Философия и "Другое небо" Д. Мамулия.
Фильм «Другое небо» - нестандартен, и уже тем интересен. Не гениальный и не выдающийся. Трудно даже назвать его «хорошим». Если фильм и не предназначен для развлечения - он развлекать не будет, но если он предназначен для порождения мыслей - достигает ли он своей цели? Философичность «Другого неба» не в его сюжете и содержании, а в том, о чем нас заставляет думать видимое. Хотите - рассматривайте это как успех, хотите - как провал. Мамулия - философ по образованию, считает себя философом, а сам фильм - философским. Позвольте усомниться в том, что он философ, несмотря на демонстрируемую начитанность. Слишком велико у многих искушение выдать изысканное словоблудие за философию. Философская ясность достигается только тогда, когда автор сам осознает, что говорит и пишет. И что снимает - тоже. К счастью, данный фильм не сводится к тому, что он хотел показать. Сам Мамулия в интервью говорит: «В фильме многое не удалось, но есть вещи, непроизвольно получившиеся. … Автор - это химик, бросающий в сосуд фильма отобранные им ингредиенты, они входят в реакцию сами.» Что же нахимичил наш философ?
Перед нами некий житель Средней Азии, который приезжает в Москву. Загадка номер один - из какой страны он приехал? По словам Мамулии - из Узбекистана. Неважно, что актер происходит из далекого Алжира, хуже то, что он не похож на узбека. И сын не похож. И другие единоплеменники, с которыми он общается в Москве - не похожи. Ясно, что мусульмане - и только. При некотором реализме съёмки, порой переходящем в грубый натурализм, это несколько странно. На пастуха и скотовода он тоже не похож. И две погибших овцы в пустыне выглядят подозрительно. Типичный городской житель. Национальность? Традиция? Кроме языка - ничего. Дом как дом, небогатое, но скорее городское жилище. Показать «аборигена», сменявшего дикость на мегаполис - не вышло. Образ получился расплывчатым и недостоверным. Быстрая адаптация в Москве после этого уже не удивляет. Ему было трудно, но никакой культурной ломки не заметно. Всё это особенно примечательно потому, что противоречит режиссерской задумке. С самого начала перед нами человек без родины, некий обобщенный гастарбайтер. Проблема не только в фильме. Слишком часто говорят про национальность, не задумываясь. Национальность - не только кровь и язык. Это быт, культура, уникальные обряды и традиции. Современные люди в своём большинстве космополитичны, даже если пытаются делать вид, что они русские, евреи, узбеки… Попытка отгородиться от мигрантов, выстроить по новой забор между «своим» и «чужим» изначально обречена на провал. «Дно» Москвы изображено более-менее убедительно, но национальный вопрос играет роль в последнюю очередь. Приезжий из Череповца окажется не в лучшем положении, чем этот азиат, а то и в гораздо худшем.
Отчужденность города не разбирает национальностей, даже если бы они ещё сохранялись. Всё решают деньги. Зритель вполне может себя представить на месте Али. Пожалуй, самое сильное впечатление производит сбитая собака. Город - плохое место для жизни. В городе сам по себе человек - ничто, он никому не нужен. Молчаливость Али не выглядит как национальная черта. Скорее, как личная особенность. Сразу вспоминается фильм братьев Коэнов «Человек, которого не было». Вот уж действительно философский фильм. Общее - молчаливый герой. Но у Коэнов он не только говорит, но и думает вслух, что компенсирует немногословность и оживляет фильм. Али, как и Эд, человек пожилой, так же как и Эд, не вписывается в окружающее общество. И так же как и Эд, становится жертвой непредвиденных случайностей, следующих за его необдуманными действиями. Так или иначе, на совести Эда три жизни, на совести Али - жизнь сына. Почему он допустил, чтобы сын работал? Чтобы его забрали на «лесопилку»? Ни Эда, ни Али не поворачивается язык назвать «хорошим человеком». Просто желать спокойной семейной жизни - недостаточно, когда живешь в сумасшедшем мире. Наивность оборачивается бедой. Мы сочувствуем «неправильному» человеку, но не возникает желания брать с него пример. Али не выглядит героем.
Мамулия думал, что снимает фильм о любви. Но любви в фильме нет. При всём желании трудно снять фильм, где было бы так мало чувств. Не только главный герой чувства не проявляет, их лишены все персонажи картины. Не верится, что любовь у Али особая, скрытая, невидимая. Зато тема отсутствия любви и равнодушия действительно достойна изображения. Показать циничность мира полезно, чтобы увидеть свой дом со стороны. В благополучной и богатой части города чувства жителей вряд ли сильно отличаются от грязных задворок. Город идеален для одиночества. И, как уже сказано, плохо подходит для жизни. Али путешествует по аду, а другие в нем всю жизнь существуют. Зачастую в благоустроенных кругах этого ада. Натурализм и неторопливость «Другого неба» помогают нам ощутить безжизненность города.
Возникает аналогия с другим фильмом - «Кин Дза Дза». Кстати, путешествие там тоже начинается в некой пустыне (может Каракумы?..), а заканчивается в «городе». Безжизненный мир, лишенный воды. Москва в «Другом небе» - почти один в один подземный город на Плюке. Самая страшная сцена в «Другом небе» (на мой взгляд, конечно) - рубка деревьев. В «Кин Дза Дза» деревья не рубят - их уже не осталось, о чем постоянно напоминает невероятная ценность кеце. Можно простить Мамулии ляп с «лесопилкой» (на лесопилке бревна распиливают, изображен лесоповал). И нелепость, что на этой «лесопилке» работал 9-летний мальчик (что он там делал??) Уничтожение деревьев - фильм в фильме, самостоятельный сюжет. Жуткая машина со своими клешнями и падающие вековечные сосны… Трагическая, но очищающая сцена. Это умирающая земля, и она может стать такой же пустыней, которую мы видим в первых кадрах. Сопереживать ведь можно не только смерти человека.
Путь Али видится поездкой из пустыни в пустыню, из пустоты в пустоту. В эту пустоту улетучивается и вся режиссерская философия. Нет проблемы расставания, блуждания в чужом мире, нет глубоких смыслов и незримых переживаний. Хорошо хоть Али не цитирует Мамардашвили и Канта. Есть пожирающий людей мегаполис, есть умирающая природа. Героев фильма можно пожалеть - всех, без единого исключения. Мы не увидели счастливых лиц. Это правдиво. Настоящий Плюк. По которому бродит Эд Крейн - и его дорога ведет во тьму.
Перед нами некий житель Средней Азии, который приезжает в Москву. Загадка номер один - из какой страны он приехал? По словам Мамулии - из Узбекистана. Неважно, что актер происходит из далекого Алжира, хуже то, что он не похож на узбека. И сын не похож. И другие единоплеменники, с которыми он общается в Москве - не похожи. Ясно, что мусульмане - и только. При некотором реализме съёмки, порой переходящем в грубый натурализм, это несколько странно. На пастуха и скотовода он тоже не похож. И две погибших овцы в пустыне выглядят подозрительно. Типичный городской житель. Национальность? Традиция? Кроме языка - ничего. Дом как дом, небогатое, но скорее городское жилище. Показать «аборигена», сменявшего дикость на мегаполис - не вышло. Образ получился расплывчатым и недостоверным. Быстрая адаптация в Москве после этого уже не удивляет. Ему было трудно, но никакой культурной ломки не заметно. Всё это особенно примечательно потому, что противоречит режиссерской задумке. С самого начала перед нами человек без родины, некий обобщенный гастарбайтер. Проблема не только в фильме. Слишком часто говорят про национальность, не задумываясь. Национальность - не только кровь и язык. Это быт, культура, уникальные обряды и традиции. Современные люди в своём большинстве космополитичны, даже если пытаются делать вид, что они русские, евреи, узбеки… Попытка отгородиться от мигрантов, выстроить по новой забор между «своим» и «чужим» изначально обречена на провал. «Дно» Москвы изображено более-менее убедительно, но национальный вопрос играет роль в последнюю очередь. Приезжий из Череповца окажется не в лучшем положении, чем этот азиат, а то и в гораздо худшем.
Отчужденность города не разбирает национальностей, даже если бы они ещё сохранялись. Всё решают деньги. Зритель вполне может себя представить на месте Али. Пожалуй, самое сильное впечатление производит сбитая собака. Город - плохое место для жизни. В городе сам по себе человек - ничто, он никому не нужен. Молчаливость Али не выглядит как национальная черта. Скорее, как личная особенность. Сразу вспоминается фильм братьев Коэнов «Человек, которого не было». Вот уж действительно философский фильм. Общее - молчаливый герой. Но у Коэнов он не только говорит, но и думает вслух, что компенсирует немногословность и оживляет фильм. Али, как и Эд, человек пожилой, так же как и Эд, не вписывается в окружающее общество. И так же как и Эд, становится жертвой непредвиденных случайностей, следующих за его необдуманными действиями. Так или иначе, на совести Эда три жизни, на совести Али - жизнь сына. Почему он допустил, чтобы сын работал? Чтобы его забрали на «лесопилку»? Ни Эда, ни Али не поворачивается язык назвать «хорошим человеком». Просто желать спокойной семейной жизни - недостаточно, когда живешь в сумасшедшем мире. Наивность оборачивается бедой. Мы сочувствуем «неправильному» человеку, но не возникает желания брать с него пример. Али не выглядит героем.
Мамулия думал, что снимает фильм о любви. Но любви в фильме нет. При всём желании трудно снять фильм, где было бы так мало чувств. Не только главный герой чувства не проявляет, их лишены все персонажи картины. Не верится, что любовь у Али особая, скрытая, невидимая. Зато тема отсутствия любви и равнодушия действительно достойна изображения. Показать циничность мира полезно, чтобы увидеть свой дом со стороны. В благополучной и богатой части города чувства жителей вряд ли сильно отличаются от грязных задворок. Город идеален для одиночества. И, как уже сказано, плохо подходит для жизни. Али путешествует по аду, а другие в нем всю жизнь существуют. Зачастую в благоустроенных кругах этого ада. Натурализм и неторопливость «Другого неба» помогают нам ощутить безжизненность города.
Возникает аналогия с другим фильмом - «Кин Дза Дза». Кстати, путешествие там тоже начинается в некой пустыне (может Каракумы?..), а заканчивается в «городе». Безжизненный мир, лишенный воды. Москва в «Другом небе» - почти один в один подземный город на Плюке. Самая страшная сцена в «Другом небе» (на мой взгляд, конечно) - рубка деревьев. В «Кин Дза Дза» деревья не рубят - их уже не осталось, о чем постоянно напоминает невероятная ценность кеце. Можно простить Мамулии ляп с «лесопилкой» (на лесопилке бревна распиливают, изображен лесоповал). И нелепость, что на этой «лесопилке» работал 9-летний мальчик (что он там делал??) Уничтожение деревьев - фильм в фильме, самостоятельный сюжет. Жуткая машина со своими клешнями и падающие вековечные сосны… Трагическая, но очищающая сцена. Это умирающая земля, и она может стать такой же пустыней, которую мы видим в первых кадрах. Сопереживать ведь можно не только смерти человека.
Путь Али видится поездкой из пустыни в пустыню, из пустоты в пустоту. В эту пустоту улетучивается и вся режиссерская философия. Нет проблемы расставания, блуждания в чужом мире, нет глубоких смыслов и незримых переживаний. Хорошо хоть Али не цитирует Мамардашвили и Канта. Есть пожирающий людей мегаполис, есть умирающая природа. Героев фильма можно пожалеть - всех, без единого исключения. Мы не увидели счастливых лиц. Это правдиво. Настоящий Плюк. По которому бродит Эд Крейн - и его дорога ведет во тьму.