Про бабушку, Гоббса и Чубайса.
Вот, друзья, прочитал во френдленте новость: бабушка семидесяти лет с пенсией в семь тысяч рублей попыталась украсть в магазине несколько сырков, её поймали, и она, разволновавшись, умерла. История не только ужасная, но и показательная, и я, пожалуй, скажу по этому поводу кое-что, что давно вертится в голове.
Начать придется издалека. В 17 веке Томас Гоббс условно, но в целом убедительно объяснил, как формируется общество. Люди, которые до этого живут, воюя без правил каждый за себя, решают в конце концов прекратить это невыносимое состояние, отдав все права, всю свою свободу Правителю, который будет за это гарантом порядка. То есть обеспечит такое положение, что никто не станет по собственному произволу и безнаказанно убивать, грабить, воровать и т.д. Худой мир лучше хорошей войны, и даже плохой Правитель лучше, чем «естественное состояние». То, как эта теория работает, ярко видно на драматическом примере возникновения СССР: кризис 1905 года, безуспешные попытки создать работающую Думу и принять Конституцию, коллапс власти за время Первой мировой войны, февральская революция и низложение Романовых, октябрьская революция и падение Империи, тяжелейшая гражданская война 1918-1923 привели к тому, что изнуренная страна приняла известно какой политический режим - что угодно, только не тотальная война. Так получился советский общественный договор.
Этот договор потерял силу в 1991 году, в 1993 году была принята Конституция России, наш новый общественный договор. Вполне привлекательный на бумаге, кстати. Появилась худо-бедно избранная народом власть, которая взялась этот договор обеспечивать в обмен на часть наших прав и свобод - времена, к счастью, были поспокойнее, и устроить сделку удалось немного лучше, чем по Гоббсу. Но у этой власти получилось как-то .. не очень. Помимо политических основ общественного устройства, вскоре понадобилось пересмотреть экономические, и то, как это было сделано, нам известно: приватизация, и, особенно, залоговые аукционы 1995-96 были, по большому счету, кражей. Да, были причины. Да, иначе нельзя было удержаться у власти. Но факт остается фактом: в основе сложившегося статус-кво лежит большая кража, осуществленная той самой властью, которая должна была обеспечивать соблюдение всеми условий общественного договора, и в частности базового императива «не укради».
Нетрудно догадаться, что если у истоков социального договора лежит антисоциальный акт - а мы понимаем, что воровство асоциально, оно разрушает общественные связи, - то и договор этот будет испорченным, нерабочим, нелегитимным. Если герои сегодняшних историй успеха это главным образом воры в самом простом и понятном народном смысле, если правящая в стране и, соответственно, обеспечивающая выполнение общественного договора партия имеет известную нам репутацию, то что мы можем ждать от простых людей, от бедной бабушки, которую одолевает нужда? Что посеяно, то и всходит.
И будет всходить дальше. Я думаю, чтобы остановить деградацию нашего общественного договора, нужны радикальные меры, вплоть до пересмотра договора между обществом и властью, на что никто в России сейчас не способен. Ни у кого нет требуемого сочетания политической силы и нравственного авторитета. Да что там, нравственный авторитет сегодня есть только у хрупких отдельных людей, и практически отсутствует у общественных институтов. По-моему, сейчас мы как общество медленно возвращаемся к гоббсовскому «естественному состоянию» - войне каждого против всех. Вот статистика: 66% из 1600 опрошенных жителей страны считают, что нужно быть очень осторожными в отношениях с людьми. Мы не доверяем друг другу, и в замкнутом круге снова и снова даём друг другу для этого основания. Это называется острый недостаток социального капитала, и это тяжелейший врожденный порок российского общества.
Чтобы наглядно представить наше положение, приведу довольно известный пример из теории игр. Он называется «дилемма заключенного», я ее кратко опишу. Два преступника попались, их развели по камерам и каждому предложили сознаться, свалив при этом вину на другого. Если ни один не согласится подставить подельника, оба получают по шесть месяцев, если один сознается, а другой нет, то первый идет на свободу, а второй садится на десять лет, если оба сознаются, то оба садятся на пять. Теория игр утверждает, что для каждого из них самая рациональная стратегия с учетом всех вариантов - сдать подельника. При этом оба сядут на пять лет, а оптимальный для обоих вариант, где оба отказываются подставлять друг друга и садятся только на полгода, не будет достигнут.
Если сложить, как это предлагает американский философ Джон Ролз, теорию Гоббса с теорией игр, то мы получаем картину, в которой Правитель нужен как раз для того, чтобы все избирали стратегию, которая - и все это понимают! - оптимальна для всех. Он является гарантом того, что это делать рационально. А в нашем обществе гарант не только не гарантирует, но и собственным примером вводит такие правила, что те, кто придерживается оптимальной для всех стратегии, то есть живут честно, проигрывают, потому что ими кормятся. Рационально воровать, не воровать нерационально. Эти правила игры установились глубоко, на уровне общественного договора, и для их изменений нет предпосылок. Мы на полпути к ситуации, в которой, как говорит Гоббс, жизнь человека «беспросветна, зверина и коротка».
Как-то в 2004 году в интервью британской газете «Файнэншиал таймс» Анатолий Чубайс, роль которого в реформах 90-х всем известна, сказал: "Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски". Это сильное высказывание. Однако Чубайса, понимает он это или нет, с Достоевским роднит то, что оба испытывают пределы прочности русского человека, ставя его перед безнравственным выбором. Только у Достоевского Раскольников бабушку убил в романе, а Чубайс сам, я считаю, убил вот эту вполне реальную бабушку. Невольно, конечно, но все равно - убил, и не её одну. При этом, согласитесь, Анатолий Борисович далеко не самый мерзкий человек в нашей политике. Да и прав, по-моему, он, а не Достоевский: никакой он не избранный, этот русский человек, а самый обыкновенный.
Для меня лично эти соображения, которые я вот так вывалил сумбурно, давно имеют большой вес. Именно из-за них я не люблю Москву (ничего личного, московские друзья) - как центр обмена совести на сытость. Именно из-за этого я когда-то перестал выступать с Гришковцом по корпоративам, ресторанам и дачам на Рублевке перед людьми, которым хотелось немедленно плюнуть в глаз. Именно поэтому я избегаю водить машину в своем городе, на дорогах которого очень рельефно виден низкий уровень взаимного доверия и уважения. И если раньше я мог себе позволить маслом растекаться по поверхности, думать о серфинге и яхтах и пассивно, изредка, самым краем внимания презирать создавших это дурацкое положение и их коллаборационистов, плещущихся внизу, то теперь приходится нырять с ними, и мне это, конечно, не нравится. Пусть моя университетская зарплата даже меньше, чем бабушкина пенсия, но мое недовольство обойдется дорого. Я - утекающие мозги России. )
Начать придется издалека. В 17 веке Томас Гоббс условно, но в целом убедительно объяснил, как формируется общество. Люди, которые до этого живут, воюя без правил каждый за себя, решают в конце концов прекратить это невыносимое состояние, отдав все права, всю свою свободу Правителю, который будет за это гарантом порядка. То есть обеспечит такое положение, что никто не станет по собственному произволу и безнаказанно убивать, грабить, воровать и т.д. Худой мир лучше хорошей войны, и даже плохой Правитель лучше, чем «естественное состояние». То, как эта теория работает, ярко видно на драматическом примере возникновения СССР: кризис 1905 года, безуспешные попытки создать работающую Думу и принять Конституцию, коллапс власти за время Первой мировой войны, февральская революция и низложение Романовых, октябрьская революция и падение Империи, тяжелейшая гражданская война 1918-1923 привели к тому, что изнуренная страна приняла известно какой политический режим - что угодно, только не тотальная война. Так получился советский общественный договор.
Этот договор потерял силу в 1991 году, в 1993 году была принята Конституция России, наш новый общественный договор. Вполне привлекательный на бумаге, кстати. Появилась худо-бедно избранная народом власть, которая взялась этот договор обеспечивать в обмен на часть наших прав и свобод - времена, к счастью, были поспокойнее, и устроить сделку удалось немного лучше, чем по Гоббсу. Но у этой власти получилось как-то .. не очень. Помимо политических основ общественного устройства, вскоре понадобилось пересмотреть экономические, и то, как это было сделано, нам известно: приватизация, и, особенно, залоговые аукционы 1995-96 были, по большому счету, кражей. Да, были причины. Да, иначе нельзя было удержаться у власти. Но факт остается фактом: в основе сложившегося статус-кво лежит большая кража, осуществленная той самой властью, которая должна была обеспечивать соблюдение всеми условий общественного договора, и в частности базового императива «не укради».
Нетрудно догадаться, что если у истоков социального договора лежит антисоциальный акт - а мы понимаем, что воровство асоциально, оно разрушает общественные связи, - то и договор этот будет испорченным, нерабочим, нелегитимным. Если герои сегодняшних историй успеха это главным образом воры в самом простом и понятном народном смысле, если правящая в стране и, соответственно, обеспечивающая выполнение общественного договора партия имеет известную нам репутацию, то что мы можем ждать от простых людей, от бедной бабушки, которую одолевает нужда? Что посеяно, то и всходит.
И будет всходить дальше. Я думаю, чтобы остановить деградацию нашего общественного договора, нужны радикальные меры, вплоть до пересмотра договора между обществом и властью, на что никто в России сейчас не способен. Ни у кого нет требуемого сочетания политической силы и нравственного авторитета. Да что там, нравственный авторитет сегодня есть только у хрупких отдельных людей, и практически отсутствует у общественных институтов. По-моему, сейчас мы как общество медленно возвращаемся к гоббсовскому «естественному состоянию» - войне каждого против всех. Вот статистика: 66% из 1600 опрошенных жителей страны считают, что нужно быть очень осторожными в отношениях с людьми. Мы не доверяем друг другу, и в замкнутом круге снова и снова даём друг другу для этого основания. Это называется острый недостаток социального капитала, и это тяжелейший врожденный порок российского общества.
Чтобы наглядно представить наше положение, приведу довольно известный пример из теории игр. Он называется «дилемма заключенного», я ее кратко опишу. Два преступника попались, их развели по камерам и каждому предложили сознаться, свалив при этом вину на другого. Если ни один не согласится подставить подельника, оба получают по шесть месяцев, если один сознается, а другой нет, то первый идет на свободу, а второй садится на десять лет, если оба сознаются, то оба садятся на пять. Теория игр утверждает, что для каждого из них самая рациональная стратегия с учетом всех вариантов - сдать подельника. При этом оба сядут на пять лет, а оптимальный для обоих вариант, где оба отказываются подставлять друг друга и садятся только на полгода, не будет достигнут.
Если сложить, как это предлагает американский философ Джон Ролз, теорию Гоббса с теорией игр, то мы получаем картину, в которой Правитель нужен как раз для того, чтобы все избирали стратегию, которая - и все это понимают! - оптимальна для всех. Он является гарантом того, что это делать рационально. А в нашем обществе гарант не только не гарантирует, но и собственным примером вводит такие правила, что те, кто придерживается оптимальной для всех стратегии, то есть живут честно, проигрывают, потому что ими кормятся. Рационально воровать, не воровать нерационально. Эти правила игры установились глубоко, на уровне общественного договора, и для их изменений нет предпосылок. Мы на полпути к ситуации, в которой, как говорит Гоббс, жизнь человека «беспросветна, зверина и коротка».
Как-то в 2004 году в интервью британской газете «Файнэншиал таймс» Анатолий Чубайс, роль которого в реформах 90-х всем известна, сказал: "Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски". Это сильное высказывание. Однако Чубайса, понимает он это или нет, с Достоевским роднит то, что оба испытывают пределы прочности русского человека, ставя его перед безнравственным выбором. Только у Достоевского Раскольников бабушку убил в романе, а Чубайс сам, я считаю, убил вот эту вполне реальную бабушку. Невольно, конечно, но все равно - убил, и не её одну. При этом, согласитесь, Анатолий Борисович далеко не самый мерзкий человек в нашей политике. Да и прав, по-моему, он, а не Достоевский: никакой он не избранный, этот русский человек, а самый обыкновенный.
Для меня лично эти соображения, которые я вот так вывалил сумбурно, давно имеют большой вес. Именно из-за них я не люблю Москву (ничего личного, московские друзья) - как центр обмена совести на сытость. Именно из-за этого я когда-то перестал выступать с Гришковцом по корпоративам, ресторанам и дачам на Рублевке перед людьми, которым хотелось немедленно плюнуть в глаз. Именно поэтому я избегаю водить машину в своем городе, на дорогах которого очень рельефно виден низкий уровень взаимного доверия и уважения. И если раньше я мог себе позволить маслом растекаться по поверхности, думать о серфинге и яхтах и пассивно, изредка, самым краем внимания презирать создавших это дурацкое положение и их коллаборационистов, плещущихся внизу, то теперь приходится нырять с ними, и мне это, конечно, не нравится. Пусть моя университетская зарплата даже меньше, чем бабушкина пенсия, но мое недовольство обойдется дорого. Я - утекающие мозги России. )