НАУКА НА СЛУЖБЕ РОДИНЕ
НАУКА НА СЛУЖБЕ РОДИНЕ
Устроившиеся
В НИИ ВВС на испытания стали поступать опытные образцы локаторов обнаружения, которые должны были в воздухе предупреждать наших пилотов, воевавших в Корее, о приближении к их машинам американских истребителей «Сейбр» Ф-86 (чаще всего они нападали со стороны хвоста). Необходимость этих разработок диктовалась большими потерями нашей авиации в Корее. Рядовые советские граждане, конечно, ничего об этом не знали, знало только высшее командование. МиГи сплошь и рядом гибли от огня внезапно и незаметно нападавших на них вражеских истребителей, которые своевременно не обнаруживались бортовой аппаратурой советских самолетов.
Иной раз за день погибали десятки МиГов. Положение было просто ужасающим. Сталин приказал сразу нескольким институтам создать самолетные системы предупреждения о приближении «Сейбров».
Одна из таких станций - «Позитрон» - была сконструирована в НИИ-17. Главным конструктором «Позитрона» был Евсей Исаакович Гальперин. В ходу была рифмованая шутка: «Евсей Исакович Гальперин в работе станции уверен». Дело в том, что как конструктор Гальперин был ни рыба ни мясо. Кем ему следовало быть, сказать трудно, но только не конструктором!
Сработанная им станция весила аж 120 килограммов! Чтобы разместить ее на МиГе, где каждый килограмм был на учете, она была разбита на множество блоков. Любому разумному человеку было ясно, что даже если бы станция полностью была готова, то использовать ее в боевых условиях было совершенно невозможно! От силы на МиГе еще можно было бы поставить устройство весом 5-10 кг, но не центнер же с лишним!
Однако «наверх» докладывалось, что дела идут, что станция разрабатывается... А станция не только по непомерному весу, но и по возможностям своим была никудышней. Дальность ее действия - всего 600-800 метров. Да еще сплошь и рядом она срабатывала от разных наземных систем связи. Много было и всяких других недостатков. А внешне антенна станции смахивала на метлу Бабы-Яги и топорщилась, словно натыканные в ту пору на крышах телевизионные антенны.
На создавшуюся ситуацию влияла и специфика того времени. В результате массовых репрессий 1937-38 гг., а также последствий Великой Отечественной войны поступить в престижный технический институт простому русскому парню было очень трудно. И не из-за каких-то этнических дискриминаций, а просто потому, что практически у всех русских ребят биографии были запятнаны «прегрешениями» родственников. С другой стороны, уровень образовательной подготовки у победителей, вернувшихся с войны, был низким.
В результате в учебных институтах в большинстве оказались хитрецы-приспособленцы, которым удалось выжить в «ежовской», а затем гитлеровской мясорубке, пережить смутное время борьбы с «космополитизмом». Эти «умельцы», получив дипломы, в пятидесятые годы заполонили бурно создававшиеся в то время НИИ и КБ. И стоило в институте появиться одному такому начальнику-«умельцу», как тут же все вакансии заполнялись ему подобными...
Но вернемся к «Позитрону». И по замыслу, и по конструкции эта аппаратура была совершенно безобразна. И когда на испытательном аэродроме НИИ-17 поработала проверочная комиссия, чтобы разобраться, что там происходит, то М.Г. Марголин, являвшийся заместителем Гальперина, тут же был уволен. Именно он, усердствуя перед начальством, докладывал, что «все хорошо, прекрасная маркиза», и станция вот-вот будет представлена заказчику. Но оказалось, что работы далеки от завершения, так как станция срабатывает главным образом от наземных объектов, а не от воздушных.
По свежим следам появился такой непритязательный стишок:
Евсей Исакович Гальперин
В работе станции уверен.
Михал Григорьевич Марголин
Работой станции доволен.
За что с работы был уволен.
Одним словом, дела были, как говорится, хуже некуда: наши истребители продолжали гибнуть в Корее. Но даже после снятия Марголина «Позитрон» все же протолкнули на испытания к нам в НИИ ВВС. Произошло это, как у нас часто бывает, в обстановке всеобщего вранья: дескать, станция вот-вот будет готова и решит все проблемы наших летчиков.
Но мыслимо ли было ставить на воюющие самолеты лишние 120 кг? Однако врали. Врали, как всегда. Врали всем, в том числе и Сталину, я тогда в НИИ ВВС воочию наблюдал всю эту позорную картину. Додуматься до установки на современный для того времени реактивный истребитель «метлы» под названием «Позитрон» могли только хитрецы из НИИ-17 или полнейшие идиоты. Но, к великому сожалению, после репрессий 1937-1938 гг. конструкторы из этих «категорий» были не редкостью.
Я мучился происходившим обманом, понимая, что станция никуда не годится, что это не станция, а сплошное недоразумение, более того, позорище.
Чудовищнее монстра, чем тот, которого сварганили наши горе-конструкторы под непонятным для нормального человека названием «Позитрон», было трудно себе представить. Это была какая-то вспышка конструкторской бездарщины, какое-то умопомрачение. Однако по-прежнему шли доклады, что Евсей Исаакович Гальперин «спасет» советскую авиацию. В общем, дело шло из рук вон плохо. В то время практически никто вокруг не знал, чем обернулось обвинение меня в космополитизме. Если бы мои начальники знали, то, думаю, отношение ко мне было бы другим. Но они этого не знали, и их отношение ко мне было более чем предвзятым.
Идея и реакция
на нее
В этой удушающей атмосфере, грозившей самыми крутыми поворотами в моей судьбе, так и хотелось сказать: «Да пропади оно все пропадом». Но, несмотря на это, голова продолжала работать. Меня как-то внезапно осенило: а ведь моя идея о предупреждении летчиков о подходе фашистских истребителей Ме-110, возникшая у меня в 1944 году, может быть применена теперь против американских «Сейбров»!
В принципе ситуации с Ме-110 и с «Сейбром» Ф-86 аналогичны. Только Ме-1 10 атаковали при отсутствии видимости, а «Сейбры» с радиодальномером APG-30 атакуют днем. И я быстро соорудил давно уже мной задуманную станцию предупреждения, причем величиной всего с папиросную коробку. Благодаря приписывавшемуся мне «космополитизму» я досконально знал параметры прицельной системы «Сейбра» и подсчитал, что дальность предупреждения в 10 км может быть получена без особого труда и при очень небольших габаритах станции предупреждения.
...Сделав эту «малютку», я явился к заместителю начальника нашего управления полковнику Мидлейну. Это был толковый, но временами очень свирепый мужик. Когда я показал станцию, он, не предприняв даже попытки разобраться, потряс ею у меня перед носом и зарычал, что американцев на такую «хреновину» не возьмешь!
А потом, словно спохватившись, спросил: «А у них есть такое?». Я ответил, что у них такого нет. А он мне все равно: «Все говорят, что ты с ума сошел. Ну что ты возишься? «Хреновину» какую-то выдумал, а работать всерьез не хочешь! Носишься со своими бреднями как с писаной торбой. Не позорься! Вот НИИ-17 - мощный институт, и лучшие его специалисты Гальперин, Шапировский, Рабинович говорят в один голос, что дальности больше 600-800 метров достичь невозможно, а ты тут какую-то коробочку припер. Брось ты эти свои глупости!».
Конечно, этот бестолковый разговор меня сильно расстроил, но больше волновало другое. Дело в том, что я не знал в деталях обстановку в Корее, в частности, не знал весь парк самолетов, использовавшихся там американцами. А ведь кроме американских «Сейбров» могут еще летать и самолеты других, союзных с США стран, например, «Тайфуны», «Метеоры» и другие. И если они будут атаковать МиГи вместе с «Сейбрами», то предупредит ли летчика моя «малютка»? Ведь я ее рассчитывал на драку МиГов только с «Сейбрами»! А летчики-то будут думать, что станция предупредит о подходе противника, на каком бы самолете он ни явился. Не обману ли я наших асов, не поставлю ли в заведомо проигрышное положение?! Но из сообщений радиостанции «Голос Америки» явствовало, что в воздушных боях в Корее у американских «Сейбров» не было союзников - ни французских, ни австралийских, ни других.
За полтора месяца я сделал 10 станций, параллельно составив сводку сообщений «Голоса Америки». И после этой длительной работы, с одной стороны, изобретательской, с другой, аналитической, снова отправился к полковникам и генералам.
И говорю им: «Нельзя дальше мириться с тем, что в Корее происходит. Пусть даже американцы из пропагандистских соображений привирают раза в два, все равно потери наших самолетов огромны. А я уже сделал 10 станций. Пустите меня в Корею, чтобы на практике показать: они выручат там наших летчиков!».
В ответ я услышал: «Мы знаем, мы видим, что ты глупостями занимаешься. Ну, а что ты там еще выудил из «Голоса Америки»?».
Я дал одному из полковников мои выкладки, сделанные на основании сводок радиостанции о воздушных боях. Мидлейн, молчавший до того, вдруг разразился такой тирадой: «Я же просил тебя прекратить глупости. Вокруг все над тобой смеются. Ты сейчас уйдешь, и в этой комнате все будут валяться от хохота. Уже говорят, что ты просто ненормальный, просто сумасшедший. Иди». И я ушел. Спустя несколько дней мне сообщили, что я выведен за штат...
За что, почему? Ходил выяснять причину к начальнику политотдела, начальнику контрразведки, начальнику института. Спрашиваю, за что меня уволили? Все отвечали примерно одинаково: «Ничего против тебя не имеем, хороший ты парень». Но ведь фактически меня уволили!!!
А еще через месяц командование додумалось до того, чтобы исподтишка поддерживать утку о моем сумасшествии. Они, видите ли, решили, что я сумасшедший. Ничего себе!
Но были среди начальства честные и мужественные люди. Начальник госпиталя аэродрома в Чкаловской под Москвой заявил: «Не дам я справку о том, что он сумасшедший, потому что уже не один год пишу в медицинской книжке о его годности к полетам в качестве инженера-испытателя. Какой же он сумасшедший?» Тогда представители политотдела и особого отдела отвезли меня в поликлинику Генерального штаба на Арбате к одному из ведущих военных психотерапевтов.
Он выслушал моих сопровождающих, потом попросил их выйти и стал беседовать со мной наедине. «Молодой человек, то, что вы нормальный, это вы сами знаете. Но только поступаете вы неправильно. Если вы что-то хотите доказать, то ходить по низам - это только шишки себе набивать. Надо, чтобы кто-то сверху заинтересовался и поддержал вашу идею». А я слушаю и думаю про себя: кто же это мог бы быть, к кому мне обратиться, к Сталину, что ли? Сталин тогда был у всех у нас в голове. «К Сталину вас, конечно, не допустят, - как бы угадав мои мысли, продолжал врач, - но если вы хотите спасти самолеты Артема Ивановича Микояна, то к нему и обратитесь. Я его, кстати, лечил, это непростой человек, но вам к нему обязательно надо попасть. И немедленно! Сегодня же вы должны быть у Микояна и рассказать ему о вашей идее. Вот так-то... Вы меня поняли? Немедленно! Сейчас 11 часов 15 минут, - он посмотрел на часы. - У вас впереди еще целый день, и вы сегодня должны быть у Микояна. Иначе ваши недруги расправятся с вами. Ясно вам?»
Микояны
После посещения генштабовской поликлиники я и мои провожатые поехали на Чкаловскую. Попасть к Микояну, - думаю про себя по пути, - это для меня проблема куда большая, чем сделать 10 станций. Я всего лишь лейтенант, к тому же я не знаю Микояна и даже не знаю, где находится его конструкторское бюро, и, наверняка, он меня просто не примет. Пока ехали, решил по И.В. Сталин прибытии пойти к летчикам-испытателям истребителей в первое управление нашего института. В то время я был постоянно голоден, ведь денег у меня после вывода за штат не было совершенно и получал я не 2400 рублей, как раньше, а всего 600 (за звание). Самое большое, что я позволял себе за день, это съесть один-другой плавленый сырок. Все надо было отдавать жене и маленькой ляльке. Прямо из машины пошел на голодный желудок к летчикам-испытателям.
...Была середина февраля. Стояла солнечная погода. Летчики после обеда отдыхали в своих комнатах, кто сидя, а кто лежа. Было около трех часов после полудня. Когда я стал рассказывать, что сконструировал станцию защиты самолетов, способную спасти наших летчиков в Корее, то мало кто меня слушал (видимо, думали, что я бахвалюсь).
И вдруг неожиданно мое заявление с явным интересом воспринял высокий статный майор-красавец. Как потом узнал, это был Жора Береговой, знаменитый летчик-штурмовик, Герой Советского Союза, впоследствии космонавт. Он с пристрастием спросил: «Говоришь, эта маленькая штучка может предупреждать о подходе «Сейбров»?». Отвечаю: «Да!». «А какая у нее дальность?». Я говорю, что 10 километров. «Да ты что?! -восклицает Жора. - Это ведь в несколько раз больше дистанции, необходимой для спасения летчика. Да твою станцию, если это так, надо немедленно принимать на вооружение!!!».
Я ему в ответ - меня уже выгоняют из армии, еще совсем немного, и я уже ничего не смогу сделать. Поэтому десяток собранных мною станций и меня с ними надо срочно гнать в Корею, чтобы там, в боевых условиях, проверить их практическую эффективность.
Тут Жора несколько даже остолбенело спрашивает: «А сколько она стоит?». Я в ответ: «150 рублей». Жора: «150 рублей?! А ведь самолет стоит 800 тысяч, и еще наши асы то и дело на нем гибнут! Ведь нет никакого риска поставить такую штучку на самолет и проверить, как она работает! Ну, а если не получится, снял, и дело с концом! Если ты так уверен, немедленно, брат, отправляйся в Корею. Ведь там наши летчики беззащитны перед американцами. Это огромная трагедия, большая беда!».
«Подожди, - продолжал Береговой, - сейчас вернется из полета Степан. Мы с ним что-нибудь придумаем». И действительно, спустя несколько минут в комнату прямо из полета в унтах и куртке вошел Степан Микоян, тоже майор, тоже очень симпатичный и не под стать своему летному ремеслу стеснительный.
Жора к нему. Потолковали, и через некоторое время (деталей уже не помню) мы ехали в машине по направлению к знаменитому КБ Микояна. Около пяти вечера вошли в кабинет генерального конструктора истребителей Артема Ивановича Микояна. Это была очень скромная комната с совершенно голыми стенами. В комнате стояли только стол да около него два стула. Степан коротко рассказал Микояну-конструктору о сути нашего дела, я тоже. Я был, с одной стороны, очень возбужден, с другой, сильно устал, а с третьей, крайне голоден. И потому еле держался на ногах.
Артем Иванович, выслушав, говорит мне: «Слушай, дорогой! С завтрашнего дня тебе не надо будет их ни о чем спрашивать! С завтрашнего дня они будут спрашивать тебя. С завтрашнего дня они вернут тебе все, что отобрали: звание, пропуск, деньги. Представь такую картину, проходят 2-3 года, ты прилетаешь на любой аэродром Советского Союза, и на всех самолетах установлено твое изобретение!». Я говорю Артему Ивановичу, что мне отказано в авторском свидетельстве на изобретение.
«Не беспокойся на этот счет. Вернешься из Кореи и получишь авторское свидетельство из моих рук. Сколько тебе нужно времени, чтобы приготовить 10 комплектов?».
Я отвечаю, что у меня уже готовы 10 комплектов станции и что я сделал их, использовав детали 108-го Института радиоэлектронной промышленности. Поэтому в любое время готов отправиться в Корею.
«Но необходимо некоторое время, - резонно заметил Микоян, - чтобы проработать размещение станций непосредственно на самолетах. Надо будет все-таки облетать станцию, попробовать ее в реальных полетах. Поэтому давай отложим вылет в Корею на 2-3 недели».
Министр
...А на следующий день после встречи с авиаконструктором Микояном меня к 12 часам дня вызвали к главкому ВВС маршалу Жигареву. В лабораторию, где я обретался в своем «заштатном» положении, влетел начальник отдела полковник Коршунов и, топая ногами, закричал: «К 12 часам дня тебя приказано доставить к главнокомандующему ВВС маршалу Жигареву. Что ты там еще натворил? Все ведь тебе говорят, что твоя идея-фикс - это сумасшествие. Почему ты никому не даешь покоя, почему будоражишь весь институт? Черт бы тебя побрал! Что это за идиотство?! Почему никого не слушаешься? Почему такой упрямый?!».
В 12 часов дня я был в приемной главкома ВВС маршала Жигарева. Один за другим быстрым пружинящим шагом в кабинет маршала вошли около 10 генералов. Последним вошел я.
...Огромный, но уже знакомый мне кабинет, так как здесь пришлось докладывать об американских прицеле А1C и дальномере AN/APG-30*. В глубине - стол маршала, вокруг него - генералы. Молчание. Я остановился. Маршал приподнялся, облокотившись руками о стол, и громовым голосом без всяких предисловий стал кричать: «Все специалисты говорят, что твои придумки - это бред сивой кобылы, чушь зеленая. На Чкаловской всем законопатил мозги. Серьезные институты делают станции предупреждения, это большие сооружения, весящие около 100 кг. Дальность действия у них с трудом получается порядка 600-800 метров. Специалисты борются за каждый метр. А он, видите ли, сделал спичечную коробку, которая имеет дальность 8-10 км! Правильно на Чкаловской считают, что ты не в себе! Только ненормальный может плести такую ахинею и, невзирая на приказы, распоряжения, указания, наконец, увольнение, донимать своими бреднями.
И вот сейчас он здесь - маршал по воздуху очертил какую-то окружность. - Он здесь, в моем кабинете и отнимает у нас время, товарищи генералы, и сделать с ним ничего нельзя. За ним сразу два Микояна. Генерал Данилин, вы воспитали этого упрямца! Это бывший ваш сотрудник! Вы плохо воспитали своего сотрудника. Пусть он сделает 10 станций и пусть Микоян отправляет его в Корею через неделю или две, как ему будет угодно».
Помнил маршал или нет, что не так давно он поддержал меня в сваре вокруг американских прицела и дальномера? Мне думалось, что все-таки помнил (и сквозь его ругань я понял, что он поддерживает мою поездку в Корею).
«Ясно, что я сказал? А перед вылетом, - продолжал маршал, - сделайте ему прививки сразу от всех корейских инфекций. Авось поумнеет! Ха, ха, ха!». Генералы одобрительно заулыбались.
В заключение своего грозного монолога Жигарев сказал: «В общем, браток, что бы ни говорили начальники, лейтенанты должны их уважать и слушать. А перед тем, как пойдешь готовиться к Корее, скажи, кто для тебя - высший авторитет в вопросах радиолокации?».
Я говорю: «Адмирал Берг, председатель Комитета радиолокации и начальник 108-го Института радиоэлектронной промышленности. Выше авторитета нет».
«Адъютант, - тотчас приказал маршал, - соедините меня с адмиралом Бергом». Соединили. Маршал задал вопрос, может ли что-нибудь путное получиться из этой «взбалмошной затеи» (Берг был в курсе от генерала Данилина). Но, как говорится, каким был вопрос, таким был и ответ. Адмирал ответил, что позитивный результат маловероятен. В этот момент мне дали трубку. Берг сообщил мне: «Я беседовал с генералом Данилиным и высказал ему свое мнение: ваша станция будет срабатывать не только от «Сейбров», но и от излучений наземных и корабельных передатчиков, даже станций подводных лодок, находящихся в надводном положении. Разных станций у американцев видимо-невидимо, и у летчика будет трещать голова от их беспрерывных сигналов». Я в ответ привожу свои аргументы: «Товарищ адмирал, наземных РЛС там действительно очень много. Но РЛС дальнего действия работают в десятисантиметровом диапазоне, а американские дальномеры AN/APQ-30 - в трехсантиметровом диапазоне, т.е. у них совершенно другой диапазон. Так что станция срабатывать от наземных радиолокаторов не будет. Мы в этом уже убедились во время испытаний».
Адмирал: «Но там, в Корее, около 200 бомбардировщиков Б-29, и на всех, как мне известно, установлены бомбоприцелы AN/APQ-15 как раз трехсантиметрового диапазона. И уж от них-то ваше устройство будет срабатывать». Я: «Товарищ адмирал, дело в том, что истребители МиГ сражаются с «Сейбрами» только днем, а бомбардировщики Б-29 - это ночные бомбардировщики. Так что прицелы AN/APQ-15 не будут создавать помехи».
- Ну, если так - эти ночью, а те днем, то, в общем, помех вроде не должно быть. Но в целом я в эту затею не верю. Все равно что-нибудь будет мешать. Какие-то помехи проявятся. Это не решение задачи. Нужно делать активные станции.
Я парирую: «Активные станции сейчас весят 100 кг, дальность всего 600 метров, они ничего не решают».
- Но зато РЛС дает достоверные данные.
- 100 кг нельзя поместить на самолеты.
- Ну, это уже вопрос технологий. У меня нет времени вести с вами дискуссию дальше.
Таково было мнение, высказанное тогда адмиралом Бергом.
Забегая вперед, отметим, что вскоре он станет заместителем министра обороны по радиоэлектронике. Причем назначение произошло после выполнения приказа Сталина выпустить в течение трех месяцев 500 разработанных мною станций, тех самых станций, за которые меня хотели уволить из Вооруженных Сил и за которые я получил разнос в кабинете маршала авиации Жигарева.
Вадим МАЦКЕВИЧ,
инженер-полковник в отставке. «Военно-исторический архив», №5, 2003 г.
(Продолжение следует)
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/200346/?46_6_3