ЧЕМ ВСЕ ЭТО ПАХНЕТ?
(В.БУШИН
)
Последние месяцы и дни ушедшего года были богаты разного рода знаменательными датами и юбилеями. 90 лет со дня рождения великого советского композитора Дмитрия Шостаковича и первая годовщина со дня смерти великого антисоветского фальшивомонетчика Дмитрия Волкогонова; 100 лет со дня рождения легендарного советского полководца Георгия Жукова и первая годовщина со дня смерти небездарного пародиста-антисоветчика Александра Иванова; семь лет со дня смерти академика Сахарова, картавой Совести Русского Народа, и первая годовщина неволи Дмитрия Якубовского, первого прохиндея СНГ; два года со дня начала кровавой чеченской авантюры и четыре года черномырдинского премьерства, целиком ответственного за эту авантюру; 60 лет со дня рождения министра обороны Игоря Родионова, прославившегося только тем, что из военного порося его превратили в гражданского карася, и 60 лет со дня рождения Галины Старовойтовой, успевшей прославиться многократно, в частности, и тем, что хотела стать министром обороны, но мама не разрешила, Раиса Яковлевна. Были и другие важные даты. И почти все они так или иначе отмечались, в том числе нашей прессой и телевидением.
Богатую пищу для размышлений о том, кем, как и с какой целью это делается, к чему приводит, дает еженедельник "Общая газета", одно из самых демократических изданий СНГ. Вот уже пять лет газету многоуспешно редактирует всем известный Егор Яковлев, наиболее живущий из всех творцов "Ленинианы". В одном из последних номеров газета отметила сразу несколько юбилеев чохом. Вот полюбуйтесь...
Дамы и гусары
Если идти от более "молодых" юбилеев к "старшим", то надо начать с большого трехколонника шахматного журналиста Якова Дамского "Гусар из Риги", посвященного 60-й годовщине со дня рождения Михаила Таля. Есть в статье строки, вызывающие искреннее сочувствие, например, те, где говорится, что в крайне свободной, жутко демократической, чудовищно либеральной и обалденно прогрессивной Латвии исчезла мемориальная доска на доме, где жил знаменитый шахматист, ликвидирован его музей и даже нет памятника на могиле. А ведь начиналось это националистическое негодяйство со сноса памятника русскому генералу Черняховскому в соседней Литве, и не трудно было сообразить, что националисты доберутся и до Таля. Теперь видя это, неужели не понимает Дамский, как выглядит рядом его презрительное умствование о "советской морали"?
Стремясь доказать кошмарность этой "морали" (он пишет именно так - в кавычках), Дамский уверяет, например, что когда советские спортсмены выезжали на соревнования за границу, то их жены оставались на родине в качестве заложниц. И вот, мол, в случае чего... О Господи, соплеменник Спинозы и Маркса, а какую чушь отчубучивает!.. Во время войны ходил по рукам кем-то сочиненный стихотворный диалог между Маргаритой Алигер и Ильей Эренбургом. Первая будто бы вопрошала:
Чем же перед миром виноваты
Эренбург, Багрицкий и Свердлов?*
Второй будто бы отвечал:
Мы виноваты в том, что мы евреи,
Мы виноваты в том, что мы умны...
Не касаясь здесь первого дискуссионного ответа, о втором можно заметить: евреи, конечно, умны, однако, порой все же встречаются досадные исключения, образец коего перед нами в лице Дамского.
В самом деле, кто же не знает, что и сам Таль, и Карпов, и Каспаров, и многие другие советские спортсмены объездили полмира в совершенно холостом состоянии. Гронинген, Стокгольм, Пуэрто-Рико, Грац, Лилль, Дортмунд, Тилбург - это, что, сибирская глубинка? А в этих городах не раз бывали наши абсолютно неженатые шахматисты, ну, ни в одном глазу!
"Сейчас я понимаю, - продолжает крайне нетипичный еврей Дамский топтать советскую мораль и советский строй, - что скучновато становилось порой Талю на одной шестой части мира, где так (?) или эдак (?) он все время обитал "под колпаком". Право, чисто дамская логика! Это вам, мусье, и без "колпака" было скучновато, ибо ваши шахматные успехи за долгую жизнь оказались таковы, что вас едва ли взяли бы в дворовую команду где-нибудь в Сызрани или в Елабуге, потому вы и подались в журналистику, где тоже лавров не стяжали. А у Таля "под колпаком" атмосфера была столь благотворной, что в двадцать лет он стал международным гроссмейстером, тогда же - чемпионом той самой "одной шестой", в двадцать три - самым молодым в то время чемпионом мира и заслуженным мастером спорта Советского Союза и т.д. Так что ему скучать было некогда.
А еще, живописуя жизнь Таля "под колпаком", Дамский сообщает, что правительство Латвии подарило ему "дачу стоимостью в миллион". Ни фига себе, как сказал бы Чубайс-Потрошитель. И ведь каким образом только такая дача "под колпаком" поместилась! Правда, по прошествии времени ее отобрали, а Таль, как о диве дивном сообщает Дамский, "и ухом не повел". А чего тут водить ушами-то? В отличие от некоторых нетипичных соплеменников Таль был очень умным человеком, может быть, даже умней самого Эренбурга. Во всяком случае он не оглашал просторы державы воплями: "Ах, какие мы, евреи умные! О, как виноваты мы перед этими тупицами всего мира!" Он, разумеется, прекрасно знал, что ни одному нашему чемпиону - Ботвиннику, Петросяну и Спасскому, как позже и Карпову с Каспаровым - никто дач не дарил, - советские законы и советская мораль, столь бурно презираемые Дамским, не позволяли миллионные подарочки за государственный счет. Видимо, учитывал Таль и то, что Спасский, допустим, был чемпионом мира четыре года, Петросян - шесть лет, Ботвинник в общей сложности - чуть не двадцать, а он, Таль, всего один год - до первого же реванша с Ботвинником. Ну как при таком раскладе честный человек может спокойно жить в роскошной даче и блаженно водить ушами, Таль понял: кто-то из его высокопоставленных почитателей неуклюже и глупо перестарался, что весьма нередко случается вокруг талантов еврейского происхождения.
Посмотрите, например, что творится вокруг имени Пастернака или Бродского. Имя первого без сочетания с именем Пушкина почти никогда не произносится и не пишется, особенно - не звучит с телеэкрана. А Бродского подают, например, так. Идет по телевидению документальный фильм о маршале Жукове. С экрана звучит и несколько стихотворных строк. В конце читаем титры: "В фильме были использованы стихи Вильяма Шекспира и Иосифа Бродского". Ну, словно это Гафт и Гердт!.. А стихи Бродского, между прочим, лживы и оскорбительны для всех участников войны и для Жукова тоже. В них говорится, что советские солдаты смело входили в чужие города, но со страхом возвращались в свои. Василий Шукшин в свое время хорошо сказал о таких бродских: "Начитались предисловий..." Сейчас можно сказать и так: "Наслушались Киселева да Сванидзе..." Так вот, говорю, умный и честный советский человек, Михаил Таль мог только радоваться, когда его попросили освободить миллионную дачу. Как обрадовался в свое время Иван Дмитриевич Папанин, когда, осмотрев его дачу, товарищ Сталин сказал: "Какой прекрасный детский сад здесь будет..."
Имея в виду все тот же "колпак", мусье Дамский восклицает: "Сколько вытерпел он, гений шахмат!.." Я радостно повторил бы: "гений шахмат", если перестали бы называть "великим артистом" хотя бы Хазанова.
Как академик Лихачев отца нации опечалил
Вторая юбилейная публикация этого номера "Общей газеты" посвящена, разумеется, 90-летию академика Д.С.Лихачева. она представлена в виде беседы с юбиляром журналиста Льва Сидоровского.
Тут уместно будет заметить, что обильным публикациям о Лихачеве в демократической печати предшествовали и сопутствовали множество передач столь же демократического радио и телевидения. ОРТ: "Великий гражданин России". НТВ: "Патриарх русской культуры". Ленинградский канал: "Десять заповедей академика Д.С.Лихачева". Радио: "Совесть русской интеллигенции" и т.п. Кто же спорит, разумеется, патриарх, но с его заповедями однако не все ясно: ставить ли их в один ряд со "скрижалями завета", переданными богом Яхве на горе Синай пророку Моисею, или - рядом с Нагорной проповедью Христа. Зато по телевидению показали и такие кадры, что лишены всякой двусмысленности и прямо-таки блистали своей ясностью: в открытой машине Дмитрий Сергеевич с супругой медленно едет по Невскому, его приветствуют ликующие толпы, а он милостиво, с интеллигентнейшей улыбкой на устах пожимает руки тянущихся к нему детишек, видимо, только что прочитавших его замечательный труд "Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого". До столь трогательной картины всенародной любви не додумались даже устроители юбилея Зиновия Гердта, разумеется, тоже великого гражданина России, патриарха и совести.
Впрочем, кроме отмеченной выше, не обошлось и без других отдельных промашечек. Так, выступая по первому каналу, Лихачев вдруг принялся нахваливать успехи нашей науки. Что такое? Да это же пощечина кремлевским хапугам. Они возводят себе царские палаты, отправляют учиться в Сорбонну и Кембридж своих жирных отпрысков, тратят миллиарды на реставрацию своих резиденций и на постройку дач, но дают такие гроши на науку и культуру, что доводят замечательных советских ученых, как, допустим, академик В.Н.Страхов, до голодовок протеста и даже, как хотя бы академика В.З.Нечая, до самоубийства... Потом с опасением за жизнь самого Дмитрия Сергеевича мы услышали, как он, простая душа, стал превозносить - Боже милостивый! - коммунистическую партию в лице бывшего секретаря Пензенского обкома: это, мол, удивительный человек, прекрасный специалист и т.д. В чем дело? Как, почему тихий ученый решился на такую дерзость? А представляете себе, каково было слушать эту коммунистическую пропаганду нашему бурно выздоравливающему отцу нации!.. Думаю, что именно из-за этого ретроградского выступления президент выдал академику, как и артисту Гердту, орден "За заслуги перед Отечеством" лишь второй степени.
Так что же случилось? И смех и грех: телевизионщики пустили по первому каналу запись вечера академика в студии "Останкино", состоявшегося еще аж в 1986 году! А тогда при проклятой советской власти Лихачев мог говорить и правду. Как бы то ни было, а румянец, по словам Егора Строева, полыхавший на ланитах батюшки-президента, говорят, несколько померк.
В выступлениях и беседах, что были в эти юбилейные дни, патриарх, разумеется, ничего подобного уже не позволял. Наоборот! Если десять лет назад он восхвалял секретаря Пензенского обкома, а двадцать лет назад превозносил Черниговский обком за образцовую организацию Всесоюзной конференции, посвященной "Слову о полку Игореве", то теперь все деятели партии, с коими ему приходилось сталкиваться в Ленинграде, - Аристов, Толстиков, Романов - предстали в устах оратора в их подлинном облике тупиц, невежд и ненавистников русской культуры. Первый из них, по уверению академика, говорил: "Лихачев борется против советской власти, возбуждает против нее интеллигенцию". Второй выражался еще ясней: "Ох, и надоел мне этот Лихачев!.." Хорошо бы, мол, опять его на Соловки...
Крупнейший страдалец века
Беседа в "Общей газете" дана под заголовком: "Уголовники дважды спасли мне жизнь". Из содержания беседы следует, что, пожалуй, за всю свою долгую жизнь при советской власти ни от кого, кроме уголовников, сидевших вместе с ним в Соловках, бедный Дмитрий Сергеевич добра и не видел. А уж от властей-то - одни страдания, мытарства и гонения.
В 1990 году "Известия" выдвинули ак. Лихачева на премию итальянского города Фьюджи (не шутка: 400 тысяч долларов!) и в связи с этим писали: "Пройдя через сталинские лагеря, видный ученый и в последующем неоднажды подвергался гонениям, т.к. его считал своим личным врагом тогдашний партийный лидер города Г.Романов". вот какая жуткая жизнь была у прекрасного человека! И сам он рассказал об этом 10 сентября того же года в беседе по телевидению с известным тогда благодаря тому, что Эстония была республикой Советского Союза, тележурналистом Отто Урмасом. В этой беседе академик Лихачев предстал перед нами выдающимся, крупнейшим страдальцем ХХ века. В частности, отвечая на вопрос о поездках за границу, он уверял, что его никуда не выпускали, что он всегда оставался "невыездным".
Долгое время никто не решался хотя бы кое-что уточнить в этой страшной картине. И понятно! Он академик, он сидел в Соловках, ему почти сто лет, и он со слезой в голосе говорит: "В моем возрасте нет смысла лгать". И действительно: зачем? А ведь страшная картина-то вызывала некоторые сомнения, пожалуй, даже у жюри премии Фьюджи: ее лауреатом академик Лихачев, увы, не стал.
Справедливо ли: у Лихачева наград меньше, чем у Буденного
Однако через несколько лет в связи с появившимися слухами о возможном причислении академика к лику святых уже при жизни, пришлось все-таки напомнить читающей публике, что житие Дмитрия было несколько иным, чем рисуют его почитатели и он сам. Ну, начать хотя бы с ареста и заключения. Когда это случилось сразу после окончания ленинградского университета, то Лихачева не лишили диплома, не выдали ему "волчий билет", и уже одно это облегчало его будущее. Кроме того, условия в Соловках были таковы, что беднягу навещали мать и отец, а сам он, как рассказывал, имел возможность иной раз получить "увольнительную", поехать в Ленинград и работать там в библиотеках. А вот А.Солженицына, например, жена навещала лишь первые года два-три, а потом ему только слали посылки (фрукты, шоколад и т.п.), к тому же он мог лишь выписывать книги из главной библиотеки страны - из Ленинки, но поехать туда поработать - ни-ни! С этим было строго. Вестимо: сталинщина!
Если продолжить сопоставление, то надо отметить, что Лихачева освободили досрочно - по его словам, "за ударный труд", а по воспоминаниям сидевшего вместе с ним писателя О.В.Волкова, еще и за некоторые другие достижения. Солженицын же отсидел весь срок от звонка до звонка, хотя тоже имел немалые достижения. Впрочем, все относительно.. Если углубиться еще, то можно вспомнить, что Солженицыну - это в безбожном-то коммунистическом СССР! - срок заключения считали со дня ареста, а Достоевскому, скажем - это в России-то, которую мы потеряли и безутешно плачем! - лишь со дня прибытия в Омский острог. Около года в одиночном каземате Петропавловской крепости и долгий лютый путь в промерзлых кандалах из Петербурга в Сибирь не принимались в расчет, все это время, по понятию гуманных царских судей, арестант дышал воздухом свободы. А еще ударник Лихачев был освобожден, как говорит, "с правом проживания по всей территории СССР", и сразу вернулся в родной Ленинград к маме и папе. Солженицын же после лагеря жил четыре года в казахском ауле Кок-Терек и во владимирской деревне Мильцево, и лишь после этого - в Рязани. Наконец, Лихачев попал в неволю гораздо более молодым, чем Солженицын, и срок ее оказался у него в два раза короче, а в итоге он вернулся к нормальной свободной жизни в двадцать пять лет, Солженицын же - почти в сорок.
Сейчас Лихачев говорит: "Я ведь не был реабилитирован. Не подавал заявления о реабилитации, и кто-то сделал это за меня года четыре назад". Подумать только! Так это ему безразлично, что даже не знает, кто за него подал заявление... Позвольте, а возможно ли, чтобы кто-то подавал такое заявление за другого, к тому же не по поручению и даже незнакомый? Журналист спросил, почему же все-таки сам он "не обратился с заявлением как все, еще в середине пятидесятых годов"? Ответ: "Не хотел унижаться". Ах, как красиво! Как величественно и благородно!
Однако есть основание думать, что дело тут вовсе не в испанской гордости академика, а совсем в другом: прошлая судимость ничуть не мешала ему в жизни, и ни в какой реабилитации он просто не нуждался. Об этом свидетельствует множество фактов его биографии. Действительно, в 1937 году, когда, казалось бы, Ежов каждого обшаривал и просвечивал насквозь, Лихачев, имеющий судимость по политическому, как он говорит, делу, оказался научным сотрудником академического института Русской литературы в Ленинграде, знаменитого Пушкинского дома. Как для него освободилось место, можно догадаться. Вскоре бывший зэк защищает кандидатскую диссертацию, потом - докторскую. В 1946 году, когда его коллеги - литераторы, да и вся интеллигенция были так напуганы постановлением ЦК о журналах "Звезда" и "Ленинград", расправой над Анной Ахматовой и Михаилом Зощенко, соловецкий узник, становится профессором Ленинградского университета.
Курьезному успеху, разумеется, сопутствуют обильные публикации, особенно значительные - в 1942, 1945, 1947, 1950, 1951-м годах. В 1951 же году нереабилитированному антисоветчику, "прошедшему сталинские лагеря", дали Сталинскую премию. Она открывала человеку все пути, и уже в 1953 году Лихачев - член-корреспондент Академии наук СССР. И тут сочинения доктора наук, профессора, член-корра да еще и Сталинского лауреата хлынули с новой силой. Его книги выходят в Москве, Ленинграде, а иногда и за границей - в 1952, 1955, 1956 (неоднократно), 1961, 1962 (неоднократно), 1963, 1964 (неоднократно), 1966-м годах. Росло и число наград, премий: в 1956 году в связи с пятидесятилетием - орден Трудового Красного знамени, в 1962 - премия ВДНХ, в 1966-м в связи с шестидесятилетием - орден Ленина. А ведь с 1961 года изверг Романов Г.В. уже секретарь Ленинградского горкома, потом обкома!..
"Известия" в 1990 году клялись: "С 1968 по 1985 год Д.С.Лихачев жил в Ленинграде "во внутренней эмиграции", был наложен запрет на его публикации, академику было отказано в поездках за рубеж, он не мог посещать научные конференции и симпозиумы". Бесспорно, в "Известиях" работают профессионалы высочайшего класса, честнейшие люди, мудрецы, однако приходится заметить, что и в условиях эмиграции или, лучше сказать, блокады все же удавалось кое-что пропихнуть как туда, за "железный занавес", так и оттуда. Например, в 1969 году власти сумели пропихнуть для блокадника еще одну Госпремию, на следующий год - звание академика, в 1975-м - еще одну премию ВДНХ, в 1976-м - еще один орден, в 1986-м, когда перестройка еще только разевала свою зубастую пасть, - звание Героя Социалистического труда и орден Ленина. Ну у блокадник тоже не ленился, ловок был, расторопен, то и дело пропихивал свои труды за "железный занавес": в 1969 году в "Новом мире", в трех остановках от КГБ, появляется его большая статья "Будущее литературы как предмет изучения", в 1971-м ему удается выпустить вторым издание книгу "Поэтика древнерусской литературы", в 1976-м в ленинградской "Звезде", буквально под самым носом у антропофага Романова, выпорхнула статья "Гипотезы или фантазии в истолковании темных мест "Слова о полку Игореве", в 1979-м - третье издание "Поэтики", в 1981-м "Заметки о русском" и т.д. вплоть до благословенного 1985 года, когда вышел его сборник "Прошлое - будущему". Вот такая она была, блокада-то.
Так спрашивается, где же именно, когда и в чем помешала Лихачеву его "нереабилитированность"? Уж не из-за нее ли он стал профессором Ленинградского университета в 39 лет, а не в 19? Не она ли была причиной того, что ему дали Сталинскую премию второй степени, а не первой? Не этим ли объясняется то, что он получил орденов несколько меньше, чем Семен Михайлович Буденный? Нет, как ни вопиющи все эти и многие другие ужасающие несправедливости, выпавшие на долю патриарха и великого гражданина России, но думается, его судимость и "нереабилитированность" тут ни при чем. Впрочем, однажды это, может быть, и сыграло важную роль в его судьбе, лишило человека возможности совершить еще один благородный поступок. А дело вот в чем. Когда началась война, Лихачеву было 34 года. Хороший солдатский возраст. И он, конечно же, рвался на фронт, чтобы защитить любимую социалистическую родину и даже, если понадобится, ценой своей молодой, перспективной жизни. Да, рвался. А его не взяли! И вполне возможно, что именно из-за судимости. Ведь как ни как политический же! И ему не оставалось ничего другого, как взять вместо винтовки перо и в тиши кабинета писать свои книги. Не исключено, что как раз эта несправедливость заронила в душу будущего патриарха зерно ненависти к советской власти и всем ее делам.
Наперегонки с Окуджавой
...Прошло шесть лет со времени комической статьи в "Известиях" и телебеседы с эстонским журналистом, в которых Д.С.Лихачев представлен хроническим невыездным страдальцем. Казалось бы, за такой срок можно очухаться и уж если не отринуть выдумки досужих трепачей, то хотя бы не повторять вслед за ними вздор, не присоединяться к ним. Но вот корреспондент "Общей газеты" долдонит все то же: "За что вас так не взлюбил Ленинградский обком?.. Власти третировали вас". Академику встать бы и честно сказать: "Да, сынок, совершенно затретировала меня проклятая советская власть - то орденами, то премиями, то квартирами одна другой лучше. Жил я в скромной квартирке в Басковом переулке, вдруг к моему шестидесятилетию дают мне роскошную квартиру на набережной Черной речки, не прошло и пяти лет, я еще и академиком не был, это при секретаре горкома Аристове, - новые хоромы на Втором Муринском проспекте, еще через пять лет, уже при Романове, - чертоги на проспекте Шверника. Примерно за пятнадцать лет сменил четыре квартиры. Ну, совершенно замучили меня все эти Аристовы да Романовы переездами. Не знаю, как удалось дотянуть до девяносто лет". Вот сказать бы ему так. Но академик промолчал. А журналист опять: "Ваше перо оказалось под запретом". Великому гражданину стукнуть бы кулаком по столу: "Заткнись, щенок! Я опубликовал около тысячи статей и больше тридцати книг". А гражданин безмолвствует. Ему снова: "Зарубежные поездки для вас исключались". Патриарху плюнуть бы в бесстыжие шары, да откровенно признать: "При советской власти я объездил за казенный счет по линии Союза писателей почти всю Европу. Побывал не только в Румынии, дважды в Чехословакии, дважды в ГДР, но и в Австрии, в Англии. А в Польшу ездил чаще, чем Окуджава во Францию, в Болгарию - чаще, чем Евтушенко в США. Не веришь, олух царя небесного? Справься в Иностранной комиссии Союза писателей, если она не существует. А кроме того, были недурные вояжики по линии Академии наук, очень даже недурные..." Но великий гражданин отверзает уста и поддакивает: "Даже в Болгарию перекрыли дорогу". Что уж, мол, там говорить в таком случае об Англии или Австрии, Франции или Испании, Швейцарии или Италии.
И академик продолжает развивать болгарскую тему, а журналист, развесив уши, слушает: "Болгарское правительство в 1980 году решило представить меня к ордену Димитрова. Узнав об этом, руководство нашей Академии воспротивилось..." Диво дивное! Иностранное правительство еще только "решило представить", а руководство нашей Академии уже пронюхало и тотчас воспротивилось. Как пронюхало? Как воспротивилось? Направило соответствующую бумагу? Кто ее подписал - президент А.П.Александров? Ответов нет. Читаем дальше: "руководство Академии порекомендовало болгарскому правительству ограничиться орденом Кирилла и Мефодия". Какое коварство! Но интересно, почему же это злокозненное руководство, допустим, в 1986 году (ведь во главе Академии стоял все тот же злодей А.П.Александров) не порекомендовало нашим властям дать Лихачеву не Золотую Звезду и орден Ленина, а ограничиться, допустим, орденом "Материнская слава"? Опять нет ответа! Вместо него академик продолжает: "Тогда в свою очередь возмутились болгары. Они срочно учредили Международную премию имени Кирилла и Мефодия, и первым лауреатом объявили меня! "Подумать только! Специально чтобы досадить нашей Академии и потешить честолюбие Лихачева болгарские власти спешно учредили Международную премию, идя при этом едва ли не на конфликт с Советским Союзом. Еще не хватало, чтобы вспыхнула советско-болгарская война из-за Лихачева и его побрякушек.
* Это было как бы сниженным вариантом строк, действительно принадлежавших М.Алигер: Чем мы виноваты, Генрих Гейне?
Чем мы виноваты, Мендельсон?
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/199701/?1_7_1
Последние месяцы и дни ушедшего года были богаты разного рода знаменательными датами и юбилеями. 90 лет со дня рождения великого советского композитора Дмитрия Шостаковича и первая годовщина со дня смерти великого антисоветского фальшивомонетчика Дмитрия Волкогонова; 100 лет со дня рождения легендарного советского полководца Георгия Жукова и первая годовщина со дня смерти небездарного пародиста-антисоветчика Александра Иванова; семь лет со дня смерти академика Сахарова, картавой Совести Русского Народа, и первая годовщина неволи Дмитрия Якубовского, первого прохиндея СНГ; два года со дня начала кровавой чеченской авантюры и четыре года черномырдинского премьерства, целиком ответственного за эту авантюру; 60 лет со дня рождения министра обороны Игоря Родионова, прославившегося только тем, что из военного порося его превратили в гражданского карася, и 60 лет со дня рождения Галины Старовойтовой, успевшей прославиться многократно, в частности, и тем, что хотела стать министром обороны, но мама не разрешила, Раиса Яковлевна. Были и другие важные даты. И почти все они так или иначе отмечались, в том числе нашей прессой и телевидением.
Богатую пищу для размышлений о том, кем, как и с какой целью это делается, к чему приводит, дает еженедельник "Общая газета", одно из самых демократических изданий СНГ. Вот уже пять лет газету многоуспешно редактирует всем известный Егор Яковлев, наиболее живущий из всех творцов "Ленинианы". В одном из последних номеров газета отметила сразу несколько юбилеев чохом. Вот полюбуйтесь...
Дамы и гусары
Если идти от более "молодых" юбилеев к "старшим", то надо начать с большого трехколонника шахматного журналиста Якова Дамского "Гусар из Риги", посвященного 60-й годовщине со дня рождения Михаила Таля. Есть в статье строки, вызывающие искреннее сочувствие, например, те, где говорится, что в крайне свободной, жутко демократической, чудовищно либеральной и обалденно прогрессивной Латвии исчезла мемориальная доска на доме, где жил знаменитый шахматист, ликвидирован его музей и даже нет памятника на могиле. А ведь начиналось это националистическое негодяйство со сноса памятника русскому генералу Черняховскому в соседней Литве, и не трудно было сообразить, что националисты доберутся и до Таля. Теперь видя это, неужели не понимает Дамский, как выглядит рядом его презрительное умствование о "советской морали"?
Стремясь доказать кошмарность этой "морали" (он пишет именно так - в кавычках), Дамский уверяет, например, что когда советские спортсмены выезжали на соревнования за границу, то их жены оставались на родине в качестве заложниц. И вот, мол, в случае чего... О Господи, соплеменник Спинозы и Маркса, а какую чушь отчубучивает!.. Во время войны ходил по рукам кем-то сочиненный стихотворный диалог между Маргаритой Алигер и Ильей Эренбургом. Первая будто бы вопрошала:
Чем же перед миром виноваты
Эренбург, Багрицкий и Свердлов?*
Второй будто бы отвечал:
Мы виноваты в том, что мы евреи,
Мы виноваты в том, что мы умны...
Не касаясь здесь первого дискуссионного ответа, о втором можно заметить: евреи, конечно, умны, однако, порой все же встречаются досадные исключения, образец коего перед нами в лице Дамского.
В самом деле, кто же не знает, что и сам Таль, и Карпов, и Каспаров, и многие другие советские спортсмены объездили полмира в совершенно холостом состоянии. Гронинген, Стокгольм, Пуэрто-Рико, Грац, Лилль, Дортмунд, Тилбург - это, что, сибирская глубинка? А в этих городах не раз бывали наши абсолютно неженатые шахматисты, ну, ни в одном глазу!
"Сейчас я понимаю, - продолжает крайне нетипичный еврей Дамский топтать советскую мораль и советский строй, - что скучновато становилось порой Талю на одной шестой части мира, где так (?) или эдак (?) он все время обитал "под колпаком". Право, чисто дамская логика! Это вам, мусье, и без "колпака" было скучновато, ибо ваши шахматные успехи за долгую жизнь оказались таковы, что вас едва ли взяли бы в дворовую команду где-нибудь в Сызрани или в Елабуге, потому вы и подались в журналистику, где тоже лавров не стяжали. А у Таля "под колпаком" атмосфера была столь благотворной, что в двадцать лет он стал международным гроссмейстером, тогда же - чемпионом той самой "одной шестой", в двадцать три - самым молодым в то время чемпионом мира и заслуженным мастером спорта Советского Союза и т.д. Так что ему скучать было некогда.
А еще, живописуя жизнь Таля "под колпаком", Дамский сообщает, что правительство Латвии подарило ему "дачу стоимостью в миллион". Ни фига себе, как сказал бы Чубайс-Потрошитель. И ведь каким образом только такая дача "под колпаком" поместилась! Правда, по прошествии времени ее отобрали, а Таль, как о диве дивном сообщает Дамский, "и ухом не повел". А чего тут водить ушами-то? В отличие от некоторых нетипичных соплеменников Таль был очень умным человеком, может быть, даже умней самого Эренбурга. Во всяком случае он не оглашал просторы державы воплями: "Ах, какие мы, евреи умные! О, как виноваты мы перед этими тупицами всего мира!" Он, разумеется, прекрасно знал, что ни одному нашему чемпиону - Ботвиннику, Петросяну и Спасскому, как позже и Карпову с Каспаровым - никто дач не дарил, - советские законы и советская мораль, столь бурно презираемые Дамским, не позволяли миллионные подарочки за государственный счет. Видимо, учитывал Таль и то, что Спасский, допустим, был чемпионом мира четыре года, Петросян - шесть лет, Ботвинник в общей сложности - чуть не двадцать, а он, Таль, всего один год - до первого же реванша с Ботвинником. Ну как при таком раскладе честный человек может спокойно жить в роскошной даче и блаженно водить ушами, Таль понял: кто-то из его высокопоставленных почитателей неуклюже и глупо перестарался, что весьма нередко случается вокруг талантов еврейского происхождения.
Посмотрите, например, что творится вокруг имени Пастернака или Бродского. Имя первого без сочетания с именем Пушкина почти никогда не произносится и не пишется, особенно - не звучит с телеэкрана. А Бродского подают, например, так. Идет по телевидению документальный фильм о маршале Жукове. С экрана звучит и несколько стихотворных строк. В конце читаем титры: "В фильме были использованы стихи Вильяма Шекспира и Иосифа Бродского". Ну, словно это Гафт и Гердт!.. А стихи Бродского, между прочим, лживы и оскорбительны для всех участников войны и для Жукова тоже. В них говорится, что советские солдаты смело входили в чужие города, но со страхом возвращались в свои. Василий Шукшин в свое время хорошо сказал о таких бродских: "Начитались предисловий..." Сейчас можно сказать и так: "Наслушались Киселева да Сванидзе..." Так вот, говорю, умный и честный советский человек, Михаил Таль мог только радоваться, когда его попросили освободить миллионную дачу. Как обрадовался в свое время Иван Дмитриевич Папанин, когда, осмотрев его дачу, товарищ Сталин сказал: "Какой прекрасный детский сад здесь будет..."
Имея в виду все тот же "колпак", мусье Дамский восклицает: "Сколько вытерпел он, гений шахмат!.." Я радостно повторил бы: "гений шахмат", если перестали бы называть "великим артистом" хотя бы Хазанова.
Как академик Лихачев отца нации опечалил
Вторая юбилейная публикация этого номера "Общей газеты" посвящена, разумеется, 90-летию академика Д.С.Лихачева. она представлена в виде беседы с юбиляром журналиста Льва Сидоровского.
Тут уместно будет заметить, что обильным публикациям о Лихачеве в демократической печати предшествовали и сопутствовали множество передач столь же демократического радио и телевидения. ОРТ: "Великий гражданин России". НТВ: "Патриарх русской культуры". Ленинградский канал: "Десять заповедей академика Д.С.Лихачева". Радио: "Совесть русской интеллигенции" и т.п. Кто же спорит, разумеется, патриарх, но с его заповедями однако не все ясно: ставить ли их в один ряд со "скрижалями завета", переданными богом Яхве на горе Синай пророку Моисею, или - рядом с Нагорной проповедью Христа. Зато по телевидению показали и такие кадры, что лишены всякой двусмысленности и прямо-таки блистали своей ясностью: в открытой машине Дмитрий Сергеевич с супругой медленно едет по Невскому, его приветствуют ликующие толпы, а он милостиво, с интеллигентнейшей улыбкой на устах пожимает руки тянущихся к нему детишек, видимо, только что прочитавших его замечательный труд "Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого". До столь трогательной картины всенародной любви не додумались даже устроители юбилея Зиновия Гердта, разумеется, тоже великого гражданина России, патриарха и совести.
Впрочем, кроме отмеченной выше, не обошлось и без других отдельных промашечек. Так, выступая по первому каналу, Лихачев вдруг принялся нахваливать успехи нашей науки. Что такое? Да это же пощечина кремлевским хапугам. Они возводят себе царские палаты, отправляют учиться в Сорбонну и Кембридж своих жирных отпрысков, тратят миллиарды на реставрацию своих резиденций и на постройку дач, но дают такие гроши на науку и культуру, что доводят замечательных советских ученых, как, допустим, академик В.Н.Страхов, до голодовок протеста и даже, как хотя бы академика В.З.Нечая, до самоубийства... Потом с опасением за жизнь самого Дмитрия Сергеевича мы услышали, как он, простая душа, стал превозносить - Боже милостивый! - коммунистическую партию в лице бывшего секретаря Пензенского обкома: это, мол, удивительный человек, прекрасный специалист и т.д. В чем дело? Как, почему тихий ученый решился на такую дерзость? А представляете себе, каково было слушать эту коммунистическую пропаганду нашему бурно выздоравливающему отцу нации!.. Думаю, что именно из-за этого ретроградского выступления президент выдал академику, как и артисту Гердту, орден "За заслуги перед Отечеством" лишь второй степени.
Так что же случилось? И смех и грех: телевизионщики пустили по первому каналу запись вечера академика в студии "Останкино", состоявшегося еще аж в 1986 году! А тогда при проклятой советской власти Лихачев мог говорить и правду. Как бы то ни было, а румянец, по словам Егора Строева, полыхавший на ланитах батюшки-президента, говорят, несколько померк.
В выступлениях и беседах, что были в эти юбилейные дни, патриарх, разумеется, ничего подобного уже не позволял. Наоборот! Если десять лет назад он восхвалял секретаря Пензенского обкома, а двадцать лет назад превозносил Черниговский обком за образцовую организацию Всесоюзной конференции, посвященной "Слову о полку Игореве", то теперь все деятели партии, с коими ему приходилось сталкиваться в Ленинграде, - Аристов, Толстиков, Романов - предстали в устах оратора в их подлинном облике тупиц, невежд и ненавистников русской культуры. Первый из них, по уверению академика, говорил: "Лихачев борется против советской власти, возбуждает против нее интеллигенцию". Второй выражался еще ясней: "Ох, и надоел мне этот Лихачев!.." Хорошо бы, мол, опять его на Соловки...
Крупнейший страдалец века
Беседа в "Общей газете" дана под заголовком: "Уголовники дважды спасли мне жизнь". Из содержания беседы следует, что, пожалуй, за всю свою долгую жизнь при советской власти ни от кого, кроме уголовников, сидевших вместе с ним в Соловках, бедный Дмитрий Сергеевич добра и не видел. А уж от властей-то - одни страдания, мытарства и гонения.
В 1990 году "Известия" выдвинули ак. Лихачева на премию итальянского города Фьюджи (не шутка: 400 тысяч долларов!) и в связи с этим писали: "Пройдя через сталинские лагеря, видный ученый и в последующем неоднажды подвергался гонениям, т.к. его считал своим личным врагом тогдашний партийный лидер города Г.Романов". вот какая жуткая жизнь была у прекрасного человека! И сам он рассказал об этом 10 сентября того же года в беседе по телевидению с известным тогда благодаря тому, что Эстония была республикой Советского Союза, тележурналистом Отто Урмасом. В этой беседе академик Лихачев предстал перед нами выдающимся, крупнейшим страдальцем ХХ века. В частности, отвечая на вопрос о поездках за границу, он уверял, что его никуда не выпускали, что он всегда оставался "невыездным".
Долгое время никто не решался хотя бы кое-что уточнить в этой страшной картине. И понятно! Он академик, он сидел в Соловках, ему почти сто лет, и он со слезой в голосе говорит: "В моем возрасте нет смысла лгать". И действительно: зачем? А ведь страшная картина-то вызывала некоторые сомнения, пожалуй, даже у жюри премии Фьюджи: ее лауреатом академик Лихачев, увы, не стал.
Справедливо ли: у Лихачева наград меньше, чем у Буденного
Однако через несколько лет в связи с появившимися слухами о возможном причислении академика к лику святых уже при жизни, пришлось все-таки напомнить читающей публике, что житие Дмитрия было несколько иным, чем рисуют его почитатели и он сам. Ну, начать хотя бы с ареста и заключения. Когда это случилось сразу после окончания ленинградского университета, то Лихачева не лишили диплома, не выдали ему "волчий билет", и уже одно это облегчало его будущее. Кроме того, условия в Соловках были таковы, что беднягу навещали мать и отец, а сам он, как рассказывал, имел возможность иной раз получить "увольнительную", поехать в Ленинград и работать там в библиотеках. А вот А.Солженицына, например, жена навещала лишь первые года два-три, а потом ему только слали посылки (фрукты, шоколад и т.п.), к тому же он мог лишь выписывать книги из главной библиотеки страны - из Ленинки, но поехать туда поработать - ни-ни! С этим было строго. Вестимо: сталинщина!
Если продолжить сопоставление, то надо отметить, что Лихачева освободили досрочно - по его словам, "за ударный труд", а по воспоминаниям сидевшего вместе с ним писателя О.В.Волкова, еще и за некоторые другие достижения. Солженицын же отсидел весь срок от звонка до звонка, хотя тоже имел немалые достижения. Впрочем, все относительно.. Если углубиться еще, то можно вспомнить, что Солженицыну - это в безбожном-то коммунистическом СССР! - срок заключения считали со дня ареста, а Достоевскому, скажем - это в России-то, которую мы потеряли и безутешно плачем! - лишь со дня прибытия в Омский острог. Около года в одиночном каземате Петропавловской крепости и долгий лютый путь в промерзлых кандалах из Петербурга в Сибирь не принимались в расчет, все это время, по понятию гуманных царских судей, арестант дышал воздухом свободы. А еще ударник Лихачев был освобожден, как говорит, "с правом проживания по всей территории СССР", и сразу вернулся в родной Ленинград к маме и папе. Солженицын же после лагеря жил четыре года в казахском ауле Кок-Терек и во владимирской деревне Мильцево, и лишь после этого - в Рязани. Наконец, Лихачев попал в неволю гораздо более молодым, чем Солженицын, и срок ее оказался у него в два раза короче, а в итоге он вернулся к нормальной свободной жизни в двадцать пять лет, Солженицын же - почти в сорок.
Сейчас Лихачев говорит: "Я ведь не был реабилитирован. Не подавал заявления о реабилитации, и кто-то сделал это за меня года четыре назад". Подумать только! Так это ему безразлично, что даже не знает, кто за него подал заявление... Позвольте, а возможно ли, чтобы кто-то подавал такое заявление за другого, к тому же не по поручению и даже незнакомый? Журналист спросил, почему же все-таки сам он "не обратился с заявлением как все, еще в середине пятидесятых годов"? Ответ: "Не хотел унижаться". Ах, как красиво! Как величественно и благородно!
Однако есть основание думать, что дело тут вовсе не в испанской гордости академика, а совсем в другом: прошлая судимость ничуть не мешала ему в жизни, и ни в какой реабилитации он просто не нуждался. Об этом свидетельствует множество фактов его биографии. Действительно, в 1937 году, когда, казалось бы, Ежов каждого обшаривал и просвечивал насквозь, Лихачев, имеющий судимость по политическому, как он говорит, делу, оказался научным сотрудником академического института Русской литературы в Ленинграде, знаменитого Пушкинского дома. Как для него освободилось место, можно догадаться. Вскоре бывший зэк защищает кандидатскую диссертацию, потом - докторскую. В 1946 году, когда его коллеги - литераторы, да и вся интеллигенция были так напуганы постановлением ЦК о журналах "Звезда" и "Ленинград", расправой над Анной Ахматовой и Михаилом Зощенко, соловецкий узник, становится профессором Ленинградского университета.
Курьезному успеху, разумеется, сопутствуют обильные публикации, особенно значительные - в 1942, 1945, 1947, 1950, 1951-м годах. В 1951 же году нереабилитированному антисоветчику, "прошедшему сталинские лагеря", дали Сталинскую премию. Она открывала человеку все пути, и уже в 1953 году Лихачев - член-корреспондент Академии наук СССР. И тут сочинения доктора наук, профессора, член-корра да еще и Сталинского лауреата хлынули с новой силой. Его книги выходят в Москве, Ленинграде, а иногда и за границей - в 1952, 1955, 1956 (неоднократно), 1961, 1962 (неоднократно), 1963, 1964 (неоднократно), 1966-м годах. Росло и число наград, премий: в 1956 году в связи с пятидесятилетием - орден Трудового Красного знамени, в 1962 - премия ВДНХ, в 1966-м в связи с шестидесятилетием - орден Ленина. А ведь с 1961 года изверг Романов Г.В. уже секретарь Ленинградского горкома, потом обкома!..
"Известия" в 1990 году клялись: "С 1968 по 1985 год Д.С.Лихачев жил в Ленинграде "во внутренней эмиграции", был наложен запрет на его публикации, академику было отказано в поездках за рубеж, он не мог посещать научные конференции и симпозиумы". Бесспорно, в "Известиях" работают профессионалы высочайшего класса, честнейшие люди, мудрецы, однако приходится заметить, что и в условиях эмиграции или, лучше сказать, блокады все же удавалось кое-что пропихнуть как туда, за "железный занавес", так и оттуда. Например, в 1969 году власти сумели пропихнуть для блокадника еще одну Госпремию, на следующий год - звание академика, в 1975-м - еще одну премию ВДНХ, в 1976-м - еще один орден, в 1986-м, когда перестройка еще только разевала свою зубастую пасть, - звание Героя Социалистического труда и орден Ленина. Ну у блокадник тоже не ленился, ловок был, расторопен, то и дело пропихивал свои труды за "железный занавес": в 1969 году в "Новом мире", в трех остановках от КГБ, появляется его большая статья "Будущее литературы как предмет изучения", в 1971-м ему удается выпустить вторым издание книгу "Поэтика древнерусской литературы", в 1976-м в ленинградской "Звезде", буквально под самым носом у антропофага Романова, выпорхнула статья "Гипотезы или фантазии в истолковании темных мест "Слова о полку Игореве", в 1979-м - третье издание "Поэтики", в 1981-м "Заметки о русском" и т.д. вплоть до благословенного 1985 года, когда вышел его сборник "Прошлое - будущему". Вот такая она была, блокада-то.
Так спрашивается, где же именно, когда и в чем помешала Лихачеву его "нереабилитированность"? Уж не из-за нее ли он стал профессором Ленинградского университета в 39 лет, а не в 19? Не она ли была причиной того, что ему дали Сталинскую премию второй степени, а не первой? Не этим ли объясняется то, что он получил орденов несколько меньше, чем Семен Михайлович Буденный? Нет, как ни вопиющи все эти и многие другие ужасающие несправедливости, выпавшие на долю патриарха и великого гражданина России, но думается, его судимость и "нереабилитированность" тут ни при чем. Впрочем, однажды это, может быть, и сыграло важную роль в его судьбе, лишило человека возможности совершить еще один благородный поступок. А дело вот в чем. Когда началась война, Лихачеву было 34 года. Хороший солдатский возраст. И он, конечно же, рвался на фронт, чтобы защитить любимую социалистическую родину и даже, если понадобится, ценой своей молодой, перспективной жизни. Да, рвался. А его не взяли! И вполне возможно, что именно из-за судимости. Ведь как ни как политический же! И ему не оставалось ничего другого, как взять вместо винтовки перо и в тиши кабинета писать свои книги. Не исключено, что как раз эта несправедливость заронила в душу будущего патриарха зерно ненависти к советской власти и всем ее делам.
Наперегонки с Окуджавой
...Прошло шесть лет со времени комической статьи в "Известиях" и телебеседы с эстонским журналистом, в которых Д.С.Лихачев представлен хроническим невыездным страдальцем. Казалось бы, за такой срок можно очухаться и уж если не отринуть выдумки досужих трепачей, то хотя бы не повторять вслед за ними вздор, не присоединяться к ним. Но вот корреспондент "Общей газеты" долдонит все то же: "За что вас так не взлюбил Ленинградский обком?.. Власти третировали вас". Академику встать бы и честно сказать: "Да, сынок, совершенно затретировала меня проклятая советская власть - то орденами, то премиями, то квартирами одна другой лучше. Жил я в скромной квартирке в Басковом переулке, вдруг к моему шестидесятилетию дают мне роскошную квартиру на набережной Черной речки, не прошло и пяти лет, я еще и академиком не был, это при секретаре горкома Аристове, - новые хоромы на Втором Муринском проспекте, еще через пять лет, уже при Романове, - чертоги на проспекте Шверника. Примерно за пятнадцать лет сменил четыре квартиры. Ну, совершенно замучили меня все эти Аристовы да Романовы переездами. Не знаю, как удалось дотянуть до девяносто лет". Вот сказать бы ему так. Но академик промолчал. А журналист опять: "Ваше перо оказалось под запретом". Великому гражданину стукнуть бы кулаком по столу: "Заткнись, щенок! Я опубликовал около тысячи статей и больше тридцати книг". А гражданин безмолвствует. Ему снова: "Зарубежные поездки для вас исключались". Патриарху плюнуть бы в бесстыжие шары, да откровенно признать: "При советской власти я объездил за казенный счет по линии Союза писателей почти всю Европу. Побывал не только в Румынии, дважды в Чехословакии, дважды в ГДР, но и в Австрии, в Англии. А в Польшу ездил чаще, чем Окуджава во Францию, в Болгарию - чаще, чем Евтушенко в США. Не веришь, олух царя небесного? Справься в Иностранной комиссии Союза писателей, если она не существует. А кроме того, были недурные вояжики по линии Академии наук, очень даже недурные..." Но великий гражданин отверзает уста и поддакивает: "Даже в Болгарию перекрыли дорогу". Что уж, мол, там говорить в таком случае об Англии или Австрии, Франции или Испании, Швейцарии или Италии.
И академик продолжает развивать болгарскую тему, а журналист, развесив уши, слушает: "Болгарское правительство в 1980 году решило представить меня к ордену Димитрова. Узнав об этом, руководство нашей Академии воспротивилось..." Диво дивное! Иностранное правительство еще только "решило представить", а руководство нашей Академии уже пронюхало и тотчас воспротивилось. Как пронюхало? Как воспротивилось? Направило соответствующую бумагу? Кто ее подписал - президент А.П.Александров? Ответов нет. Читаем дальше: "руководство Академии порекомендовало болгарскому правительству ограничиться орденом Кирилла и Мефодия". Какое коварство! Но интересно, почему же это злокозненное руководство, допустим, в 1986 году (ведь во главе Академии стоял все тот же злодей А.П.Александров) не порекомендовало нашим властям дать Лихачеву не Золотую Звезду и орден Ленина, а ограничиться, допустим, орденом "Материнская слава"? Опять нет ответа! Вместо него академик продолжает: "Тогда в свою очередь возмутились болгары. Они срочно учредили Международную премию имени Кирилла и Мефодия, и первым лауреатом объявили меня! "Подумать только! Специально чтобы досадить нашей Академии и потешить честолюбие Лихачева болгарские власти спешно учредили Международную премию, идя при этом едва ли не на конфликт с Советским Союзом. Еще не хватало, чтобы вспыхнула советско-болгарская война из-за Лихачева и его побрякушек.
* Это было как бы сниженным вариантом строк, действительно принадлежавших М.Алигер: Чем мы виноваты, Генрих Гейне?
Чем мы виноваты, Мендельсон?
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/199701/?1_7_1