Награфоманил
Хотел написать про музу, про Пушкина в ссылке, который сидит в одних трусах, пишет и, хлопая себя по волосатым ляжкам, вскрикивает айдасукинсын!, про необходимость вскапывания огорода и невозможность творческого акта в таких условиях.
Но этой заметки не будет. Вместо неё я награфоманил рассказ.
Виски. Тошнотворное пойло вставало в горле вонючим комком, вышибало из глаз слёзы. Лёд в стакане никак не хотел охлаждать эту дрянь, и она оставалась тёплой.
Я налил ещё - себе и ему - и залпом выпил свою порцию. Рвотный спазм стукнулся об адамово яблоко и укатился обратно к желудку. А он стал медленно цедить из своего стакана. И как он умудряется смаковать эту гадость?
Но он, казалось, вовсе не замечал омерзительного вкуса. Медленно подносил стакан ко рту, делал глоток, ставил стакан на стол, не выпуская его из руки. Тёр другой ладонью свою дурацкую рыжую бородку (он как-то обмолвился, что отрастил её для солидности, но она была реденькой, жидкой, и придавала ему жалкий вид). И неотрывно глядел в окно, в ночь.
Окраина. На окраине некуда смотреть. Нет фонарей, света от окон в домах. Только река ярких автомобильных фар, огненной змеёй вытекающая из-за поворота и ползущая в сторону города.
«Толпа разгневанных крестьян стекается к замку доктора Франкенштейна».
Подумав так, я выбрал из мятой пачки сигарету, закурил и сделал затяжку, пытаясь перебить вкус от виски. От смеси запахов стало ещё хуже, и чтобы хоть как-то отвлечься от начинающегося головокружения, я решился прервать молчание.
- Почему тебя зовут Иисус? - спросил я.
Он, словно не услышав меня, сделал ещё глоток и продолжил смотреть в окно.
- Это чертовски странное имя. Не знаю… Как будто имя лидера мексиканского наркокартеля. Почему тебя зовут Иисус? - повторил я вопрос.
Он потёр бородку и заговорил:
- Мой отец. На самом деле, он не был мне настоящим отцом. Усыновил меня, своих настоящих родителей я не знал. Отец иногда шутил, называл это непорочным зачатием.
Иисус поморщился и перевёл свой взгляд на стакан. Сделал ещё один глоток.
Уже пожалев, что закурил, я стал искать взглядом пепельницу. Но её нигде не было. Стол, за которым мы сидели, был весь изгажен подпалинами и засыпан пеплом, и мне подумалось, что, может, тут и не было никогда никакой пепельницы.
- Так он назвал тебя Иисусом поэтому?
- Мы никогда не останавливались подолгу в одном месте, - задумчиво продолжал он, - всё время в дороге. Мотели, пыльные городки. Крохотные покосившиеся домишки. Усталые людские лица.
Никогда я не знал, что такое дом. Но со временем привык считать, что все эти городишки - один большой город. Они так похожи один на другой, что в это легко поверить. Весь мир был для меня одним большим домом. Вот так.
Иисус допил виски и усмехнулся. Усмешка делала его ещё более жалким, чем топорщившаяся бородка. Я наполнил стаканы, и он продолжал.
- Домашнего животного у меня тоже не было. Ни котёнка, ни щенка. Если нет дома, может ли у тебя быть кто-нибудь?
«Не привязывайся ни к кому», - говорил мне отец. Вместо щенка он купил мне подержанный проигрыватель для пластинок, и в каждом новом городе мы отыскивали музыкальную лавку и он разрешал мне выбрать одну новую пластинку. Мы прибывали в очередной городок, поселялись в очередном мотеле, и я слушал их перед тем, как лечь спать. Когда пластинок становилось слишком много, отец просто их выбрасывал. «Не привязывайся к вещам», - говорил он. Я не спорил, только про себя благодарил небеса за то, что это правило не распространяется на сам проигрыватель.
Он снова улыбнулся и сделал глоток. Потом ещё один. Уставился в окно на огненную змею.
- Больше всего я любил рок-н-ролл. Даже хотел стать рок-звездой. Многие дети ведь мечтают стать рок-звёздами? И я не был исключением.
- Почему вы всё время переезжали? На что вы жили в дороге? - спросил я.
- Отец, он… - Иисус помолчал. - Он был вроде изобретателя. Создавал разные хитрые штуковины. Хотел сделать мир лучше. Это было его мечтой. Сейчас, знаешь, люди напускают на себя такой, понимаешь, серьёзный вид. Боятся сделать что-нибудь такое, отчего всем вокруг сразу станет понятно, что у них есть чувства. Любовь они сводят к сексу, шутят на похоронах, смеются над романтикой. Не знаю, как это объяснить. Даже не огораживаются каменными стенами, а сами ими становятся.
Мне показалось, что слова его были слишком напыщенными. С другой стороны, мы опустошили почти три бутылки, почему бы пьяному не говорить напыщенно? Я залпом опустошил стакан. А он всё говорил:
- Мой отец был другим, был чудаком, наверное. Хотел сделать мир чище, и никогда этого не стеснялся. Люди его любили, но избегали. Рядом с ним камень мог дать трещину.
В голосе Иисуса прорезалась неожиданная нежность.
- В конце концов, он изобрёл очень прочный и лёгкий металлический сплав. Запатентовал его, а потом продал патент автомобилестроительному концерну. Думал, что этот сплав сохранит людям жизнь в автокатастрофах. Гм. Не знаю, как прочный кузов твоего авто может спасти тебя, когда ты на огромной скорости врезавшись в дерево вылетаешь вперёд головой через лобовое стекло… - Иисус помолчал, покачивая стаканом и слушая, как кубики льда позвякивают о стенки. - Но мой отец, кажется, не задумывался о таких мелочах. Он мыслил глобально. Творцы всегда мыслят глобально.
В любом случае, этот материал стали использовать в создании танков. Отца это потрясло. Какое-то время он мотался по судам, но патент продан - и никаких претензий предъявить было нельзя.
Тогда он создал свод правил. На все случаи жизни. Что-то вроде устава: «Как научить людей не страдать». Потом он усыновил меня и в один прекрасный день отправился в путь. Денег с продажи патента нам хватило бы на всю жизнь. Он надеялся, что вырастит меня, научит этим правилам и потом…
Он замолчал. Я ждал. Огненная река за окном редела. Наконец, он продолжил.
- А потом он исчез. Однажды утром я проснулся в номере очередного мотеля, посмотрел на соседнюю кровать - но его не было. Когда он не появился к обеду, я стал волноваться. Вечером волнение переросло в тревогу. Он так и не появился.
Я искал его повсюду, звал… Но он оставил меня. Просто вот так. Ни объяснения, ни записки, ни звонка - ничего. Просто исчез. Научил меня своим дурацким правилам, а потом ушёл. Оставил меня.
Иисус как-то странно всхлипнул. Потом повисла тишина. Я смотрел на него, он смотрел в окно и, кажется, беззвучно плакал.
То ли виной тому был последний стакан, то ли его рассказ, но мысли мои окончательно спутались. В голове блуждал вопрос, который никак не получалось сформулировать. Я упёрся локтями в стол, обхватил ладонями голову и спросил, просто чтобы о чём-то спросить:
- Почему он назвал тебя Иисусом?
Он уставился на меня в упор.
- Я был его последней попыткой изменить мир к лучшему. Вот. Вот и всё. Но я не знаю, что делать дальше. И нужно ли что-то делать? Почему он оставил меня? Почему?
Иисус не моргая смотрел в мои глаза. Не зная, что ответить, и не выдержав этого взгляда, я отвернулся к окну.
Ночь становилась темнее. Огненная змея на дороге поредела настолько, что превратилась в цепочку из редких огоньков. Их было всё меньше, и чернота за окном делалась непроглядной.
Иисус ждал.
Напоследок - спасибы.
Спасибо val_mellow за оперативную редакторскую правку.
Спасибо weird_weird_me за мегааватарку в контактике, из которой и родилась, собсна, идея этого графоманства.
blr3yk, пиши диплом! :)
Ну и ещё отдельное спасибо З. Фрейду за книжку «Я и оно» и идею о том, что с собственным подсознанием можно поговорить по душам.
Make love and war.
Но этой заметки не будет. Вместо неё я награфоманил рассказ.
Виски. Тошнотворное пойло вставало в горле вонючим комком, вышибало из глаз слёзы. Лёд в стакане никак не хотел охлаждать эту дрянь, и она оставалась тёплой.
Я налил ещё - себе и ему - и залпом выпил свою порцию. Рвотный спазм стукнулся об адамово яблоко и укатился обратно к желудку. А он стал медленно цедить из своего стакана. И как он умудряется смаковать эту гадость?
Но он, казалось, вовсе не замечал омерзительного вкуса. Медленно подносил стакан ко рту, делал глоток, ставил стакан на стол, не выпуская его из руки. Тёр другой ладонью свою дурацкую рыжую бородку (он как-то обмолвился, что отрастил её для солидности, но она была реденькой, жидкой, и придавала ему жалкий вид). И неотрывно глядел в окно, в ночь.
Окраина. На окраине некуда смотреть. Нет фонарей, света от окон в домах. Только река ярких автомобильных фар, огненной змеёй вытекающая из-за поворота и ползущая в сторону города.
«Толпа разгневанных крестьян стекается к замку доктора Франкенштейна».
Подумав так, я выбрал из мятой пачки сигарету, закурил и сделал затяжку, пытаясь перебить вкус от виски. От смеси запахов стало ещё хуже, и чтобы хоть как-то отвлечься от начинающегося головокружения, я решился прервать молчание.
- Почему тебя зовут Иисус? - спросил я.
Он, словно не услышав меня, сделал ещё глоток и продолжил смотреть в окно.
- Это чертовски странное имя. Не знаю… Как будто имя лидера мексиканского наркокартеля. Почему тебя зовут Иисус? - повторил я вопрос.
Он потёр бородку и заговорил:
- Мой отец. На самом деле, он не был мне настоящим отцом. Усыновил меня, своих настоящих родителей я не знал. Отец иногда шутил, называл это непорочным зачатием.
Иисус поморщился и перевёл свой взгляд на стакан. Сделал ещё один глоток.
Уже пожалев, что закурил, я стал искать взглядом пепельницу. Но её нигде не было. Стол, за которым мы сидели, был весь изгажен подпалинами и засыпан пеплом, и мне подумалось, что, может, тут и не было никогда никакой пепельницы.
- Так он назвал тебя Иисусом поэтому?
- Мы никогда не останавливались подолгу в одном месте, - задумчиво продолжал он, - всё время в дороге. Мотели, пыльные городки. Крохотные покосившиеся домишки. Усталые людские лица.
Никогда я не знал, что такое дом. Но со временем привык считать, что все эти городишки - один большой город. Они так похожи один на другой, что в это легко поверить. Весь мир был для меня одним большим домом. Вот так.
Иисус допил виски и усмехнулся. Усмешка делала его ещё более жалким, чем топорщившаяся бородка. Я наполнил стаканы, и он продолжал.
- Домашнего животного у меня тоже не было. Ни котёнка, ни щенка. Если нет дома, может ли у тебя быть кто-нибудь?
«Не привязывайся ни к кому», - говорил мне отец. Вместо щенка он купил мне подержанный проигрыватель для пластинок, и в каждом новом городе мы отыскивали музыкальную лавку и он разрешал мне выбрать одну новую пластинку. Мы прибывали в очередной городок, поселялись в очередном мотеле, и я слушал их перед тем, как лечь спать. Когда пластинок становилось слишком много, отец просто их выбрасывал. «Не привязывайся к вещам», - говорил он. Я не спорил, только про себя благодарил небеса за то, что это правило не распространяется на сам проигрыватель.
Он снова улыбнулся и сделал глоток. Потом ещё один. Уставился в окно на огненную змею.
- Больше всего я любил рок-н-ролл. Даже хотел стать рок-звездой. Многие дети ведь мечтают стать рок-звёздами? И я не был исключением.
- Почему вы всё время переезжали? На что вы жили в дороге? - спросил я.
- Отец, он… - Иисус помолчал. - Он был вроде изобретателя. Создавал разные хитрые штуковины. Хотел сделать мир лучше. Это было его мечтой. Сейчас, знаешь, люди напускают на себя такой, понимаешь, серьёзный вид. Боятся сделать что-нибудь такое, отчего всем вокруг сразу станет понятно, что у них есть чувства. Любовь они сводят к сексу, шутят на похоронах, смеются над романтикой. Не знаю, как это объяснить. Даже не огораживаются каменными стенами, а сами ими становятся.
Мне показалось, что слова его были слишком напыщенными. С другой стороны, мы опустошили почти три бутылки, почему бы пьяному не говорить напыщенно? Я залпом опустошил стакан. А он всё говорил:
- Мой отец был другим, был чудаком, наверное. Хотел сделать мир чище, и никогда этого не стеснялся. Люди его любили, но избегали. Рядом с ним камень мог дать трещину.
В голосе Иисуса прорезалась неожиданная нежность.
- В конце концов, он изобрёл очень прочный и лёгкий металлический сплав. Запатентовал его, а потом продал патент автомобилестроительному концерну. Думал, что этот сплав сохранит людям жизнь в автокатастрофах. Гм. Не знаю, как прочный кузов твоего авто может спасти тебя, когда ты на огромной скорости врезавшись в дерево вылетаешь вперёд головой через лобовое стекло… - Иисус помолчал, покачивая стаканом и слушая, как кубики льда позвякивают о стенки. - Но мой отец, кажется, не задумывался о таких мелочах. Он мыслил глобально. Творцы всегда мыслят глобально.
В любом случае, этот материал стали использовать в создании танков. Отца это потрясло. Какое-то время он мотался по судам, но патент продан - и никаких претензий предъявить было нельзя.
Тогда он создал свод правил. На все случаи жизни. Что-то вроде устава: «Как научить людей не страдать». Потом он усыновил меня и в один прекрасный день отправился в путь. Денег с продажи патента нам хватило бы на всю жизнь. Он надеялся, что вырастит меня, научит этим правилам и потом…
Он замолчал. Я ждал. Огненная река за окном редела. Наконец, он продолжил.
- А потом он исчез. Однажды утром я проснулся в номере очередного мотеля, посмотрел на соседнюю кровать - но его не было. Когда он не появился к обеду, я стал волноваться. Вечером волнение переросло в тревогу. Он так и не появился.
Я искал его повсюду, звал… Но он оставил меня. Просто вот так. Ни объяснения, ни записки, ни звонка - ничего. Просто исчез. Научил меня своим дурацким правилам, а потом ушёл. Оставил меня.
Иисус как-то странно всхлипнул. Потом повисла тишина. Я смотрел на него, он смотрел в окно и, кажется, беззвучно плакал.
То ли виной тому был последний стакан, то ли его рассказ, но мысли мои окончательно спутались. В голове блуждал вопрос, который никак не получалось сформулировать. Я упёрся локтями в стол, обхватил ладонями голову и спросил, просто чтобы о чём-то спросить:
- Почему он назвал тебя Иисусом?
Он уставился на меня в упор.
- Я был его последней попыткой изменить мир к лучшему. Вот. Вот и всё. Но я не знаю, что делать дальше. И нужно ли что-то делать? Почему он оставил меня? Почему?
Иисус не моргая смотрел в мои глаза. Не зная, что ответить, и не выдержав этого взгляда, я отвернулся к окну.
Ночь становилась темнее. Огненная змея на дороге поредела настолько, что превратилась в цепочку из редких огоньков. Их было всё меньше, и чернота за окном делалась непроглядной.
Иисус ждал.
Напоследок - спасибы.
Спасибо val_mellow за оперативную редакторскую правку.
Спасибо weird_weird_me за мегааватарку в контактике, из которой и родилась, собсна, идея этого графоманства.
blr3yk, пиши диплом! :)
Ну и ещё отдельное спасибо З. Фрейду за книжку «Я и оно» и идею о том, что с собственным подсознанием можно поговорить по душам.
Make love and war.