Послеобеденную дрему Новичка прервало судорожное дерганье дверной ручки. Ручка эта давно заедала, и открытие двери напоминало помесь мозголомного квеста и двумерной аркады: надавить, чуть приподнять, потянуть на себя и еще раз надавить - такая последовательность действий не всегда удавалась даже Папе, не говоря уже о случайных посетителях. После полуминутных содроганий дверь поддалась и на пороге появился запыхавшийся Монах.
- Успел?, - спросил он.
- Успел!, - ответил Папа - еще немного, и попал бы на печеньки.
"Попасть на печеньки" было наказанием первого уровня. Дело в том, что Папа очень любил 2 вещи: дисциплину и собственно печеньки. Поэтому первое он организовывал при помощи второго. Опоздание на 15 минут каралось покупкой килограмма печенья, более серьезные провинности - тортиком.
- Ну вот и ладно, - облегченно вздохнул Монах, сел за стол у погрузился в свои мысли.
Время текло вяло и лениво, клавиши издавали равномерный стук, грызуны шуршали по столам, где-то вдалеке раздавалась музыка, приглушенная плотно одетыми наушниками. Глаза Новичка снова начали слипаться, как вдруг он почувствовал тонкий, едва уловимый и абсолютно непонятный запах. Сначала Новичок не обратил на него внимания, но запах становился все явственнее, все сильнее, и просто игнорировать его стало сложно. Новичок открыл глаза. Судя по аромату где-то рядом, может быть прямо под столом, должна была лежать полуразложившаяся французская проститутка. Конгломерат дешевых духов в сочетании с трупным запахом не мог исходить от живого человека.
Лысенький тоже оживился и удивленно крутил головой по сторонам в поисках источника запаха. Искать пришлось недолго. Источник, коим оказался Монах, сидел погрузившись в дебри кода, и бестолково мотал головой в такт слышимой только ему музыке.
- Слышь, это твои носки воняют?, - с нехорошей ухмылкой обратился Лысенький к Монаху.
Монах призаков жизни не подавал. Он продолжал мотать головой, поэтому для привлечения его внимания был применен старинный, но действенный метод - подзатыльник.
Толи удар вывел Монаха из нирваны, толи слетевшие с головы наушники, но чтение мантр прервалось и взгляд Монаха приобрел осмысленность.
- Твои носки?, - повторил Лысенький, теряя терпение.
Взляд Монаха потух, голова опустилась вниз, а тело начало непроизвольно сползать со стула и пытаться найти укромное место за системником.
- Это не носки, - попытался оправдаться Монах, - это одеколон моего отца. Я опаздывал сильно, потому схватил с полки первое, что под руку попалось. Кто ж знал, что он так воняет.
- Ты нам зубы не заговаривай, - подключилась к разговору Самка программиста, - я-то думаю, почему глаза слезятся.
- Нет, правда, - продолжал причитать Монах, - я как почувствовал, что одеколон воняет, сразу сверху его другим залил. Думал запах перебьет.
- Перебило! И скоро нас перебьет!, - не выдержал Новичок, - Ты случаем не дихлофосом надушился? - Да это не дихлофос, это похоже мелок Машенька, средство от тараканов, - парировала Самка программиста, - зато все тараканы точно разбегутся.
В кабинете повисла тишина, слегка нарушаемая музыкой из наушников Монаха. Зато он перестал быть центром внимания. Взгляд всех присутствующих был обращен на Лысенького, который, непрерывно озираясь, медленно продвигался к выходу из кабинета.
- Вот и первый таракан побежал!, - радостно воскликнул Новичок, - хоть какая-то польза!
Дружный хохот заставил Лысенького густо покраснеть, но траектории движения он не изменил.
- Да ну вас, козлы вы все!, - обиженно произнес Лысенький и скрылся за дверью.
Дверь закрылась, но через секунду в проеме показалась блестящая голова.
- Пока не проветрите, не вернусь!, - произнесла она, и дверь снова закрылась.
- Значит так, Монах, - решил вставить свое веское слово Папа, - завтра приносишь это зелье с собой. Мы им посетителей отгонять будем. А то ходют тут всякие, работать мешают.
И он продолжил поглощать печеньки, доставшиеся ему от прошлого непунктуального подчиненного.