О них
Считается, что первое, пусть и весьма завуалированное, упоминание о пидарасах в классической русской литературе встречается в романе Льва Толстого "Анна Каренина" в XIX главе. Вот этот фрагмент:
"...В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной
двери появились два офицера: один молоденький, с слабым, тонким лицом,
недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк; другой пухлый, старый
офицер с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.
Вронский взглянул на них, нахмурился и, как будто не заметив их, косясь
на книгу, стал есть и читать вместе.
- Что? подкрепляешься на работу? - сказал пухлый офицер, садясь подле
него.
- Видишь, - отвечал Вронский, хмурясь, отирая рот и не глядя на него.
- А не боишься потолстеть? - сказал тот, поворачивая стул для
молоденького офицера.
- Что? - сердито сказал Вронский, делая гримасу отвращения и показывая
свои сплошные зубы.
- Не боишься потолстеть?
- Человек, хересу! - сказал Вронский, не отвечая, и, переложив книгу на
другую сторону, продолжал читать.
Пухлый офицер взял карту вин и обратился к молоденькому офицеру.
- Ты сам выбери, что будем пить, - сказал он, подавая ему карту и глядя
на него.
- Пожалуй, рейнвейну, - сказал молодой офицер, робко косясь на
Вронского и стараясь поймать пальцами чуть отросшие усики. Видя, что
Вронский не оборачивается, молодой офицер встал.
- Пойдем в бильярдную, - сказал он. Пухлый офицер покорно встал, и они
направились к двери.
В это время в комнату вошел высокий и статный ротмистр Яшвин и, кверху,
презрительно кивнув головой двум офицерам, подошел ко Вронскому.
- А! вот он! - крикнул он, крепко ударив его своею большою рукой по
погону. Вронский оглянулся сердито, но тотчас же лицо его просияло
свойственною ему спокойною и твердою лаской.
- Умно, Алеша, - сказал ротмистр громким баритоном. - Теперь поешь и
выпей одну рюмочку.
- Да не хочется есть.
- Вот неразлучные, - прибавил Яшвин, насмешливо глядя на двух офицеров,
которые выходили в это время из комнаты..."
Написание сего романа датируется серединой 70-х годов XIX-го столетия. И я задумался - что-то поздновато русская литература о педрилах заговорила. Неужели никто до Льва Толстого не удосужился коснуться столь занимательной темы. Начал вспоминать всю нашу классику периода до Толстого. Посетила мысль, что уж кто кто, а Александр Сергеевич, будучи натурой игривой и ироничной, вряд ли мог пройти мимо такого. Прокручивать в голове творчество нашего величайшего поэта, ясное дело, начал с "Евгения Онегина". И вот оно! Выскочило практически тут же: "Уездный франтик Петушков" !!!!! Не менее неявно, чем у Льва Николаевича, но зато предельно коротко, четко и поэтому гениально, как это и свойственно Пушкину. Не какой-нибудь там франт, а именно франтик. И фамилие соответствующее. Сразу таки образ перед глазами встает.
Наше Всё - намбаван!
"...В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной
двери появились два офицера: один молоденький, с слабым, тонким лицом,
недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк; другой пухлый, старый
офицер с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.
Вронский взглянул на них, нахмурился и, как будто не заметив их, косясь
на книгу, стал есть и читать вместе.
- Что? подкрепляешься на работу? - сказал пухлый офицер, садясь подле
него.
- Видишь, - отвечал Вронский, хмурясь, отирая рот и не глядя на него.
- А не боишься потолстеть? - сказал тот, поворачивая стул для
молоденького офицера.
- Что? - сердито сказал Вронский, делая гримасу отвращения и показывая
свои сплошные зубы.
- Не боишься потолстеть?
- Человек, хересу! - сказал Вронский, не отвечая, и, переложив книгу на
другую сторону, продолжал читать.
Пухлый офицер взял карту вин и обратился к молоденькому офицеру.
- Ты сам выбери, что будем пить, - сказал он, подавая ему карту и глядя
на него.
- Пожалуй, рейнвейну, - сказал молодой офицер, робко косясь на
Вронского и стараясь поймать пальцами чуть отросшие усики. Видя, что
Вронский не оборачивается, молодой офицер встал.
- Пойдем в бильярдную, - сказал он. Пухлый офицер покорно встал, и они
направились к двери.
В это время в комнату вошел высокий и статный ротмистр Яшвин и, кверху,
презрительно кивнув головой двум офицерам, подошел ко Вронскому.
- А! вот он! - крикнул он, крепко ударив его своею большою рукой по
погону. Вронский оглянулся сердито, но тотчас же лицо его просияло
свойственною ему спокойною и твердою лаской.
- Умно, Алеша, - сказал ротмистр громким баритоном. - Теперь поешь и
выпей одну рюмочку.
- Да не хочется есть.
- Вот неразлучные, - прибавил Яшвин, насмешливо глядя на двух офицеров,
которые выходили в это время из комнаты..."
Написание сего романа датируется серединой 70-х годов XIX-го столетия. И я задумался - что-то поздновато русская литература о педрилах заговорила. Неужели никто до Льва Толстого не удосужился коснуться столь занимательной темы. Начал вспоминать всю нашу классику периода до Толстого. Посетила мысль, что уж кто кто, а Александр Сергеевич, будучи натурой игривой и ироничной, вряд ли мог пройти мимо такого. Прокручивать в голове творчество нашего величайшего поэта, ясное дело, начал с "Евгения Онегина". И вот оно! Выскочило практически тут же: "Уездный франтик Петушков" !!!!! Не менее неявно, чем у Льва Николаевича, но зато предельно коротко, четко и поэтому гениально, как это и свойственно Пушкину. Не какой-нибудь там франт, а именно франтик. И фамилие соответствующее. Сразу таки образ перед глазами встает.
Наше Всё - намбаван!