РУССКИЕ "ФАШИСТЫ"?
(Эдуард ХЛЫСТАЛОВ, юрист)
В апреле 1924 г. московские газеты сообщили, что председатель общества московских офтальмологов Сергей Селиванович Головин на научной конференции умудрился произнести черносотенную речь. Несколько врачей, дальних родственников вождей, постоянно третировали и провоцировали всемирно известного глазного врача. Во время последнего научного доклада из зала раздался громкий голос, обвинявший Головина в лечении до революции мракобески - великой княгини Елизаветы Федоровны, на что профессор ответил неосторожной фразой:
- Между прочим, по нравственным качествам великая княгиня была намного выше некоторых сидящих в этом собрании...
Вот и вся речь, но такой дерзости ему простить не могли. В "Правде" появилась статья, в которой псевдоним бездоказательно написал:
"Профессор Головин был вдохновителем и первым организатором черносотенных шаек в Одессе в период 1905-1906 гг. и следующих годов..."
Еще задолго до революции обвиненных в черносотенстве граждан обученные за границей Каляевы и Сазоновы пристреливали, бросали в окна их домов гранаты, взрывали в экипажах. А после Февральской революции ловили и тут же расстреливали. Только священнослужителей русской православной церкви было расстреляно к 1923 г. более 40 тыс. Обвинение в черносотенстве и антисемитизме считалось самым ужасным преступлением.
Судьба выдающегося 58-летнего врача, автора ряда открытий и десятков научных трудов, учителя академика Филатова, была решена...
Вечером 20 ноября 1923 г. поэты Сергей Есенин, Сергей Клычков, Алексей Ганин и Петр Орешин сидели в столовой (Мясницкая, 28) и разговаривали. Они заметили, что за соседним столом незнакомец напряженно вслушивается в их разговор. Прямолинейный Есенин громко произнес:
- Плесните ему пиво в ухо!
Все четверо повернулись к незнакомцу, выражая недовольство, что тот подслушивает их беседу. Незнакомец вышел на улицу и через минуту явился с двумя милиционерами, потребовав арестовать поэтов. Никакие протесты не помогли, поэты были арестованы.
Незнакомцем оказался некто Марк Роткин, приехавший в Москву из Виленской губернии. Он показал, будто двое из арестованных "говорили о том, что в существовании черной биржи виноваты те же жиды-биржевики, которых поддерживают "их Троцкий и Каменев". Такое оскорбление вождей русской революции меня до глубины души возмутило, и я решил об этом заявить в отделение милиции для составления протокола..."
Поэты утверждали, что ничего порочащего Троцкого и Каменева они не произносили, а Ганин отметил: "я, доброволец Красного фронта с 1918 г., жертвовал жизнью лично, благодаря вдохновенному указанию вождей товарищей Троцкого и Каменева, призывающих всех рабочих на защиту пролетарских интересов..." Сергей Клычков также был добровольцем в Красной Армии.
Только вмешательство влиятельных литераторов еврейской национальности позволило освободить из-под стражи Есенина и его друзей. Однако московские газеты ежедневно публиковали статьи от имени рабочих, требовавших расправы над поэтами за их фашизм и антисемитизм. Дело было передано в секретный отдел ГПУ.
2 декабря в доме Герцена (сейчас Литературный институт) состоялся товарищеский суд над четырьмя поэтами, который не обнаружил в их действиях состава преступления и ограничился осуждением их поведения. Одновременно суд осудил вождя Льва Сосновского за организацию подстрекательских статей и разжигание межнациональной розни.
Но судьба поэтов была решена.
Москва. 2 ноября 1924 г. Начало Тверской улицы. Холодно и ветрено. Из дешевой столовой на улицу вышли двое. Один из них в старом заношенном пальто. Они в чем-то говорят и не замечают, как их окружают крепкие, мордастые, молодые мужики.
- Стой! - командует тип в кожанке. - Не двигаться! Ты арестован.
Ганин взглянул на губастое, с хищным ястребиным носом лицо чекиста.
- На каком основании?! Предъяви ордер! - И только тут он заметил, что его спутника рядом нет. Ганина грубо схватили, вывернули руки, сбили в ног. Случайные прохожие бросились врассыпную.
... Машина выехала во двор. Лязгнули железные ворота. Сюда его с Есениным уже притаскивали. Чекисты действовали молча, звучно сопели, но дело свое знали. Жора Врачев вытащил из внутреннего кармана пальто исписанные карандашом листы бумаги, радостно улыбнулся, и все облегченно вздохнули. А сам Жора, перепрыгивая ступеньки, побежал показывать эти листы наверх, самому Генриху Ягоде.
Алексея оставили одного. Он никак не мог понять, как листы, переданные им Вяземскому, оказались в кармане пальто.
Ганина отвели в приготовленную камеру. Посадили и... оставили, не забыв подсадить к нему нескольких платных провокаторов, которые по специальной программе начали психологическую обработку поэта. Прикидываясь такими же арестованными, они целыми сутками внушали Алексею необходимость во всем признаться, раскаяться. "Пусть ты и невиновный, но кто тебя будет слушать? Был бы человек, а у чекистов ему статья найдется! При признании не расстреливают..."
На десятый день Ганина вызвали на допрос. Дали для заполнения анкету, которая начиналась предупреждением, что лица, давшие неверные сведения, будут подвергнуты строжайшей ответственности.
Алексею скрывать нечего, записал все правильно, что родился 27 июля 1893 года, ни в какой партии не состоял, указал всех родственников. Арестован на улице по недоразумению. Изъятые у него рукописные листы под названием "Тезисы" он рассчитывал выдать за главу своего нового романа...
И все из-за князя Вяземского. Пристал к нему: напиши статью о зверствах Советской власти. Он собирался в Париж, к брату, там напечатать эту статью и даже привезти Ганину гонорар. Первый раз Алексей напечатал "Тезисы" на пишущей машинке. Тот попросил рукописный текст. От рукописного текста не откажешься...
"Вполне отвечая за свои слова перед судом всех честно мыслящих людей, перед судом истории, мы категорически утверждаем, что в лице господствующей в России РКП мы имеем не столько политическую партию, сколько воинствующую секту изуверов - человеконенавистников, напоминающую, если не по форме своих ритуалов, то по сути своей этики и избирательной деятельности, средневековые секты сатанаилов и дьяволопоклонников. За всеми словами о коммунизме, о свободе, о равенстве и братстве народов таится смерть и разрушение, разрушение и смерть. Достаточно вспомнить те события, от которых все еще не высохла кровь многострадального русского народа, когда по призыву этих сектантов-комиссаров оголтелые, вооруженные с ног до головы, воодушевленные еврейскими выродками банды латышей, беспощадно терроризируя беззащитное сельское население, всех, кто здоров, угоняли на братоубийственную бойню, когда при малейшем намеке на отказ всякий убивался на месте, а от осиротевшей семьи отбирали положительно все, что попадало на глаза, начиная с последней коровы, кончая последним пудом ржи и десятком яиц. Когда за отказ от погромничества выжигались целые села, вырезались целые семьи. Вот откуда произошла эта так называемая классовая борьба, эта так называемая "спасительная гражданская война".
После одной психологической обработки Ганина стали давить другой. 11 ноября его помещают в одиночную камеру. Узники, пережившие в одиночной камере весь ужас неизвестности своей судьбы, когда им грозил расстрел, писали, что через несколько дней у них возникали болезненные зрительные и слуховые галлюцинации. Истощение физических сил приводит к потере ориентации во времени и пространстве. В одиночке арестованный быстрее теряет силы к сопротивлению.
Но Алексей не сдался. Он признал, что у него были шапочные знакомства с братьями Чекрыгиными, у которых он даже несколько раз ночевал. Чекист Абрам Славатинский упрямо требовал дать показания против профессора Головина, но Ганин категорически отрицал какую-либо преступную связь с этим выдающимся врачом. Да, два раза он при случайной встрече беседовал с Головиным об искусстве, литературе, философии и все...
Ганин так и не узнал, в чем же он конкретно обвиняется. Он попросил дать ему в камеру бумаги и несколько дней писал свои показания по делу:
"... Собственно к политической работе я никогда себя не готовил. Я хотел исключительно работать в художественно-литературной области. Мною не написано ни одной социально-политической книги и ни к какой политической партии я никогда не принадлежал. Но гражданином был всегда и по крайней мере моих сил и способностей стремился помогать трудовому народу - крестьянам и рабочим - вырваться из того социально-экономического гнета, в котором они находились, в каком находился и я. С восьмилетнего возраста работал с отцом по окрестным деревням, по заводам и фабрикам, расположенным в Сухонском районе (Вологодской губернии). Я с детства увидел и остро воспринял царившую несправедливость: для одних вечный труд и нищета, для других - довольство и праздность. Но чтоб служить не только словом, но и делом, я в детстве понял, что необходимо учиться. И до сего времени, всю жизнь изнемогая в борьбе за кусок хлеба, я продолжал свое дело учебы и в то же время занимался литературной работой...
... Все мои работы, особенно последняя, рассчитанные приблизительно на 10 лет, требовали еще некоторой, хотя бы минимальной обеспеченности, которой у меня абсолютно не было. Напротив, я оказался в крайне отчаянном положении, без работы, без комнаты, без денег. И так продолжалось с сентября 1923 г. до дня ареста. Питался я большею частью в кафе Союза поэтов "Домино", поздней "Альказар" и "Стойло Пегаса", а ночевал, где застигнет ночь.
Таким образом, моя конспиративность есть не больше как хроническое безденежье и отсутствие комнаты... В этих тезисах я не выдаю никакой государственной тайны, потому что никакой тайны я не знаю. Это то, что изо дня в день обсуждается официальной прессой, и то, что повторяет образованная и необразованная чернь России и Европы..."
По делу "Ордена русских фашистов" привлекали: 1) Ганина; 2) Петра Чекрыгина, 23 лет, поэта; 3) Николая Чекрыгина, 22 лет, поэта; 4) Виктора Дворяшина, 27 лет, поэта и художника; 5) Владимира Галанова, 29 лет, поэта; 6) Григория Никитина, 30 лет, поэта; 7) Александра Кудрявцева, 39 лет, наборщика; 8) Александровича-Потеряхина, 32 лет, литератора; 9) Михаила Кроткова, 44 лет, юриста; 10) Сергея Селивановича Головина, 58 лет, врача; 11) Бориса Глубоковского, 30 лет, артиста, литератора, режиссера; 12) Ивана Колобова, 37 лет; 13) Тимофея Сахно, 31 года, врача; 14) Евгения Заугольникова, 22 лет. Эти лица не только не состояли в "Ордене", но и большинство их друг друга никогда в глаза не видели. В обвинительном заключении не назван ни один факт нарушения закона, ни один случай какого-либо преступления. Далее там написано: "... Считая следствие по настоящему делу законченным и находя, что в силу некоторых обстоятельств передать дело для гласного разбирательства в суд невозможно - полагал бы: "Войти с ходатайством в Президиум ВЦИК СССР о вынесении по делу Ганина А.А. внесудебного приговора"
Секретарь Президиума ВЦИК СССР Енукидзе 27 марта 1925 г. единолично принял решение на внесудебный приговор, разрешив коллегии ОГПУ расправиться с "фашистами". "Антифашисты", приложившие свои кровавые руки к фальсификации "дела", боялись гласности. Какие "некоторые обстоятельства" имели они в виду, утверждая, что дело нельзя заслушать в обычном суде? Они понимали, что их "дело" на публике лопнет мыльным пузырем.
Другие "антифашисты" В. Менжинский, Г. Бокий (один из организаторов в стране концлагерей, расстрелянный как враг народа) и Я. Петерс (чудом избежавший смертной казни в Англии за убийство двух полицейских при разбойном нападении, расстрелянный как враг народа) приказали расстрелять Ганина, братьев Чекрыгиных, Дворяшина, Галанова, Кроткова. Борису Глубоковскому и Александровичу-Потеряхину определили по 10 лет концлагеря на Соловках, судьба остальных неизвестна.
Вспоминая уроки истории, постоянно мучает вопрос: кто же на самом деле фашисты?
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/199901/?1_6_5
В апреле 1924 г. московские газеты сообщили, что председатель общества московских офтальмологов Сергей Селиванович Головин на научной конференции умудрился произнести черносотенную речь. Несколько врачей, дальних родственников вождей, постоянно третировали и провоцировали всемирно известного глазного врача. Во время последнего научного доклада из зала раздался громкий голос, обвинявший Головина в лечении до революции мракобески - великой княгини Елизаветы Федоровны, на что профессор ответил неосторожной фразой:
- Между прочим, по нравственным качествам великая княгиня была намного выше некоторых сидящих в этом собрании...
Вот и вся речь, но такой дерзости ему простить не могли. В "Правде" появилась статья, в которой псевдоним бездоказательно написал:
"Профессор Головин был вдохновителем и первым организатором черносотенных шаек в Одессе в период 1905-1906 гг. и следующих годов..."
Еще задолго до революции обвиненных в черносотенстве граждан обученные за границей Каляевы и Сазоновы пристреливали, бросали в окна их домов гранаты, взрывали в экипажах. А после Февральской революции ловили и тут же расстреливали. Только священнослужителей русской православной церкви было расстреляно к 1923 г. более 40 тыс. Обвинение в черносотенстве и антисемитизме считалось самым ужасным преступлением.
Судьба выдающегося 58-летнего врача, автора ряда открытий и десятков научных трудов, учителя академика Филатова, была решена...
Вечером 20 ноября 1923 г. поэты Сергей Есенин, Сергей Клычков, Алексей Ганин и Петр Орешин сидели в столовой (Мясницкая, 28) и разговаривали. Они заметили, что за соседним столом незнакомец напряженно вслушивается в их разговор. Прямолинейный Есенин громко произнес:
- Плесните ему пиво в ухо!
Все четверо повернулись к незнакомцу, выражая недовольство, что тот подслушивает их беседу. Незнакомец вышел на улицу и через минуту явился с двумя милиционерами, потребовав арестовать поэтов. Никакие протесты не помогли, поэты были арестованы.
Незнакомцем оказался некто Марк Роткин, приехавший в Москву из Виленской губернии. Он показал, будто двое из арестованных "говорили о том, что в существовании черной биржи виноваты те же жиды-биржевики, которых поддерживают "их Троцкий и Каменев". Такое оскорбление вождей русской революции меня до глубины души возмутило, и я решил об этом заявить в отделение милиции для составления протокола..."
Поэты утверждали, что ничего порочащего Троцкого и Каменева они не произносили, а Ганин отметил: "я, доброволец Красного фронта с 1918 г., жертвовал жизнью лично, благодаря вдохновенному указанию вождей товарищей Троцкого и Каменева, призывающих всех рабочих на защиту пролетарских интересов..." Сергей Клычков также был добровольцем в Красной Армии.
Только вмешательство влиятельных литераторов еврейской национальности позволило освободить из-под стражи Есенина и его друзей. Однако московские газеты ежедневно публиковали статьи от имени рабочих, требовавших расправы над поэтами за их фашизм и антисемитизм. Дело было передано в секретный отдел ГПУ.
2 декабря в доме Герцена (сейчас Литературный институт) состоялся товарищеский суд над четырьмя поэтами, который не обнаружил в их действиях состава преступления и ограничился осуждением их поведения. Одновременно суд осудил вождя Льва Сосновского за организацию подстрекательских статей и разжигание межнациональной розни.
Но судьба поэтов была решена.
Москва. 2 ноября 1924 г. Начало Тверской улицы. Холодно и ветрено. Из дешевой столовой на улицу вышли двое. Один из них в старом заношенном пальто. Они в чем-то говорят и не замечают, как их окружают крепкие, мордастые, молодые мужики.
- Стой! - командует тип в кожанке. - Не двигаться! Ты арестован.
Ганин взглянул на губастое, с хищным ястребиным носом лицо чекиста.
- На каком основании?! Предъяви ордер! - И только тут он заметил, что его спутника рядом нет. Ганина грубо схватили, вывернули руки, сбили в ног. Случайные прохожие бросились врассыпную.
... Машина выехала во двор. Лязгнули железные ворота. Сюда его с Есениным уже притаскивали. Чекисты действовали молча, звучно сопели, но дело свое знали. Жора Врачев вытащил из внутреннего кармана пальто исписанные карандашом листы бумаги, радостно улыбнулся, и все облегченно вздохнули. А сам Жора, перепрыгивая ступеньки, побежал показывать эти листы наверх, самому Генриху Ягоде.
Алексея оставили одного. Он никак не мог понять, как листы, переданные им Вяземскому, оказались в кармане пальто.
Ганина отвели в приготовленную камеру. Посадили и... оставили, не забыв подсадить к нему нескольких платных провокаторов, которые по специальной программе начали психологическую обработку поэта. Прикидываясь такими же арестованными, они целыми сутками внушали Алексею необходимость во всем признаться, раскаяться. "Пусть ты и невиновный, но кто тебя будет слушать? Был бы человек, а у чекистов ему статья найдется! При признании не расстреливают..."
На десятый день Ганина вызвали на допрос. Дали для заполнения анкету, которая начиналась предупреждением, что лица, давшие неверные сведения, будут подвергнуты строжайшей ответственности.
Алексею скрывать нечего, записал все правильно, что родился 27 июля 1893 года, ни в какой партии не состоял, указал всех родственников. Арестован на улице по недоразумению. Изъятые у него рукописные листы под названием "Тезисы" он рассчитывал выдать за главу своего нового романа...
И все из-за князя Вяземского. Пристал к нему: напиши статью о зверствах Советской власти. Он собирался в Париж, к брату, там напечатать эту статью и даже привезти Ганину гонорар. Первый раз Алексей напечатал "Тезисы" на пишущей машинке. Тот попросил рукописный текст. От рукописного текста не откажешься...
"Вполне отвечая за свои слова перед судом всех честно мыслящих людей, перед судом истории, мы категорически утверждаем, что в лице господствующей в России РКП мы имеем не столько политическую партию, сколько воинствующую секту изуверов - человеконенавистников, напоминающую, если не по форме своих ритуалов, то по сути своей этики и избирательной деятельности, средневековые секты сатанаилов и дьяволопоклонников. За всеми словами о коммунизме, о свободе, о равенстве и братстве народов таится смерть и разрушение, разрушение и смерть. Достаточно вспомнить те события, от которых все еще не высохла кровь многострадального русского народа, когда по призыву этих сектантов-комиссаров оголтелые, вооруженные с ног до головы, воодушевленные еврейскими выродками банды латышей, беспощадно терроризируя беззащитное сельское население, всех, кто здоров, угоняли на братоубийственную бойню, когда при малейшем намеке на отказ всякий убивался на месте, а от осиротевшей семьи отбирали положительно все, что попадало на глаза, начиная с последней коровы, кончая последним пудом ржи и десятком яиц. Когда за отказ от погромничества выжигались целые села, вырезались целые семьи. Вот откуда произошла эта так называемая классовая борьба, эта так называемая "спасительная гражданская война".
После одной психологической обработки Ганина стали давить другой. 11 ноября его помещают в одиночную камеру. Узники, пережившие в одиночной камере весь ужас неизвестности своей судьбы, когда им грозил расстрел, писали, что через несколько дней у них возникали болезненные зрительные и слуховые галлюцинации. Истощение физических сил приводит к потере ориентации во времени и пространстве. В одиночке арестованный быстрее теряет силы к сопротивлению.
Но Алексей не сдался. Он признал, что у него были шапочные знакомства с братьями Чекрыгиными, у которых он даже несколько раз ночевал. Чекист Абрам Славатинский упрямо требовал дать показания против профессора Головина, но Ганин категорически отрицал какую-либо преступную связь с этим выдающимся врачом. Да, два раза он при случайной встрече беседовал с Головиным об искусстве, литературе, философии и все...
Ганин так и не узнал, в чем же он конкретно обвиняется. Он попросил дать ему в камеру бумаги и несколько дней писал свои показания по делу:
"... Собственно к политической работе я никогда себя не готовил. Я хотел исключительно работать в художественно-литературной области. Мною не написано ни одной социально-политической книги и ни к какой политической партии я никогда не принадлежал. Но гражданином был всегда и по крайней мере моих сил и способностей стремился помогать трудовому народу - крестьянам и рабочим - вырваться из того социально-экономического гнета, в котором они находились, в каком находился и я. С восьмилетнего возраста работал с отцом по окрестным деревням, по заводам и фабрикам, расположенным в Сухонском районе (Вологодской губернии). Я с детства увидел и остро воспринял царившую несправедливость: для одних вечный труд и нищета, для других - довольство и праздность. Но чтоб служить не только словом, но и делом, я в детстве понял, что необходимо учиться. И до сего времени, всю жизнь изнемогая в борьбе за кусок хлеба, я продолжал свое дело учебы и в то же время занимался литературной работой...
... Все мои работы, особенно последняя, рассчитанные приблизительно на 10 лет, требовали еще некоторой, хотя бы минимальной обеспеченности, которой у меня абсолютно не было. Напротив, я оказался в крайне отчаянном положении, без работы, без комнаты, без денег. И так продолжалось с сентября 1923 г. до дня ареста. Питался я большею частью в кафе Союза поэтов "Домино", поздней "Альказар" и "Стойло Пегаса", а ночевал, где застигнет ночь.
Таким образом, моя конспиративность есть не больше как хроническое безденежье и отсутствие комнаты... В этих тезисах я не выдаю никакой государственной тайны, потому что никакой тайны я не знаю. Это то, что изо дня в день обсуждается официальной прессой, и то, что повторяет образованная и необразованная чернь России и Европы..."
По делу "Ордена русских фашистов" привлекали: 1) Ганина; 2) Петра Чекрыгина, 23 лет, поэта; 3) Николая Чекрыгина, 22 лет, поэта; 4) Виктора Дворяшина, 27 лет, поэта и художника; 5) Владимира Галанова, 29 лет, поэта; 6) Григория Никитина, 30 лет, поэта; 7) Александра Кудрявцева, 39 лет, наборщика; 8) Александровича-Потеряхина, 32 лет, литератора; 9) Михаила Кроткова, 44 лет, юриста; 10) Сергея Селивановича Головина, 58 лет, врача; 11) Бориса Глубоковского, 30 лет, артиста, литератора, режиссера; 12) Ивана Колобова, 37 лет; 13) Тимофея Сахно, 31 года, врача; 14) Евгения Заугольникова, 22 лет. Эти лица не только не состояли в "Ордене", но и большинство их друг друга никогда в глаза не видели. В обвинительном заключении не назван ни один факт нарушения закона, ни один случай какого-либо преступления. Далее там написано: "... Считая следствие по настоящему делу законченным и находя, что в силу некоторых обстоятельств передать дело для гласного разбирательства в суд невозможно - полагал бы: "Войти с ходатайством в Президиум ВЦИК СССР о вынесении по делу Ганина А.А. внесудебного приговора"
Секретарь Президиума ВЦИК СССР Енукидзе 27 марта 1925 г. единолично принял решение на внесудебный приговор, разрешив коллегии ОГПУ расправиться с "фашистами". "Антифашисты", приложившие свои кровавые руки к фальсификации "дела", боялись гласности. Какие "некоторые обстоятельства" имели они в виду, утверждая, что дело нельзя заслушать в обычном суде? Они понимали, что их "дело" на публике лопнет мыльным пузырем.
Другие "антифашисты" В. Менжинский, Г. Бокий (один из организаторов в стране концлагерей, расстрелянный как враг народа) и Я. Петерс (чудом избежавший смертной казни в Англии за убийство двух полицейских при разбойном нападении, расстрелянный как враг народа) приказали расстрелять Ганина, братьев Чекрыгиных, Дворяшина, Галанова, Кроткова. Борису Глубоковскому и Александровичу-Потеряхину определили по 10 лет концлагеря на Соловках, судьба остальных неизвестна.
Вспоминая уроки истории, постоянно мучает вопрос: кто же на самом деле фашисты?
В содержание номера
К списку номеров
Источник: http://www.duel.ru/199901/?1_6_5