Россия и Китай - С МИССИЕЙ В КИТАЕ (Продолжение)
(И.В. КОВАЛЕВ)
В прошлом номере мы начали печатать воспоминания И.В. Ковалева, бывшего советника Мао Цзэдуна. Сейчас мы даем продолжение этой уникальной работы, так и не увидевшей свет при жизни автора.
2. ПЕРВЫЙ ЭКЗАМЕН
После привычной напряженной работы в Москве странно было чувствовать себя в вагоне: ни телефонных звонков, ни приказов на подпись, ни вызовов в Кремль... А в отпуске я не был уже 14 лет. О моей поездке на Дальний Восток знал очень ограниченный круг лиц, поэтому и на попутных станциях, даже в крупных городах, меня никто не встречал. Только в чите командующий войсками Забайкальского военного округа генерал-полковник К.А. Коротеев просил остановиться у него хотя бы на сутки, но я знал, что такой "самодеятельности" Сталин не любит. Вот в Хабаровске я знал, остановиться придется, потому что там нужно было завершить формирование группы. Но и для меня было неожиданностью то, что, едва поезд подошел к вокзалу, на перроне показался генерал, вошел ко мне в вагон и спросил с удивлением, почему я еще в пижаме. Оказалось, приехали встретить меня и пригласить к себе в гости командующим фронтом (тогда еще оставался фронт) Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский с супругой. Маршал подошел, тепло поздоровался со мной и приказал отцепить мой вагон от поезда. За три дня, проведенных на даче маршала, я подобрал группу шифровальщиков и завершил другие необходимые приготовления.
Далее наш путь пролегал через Ворошиловск-Уссурийск. Там меня встречал командующий Дальневосточным военным округом генерал С.С. Бирюзов. Впоследствии Маршал Советского Союза, начальник Генерального Штаба Вооруженных Сил СССР. Но здесь встреча была короткая, и после ужина, сопровождаемые теплыми напутствиями, мы выехали в Китай.
На границе с Китаем, куда уже вышли тогда войска Народно-освободительной армии, руководимой коммунистами, нас встречал управляющий Китайско-Чаньчуньской железной дороги Ф.Л. Журавлев, и я перешел в его салон-вагон.
Странные чувства испытал я, когда мы пересекли границу. Совсем не ощущалась разница между нашими и китайскими районами - и те, и другие были тогда совсем не заселены.
Первый день поездки по земле Маньчжурии прошел спокойно. Только к вечеру, когда мы приехали в Харбин, в небе показался самолет противника. Видимо, кто-то чанкайшистских наблюдателей сообщил о нашем приезде. Вообще, надо сказать, что разведка у гоминьдановцев была поставлена отменно. Можно сказать, их армия строилась по принципу "трехслойного пирога": первый слой - это собственно войска; второй - агентура в рядах коммунистической армии; третий - шпионы и диверсанты в тылу НОАК, ждущие указаний белокитайского командования.
Самолет полетал над нами и скрылся, бомбардировки не было. Мы вышли в город. Меня поселили в доме бывшего директора КВЖД (еще царских времен) князя Хилкова, уютно и прекрасно обставленном.
Чуть позже в советском консульстве была устроена настоящая встреча, на которой присутствовали члены Политбюро ЦК КПК Гао Ган (секретарь Северо-Восточного бюро ЦК и председатель народного правительства Северо-Восточного Китая, точнее Маньчжурии) и Чэнь Юнь. Эти два китайских лидера более других были преданы идее дружбы СССР и Китая.
Через день по просьбе китайской стороны состоялась встреча наших специалистов с теми китайцами, которые должны были работать с ними по восстановлению железных дорог. Я настоял, чтобы место ее проведения было перенесено из ресторана на берегу реки Сунгари в менее заметное здание бывшего офицерского собрания (предосторожность оказалась не напрасной: впоследствии выяснилось, что ресторан был заминирован и мог быть взорван в нужный момент). Здесь я познакомился с членом ЦК КПК главнокомандующим НОАК и НОА Маньчжурии Линь Бяо, который поначалу держался с нами строго официально. После взаимных приветствий началось наше знакомство с китайской кухней, отнюдь не для всех нас привлекательной.
В доверительной беседе удалось оценить сложившуюся обстановку. Войска НОАК, получив в свое время от Советской Армии вооружения разгромленной нами Квантунской армии японцев, овладели частью Маньчжурии, прилегающей к КЧЖД, примерно до Чаньчуня. Весь остальной Китай (кроме "Особого района") находился под властью Чан Кайши, (правда в Дальнем находилась наша армия под командованием генерал-полковника А.П. Белобородова). Железные дороги к югу и западу от Харбина были разрушены, во многих местах растащены даже рельсы, не говоря уж о шпалах и прочей "мелочи". Войскам коммунистов противостояла многомиллионная армия чанкайшистов, вооруженная до зубов. Инициатива находилась в руках гоминьдановцев, и коммунисты даже взорвали железнодорожный мост через Сунгари, чтобы затруднить противнику форсирование реки, если он предпримет наступление на север.
На следующий же день начались работы. Нас поразило то, что при появление даже одного-единственного самолета гоминьдановцев вдали от города китайцы прекращали все работы и бежали в убежище и там пережидали, пока самолет улетит. Из этого вытекала и тактика противника. Даже и бомбить объекты не надо, чтобы парализовать их работу. Пришлось поделиться с китайскими товарищами опытом работы наших восстановителей в военных условиях. Но еще более удивило нас то, что на восстановление железных дорог привлекали сезонников. Когда я сказал, что нам для выполнения задачи потребуется десять тысяч человек, мне ответили: хоть сто тысяч, стоит только кликнуть безработных.
Нас это не устраивало. Мы считали своим интернациональным долгом не просто организовать восстановление железных дорог в Манчьжурии, но и научить этому китайцев, создать там полноценные железнодорожные войска. А значит, в помощь нам нужны были не сезонники, которые завтра уйдут и унесут с собой приобретенный опыт (хуже того - среди них могут оказаться засланные чанкайшистами диверсанты), а солдаты.
Сначала Линь Бяо наотрез отказался выделить на эту работу "солдат, которые воюют". Потом, выслушав наши доводы, сказал: "Посоветуемся". И советовались... Две недели. Оказывается, руководители Маньчжурии, в том числе и члены Политбюро ЦК КПК, должны были по каждому вопросу получать "добро" от Мао, еще находившегося тогда за линией фронта в Яньане. Пришлось разъяснить китайским товарищам, что мы приехали сюда, чтобы работать, а не тратить время попусту, что у нас и на Родине много дел. Ведь нам во время войны приходилось восстанавливать железные дороги по временной схеме, лишь бы можно было пропускать поезда, а теперь надо перестраивать их капитально. В конце концов, с нами согласились. Было решено сформировать в НОАК железнодорожный батальон, затем бригады. Чтобы в последствии иметь корпус восстановителей.
Первый экзамен нам пришлось держать на восстановлении почти двух километрового железнодорожного моста через реку Сунгари, который, как уже говорилось, сами же коммунисты поторопились взорвать, опасаясь, что им воспользуются для наступления чанкайшисты. По нашему проекту, восстановление моста надо было осуществить за три месяца. Китайские товарищи не согласились с нами. Им были известны оценки зарубежных специалистов: американцы считали, что работа займет полтора года, японцы - что год. Мне китайцы объяснили свою позицию так: мы не хотим, чтобы советские специалисты подорвали свой престиж. Если вы возьметесь восстановить мост за три месяца и не справитесь, вас подниму на смех.
- Помилуйте, - отвечал я, - Мы в войну такие мосты восстанавливали и в более короткие сроки. Примерно такой же длины временный мост у Киева мы восстановили за 13,5 суток, а постоянный - за месяц с небольшим.
После согласования с центром наш проект был все-таки принят. Работа же была построена так: вокруг нашего специалиста - десять китайцев. В роте, батальоне - два командира: советский и китаец. Словом, попутно шло и обучение местных кадров.
Не стану останавливаться на подробностях, скажу лишь, что мост мы восстановили на шесть суток раньше нами же установленного срока.
Принимал мост с китайской стороны Чэнь Юнь. Тут вышел небольшой курьез. Комиссия обошла мост, а Чэнь Юнь спрашивает:
- А где же китайца восстановители?
Оказывается Чэнь Юнь просто не узнал своих людей. Во-первых, мы поставили их, ранее получавших два раза в сутки по миске риса, на четырех разовое питание (мясо закупали, а пудовых омулей ловили в Сунгари), во-вторых, одели в новенькое обмундирование, и они резко выделялись среди китайских солдат, неизбалованных ни пищей, ни хорошей одеждой.
Итак, первый экзамен был сдан на "отлично" далее работы пошли широким фронтом, но не без помех. Американская авиация временами совершала налеты, обстреливала объекты из пулеметов, но в открытую бомбить там, где трудились советские специалисты не решалось (только один, восстановленный нами в последствии мост у Ингоу, был ею уничтожен).
Хотя железные дороги во многих районах были разрушены, эти разрушения по своему характеру существенно отличались от того, что мы заставали в войну на территориях, освобожденных от немцев. Те применяли тактику "выжженной земли" и разрушали все "тотально": мосты взрывали, путь приводили в негодность, используя, особый поезд-разрушитель, который особым крюком разрезал шпалы пополам, а рельсы скручивал так. Что их нельзя было ни на что использовать. Мы, правда, исхитрялись найти в изуродованном рельсе (его стандартная длина 12,5 метра) прямой кусочек два-три метра, сверлили на концах отверстия для болтов и из таких "рубок" сшивали рельсовую нитку. В Китае все обстояло иначе. Гоминьдановцы подрывали основные объекты - мосты, депо, водокачки и пр., а остальное довершали крестьяне. Они не только растаскивали по домам рельсы и шпалы, но и само земляное полотно разравнивали и использовали под огороды. Смотришь на это растительное царство и не веришь, что еще несколько месяцев назад здесь шли поезда. Зато и восстановление пути этим значительно облегчалось: стоило новой власти издать соответствующее распоряжение, как крестьяне послушно притащили назад рельсы и даже из прочего казенного имущества то, что еще не успели пустить в дело по хозяйству. Конечно, и здесь мы восстанавливали железные дороги по временной схеме: главный путь на станциях по одному-двум станционным путям, остальные разбирали и использовали на других участках.
Примерно через месяц после нашего приезда началась эпидемия холеры (возможно, и не случайно). Мы обратились в ЦК ВКП(б) с просьбой о помощи, и прибывшая экспедиция врачей локализовала очаги опаснейшей болезни. Затем нагрянула чума - это было еще страшнее. Наша деятельность была парализована - тысячи китайцев в деревнях заболели, и рабочие на наших стройках ходили как во сне, ожидая своей очереди. Но прибыл одним словом противочумный отряд с двумя миллионами ампул, и благодаря проведенным прививкам никто из наших восстановителей, ни китайцев, ни советских не заболел (мне, переболевшему малярией, прививки делать было нельзя). Пример наших воинов, не боявшихся заразиться, ободряюще подействовал на китайцев. Вскоре и во всей Маньчжурии эпидемия была ликвидирована, но у китайцев уже сложилось представление о советских людях, что те не бояться ничего на свете. И наступил резкий перелом в отношении к нам: вместо казенных улыбок и низких поклонов, под которыми скрывалась скрытая настороженность, появились искренние доверчивость и дружелюбие, которые затем переросли и в прямую дружбу. Где бы ни появлялся наш солдат или офицер, его окружали китайцы и начинали расспрашивать, стараясь узнать все-все-все. Сначала в качестве переводчиков мы использовали русских, которых много было в Маньчжурии, но они помогали переводить бытовую речь, а передать техническую терминологию были не в состоянии, так как для этого надо знать само дело, и все-таки общение шло, где не помогал переводчик, объяснялись на пальцах или рисуя на бумаге. Так мы понимали друг друга. А через три месяца большинство работавших с нами китайцев уже сносно объяснялись по-русски. К сентябрю мы восстановили 12 тысяч километров железных дорог 25 мостов. Это позволило осуществить воинские перевозки, благодаря которым армия Линь Бяо неожиданно для противника вышла к Мукдену (Шэньяну) и одну группировку гоминьдановцев разгромила, а другую принудила к сдаче в плен. Это была блестяще проведенная операция с разгромом миллионной армии противника. Над чанкайшистским Пекином нависла угроза.
Командование НОАК высоко оценило нашу работу и решило наградить специалистов орденами, а меня и управляющего КЧЖД - еще и роскошными трофейными американскими автомобилями но мы, к огорчению китайцев, от всех наград отказались, заявив: нас послали ЦК ВКП(б) и советское Правительство, так что пусть заказчики с претензиями или выражениями признательности обращаются к ним (впоследствии Сталин одобрил такое наше поведение).
Политическая обстановка, в которой нам приходилось действовать, была сложной. Если Гао Ган, Чэнь Юнь и Линь Бяо относились к нам хорошо, то член Политбюро ЦК КПК Пэнь Чжэнь (впоследствии мэр Пекина и первый секретарь горкома партии, затем Председатель Комитета Всекитайского собрания народных представителей) и член ЦК, секретарь обкома Ли Фучун занимали особую позицию. Они противились конфискации помещичьих, обложению капиталистов налогами, да и к американцам относились не как к противнику, а скорее, как к возможному союзнику. Армия Линь Бяо таяла, крестьяне в нее не шли. Кто же пойдет добровольцем в армию, которая не дает улучшения жизни крестьянам?
Тут мне пришлось выступить в качестве политического советника. Но мои доводы не принимались во внимание Пэн Чжэнем, зато Гао Ган и Чэнь Юнь отнеслись к нашим советам с пониманием и поставили перед Мао вопрос об отзыве Пэнь Чжэня из Маньчжурии. После того, как Пэнь Чжень был отозван, в Маньчжурии по нашему совету началась земельная реформа. Лишь когда крестьянам передали помещичьей земли, армия Линь Бяо из 300-тысячной быстро превратилась в миллионную.
Удивляло нас то, что коммунистическая власть в Маньчжурии, испытывая большие экономические затруднения, обращалась к нам с просьбами о кредитах, а в то же время капиталисты и спекулянты в течение полутора лет не платили никаких налогов. Спрашиваю - почему? Да, они говорят, что у них нет прибыли и пр. Мы посоветовали навести порядок в этом деле, и это помогло. Сбор налогов был налажен, предприятия не разорились, а органы власти получили средства для бесперебойного функционирования военной экономики.
В сентябре срок моей командировки истек, но никто меня обратно не отзывал, а мы не считали возможным уехать, не завершив порученное нам дело. В сентябре же меня освободили от обязанностей министра путей сообщения, и я понял, что моя миссия в Китае сочтена делом более важным, чем управление железнодорожным транспортом страны. Только в декабре, когда восстановление железных дорог (по временной схеме) в Маньчжурии было, в основном, закончено, а в боевых действиях наметился перелом в пользу НОАК, я направил наших восстановителей (за исключением группы Силина, которую китайцы просили оставить в предвидении строительства гигантского моста через реку Янцзы), а сам выехал в Москву, чтобы отчитаться о проделанной работе. Думал, что, возможно, моя миссия на том и закончится, но, как оказалось, она по-настоящему только еще начиналась.
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/199612/?12_4_2
В прошлом номере мы начали печатать воспоминания И.В. Ковалева, бывшего советника Мао Цзэдуна. Сейчас мы даем продолжение этой уникальной работы, так и не увидевшей свет при жизни автора.
2. ПЕРВЫЙ ЭКЗАМЕН
После привычной напряженной работы в Москве странно было чувствовать себя в вагоне: ни телефонных звонков, ни приказов на подпись, ни вызовов в Кремль... А в отпуске я не был уже 14 лет. О моей поездке на Дальний Восток знал очень ограниченный круг лиц, поэтому и на попутных станциях, даже в крупных городах, меня никто не встречал. Только в чите командующий войсками Забайкальского военного округа генерал-полковник К.А. Коротеев просил остановиться у него хотя бы на сутки, но я знал, что такой "самодеятельности" Сталин не любит. Вот в Хабаровске я знал, остановиться придется, потому что там нужно было завершить формирование группы. Но и для меня было неожиданностью то, что, едва поезд подошел к вокзалу, на перроне показался генерал, вошел ко мне в вагон и спросил с удивлением, почему я еще в пижаме. Оказалось, приехали встретить меня и пригласить к себе в гости командующим фронтом (тогда еще оставался фронт) Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский с супругой. Маршал подошел, тепло поздоровался со мной и приказал отцепить мой вагон от поезда. За три дня, проведенных на даче маршала, я подобрал группу шифровальщиков и завершил другие необходимые приготовления.
Далее наш путь пролегал через Ворошиловск-Уссурийск. Там меня встречал командующий Дальневосточным военным округом генерал С.С. Бирюзов. Впоследствии Маршал Советского Союза, начальник Генерального Штаба Вооруженных Сил СССР. Но здесь встреча была короткая, и после ужина, сопровождаемые теплыми напутствиями, мы выехали в Китай.
На границе с Китаем, куда уже вышли тогда войска Народно-освободительной армии, руководимой коммунистами, нас встречал управляющий Китайско-Чаньчуньской железной дороги Ф.Л. Журавлев, и я перешел в его салон-вагон.
Странные чувства испытал я, когда мы пересекли границу. Совсем не ощущалась разница между нашими и китайскими районами - и те, и другие были тогда совсем не заселены.
Первый день поездки по земле Маньчжурии прошел спокойно. Только к вечеру, когда мы приехали в Харбин, в небе показался самолет противника. Видимо, кто-то чанкайшистских наблюдателей сообщил о нашем приезде. Вообще, надо сказать, что разведка у гоминьдановцев была поставлена отменно. Можно сказать, их армия строилась по принципу "трехслойного пирога": первый слой - это собственно войска; второй - агентура в рядах коммунистической армии; третий - шпионы и диверсанты в тылу НОАК, ждущие указаний белокитайского командования.
Самолет полетал над нами и скрылся, бомбардировки не было. Мы вышли в город. Меня поселили в доме бывшего директора КВЖД (еще царских времен) князя Хилкова, уютно и прекрасно обставленном.
Чуть позже в советском консульстве была устроена настоящая встреча, на которой присутствовали члены Политбюро ЦК КПК Гао Ган (секретарь Северо-Восточного бюро ЦК и председатель народного правительства Северо-Восточного Китая, точнее Маньчжурии) и Чэнь Юнь. Эти два китайских лидера более других были преданы идее дружбы СССР и Китая.
Через день по просьбе китайской стороны состоялась встреча наших специалистов с теми китайцами, которые должны были работать с ними по восстановлению железных дорог. Я настоял, чтобы место ее проведения было перенесено из ресторана на берегу реки Сунгари в менее заметное здание бывшего офицерского собрания (предосторожность оказалась не напрасной: впоследствии выяснилось, что ресторан был заминирован и мог быть взорван в нужный момент). Здесь я познакомился с членом ЦК КПК главнокомандующим НОАК и НОА Маньчжурии Линь Бяо, который поначалу держался с нами строго официально. После взаимных приветствий началось наше знакомство с китайской кухней, отнюдь не для всех нас привлекательной.
В доверительной беседе удалось оценить сложившуюся обстановку. Войска НОАК, получив в свое время от Советской Армии вооружения разгромленной нами Квантунской армии японцев, овладели частью Маньчжурии, прилегающей к КЧЖД, примерно до Чаньчуня. Весь остальной Китай (кроме "Особого района") находился под властью Чан Кайши, (правда в Дальнем находилась наша армия под командованием генерал-полковника А.П. Белобородова). Железные дороги к югу и западу от Харбина были разрушены, во многих местах растащены даже рельсы, не говоря уж о шпалах и прочей "мелочи". Войскам коммунистов противостояла многомиллионная армия чанкайшистов, вооруженная до зубов. Инициатива находилась в руках гоминьдановцев, и коммунисты даже взорвали железнодорожный мост через Сунгари, чтобы затруднить противнику форсирование реки, если он предпримет наступление на север.
На следующий же день начались работы. Нас поразило то, что при появление даже одного-единственного самолета гоминьдановцев вдали от города китайцы прекращали все работы и бежали в убежище и там пережидали, пока самолет улетит. Из этого вытекала и тактика противника. Даже и бомбить объекты не надо, чтобы парализовать их работу. Пришлось поделиться с китайскими товарищами опытом работы наших восстановителей в военных условиях. Но еще более удивило нас то, что на восстановление железных дорог привлекали сезонников. Когда я сказал, что нам для выполнения задачи потребуется десять тысяч человек, мне ответили: хоть сто тысяч, стоит только кликнуть безработных.
Нас это не устраивало. Мы считали своим интернациональным долгом не просто организовать восстановление железных дорог в Манчьжурии, но и научить этому китайцев, создать там полноценные железнодорожные войска. А значит, в помощь нам нужны были не сезонники, которые завтра уйдут и унесут с собой приобретенный опыт (хуже того - среди них могут оказаться засланные чанкайшистами диверсанты), а солдаты.
Сначала Линь Бяо наотрез отказался выделить на эту работу "солдат, которые воюют". Потом, выслушав наши доводы, сказал: "Посоветуемся". И советовались... Две недели. Оказывается, руководители Маньчжурии, в том числе и члены Политбюро ЦК КПК, должны были по каждому вопросу получать "добро" от Мао, еще находившегося тогда за линией фронта в Яньане. Пришлось разъяснить китайским товарищам, что мы приехали сюда, чтобы работать, а не тратить время попусту, что у нас и на Родине много дел. Ведь нам во время войны приходилось восстанавливать железные дороги по временной схеме, лишь бы можно было пропускать поезда, а теперь надо перестраивать их капитально. В конце концов, с нами согласились. Было решено сформировать в НОАК железнодорожный батальон, затем бригады. Чтобы в последствии иметь корпус восстановителей.
Первый экзамен нам пришлось держать на восстановлении почти двух километрового железнодорожного моста через реку Сунгари, который, как уже говорилось, сами же коммунисты поторопились взорвать, опасаясь, что им воспользуются для наступления чанкайшисты. По нашему проекту, восстановление моста надо было осуществить за три месяца. Китайские товарищи не согласились с нами. Им были известны оценки зарубежных специалистов: американцы считали, что работа займет полтора года, японцы - что год. Мне китайцы объяснили свою позицию так: мы не хотим, чтобы советские специалисты подорвали свой престиж. Если вы возьметесь восстановить мост за три месяца и не справитесь, вас подниму на смех.
- Помилуйте, - отвечал я, - Мы в войну такие мосты восстанавливали и в более короткие сроки. Примерно такой же длины временный мост у Киева мы восстановили за 13,5 суток, а постоянный - за месяц с небольшим.
После согласования с центром наш проект был все-таки принят. Работа же была построена так: вокруг нашего специалиста - десять китайцев. В роте, батальоне - два командира: советский и китаец. Словом, попутно шло и обучение местных кадров.
Не стану останавливаться на подробностях, скажу лишь, что мост мы восстановили на шесть суток раньше нами же установленного срока.
Принимал мост с китайской стороны Чэнь Юнь. Тут вышел небольшой курьез. Комиссия обошла мост, а Чэнь Юнь спрашивает:
- А где же китайца восстановители?
Оказывается Чэнь Юнь просто не узнал своих людей. Во-первых, мы поставили их, ранее получавших два раза в сутки по миске риса, на четырех разовое питание (мясо закупали, а пудовых омулей ловили в Сунгари), во-вторых, одели в новенькое обмундирование, и они резко выделялись среди китайских солдат, неизбалованных ни пищей, ни хорошей одеждой.
Итак, первый экзамен был сдан на "отлично" далее работы пошли широким фронтом, но не без помех. Американская авиация временами совершала налеты, обстреливала объекты из пулеметов, но в открытую бомбить там, где трудились советские специалисты не решалось (только один, восстановленный нами в последствии мост у Ингоу, был ею уничтожен).
Хотя железные дороги во многих районах были разрушены, эти разрушения по своему характеру существенно отличались от того, что мы заставали в войну на территориях, освобожденных от немцев. Те применяли тактику "выжженной земли" и разрушали все "тотально": мосты взрывали, путь приводили в негодность, используя, особый поезд-разрушитель, который особым крюком разрезал шпалы пополам, а рельсы скручивал так. Что их нельзя было ни на что использовать. Мы, правда, исхитрялись найти в изуродованном рельсе (его стандартная длина 12,5 метра) прямой кусочек два-три метра, сверлили на концах отверстия для болтов и из таких "рубок" сшивали рельсовую нитку. В Китае все обстояло иначе. Гоминьдановцы подрывали основные объекты - мосты, депо, водокачки и пр., а остальное довершали крестьяне. Они не только растаскивали по домам рельсы и шпалы, но и само земляное полотно разравнивали и использовали под огороды. Смотришь на это растительное царство и не веришь, что еще несколько месяцев назад здесь шли поезда. Зато и восстановление пути этим значительно облегчалось: стоило новой власти издать соответствующее распоряжение, как крестьяне послушно притащили назад рельсы и даже из прочего казенного имущества то, что еще не успели пустить в дело по хозяйству. Конечно, и здесь мы восстанавливали железные дороги по временной схеме: главный путь на станциях по одному-двум станционным путям, остальные разбирали и использовали на других участках.
Примерно через месяц после нашего приезда началась эпидемия холеры (возможно, и не случайно). Мы обратились в ЦК ВКП(б) с просьбой о помощи, и прибывшая экспедиция врачей локализовала очаги опаснейшей болезни. Затем нагрянула чума - это было еще страшнее. Наша деятельность была парализована - тысячи китайцев в деревнях заболели, и рабочие на наших стройках ходили как во сне, ожидая своей очереди. Но прибыл одним словом противочумный отряд с двумя миллионами ампул, и благодаря проведенным прививкам никто из наших восстановителей, ни китайцев, ни советских не заболел (мне, переболевшему малярией, прививки делать было нельзя). Пример наших воинов, не боявшихся заразиться, ободряюще подействовал на китайцев. Вскоре и во всей Маньчжурии эпидемия была ликвидирована, но у китайцев уже сложилось представление о советских людях, что те не бояться ничего на свете. И наступил резкий перелом в отношении к нам: вместо казенных улыбок и низких поклонов, под которыми скрывалась скрытая настороженность, появились искренние доверчивость и дружелюбие, которые затем переросли и в прямую дружбу. Где бы ни появлялся наш солдат или офицер, его окружали китайцы и начинали расспрашивать, стараясь узнать все-все-все. Сначала в качестве переводчиков мы использовали русских, которых много было в Маньчжурии, но они помогали переводить бытовую речь, а передать техническую терминологию были не в состоянии, так как для этого надо знать само дело, и все-таки общение шло, где не помогал переводчик, объяснялись на пальцах или рисуя на бумаге. Так мы понимали друг друга. А через три месяца большинство работавших с нами китайцев уже сносно объяснялись по-русски. К сентябрю мы восстановили 12 тысяч километров железных дорог 25 мостов. Это позволило осуществить воинские перевозки, благодаря которым армия Линь Бяо неожиданно для противника вышла к Мукдену (Шэньяну) и одну группировку гоминьдановцев разгромила, а другую принудила к сдаче в плен. Это была блестяще проведенная операция с разгромом миллионной армии противника. Над чанкайшистским Пекином нависла угроза.
Командование НОАК высоко оценило нашу работу и решило наградить специалистов орденами, а меня и управляющего КЧЖД - еще и роскошными трофейными американскими автомобилями но мы, к огорчению китайцев, от всех наград отказались, заявив: нас послали ЦК ВКП(б) и советское Правительство, так что пусть заказчики с претензиями или выражениями признательности обращаются к ним (впоследствии Сталин одобрил такое наше поведение).
Политическая обстановка, в которой нам приходилось действовать, была сложной. Если Гао Ган, Чэнь Юнь и Линь Бяо относились к нам хорошо, то член Политбюро ЦК КПК Пэнь Чжэнь (впоследствии мэр Пекина и первый секретарь горкома партии, затем Председатель Комитета Всекитайского собрания народных представителей) и член ЦК, секретарь обкома Ли Фучун занимали особую позицию. Они противились конфискации помещичьих, обложению капиталистов налогами, да и к американцам относились не как к противнику, а скорее, как к возможному союзнику. Армия Линь Бяо таяла, крестьяне в нее не шли. Кто же пойдет добровольцем в армию, которая не дает улучшения жизни крестьянам?
Тут мне пришлось выступить в качестве политического советника. Но мои доводы не принимались во внимание Пэн Чжэнем, зато Гао Ган и Чэнь Юнь отнеслись к нашим советам с пониманием и поставили перед Мао вопрос об отзыве Пэнь Чжэня из Маньчжурии. После того, как Пэнь Чжень был отозван, в Маньчжурии по нашему совету началась земельная реформа. Лишь когда крестьянам передали помещичьей земли, армия Линь Бяо из 300-тысячной быстро превратилась в миллионную.
Удивляло нас то, что коммунистическая власть в Маньчжурии, испытывая большие экономические затруднения, обращалась к нам с просьбами о кредитах, а в то же время капиталисты и спекулянты в течение полутора лет не платили никаких налогов. Спрашиваю - почему? Да, они говорят, что у них нет прибыли и пр. Мы посоветовали навести порядок в этом деле, и это помогло. Сбор налогов был налажен, предприятия не разорились, а органы власти получили средства для бесперебойного функционирования военной экономики.
В сентябре срок моей командировки истек, но никто меня обратно не отзывал, а мы не считали возможным уехать, не завершив порученное нам дело. В сентябре же меня освободили от обязанностей министра путей сообщения, и я понял, что моя миссия в Китае сочтена делом более важным, чем управление железнодорожным транспортом страны. Только в декабре, когда восстановление железных дорог (по временной схеме) в Маньчжурии было, в основном, закончено, а в боевых действиях наметился перелом в пользу НОАК, я направил наших восстановителей (за исключением группы Силина, которую китайцы просили оставить в предвидении строительства гигантского моста через реку Янцзы), а сам выехал в Москву, чтобы отчитаться о проделанной работе. Думал, что, возможно, моя миссия на том и закончится, но, как оказалось, она по-настоящему только еще начиналась.
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/199612/?12_4_2