И ЭТО ВСЕ - СТАЛИН
И ЭТО ВСЕ - СТАЛИН
Не сделаю открытия, если скажу, что Сталин - гигантская фигура в истории нового времени. Сколько бы ни старались очернители, им не удастся уничтожить этот факт: за ним дела, а у них только слова. Под его руководством, его волей было построено первое в истории человечества социалистическое государство. Нравственной базой небывалого общества явились, как это ни странно звучит применительно к атеистам, христианские заповеди - человек человеку брат, положи жизнь за други своя, не собирай сокровищ… О таком обществе учил Христос.
Для пишущего человека Сталин - чрезвычайно ответственная тема. И говорят о нем, опираясь на документы, суждения авторитетнейших людей, запротоколированные факты. И это, конечно, правильно. Но правильной, на мой взгляд, будет попытка показать, как он и его эпоха виделись снизу, и не просто, что называется, из гущи народной, а из самой малой ее составляющей - семьи. Семьи рядовой, что ни на есть заурядной. А конкретнее - из моей семьи.
Ясно вижу, точно на экране, наиболее яркие события с середины тридцатых годов. Следовательно, речь пойдет о делах, начало которых отстоит от наших дней на 70 лет. Мои свидетельства - свидетельства непосредственного наблюдателя. Это тоже документ. Полагаю, будет небесполезно взглянуть глазами очевидца на эпоху, для многих уже ставшую терра инкогнито. Известно ведь, всматриваясь в прошлое, лучше понимаешь настоящее и обостреннее прозреваешь будущее.
Но прежде чем включить экран памяти, хотелось бы сказать несколько слов вот о чем.
Когда говорят и пишут о Сталине, не принимают во внимание одно очень важное обстоятельство, а именно, что он получил глубокое религиозное воспитание. Восьмилетним мальчиком его привели в духовное православное училище в родном Гори. В течение шести лет он добросовестно изучал богословие. С успехом окончив училище в 1894 году, юноша поступил в Тифлисскую, опять-таки православную, семинарию, где углублял свои духовные познания еще пять лет, почти до середины 1899 года
Таким образом, одиннадцать лет из девятнадцати с половиной, т.е. практически всю сознательную жизнь, он впитывал законы устроения земного бытия по православному канону, где главным является требование прожить земную жизнь честно перед Богом и людьми.
Впервые взяв в руки марксистскую литературу, он обнаружил, что там говорится о схожих проблемах - организации жизни людей, правда, с упованием не на Бога, а на революционную теорию и народные массы.
Это объясняет, почему марксистское учение с такой силой воспламенило его душу: в земных вопросах эти великие учения во многом совпадали. Желание посвятить себя устроению жизни людей на земле оказалось доминирующим, и он спокойно отнесся к отчислению в конце мая 1899 года из Тифлисской семинарии. Со всем пылом и темпераментом, присущим ему, юноша бросился в селевой поток революционной борьбы. Будоражащие идеи переустройства общества для него как бы освещались религиозным светом. Этим можно объяснить его непоколебимую веру в идеалы социализма и твердокаменную им преданность
Из своих учебных заведений он вынес привычку капитально штудировать изучаемые тексты и умение запоминать огромные объемы фактов. Нетерпимое отношение к еретикам, искажающим учение, осталось у него на всю жизнь.
Никто из его соратников на вершине власти не обладал столь прочным синтезом этих двух учений. Мало того, многим из них (особенно это относится к руководителям первого призыва) с детства, что называется, с пеленок, вдавливались в сознание нормы другой духовной культуры, где главным является не вообще благополучие людей, а только «избранного народа».
Жаркие теоретические сражения на вершине власти, нередко кончавшиеся кровавыми итогами, являлись следствием столкновений не только непримиримых идеологий, но и двух непримиримых культур. Можно допустить, что враждующие стороны не всегда осознавали этот факт, но он очевиден. Не могут бесследно исчезнуть запрограммированные с детства представления об окружающем мире. Это общеизвестно. Троцкий никогда не смог бы назвать себя слугой российского народа, восемьдесят пять процентов которого составляли русские. В пестром вихре интернациональных лиц он прежде всего выделял лики своих соплеменников. А вот для православного грузина, представителя другой национальности, но одной и той же духовной культуры, считать себя таковым было естественно. Кто-то удачно сказал, что Сталин - русский с грузинским акцентом. Так он воспринимался. Таким он и остался в памяти народной.
Получив воспитание в христианском понимании мироустройства, он строил социалистическое общество с ориентацией на привычные духовные ценности, где главной была справедливость для всех.
Одним из свидетелей созидания этого общества мне и довелось оказаться.
Первым сильным чувством, которое обдало меня приятным теплом и запомнилось на всю жизнь, была гордость за страну.
Однажды в нашем голубом южном небе (а жили мы в маленьком шахтерском городке Артеме близ Владивостока) что-то засверкало и заискрилось на солнце. Мама, ей тогда было лет тридцать, на всякий случай осенила себя крестным знамением. А мужчины радостно закричали: «Самолет. Самолет».
Так я впервые увидел эту рукотворную птицу.
Неожиданное событие стало предметом разговоров на несколько дней. А потом появился еще один самолет. Потом сразу два. Знающие объяснили, что недалеко от города построили аэродром, с него и взлетают эти сверкающие птицы.
Прошло не так уж много дней, и самолеты стали для нас такой же обыденностью, как куры или коровы, которых тогда держали даже в центре города.
В то же лето возник новый переполох. Как-то на нашей улице, гудя мотором и тарахтя, появился автомобиль. Раньше я и мои босоногие друзья об автомобилях только слышали. А тут… Вся ребятня с криками помчалась за этим новым чудом, обдающем нас пылью и незнакомым запахом.
До этих пор мы видели только одно транспортное средство - лошадь.
Автомобили долго будоражили наше воображение. Зимой ребята понаделали крючья и, прикрутив к валенкам снегурки, цеплялись за борта машин. Однажды мой приятель Колька чуть не угодил под заднее колесо. После случившегося родители взялись за ремни, и мы отстали от этого чуда техники.
Следующей весной в наш дом пришли незнакомые мужчины в спецовках, протянули белые шнуры по стенам и потолку, и вдруг в комнате вспыхнуло ослепительное солнце. Я впервые услышал незнакомое словосочетание - лампочка Ильича. Это тоже было чудо. До него, помню, однажды дописывал школьные задания при лучине, потому что неожиданно кончился керосин в лампе.
Выяснилось, что опять-таки недалеко от города, но теперь с противоположной от аэродрома стороны, за короткий срок построили большую электростанцию, и теперь электричества хватит не только для шахт, но и на весь город.
Оказалось также, что на станции работает мой дядя, брат отца. Дядя чуть ли не главное лицо на этом таинственном предприятии. Он кочегар. Если дядя и его друзья перестанут бросать в топки уголь, станция остановится. Получалось, что мой ближайший родственник, а значит, чуть ли не я сам, делает это самое электричество.
Было отчего возгордиться!
Надо сказать, что жили мы весьма и весьма скромно. Кружка молока и кусок хлеба нередко служили нам (маме, брату, сестре и мне) завтраком. На обед постный борщ, заправленный поджаркой из растительного масла, лука и муки, был привычной едой. Когда мы, дети, говорили маме что-то о мясе, мама обычно отвечала: «Мясо у попа под рясой». Это нас смешило, и мы примирялись с его отсутствием.
Отец работал директором небольшого рыбного промысла, который находился в 5-7 километрах от города, на заливе. Дома он появлялся в лучшем случае раз в неделю, потому что выше головы был занят рыбацкими делами. Но это нам казалось нормальным. Мы знали, что все много работают: чудеса просто так не появляются.
В ту весну, когда к нам провели электричество, я шел из школы домой и вдруг увидел странное свечение из канавы, прорытой вдоль дороги. Подошел ближе. В канаве на корточках сидел человек в рабочей робе и молнией, которую держал в руках, соединял трубы. Молния слегка потрескивала и дымилась. Кто-то отогнал меня от канавы.
Так для меня открылось новое чудо - сварка.
Вскоре в наш дом провели радио, и из черной тарелки сказочным образом полились музыка и человеческая речь. Тарелка ежедневно сообщала нам о каких-нибудь новых победах. Из нее мы узнали невероятную вещь - Чкалов, Байдуков и Беляков совершают беспосадочный перелет из Москвы в Америку. Летят на самолете, сконструированном и построенном в нашей стране. Ни в Англии, ни в Германии, ни в Америке таких самолетов нет, а вот у нас есть. Это было тем более удивительным, что наряду с самолетами я видел людей, которые ходили в лаптях. В деревне, где мы периодически гостили, считалось даже, что в лаптях удобнее косить сено и хлеба - мягко и неколко. И вот мы летаем выше всех и дальше всех. Чкаловцы находились в небе 64 часа. Никто в мире таких длительных перелетов еще не совершал.
Знай наших!
Репродуктор сообщал о новых удивительных вещах. Там построили завод и выпускают тракторы тысячами. Еще один завод построили, и он делает невиданные машины - комбайны. Комбайн скашивает хлеба, обмолачивает их, и зерно рекой стекает в кузов машины, которая едет рядом. Разве не чудо?
Еще появился завод - выпускает станки, которые прежде мы покупали только за границей и только на золото. Новое сообщение: воздвигли необычайной величины домну (что это такое - мы уже знали). Еще новость - заработала самая крупная в Европе мартеновская печь (и это слово нам уже было знакомо).
Все эти невероятные известия связывались со многими именами, но чаще всего звучало - Сталин.
В нашем доме появился патефон - роскошь по тому времени. Мы с восторгом слушали, как из небольшого ящика лились мощные звуки, пели «Широка страна моя родная», «По долинам и по взгорьям» (это про папу - он партизанил в Приморье, несколько раз был ранен), «На закате ходит парень» и множество других песен, полных молодой энергии, уверенности, что в нашей стране все возможно и дороги открыты для всех.
Раньше мы слушали только мамино пение. У не был красивый голос. Мы все говорили по-русски, но песни она исполняла только на украинском. Этому она научилась у своей матери, нашей бабушки, которую случайно ранили в живот при изгнании японцев. Она умерла в муках. Ей не исполнилось еще сорока лет. Теперь к маминому голосу и радио прибавился патефон. Жить, действительно, стало веселей.
Произошло новое событие - отец купил маме туфли на высоком каблуке. Не знаю, носила ли мама такие раньше. Подарок осчастливил ее. Она светилась и стала похожа на девушку. Я тоже был счастлив - мне, как младшему, папа купил рубашку настоящего фабричного производства. Раньше я носил только сшитые мамой.
И еще была радость - у нас появился братик, четвертый малыш в семье. Вместе с ним в доме поселилась тетя Даша. Она считалась домработницей, но сразу стала членом семьи. Тетя Даша делала вкусную-превкусную картофельную запеканку с хрустящей корочкой. Они с мамой хозяйничали в доме и во дворе, а мы помогали им нянчить нашего крикливого братишку.
Не помню, когда именно, может быть, раньше этих событий, может, позже, мы обзавелись сепаратором. Это чудо-устройство отделяло сливки от молока. Теперь мы могли по утрам запивать хлеб не только молоком, но и этой вкуснятиной.
Летом тридцать седьмого отца перевели на другой рыбный промысел, который был крупнее предыдущего, но дальше от Артема. Мы перебрались к отцу. На промысле не оказалось электричества и , следовательно, радио. Но сообщения о новых событиях каким-то образом достигали нас.
Мы узнали о небывалом плавании папанинцев на льдине. Это казалось фантастикой. Мы знали, что такое море - с ним шутки опасны. А тут - океан. Да еще Ледовитый. Мы восхищались этими героями, волновались за них, как за своих близких родственников.
Не улеглись бури по поводу папанинцев, а тут новая ошеломляющая весть. Челюскинцы за короткий летний сезон попытались на обыкновенном пароходе проплыть по Северному ледовитому пути и выйти к нам в Тихий океан. Льды в конце концов раздавили корабль, но это не уменьшило восхищения отважными людьми. Нам льстило, что мы живем в одной с ними стране.
Как-то, оказавшись на береговом мысу, я увидел настоящую подводную лодку. Вначале ее не было на гладкой поверхности моря. Вдруг оно взбурлилось, и показалось нечто, похожее на рубку наших рыбацких судов, а потом всплыл и весь корабль. Он казался мне таинственным Наутилусом. Сходство усиливалось оттого, что на палубу никто не выходил. Лодка постояла некоторое время, а потом бесшумно и быстро пошла в сторону открытого моря.
На промысле заговорили, что под Владивостоком базируется целый отряд таких лодок. В словах рыбаков слышались гордость и некоторая хвастливость: дескать, теперь нам никто не страшен. Нас, живущих рядом с беспокойным соседом, их речи успокаивали. О коварстве соседа мы знали достоверно: брат моего деда погиб в Цусимском сражении. В случае чего подлодки нам не помешали бы.
Как оказалось, наша обеспокоенность была не беспочвенной. В начале августа тридцать восьмого вспыхнули жестокие бои с японцами около озера Хасан, совсем близко от нас. Наши войска разгромили их. Это укрепило уверенность в безопасности и в том, что Сталин делает правильно, строя самолеты и военные корабли, даже в ущерб ширпотребу.
В следующем году, приехав в Артем, я увидел своими глазами настоящие танки, и не один-два, а длинную колонну. Изрыгая дым и лязгая гусеницами, они двигались в сторону Владивостока, на запад. А буквально через несколько дней грянули кровавые сражения с японцами, теперь уже у реки Халкин-Гол. Не зря, значит, танки срочно перебрасывались в нужное место.
Отпор, полученный соседом, как видно, отрезвил его. Он осознал, что цусимские времена прошли. Перед ним другая страна. До конца Великой Отечественной он так и не осмелился напасть.
В рыбацком поселке тем временем происходили свои перемены. Построили школу четырехлетку, и младшеклассники, включая меня, освободились от необходимости в дождь и снег идти за три километра в школу соседнего промысла.
Появилось электричество. Прямо на берегу моря в небольшом сарайчике поставили двигатель, спаренный с генератором, и по вечерам давали свет, а с наступлением ночи, когда поселок засыпал, двигатель выключали.
В центре поселка организовали красный уголок-библиотеку. Для нас, рыбацких босяков, самым главным здесь был бильярд. Мы им бредили, и когда взрослые уступали нам место, мы понимали, что живем не зря.
Там же открылся кружок ликвидации неграмотности, и моя мама вместе с соседкой ходила туда по вечерам. Отец кружок не посещал, поскольку он нахватался грамотности в нужном для работы объеме. а сверх того еще и свободно говорил по-китайски с узкоглазыми рыбаками.
Около красного уголка устроили авиакружок. Там можно было из бамбуковых реечек и легчайшей плотной бумаги склеить модель настоящего самолета. Чтобы у мальчиков и девочек модель оживала, выпускались специальные резиновые шнуры квадратного сечения. Они складывались в пакет нужной длины, который одним концом крепился у хвостового оперения, а другим к пропеллеру. Пакет закручивался жгутом. При удачной конструкции модель могла пролететь несколько метров к великой радости юного конструктора. Руководил кружком штатный инструктор. Немало выдающихся самолетостроителей и ракетчиков вышло из подобных кружков.
Однажды весной, наверное, это был тридцать девятый год, на первое мая каждому ученику четырехлетки, девочке и мальчику, подарили по целому кульку конфет. Никогда еще в моем распоряжении не было такого количества сладостей. Пакет, наверное, тянул граммов на двести, может быть, и меньше, но казался мне огромным. Этот подарок сделали малышам в стране, озабоченной множеством предвоенных проблем.
Вообще мы, ребятня поселка, чувствовали, что нам повезло.
Мои родители не раз говорили, что не будь революции, они сейчас батрачили бы на какого-нибудь богатея. В детстве они не ходили в школу. Для них школ просто не было. А у нас на промысле вся детвора училась. Больше того, были специальные люди, которым полагалось следить, чтобы каждый ребятенок школьного возраста своевременно поступил в школу. Помню, летом перед моим зачислением в первый класс к нам домой пришла незнакомая тетя и строго расспрашивала маму, как она готовит меня к этому событию, есть ли у меня учебники, тетради, ручки и перья под номером 86. Тогда только такими перьями первоклассники осваивали премудрости чистописания.
Как я уже говорил, моя бабушка в девятнадцатом году умерла от ранения в живот, потому что некому было оказать медицинскую помощь. А когда у нашего рыбака случился аппендицит, за ним приехала белая машина скорой помощи, и его отвезли в больницу.
Мой дед по отцу, шестнадцать лет отплававший марсовым на парусном военном корабле, не раз получал зуботычины от господ офицеров. Два передних ему выбили еще до тридцати лет. Теперь такого просто не могло быть. Начисто исключалось.
Так что все мы были за Советскую власть, и агитировать нас за нее не требовалось. Агитировала сама жизнь.
Москва от нас была очень далеко. Таинственный Центральный Комитет тоже. И товарищ Сталин. О нем много говорили вокруг, но мы его никогда не слышали по радио. Для нас, живущих на краю света, его существование подтверждалось только изменениями, которые постоянно происходили рядом. Именно благодаря им у нас появились электричество, школа, рыбацкие суда с двигателями внутреннего сгорания, грузовая машина и трактор, а также многое другое.
Мы, рыбацкая детвора, чувствовали себя в огромной семье, живущей от моря до моря. Когда рыбаки, наши отцы, привозили особо большой улов иваси (летом была ее путина), вся пацанва поселка, включая первоклассников, высыпала на пристани освобождать сети от рыбы. Требовалось каждую рыбину осторожно вынуть из ячейки и уложить в ящик. За каждый ящик платили 15 копеек. Все заработанные деньги мы отдавали маме, которая сидела рядом и тоже отцепляла рыбу.
Жить стало легче. Нам купили велосипед, один на троих, но все равно это было событие. Почти одновременно с ним у нас появилась сестренка, пятый малыш в семье.
Из-за того, что в поселке и рядом с ним не было школы для старшеклассников, нам пришлось вернуться в Артем. Отец пошел директорствовать на крошечный промысел, расположенный недалеко от города.
Мы еще не знали, что до войны остался ровно год.
Оглядываясь назад, поражаешься, как много произошло событий за пять-шесть предвоенных лет. И это только непосредственно перед моими глазами. А сколько их было по всей стане! Благодаря им мы смогли выдержать страшный удар, нанесенный силами объединенной Европы.
В той далекой жизни не все было гладко. До рыбных промыслов отец работал на шахте в Артеме. Неожиданно его арестовали. Пришли ночью и забрали. Мы жили без него долгих три месяца. Потом его выпустили, что нас укрепило в мысли, что невиновных не наказывают. Отец объяснил случившееся так: продолжается гражданская война, а на войне под пули попадают не только ее участники, но и случайные люди.
Грянула война.
В те годы все мы жили только одним - победить!
На исходе войны, только что перешагнув порог семнадцатилетия, в феврале сорок пятого я в качестве кочегара военизированного парохода (на корме у нас стояла пушка, а по углам спардека - четыре зенитных пулемета) оказался в Америке. Мы пришли в Портленд за грузом по Ленд-лизу. Многое меня там удивило, в том числе верфи, которые круглые сутки, без остановок, искрились огнями электросварки. Там сшивали корпуса первых в истории судостроения сварных пароходов на двенадцать тысяч тонн грузоподъемности, знаменитые «Либерти».
Но больше всего меня поразило то, что в Америке существовал Фонд Красной Армии. Американцы, как выяснилось, охотно вносили в него свои доллары. Рассказывали, что известный в то время предприниматель Белкин, выступая по радио, объяснил , почему он не жалеет отстегивать свои зелененькие в фонд, казалось бы, далекой ему Красной Армии. Потому, сказал он, что она защищает от Гитлера не только его, еврея Белкина, живущего в Америке, но также и евреев в Европе, больше того, всех единоплеменников, где бы они ни находились. Если Гитлера не разгромить, он доберется и до них.
Не менее удивительным было то, что американцы ликовали по поводу наших побед. Когда Красная Армия добивалась очередного успеха, во всех кинотеатрах прерывалась демонстрация фильмов для сообщения об этом. После такой новости зал взрывался аплодисментами. Люди от радости свистели, топали, кричали и размахивали руками. То же самое происходило в театрах и эстрадных концертах.
Это были салюты моей победоносной Родине. Нашему Главнокомандующему. И мне, кочегару, конкретному ее представителю.
К завершению войны до меня, как и до многих, стало доходить, что к ее началу мы не были готовы. Не успели. Войска не имели такого количества танков, как в сорок четвертом - сорок пятом, в том числе знаменитых Т-34. Летчики поднимали навстречу бронированным мессершмидтам фанерные самолеты. Бойцы нередко шли в атаку без оружия в расчете подхватить винтовку сраженного товарища. Об этом рассказывали фронтовики.
О нашей неготовности фюрер был прекрасно осведомлен. Вот почему он даже не озаботился подготовить для армии зимнее обмундирование - так верил в успех молниеносного удара. 9 сентября сорок первого года после окружения под Вязьмой пяти наших армий он объявил на весь мир: «противник разгромлен и больше никогда не поднимется».
У Гитлера были все основания для такого заявления. На оккупированной территории к концу сентября оказалось 70 процентов всего военно-промышленного потенциала страны. В конце года промышленное производство сократилось в 2,1 раза, проката черных металлов в 3,1 раза, подшипников в 21 раз.
Нас спасло чудо - думал я вначале. Потом понял - не чудо, а прозорливость. По воле Верховного еще задолго до нападения были детально разработаны планы эвакуации промышленных предприятий, и прежде всего оборонных, из Европейской части страны на Урал. в Сибирь и Среднюю Азию.
Великий кормчий знал, что придется долго отступать и одновременно ковать оружие победы на возрожденных заводах.
Самое грандиозное - что эти планы были выполнены. Не случись этого, Гитлер торжествовал бы победу.
Вот в чем был его просчет. Уже в сорок втором наша страна в производстве танков превзошла Германию в четыре раза, по боевым самолетам - в два раза, по артиллерийским орудиям в три раза. И разрыв этот нарастал. Вот почему оказалась возможной победа.
Когда мой пароход пришел в США через месяц после победы, американцы снова меня удивили. Они стали другими. Американские СМИ клеймили нас предателями. Накануне окончания войны в Ялте была достигнута трехсторонняя договоренность о вступлении Советского Союза в войну с Японией после капитуляции Германии. Но не сразу, а через два-три месяца, необходимых для переброски на восток отмобилизованных войск. Об этом условии, конечно же, знали деятели СМИ. А простым американцам сие было неизвестно. Именно это и позволило в рекордно короткий срок превратить вчерашних восторженных друзей в озлобленных врагов. Ну как же! Когда русские воевали, американские парни, погибая, помогали им. А вот теперь американцы истекают кровью в битве с азиатами, а русские, поправ союзнический договор, сидят сложа руки.
Штатовские СМИ уже тогда великолепно владели технологиями манипулирования общественным сознанием. Результаты получились впечатляющие. Если раньше американец, завидев клеши русского моряка, притормаживал свой автомобиль и с улыбкой предлагал подвезти, то теперь он прибавлял скорость, чтобы быстрей промчаться мимо.
Холодная война началась сразу после горячей.
В дни великого праздника я окончательно осознал, кому мы обязаны победой. Гребцы дают силу кораблю. Без них кормчий ничто. Но именно он прокладывает курс, и от него зависит, сгинет корабль в пучине или пройдет между Сциллой и Харибдой.
Когда премьер Англии лорд Черчиль, враг коммунизма и Советского Союза, в известной речи в парламенте трижды назвал Сталина гением, поднявшим Россию от сохи до ядерных технологий, он не прибегал к метафоре. Это в действительности, в буквальном смысле было так - от сохи, от лаптей до вершин человеческой цивилизации, да еще в кратчайший срок.
Тому свидетель - мое поколение.
Его высокая рука коснулась непосредственно и моей судьбы.
Летом 1946-го я оказался в Ленинграде. Списавшись на берег, поступил учиться в техникум. Опьяненный счастьем, что остался жив, не лег на дно морское, как тысячи моих сверстников, я не очень-то выбирал учебное заведение. Практически мне было все равно, где заниматься. Главное - учиться.
Но когда приблизился выпускной курс, мне стало ясно, что ошибся. Выбрал не тот жизненный путь и теперь буду маяться до конца дней.
В этот переломный момент для меня было естественным обратиться за помощью к верховному арбитру. Я написал письмо Сталину. В нем говорил о своей оплошности, как о трагедии: хочу продолжить учебу в Университете, но по существующим правилам сделать этого не имею права.
В наши дни мне попались на глаза десятки открытых писем президенту страны, опубликованных в разных газетах. Их авторы, как правило, выдающиеся ученые, политические и общественные деятели, известные не только у нас, но и, без преувеличения, во всем мире. И писали они главе государства не о своих личных вопросиках, а о гигантской важности проблемах, касающихся миллионов сограждан, страны в целом.
И что же? А ничего. Мне ни разу не встретился ответ президента на их авторитетные обращения.
В моем же случае все было иначе. Разумеется, я далек от мысли, что Сталин прочитал мое письмо. В этом не было необходимости. Под его руководством была создана система, где принцип «все для человека, все во имя человека» не был пустыми словами. Мой крик о помощи, крик одной двухсотпятидесятимиллионной частицы советского общества был услышан. Из канцелярии вождя отправилось письмо, неизвестного мне содержания, в Министерство, которому подчинялся техникум. Таков был порядок: ни одно учреждение не имело права оставить без ответа послание даже самого незначительного гражданина страны. Из Министерства в учебное заведение поступило распоряжение, где говорилось: «Учитывая… большое желание… УУЗ Министерства… разрешает в виде исключения… продолжить образование в Ленинградском Университете…».
Имея на руках такой документ, невозможно не испытывать чувства глубокого отвращения к патологическим лгунам, рыдающим по поводу треклятого социализма без человеческого лица.
Окончание следует, используйте кнопку 'назад' для перехода
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/200414/?14_6_1