Но самое интересное началось потом… Меня тогда много цитировали. Но, знаете, чего никто не цитировал? Мою боль. А ведь, казалось бы, чего проще? Как там говорил Витгенштейн? Понятие «боль» мы усваиваем вместе с языком? Нет?
Пауза.
Когда физическая боль понемногу прошла, возникло другое… Понимание, что всё - это край. Дальше только смерть личности. Хотелось забиться в какую-нибудь нору и сидеть там тихо. Чтобы обо мне все забыли. Но неожиданно выяснилось, что все норы заняты.
И вот я - здоровый и полный сил мужик - должен был уйти из профессии, которую обожаю. Я не хотел этого, но ушел, потому что меня прежнего уже не было. Как нет этой профессии, которой мы все якобы занимаемся. Ее убили еще раньше, чем попытались это сделать со мной. Так что, Александр Матвеевич, засуньте ваше сочувствие…
(Подходит к столу, берет из принтера листок с текстом.)
Еще три минуты позора - и я свободен.
ПАУЗА.
МАТВЕИЧ. Лучше ноль без палочки, чем говно на палочке! Так получается?
АКУЛОВ. Что, простите?
МАТВЕИЧ. Все это очень красиво, говорю. Но поверить в вашу искренность я не могу.
АКУЛОВ. Да мне по сараю, во что вы там верите.
МАТВЕИЧ. Вы же на федеральном канале работали. А там формат не предусматривает какие-то отростки вроде совести или морали. Это всё равно, что водитель катка будет думать о муравьях, которых закатывает в асфальт. Работа такая...
КСЕНИЯ. Хватит юродствовать, Иудин. (Проводя ладонью по горлу.) Вот ты где у нас всех сидишь!
КРИВОНОС. Ксюш, не надо!
МАТВЕИЧ. Не затыкайте ей рот, она хочет выступить. Рядом с тараканом -
почувствуй себя великаном. Так, Ксения Эдуардовна?
КСЕНИЯ. Знаете, моя мать до конца жизни гордилась, что может опознать стукача, едва взглянув на групповую фотографию.
МАТВЕИЧ. Ну, миру - мир, а грекам - деньги. Надо думать, вы унаследовали сей ценный дар! Так?
АКУЛОВ. Осокина, ты о чем?
МАТВЕИЧ. Имеющий уши - да купит беруши. По-моему, госпожа программный директор высказалась вполне прозрачно.
АКУЛОВ. Я не с вами разговариваю.
МАТВЕИЧ. Зря. Это бы сэкономило нам время.
КСЕНИЯ. А глаза голубые-голубые - ссы туда хоть ведрами.
МАТВЕИЧ. Дело в том, Евгений Николаевич, то на нашей радиостанции, помимо руководства рекламным отделом, я осуществляю… как бы это сказать… контроль за… Даже не контроль, а связь…
КСЕНИЯ. Короче - он наш куратор!
АКУЛОВ. Ясно… Значит, идея выпустить в эфир репортаж о приговоре Топаз…
МАТВЕИЧ (поспешно). Это не я придумал! Правда! Решение принимали там. (Показывает пальцем в потолок.) Наверху о вас помнят, Евгений Николаевич.
АКУЛОВ. Очень мило. Я почти польщен. Жаль, что я не знал этого полгода назад, когда устраивался сюда на работу. Это бы все упростило.
МАТВЕИЧ. Извините, инструкции. Но я рад, что в конечном итоге мы достигли взаимопонимания. Как говорится, «приличней фото без порток, чем на советский паспорток».
КСЕНИЯ. Женя, а почему ты не спросишь у своего нового друга, почему оперативники искали Топаз у нас, а не где-нибудь в другом месте?
МАТВЕИЧ (Ксении). А вот это лишнее.
АКУЛОВ. Почему?
МАТВЕИЧ (со вздохом, просто). Им позвонили.
Пауза.
Молчание.
Акулов бросается на Матвеича. Ярушев едва успевает его остановить. Держит.
АКУЛОВ. Как же так? А?! Эти гады повсюду! Сожрали перспективы, профессию, родину, к детям постоянно руки тянут… А мы им улыбаемся, жмем руки… Разве это правильно?!
МАТВЕИЧ. Слушайте, ну зачем вы врете? Себе же врете! Да вам вообще без разницы, что и кто вас окружает, если тепло, если достаточно жратвы, никто не гонит и есть с кем перекинуться словом. "Наесться и напиться и в царя превратиться" - вот формула вашего счастья! Профессию у них отняли, поглядите на них! Да вы ежедневно садитесь к микрофону и выходите в эфир. И в это время никто не держит пистолет у головы ваших близких. Вы можете говорить, но молчите.
Молчание.
ГОЛОС ПОКРЫШКИНА: Пришел и говорю!
Все оборачиваются. В дверях стоит Покрышкин.
ПОКРЫШКИН. Глип вам, существа! По какому поводу курултай?
Ему никто не отвечает.
Покрышкин идет к столу, наливает в стакан водку, пьет. Оборачивается к Акулову.
ПОКРЫШКИН. Выйдем. Разговор есть.
КСЕНИЯ. Никуда он не пойдет, у него эфир через 5 минут.
ПОКРЫШКИН. Короче, чувак, такое дело… Она тебя любит.
АКУЛОВ. Ты говорил с Ольгой?! Как она?!
ПОКРЫШКИН. Она не хочет меня видеть! Понимаешь?
АКУЛОВ. Ольга?
ПОКРЫШКИН. Какая Ольга?.. Нет! Аня! Я про Аню говорю! Она не любит меня! Она сказала, что я для нее никто! Понимаешь ты это?
АКУЛОВ. Игорь, мне очень жаль.
Пауза.
ПОКРЫШКИН. Нет, чувак… Нет! Это мне тебя жаль. Слышь ты? Жаль! Потому что Ольга твоя, о которой ты так волнуешься, сейчас такие квэнты поёт серым братьям, что закачаешься!
ИРИНА (тихо). Чего она делает?
КРИВОНОС (быстро). Показания дает.
ПОКРЫШКИН. Ольга твоя дружков сдает! Которые тебя избили год назад!
Они думали, что ты ее предал. Это наказание было!
АКУЛОВ. Как? Откуда ты?..
ПОКРЫШКИН. Мне Анькин отец сказал, а ему опера, которые анархистов пасут.
Так что кто кого жалеть должен - большой вопрос!
Пауза.
АКУЛОВ. Надеюсь, с Аней все в порядке?
ПОКРЫШКИН. Дома она.
АКУЛОВ. Это хорошо. Поговорим после эфира. (Идет в студию, закрывает дверь.)
МАТВЕИЧ. Мда… Большой поэт - пошёл в туалет.
ИРИНА. Ой, он текст оставил. (Громко.) Евгений Николаевич! Вы текст забыли!
Ярушев пытается открыть дверь в эфирную студию. Она заперта.
ЯРУШЕВ. Опаньки… Женя, открой дверь. (Прислушивается.) Женя!
Ксения подходит к двери, стучит.
КСЕНИЯ. Акулов! Что за шутки?! Открывай!
Пауза. До всех доходит смысл произошедшего.
МАТВЕИЧ. Ну все, вашу мать! Я так и знал! Знал, что без косяков не обойдется!
И что теперь делать? Дверь ломать?
КСЕНИЯ. А что вы на меня-то смотрите?
МАТВЕИЧ. Пусть Покрышкин ломает. Прикажите ему.
ПОКРЫШКИН. Хер тебе!
КСЕНИЯ. Главный инженер подчиняется генеральному директору.
МАТВЕИЧ. Алексей Юрьевич! Ваше слово!
КРИВОНОС. Ксюш, дать ему по морде?
Ксения смеется.
МАТВЕИЧ. Ксения Эдуардовна, ну вам-то зачем это надо? Чего вы добиваетесь?
Неужели забыли, как просили за своего любовника, как в ногах у нас валялись, чтобы его на работу устроить? Мы тогда пошли вам навстречу. И где благодарность?
КРИВОНОС. Почему я об этом ничего не знаю?
МАТВЕИЧ. А кто ты такой? Золотой пизды ребенок? Ты думаешь, в этой стране все решают деньги? Нет, мальчик! Все решаем мы! Это мы включаем микрофон.
А вы в него говорите. Вы говорящие головы! (Хватает со стола «Детку».) И ничем от этой хрени не отличаетесь! (Бросает «Детку» на пол.) Ломайте дверь!
Никто не двигается с места.
МАТВЕИЧ. Вы оглохли?! Выполнять приказ! Да я вас!..
ПОКРЫШКИН. Дядя, а чем ты можешь меня напугать? Что вы мне такого дали, что можете отнять? Ни-че-го!
МАТВЕИЧ. Мальчик, ты думаешь, я без тебя не обойдусь? Не хотите ломать дверь - не ломайте. Видит бог, я не хотел выносить сор из избы. А сейчас мне придется позвонить на вышку, чтобы они отключили вещание. Вы этого хотите? Скандала?
(Берет трубку с «базы», включает.) Что у вас с телефоном?!
ИРИНА. Покрышкин, можешь его не чинить. Дай я тебя поцелую! (Поднимает с пола «Детку».) Мы с Деткой тебя поцелуем!
Матвеич бросает трубку.
Пауза.
МАТВЕИЧ. Вы же идиоты… Вы больные… От того, что он сейчас что-нибудь ляпнет в прямом эфире - от этого же ничего не изменится!
КСЕНИЯ. А вдруг?
МАТВЕИЧ. Да бред! Вы сами в это не верите! Что он может сказать? Кому? О чем?
КРИВОНОС. Тогда чего вы так дергаетесь?
МАТВЕИЧ. Мне вас жалко, вы себе жизнь ломаете. Ради кого? Ради чего? Что изменят несколько слов, которые никто не услышит?
ЯРУШЕВ. Мы услышим.
МАТВЕИЧ. Завтра он сдрыгнет из страны. А вы останетесь. И будете дерьмо хлебать. Ложками.
ИРИНА. Да хоть китайскими палочками. (Гладит «голову».) Правда, Детка?
МАТВЕИЧ. Понимаю, вам не страшно. Вам весело. Но это только сейчас. Завтра все будет по-другому. Это я вам обещаю.
Ярушев смотрит на часы, подходит к музыкальному центре, увеличивает громкость.
Звучит «часовая отбивка». Начинается выпуск новостей…
ГОЛОС АКУЛОВА ИЗ ДИНАМИКОВ: Добрый вечер! В студии информационного вещания Евгений Акулов. В эфире «Итоги дня».
Играет музыкальный джингл.
Дверь эфирной студии открывается, выходит Акулов.
ГОЛОС АКУЛОВА ИЗ ДИНАМИКОВ: Вот и подошел к концу первый день после конца света. Пора подвести некоторые итоги. («Отбивка».)
Ксения выключает звук.
КСЕНИЯ. Такое ощущение, что конец света наступил, а мы и не заметили.
АКУЛОВ Эх, видели бы вы сейчас свои лица!
МАТВЕИЧ. Если вы здесь, то что тогда идет в эфире?
АКУЛОВ. Выпуск, который я начитал днем, И не спрашивайте, где я его нашел, мой туповатый вертухай. Задайте этот вопрос Ростику, когда он проспится.
ГОЛОС РОСТИКА: Уоухоуоуоахоуоаоухоаоооооуа!
АКУЛОВ. Кто еще хочет высказаться? Никто? Я так и думал. Значит, вы все хотели, чтобы я стал вашим голосом. Вы ожидали откровений в эфире, не так ли? Разоблачений и срывания покровов? Да? Так вот, дорогие мои… Мне нечего вам сказать. Слова, знаете ли, кончились.
Молчание.
Акулов, пошатываясь, идет к вешалке, берет свою одежду.
МАТВЕИЧ. Вы домой? Я вызову такси.
АКУЛОВ. Домой, домой… Так своим и передайте.
МАТВЕИЧ. Не смешно. Вы пьяны. Я провожу.
АКУЛОВ. Как хотите. Мне все равно.
Акулов, не оглядываясь, выходит в коридор. Матвеич идет за ним.
Какое-то время единственным звуком остаются их удаляющиеся шаги.
Наконец, хлопает дверь.
Сотрудники радиостанции не двигаются с места.
Тишина…
Нет, не тишина.
Из динамиков слышно легкое шипение. Постепенно оно становится все громче …
И вот уже белый шум заполняет всю комнату.
Люди слушают его так внимательно, как если бы это был звук океанского прибоя или шелест ветра, качающего ветви пальм…
Белый шум.
Темнота.
Конец.
UPD: 15.11.
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Окончание:
Сцена III
Комната программного отдела.
На столах пластиковая посуда с остатками еды и напитков, как это бывает через пару часов офисного застолья Под столами бутылки.
В комнате Акулов, Кривонос, Ксения, Ирина, Матвеич, Ярушев.
КСЕНИЯ. Ну позвони еще раз. Не сложно, нет?
КРИВОНОС. Не сложно, но у него мобила выключена.
КСЕНИЯ. Надеюсь, они не арестовали Покрышкина.
ЯРУШЕВ. Вот только не надо каркать. Парень и так уехал, как не в себе.
КСЕНИЯ. Так и не надо было его отпускать! Какой смысл? Аню он не выручит…
ИРИНА. Ха! Кто бы его удержал! Видели его состояние, когда её увезли?
КСЕНИЯ. Бедная Аня…
МАТВЕИЧ. Да все с девочкой будет в порядке. У нее папа - шишка в МВД. Ясно ведь, что произошло недоразумение. И анархистка приходила не к ней.
КСЕНИЯ. А к кому? К вам?
МАТВЕИЧ. Почему сразу?.. Компетентные органы во всем разберутся.
КСЕНИЯ. Зверье.
МАТВЕИЧ. Ну, мне тоже не понравилось стоять на раскоряку, а что делать?!
КСЕНИЯ. А я знаю, что делать… Валить. Валить надо отсюда!
В разговор вступает Ярушев, который все это время стоял в дверях эфирной студии с сигаретой в руке.
ЯРУШЕВ. Да что вы заладили - валить да валить! Давайте еще всей радиостанцией уедем - вот весело будет.
КСЕНИЯ. А что еще остается делать? Валить, пока не прикрыли калитку! Куда угодно! Подальше от мерзости и гадости, от этих гнусных рож в телевизоре…
ЯРУШЕВ. И что мы умеем? Читать, писать и говорить?
КСЕНИЯ. Да я за еду готова работать, лишь бы не видеть их стеклянных глаз, не слышать их вкрадчивых голосов…
АКУЛОВ. Не истери. Хватит.
КСЕНИЯ. И самое ужасное - ощущение собственного бессилия.
КРИВОНОС. Ксюш, мы все там были.
ИРИНА. И правда, Ксения Эдуардовна, хватит жути нагонять. Как вспомню - вздрогну.
КСЕНИЯ. Но вы не видели, как… (Закрывает лицо руками.)
Пауза.
АКУЛОВ. А вы знаете, что в древности те, кто следовал Дао не просвещали народ, а делали его невежественным. Трудно управлять народом, когда у него много знаний. Поэтому управление страной при помощи знаний приносит стране несчастье.
КСЕНИЯ. Вот мы этим всю дорогу и занимаемся. Уже лет десять. Если не больше.
ЯРУШЕВ. Больше. Это единственное, что мы умеем.
ИРИНА. Говорите за себя.
ЯРУШЕВ. А ты и этого не умеешь, мартышка.
КРИВОНОС. Саныч, полегче!
ИРИНА. Да он как только сюда зашел, еще только рот открыл, как из него уже жаба выскочила.
ЯРУШЕВ. Тебя не спросил.
ИРИНА. Ква-а-а-а! Ква-а-а-а!
ЯРУШЕВ. Иди на хуй, девочка.
ИРИНА. Ха! Бегу - и волосы назад!
ЯРУШЕВ. Вот она - наша перспектива. Новое поколение! Любуйтесь! Мама не хотела, папа не старался!
КРИВОНОС. Ну Саныч…
ЯРУШЕВ. Целуйтесь теперь с нею!
Ярушев уходит в эфирную студию, закрывает за собой дверь.
ИРИНА. Сам истерик! Задолбал!
Пауза.
МАТВЕИЧ. Граждане, давайте выпьем уже! «Новой напьемся силой», так сказать!
Ему никто не отвечает.
В наступившей тишине слышен надсадный храп, раздающийся из-за шкафа.
ИРИНА (прислушиваясь). Ростик уже выпил. За всех нас. Не будить, не кантовать, при пожаре выносить первым.
КСЕНИЯ. «Глупое сердце, не бейся…» Нажраться, что ли?
МАТВЕИЧ. Откуда столько пессимизма, Ксения Эдуардовна? Жив, не болен - и еще недоволен? Так?
Ксения не отвечает. Подходит к столу, наливает себе спиртное, пьет. Оглядывается.
Идет к Ирине, которая, поставив перед собой «Детку», пытается сделать Кривоносу такую же прическу, как у «болвана».
Ксения какое-то время наблюдает за манипуляциями Ирины.
КСЕНИЯ. Когда-то я думала, что найду здесь мужа.
ИРИНА. На радиостанции?
КРИВОНОС. Что ли, правда? И что помешало?
КСЕНИЯ. Ни одного нормального мужика - одни кривоносы.
ИРИНА. Ну так свою бы фамилию оставили, если мужья не нравится.
КРИВОНОС. Ага, только Осокина - это у нее псевдоним. А по паспорту она Филимошкина.
ИРИНА. Чего?
Ксения хватает Детку, замахивается на Кривоноса.
КРИВОНОС, ИРИНА и КСЕНИЯ одновременно:
КСЕНИЯ. Сволочь!
КРИВОНОС. Филимошкина!
ИРИНА. Детка!
ЯРУШЕВ. Брэк! Разошлись по углам! Ксения Эдуардовна, поставьте чужую голову и включите свою.
КСЕНИЯ. В чем дело?
ЯРУШЕВ. Докладываю. Программа «Итоги дня» до сих пор не добавлена в плей-лист.
В эфирном компьютере я ее не нашел.
КСЕНИЯ. Спросите у Ростика, куда он ее дел.
ЯРУШЕВ. Думаете, это возможно?
Ярушев идет шкаф, где отсыпается Ростик. Через какое-то время храп сменяется нечленораздельными звуками.
ГОЛОС РОСТИКА: Оухоу! Уоахуаоуа!
ГОЛОС ЯРУШЕВА: Ты куда файл с «Итогами» дел, лишенец?!
ГОЛОС РОСТИКА: Уоухоуоуоахоуоаоухоаоооооуа!
Ярушев выходит из-за шкафа.
ЯРУШЕВ. Бесполезно. Наука здесь бессильна.
ГОЛОС РОСТИКА: Уоухоуооооу! Оухоу уууа хоу ху!
КРИВОНОС (прислушиваясь.) Чего он хочет-то?
ИРИНА. Недоволен. Говорит, мы его родину ругаем.
КРИВОНОС. А он откуда?
ИРИНА. Не помню. Да какая разница. Мы же всех ругаем. У нас нет друзей.
КРИВОНОС. Серьезно?
ИРИНА. Это я как редактор службы новостей говорю.
КРИВОНОС (Ксении). А ты тоже знала, что у нас нет друзей?
КСЕНИЯ. Ну все, мальчик напился. (Ирине.) Можешь брать его голыми руками.
ИРИНА. Спасибо, Ксения Эдуардовна, но объедков с вашего мне стола не надо.
КСЕНИЯ. Что?
ИРИНА. Что слышали.
ЯРУШЕВ (удивленно). Камни заговорили.
ИРИНА. Вы ведь все только орете на меня. Злость свою вымещаете. Конечно, Медведкова тихая, Медведкова не ответит. Надоело!
КСЕНИЯ. Ирина, это не правда! Если я когда-то и…
ИРИНА. Кто я для вас? Принеси-подай? За человека не считаете! Плевала я на вас!
КРИВОНОС. Что ли, я объедки?
ИРИНА. Это была метафора.
КРИВОНОС. Обидная?
ИРИНА. Да. Но извиняться я не стану.
КСЕНИЯ. Ирина, давай мы потом об этом поговорим.
ИРИНА. Я не хочу с вами разговаривать. Тем более, об этом.
ЯРУШЕВ. Ну, и какие у нас варианты? Что будем ставить в эфир вместо «Итогов»? Тупо музыку?
Ксения молчит.
МАТВЕИЧ. Интересно кошки серут - хвост подымут и дрожат. У меня вообще-то там реклама стоит. Клиенты за «Итоги» деньги заплатили. А музыку они и бесплатно послушать могут.
КСЕНИЯ. Пусть Алексей Юрьевич решает.
КРИВОНОС. Что ли, я опять должен?
КСЕНИЯ. А кто? Сколько можно уходить от ответственности? Взрослый мальчик - девочками интересуешься.
КРИВОНОС. Ревнуешь?
КСЕНИЯ. Не дождешься!
КРИВОНОС. Оно и видно!
ЯРУШЕВ. Ребятушки! Я понимаю, что мы сейчас присутствуем при зарождении новой ячейки общества. Но надо ведь и совесть иметь! Плодитесь и размножайтесь после работы.
АКУЛОВ. Да в чем проблема-то?! Ирина, распечатай текст, я в прямом эфире начитаю.
Пауза.
Все выжидающе смотрят на Ксению.
КСЕНИЯ (Ирине). Распечатывай. (Спохватившись.) Пожалуйста, распечатай.
Ирина идет к столу, садится за компьютер.
МАТВЕИЧ. Ксения Эдуардовна, я возражаю! Мы все здесь выпили. И вряд ли Евгений Николаевич сможет…
КСЕНИЯ. Он и не такое может.
МАТВЕИЧ. Пусть Медведкова начитает.
ИРИНА. Ха! А липка не спопнется?
ЯРУШЕВ. Да она пьяная уже.
ИРИНА. Пьяная - это когда лежишь и тебя ворона в глаз клюёт, а ты отогнать не можешь. Я выпимшая! Но в эфир все равно не пойду.
МАТВЕИЧ (Ксении). Хорошо. Пусть читает Акулов. (Пауза.) Под вашу ответственность.
КСЕНИЯ. А под чью же еще?
Пока Ирина распечатывает текст, Кривонос неуклюже пытается обнять Ксению.
Она его отталкивает.
Матвеич подходит к Акулову.
МАТВЕИЧ. Евгений Николаевич, вы не подумайте, что я что-то против вас… Нет!
Я, наверное, единственный, кто понимает, почему вы уезжаете.
АКУЛОВ. Вот как?
МАТВЕИЧ. Я вас глубоко уважаю как журналиста. И вообще много читал о вас.
АКУЛОВ. Надо же.
МАТВЕИЧ. Да-да, не удивляйтесь. Мы все следили за вашим делом. Такое давление…
И потом это видео с камер наблюдения. Весь интернет смотрел, как вас убивали. Их ведь так и не нашли?
Акулов молчит.
МАТВЕИЧ. Вы завтра уезжаете. И это хорошо. Никто не обвинит вас в трусости. Вы чуть не погибли. Любой бы сломался. Так?
АКУЛОВ. Я - не любой.
МАТВЕИЧ. Да, конечно. Извиняюсь, если что-то не так сказал. Но я по-солдатски, прямо.
Ксения смеется.
МАТВЕИЧ. Что смешного? Я от чистого сердца. Даже обидно…
АКУЛОВ. Очень давно, когда я только-только пришел на телевидение, мой учитель сказал: «Когда журналисту не о чем говорить, он говорит о самом себе». Я это очень хорошо запомнил, и старался никогда не делать. Но за последнее десятилетие настолько нечего рассказывать, что редкий журналист может устоять перед соблазном рассказать о том, как ему сделали больно. Вы наверняка видели подобные сюжеты в новостях… Однажды я сам стал героем такой истории. Так вот - было очень больно. Я не умер, хотя они старались. Но самое интересное началось потом… Меня тогда много цитировали. Но, знаете, чего никто не цитировал? Мою боль. А ведь, казалось бы, чего проще? Как там говорил Витгенштейн? Понятие «боль» мы усваиваем вместе с языком? Нет?
Пауза.
Когда физическая боль понемногу прошла, возникло другое… Понимание, что всё - это край. Дальше только смерть личности. Хотелось забиться в какую-нибудь нору и сидеть там тихо. Чтобы обо мне все забыли. Но неожиданно выяснилось, что все норы заняты.
И вот я - здоровый и полный сил мужик - должен был уйти из профессии, которую обожаю. Я не хотел этого, но ушел, потому что меня прежнего уже не было. Как нет этой профессии, которой мы все якобы занимаемся. Ее убили еще раньше, чем попытались это сделать со мной. Так что, Александр Матвеевич, засуньте ваше сочувствие…
(Подходит к столу, берет из принтера листок с текстом.)
Еще три минуты позора - и я свободен.
ПАУЗА.
МАТВЕИЧ. Лучше ноль без палочки, чем говно на палочке! Так получается?
АКУЛОВ. Что, простите?
МАТВЕИЧ. Все это очень красиво, говорю. Но поверить в вашу искренность я не могу.
АКУЛОВ. Да мне по сараю, во что вы там верите.
МАТВЕИЧ. Вы же на федеральном канале работали. А там формат не предусматривает какие-то отростки вроде совести или морали. Это всё равно, что водитель катка будет думать о муравьях, которых закатывает в асфальт. Работа такая...
КСЕНИЯ. Хватит юродствовать, Иудин. (Проводя ладонью по горлу.) Вот ты где у нас всех сидишь!
КРИВОНОС. Ксюш, не надо!
МАТВЕИЧ. Не затыкайте ей рот, она хочет выступить. Рядом с тараканом -
почувствуй себя великаном. Так, Ксения Эдуардовна?
КСЕНИЯ. Знаете, моя мать до конца жизни гордилась, что может опознать стукача, едва взглянув на групповую фотографию.
МАТВЕИЧ. Ну, миру - мир, а грекам - деньги. Надо думать, вы унаследовали сей ценный дар! Так?
АКУЛОВ. Осокина, ты о чем?
МАТВЕИЧ. Имеющий уши - да купит беруши. По-моему, госпожа программный директор высказалась вполне прозрачно.
АКУЛОВ. Я не с вами разговариваю.
МАТВЕИЧ. Зря. Это бы сэкономило нам время.
КСЕНИЯ. А глаза голубые-голубые - ссы туда хоть ведрами.
МАТВЕИЧ. Дело в том, Евгений Николаевич, то на нашей радиостанции, помимо руководства рекламным отделом, я осуществляю… как бы это сказать… контроль за… Даже не контроль, а связь…
КСЕНИЯ. Короче - он наш куратор!
АКУЛОВ. Ясно… Значит, идея выпустить в эфир репортаж о приговоре Топаз…
МАТВЕИЧ (поспешно). Это не я придумал! Правда! Решение принимали там. (Показывает пальцем в потолок.) Наверху о вас помнят, Евгений Николаевич.
АКУЛОВ. Очень мило. Я почти польщен. Жаль, что я не знал этого полгода назад, когда устраивался сюда на работу. Это бы все упростило.
МАТВЕИЧ. Извините, инструкции. Но я рад, что в конечном итоге мы достигли взаимопонимания. Как говорится, «приличней фото без порток, чем на советский паспорток».
КСЕНИЯ. Женя, а почему ты не спросишь у своего нового друга, почему оперативники искали Топаз у нас, а не где-нибудь в другом месте?
МАТВЕИЧ (Ксении). А вот это лишнее.
АКУЛОВ. Почему?
МАТВЕИЧ (со вздохом, просто). Им позвонили.
Пауза.
Молчание.
Акулов бросается на Матвеича. Ярушев едва успевает его остановить. Держит.
АКУЛОВ. Как же так? А?! Эти гады повсюду! Сожрали перспективы, профессию, родину, к детям постоянно руки тянут… А мы им улыбаемся, жмем руки… Разве это правильно?!
МАТВЕИЧ. Слушайте, ну зачем вы врете? Себе же врете! Да вам вообще без разницы, что и кто вас окружает, если тепло, если достаточно жратвы, никто не гонит и есть с кем перекинуться словом. "Наесться и напиться и в царя превратиться" - вот формула вашего счастья! Профессию у них отняли, поглядите на них! Да вы ежедневно садитесь к микрофону и выходите в эфир. И в это время никто не держит пистолет у головы ваших близких. Вы можете говорить, но молчите.
Молчание.
ГОЛОС ПОКРЫШКИНА: Пришел и говорю!
Все оборачиваются. В дверях стоит Покрышкин.
ПОКРЫШКИН. Глип вам, существа! По какому поводу курултай?
Ему никто не отвечает.
Покрышкин идет к столу, наливает в стакан водку, пьет. Оборачивается к Акулову.
ПОКРЫШКИН. Выйдем. Разговор есть.
КСЕНИЯ. Никуда он не пойдет, у него эфир через 5 минут.
ПОКРЫШКИН. Короче, чувак, такое дело… Она тебя любит.
АКУЛОВ. Ты говорил с Ольгой?! Как она?!
ПОКРЫШКИН. Она не хочет меня видеть! Понимаешь?
АКУЛОВ. Ольга?
ПОКРЫШКИН. Какая Ольга?.. Нет! Аня! Я про Аню говорю! Она не любит меня! Она сказала, что я для нее никто! Понимаешь ты это?
АКУЛОВ. Игорь, мне очень жаль.
Пауза.
ПОКРЫШКИН. Нет, чувак… Нет! Это мне тебя жаль. Слышь ты? Жаль! Потому что Ольга твоя, о которой ты так волнуешься, сейчас такие квэнты поёт серым братьям, что закачаешься!
ИРИНА (тихо). Чего она делает?
КРИВОНОС (быстро). Показания дает.
ПОКРЫШКИН. Ольга твоя дружков сдает! Которые тебя избили год назад!
Они думали, что ты ее предал. Это наказание было!
АКУЛОВ. Как? Откуда ты?..
ПОКРЫШКИН. Мне Анькин отец сказал, а ему опера, которые анархистов пасут.
Так что кто кого жалеть должен - большой вопрос!
Пауза.
АКУЛОВ. Надеюсь, с Аней все в порядке?
ПОКРЫШКИН. Дома она.
АКУЛОВ. Это хорошо. Поговорим после эфира. (Идет в студию, закрывает дверь.)
МАТВЕИЧ. Мда… Большой поэт - пошёл в туалет.
ИРИНА. Ой, он текст оставил. (Громко.) Евгений Николаевич! Вы текст забыли!
Ярушев пытается открыть дверь в эфирную студию. Она заперта.
ЯРУШЕВ. Опаньки… Женя, открой дверь. (Прислушивается.) Женя!
Ксения подходит к двери, стучит.
КСЕНИЯ. Акулов! Что за шутки?! Открывай!
Пауза. До всех доходит смысл произошедшего.
МАТВЕИЧ. Ну все, вашу мать! Я так и знал! Знал, что без косяков не обойдется!
И что теперь делать? Дверь ломать?
КСЕНИЯ. А что вы на меня-то смотрите?
МАТВЕИЧ. Пусть Покрышкин ломает. Прикажите ему.
ПОКРЫШКИН. Хер тебе!
КСЕНИЯ. Главный инженер подчиняется генеральному директору.
МАТВЕИЧ. Алексей Юрьевич! Ваше слово!
КРИВОНОС. Ксюш, дать ему по морде?
Ксения смеется.
МАТВЕИЧ. Ксения Эдуардовна, ну вам-то зачем это надо? Чего вы добиваетесь?
Неужели забыли, как просили за своего любовника, как в ногах у нас валялись, чтобы его на работу устроить? Мы тогда пошли вам навстречу. И где благодарность?
КРИВОНОС. Почему я об этом ничего не знаю?
МАТВЕИЧ. А кто ты такой? Золотой пизды ребенок? Ты думаешь, в этой стране все решают деньги? Нет, мальчик! Все решаем мы! Это мы включаем микрофон.
А вы в него говорите. Вы говорящие головы! (Хватает со стола «Детку».) И ничем от этой хрени не отличаетесь! (Бросает «Детку» на пол.) Ломайте дверь!
Никто не двигается с места.
МАТВЕИЧ. Вы оглохли?! Выполнять приказ! Да я вас!..
ПОКРЫШКИН. Дядя, а чем ты можешь меня напугать? Что вы мне такого дали, что можете отнять? Ни-че-го!
МАТВЕИЧ. Мальчик, ты думаешь, я без тебя не обойдусь? Не хотите ломать дверь - не ломайте. Видит бог, я не хотел выносить сор из избы. А сейчас мне придется позвонить на вышку, чтобы они отключили вещание. Вы этого хотите? Скандала?
(Берет трубку с «базы», включает.) Что у вас с телефоном?!
ИРИНА. Покрышкин, можешь его не чинить. Дай я тебя поцелую! (Поднимает с пола «Детку».) Мы с Деткой тебя поцелуем!
Матвеич бросает трубку.
Пауза.
МАТВЕИЧ. Вы же идиоты… Вы больные… От того, что он сейчас что-нибудь ляпнет в прямом эфире - от этого же ничего не изменится!
КСЕНИЯ. А вдруг?
МАТВЕИЧ. Да бред! Вы сами в это не верите! Что он может сказать? Кому? О чем?
КРИВОНОС. Тогда чего вы так дергаетесь?
МАТВЕИЧ. Мне вас жалко, вы себе жизнь ломаете. Ради кого? Ради чего? Что изменят несколько слов, которые никто не услышит?
ЯРУШЕВ. Мы услышим.
МАТВЕИЧ. Завтра он сдрыгнет из страны. А вы останетесь. И будете дерьмо хлебать. Ложками.
ИРИНА. Да хоть китайскими палочками. (Гладит «голову».) Правда, Детка?
МАТВЕИЧ. Понимаю, вам не страшно. Вам весело. Но это только сейчас. Завтра все будет по-другому. Это я вам обещаю.
Ярушев смотрит на часы, подходит к музыкальному центре, увеличивает громкость.
Звучит «часовая отбивка». Начинается выпуск новостей…
ГОЛОС АКУЛОВА ИЗ ДИНАМИКОВ: Добрый вечер! В студии информационного вещания Евгений Акулов. В эфире «Итоги дня».
Играет музыкальный джингл.
Дверь эфирной студии открывается, выходит Акулов.
ГОЛОС АКУЛОВА ИЗ ДИНАМИКОВ: Вот и подошел к концу первый день после конца света. Пора подвести некоторые итоги. («Отбивка».)
Ксения выключает звук.
КСЕНИЯ. Такое ощущение, что конец света наступил, а мы и не заметили.
АКУЛОВ Эх, видели бы вы сейчас свои лица!
МАТВЕИЧ. Если вы здесь, то что тогда идет в эфире?
АКУЛОВ. Выпуск, который я начитал днем, И не спрашивайте, где я его нашел, мой туповатый вертухай. Задайте этот вопрос Ростику, когда он проспится.
ГОЛОС РОСТИКА: Уоухоуоуоахоуоаоухоаоооооуа!
АКУЛОВ. Кто еще хочет высказаться? Никто? Я так и думал. Значит, вы все хотели, чтобы я стал вашим голосом. Вы ожидали откровений в эфире, не так ли? Разоблачений и срывания покровов? Да? Так вот, дорогие мои… Мне нечего вам сказать. Слова, знаете ли, кончились.
Молчание.
Акулов, пошатываясь, идет к вешалке, берет свою одежду.
МАТВЕИЧ. Вы домой? Я вызову такси.
АКУЛОВ. Домой, домой… Так своим и передайте.
МАТВЕИЧ. Не смешно. Вы пьяны. Я провожу.
АКУЛОВ. Как хотите. Мне все равно.
Акулов, не оглядываясь, выходит в коридор. Матвеич идет за ним.
Какое-то время единственным звуком остаются их удаляющиеся шаги.
Наконец, хлопает дверь.
Сотрудники радиостанции не двигаются с места.
Тишина…
Нет, не тишина.
Из динамиков слышно легкое шипение. Постепенно оно становится все громче …
И вот уже белый шум заполняет всю комнату.
Люди слушают его так внимательно, как если бы это был звук океанского прибоя или шелест ветра, качающего ветви пальм…
Белый шум.
Темнота.
Конец.
UPD: 15.11.