Заключение 1993 год (Л.Г.Прошкин+П.Ю.Бобряшов+Г.В.Голованов+Е.Н.Рождественская+Э.В.Шмаков+Е.В.Ко...)
Продолжение официального отчета событий осени 1993 года:
1. Заключение 1993 год (Л.Г.Прошкин+А.И.Юсиповича+Н.Н.Крестинина+Н.А.Абраменкова...)+ссылки...
2. Заключение 1993 год (С.Г.Григорьев+А.Н.Аносов+В.Н.Ключенков+Л.Г.Прошкин...)
...На многие вопросы, конечно, мы не смогли найти ответ. Например, очевидным было наличие провокаторов, откровенно подталкивавших противостоящие стороны к применению оружия и кровопролитию. Так, около 15 часов 3 октября, еще до начала активных “боевых действий”, во время прохождения демонстрантов по Конюшковской улице, рядом с посольством США, неустановленный следствием мужчина, одетый в милицейскую форму, из колонны произвел автоматную очередь в сторону военнослужащих и сотрудников МВД. В результате были ранены шесть во¬еннослужащих МВД, один из которых скончался в госпитале. Или те же “загадоч¬ные” снайперы... Но в этих “пробелах” следствия нет нашей вины, мы делали все, что было в наших силах. До самого последнего дня расследования, которое завершилось 3 сентября 1995 года, мы искали и находили пострадавших, признавали их потерпевшими, проводили судебно-медицинские экспертизы.
Было установлено, что непосредственно 3-4 октября 1993 года, во время событий, расследованных следственной группой Генеральной прокуратуры в уголовном деле № 18/123669-93, погибли либо умерли от ран, полученных в этот период, не менее 123 человек. Ранения различной степени тяжести получили не менее 348 человек. В приведенных выше данных о числе пострадавших (погибших и раненых) не учтены жертвы событий, расследовавшихся в самостоятельных уголовных делах: убитые и раненые при боевых действиях между различными подразделения¬ми правительственных войск либо в результате мероприятий по осуществлению режима чрезвычайного положения, а так¬же граждане, избитые после задержания, скоропостижно скончавшиеся либо по¬страдавшие от несчастных случаев на улицах города в этот период (жизнь в го¬роде продолжалась во всех ее проявлениях) и т.п. Каждый случай смерти (около тридцати) был тщательно расследован под нашим контролем.
Здесь и далее названы официальные цифры, отражающие то, что нам удалось установить. Они достаточно точны. Тер-мин “не менее” я применяю потому, что допускаю возможность некоторого увели¬чения числа потерпевших за счет не уста-новленных нами погибших и раненых гра¬ждан. В следственных документах утвер¬ждения более категоричны.
Из собственноручных свидетельств пострадавшего П.Ю.Бобряшова
Решение отправиться к Дому Советов я принял вечером 3-го октября в 23 часа. Поводом к этому стала информация о попытке захвата телецентра Останкино, а также выступление Гайдара, которое произвело на меня впечатление призыва к гражданской войне. Очевидно стало, что вероятность военного нападения на защитников Дома Советов значительно возросла. Я выехал из дома в 23.20. Москва была пустынна и даже у станции метро “Баррикадная” не было ничего необычного. По дороге к Дому Советов на Дружинниковской улице оказалось нечто вроде контрольно-пропускного пункта из сторонников Верховного Совета, где проверили нет ли у меня с собой оружия и спиртного. После этого я миновал еще несколько заграждений, но уже без пикетов и прошел к Дому Советов. Ни одного вооруженного человека по дороге туда я не встретил. Не площади Свободной России стояла толпа в несколько сот человек, из которых не менее половины было просто любопытствующих. Среди собравшихся активно обсуждались последние события в Останкино, наличие жертв, возможность оказания помощи раненым, а также политические вопросы. Непримиримых либо агрессивных высказываний в кругах оживленно беседовавших между собой людей я не слышал, хотя подходил ко всем собраниям с целью вникнуть в суть бесед и поучаствовать в них. Необходимо также отметить отсутствие у собравшихся какого бы то ни было оружия, даже наличие металлических прутьев, камней и т.п. в руках не поощрялось дружинниками, обеспечивающими порядок на площади. Оружие в тот вечер и ночь я заметил только у генерала Макашова и его охраны, появившихся ненадолго у подъезда Дома Советов. У них было 3 автомата АКСУ и один-стандартный АК-74. Прямо напротив центрального подъезда какие-то люди сооружали нечто, отдаленно напоминающее дот. Это “укрепление” имело в диаметре примерно 2 метра и было обложено брусчаткой и бетонными блоками тротуаров, а сверху прикрыто фанерными щитами, лежащими на двух-трех кольях.
Свободный вход праздношатающейся публики был прекращен приблизительно к 3-м часам ночи и на охрану проходов в баррикадах встали наряды казаков и дружинников. Люди на площадь больше не прибывали и организованно не убывали. В течение всей ночи на балкон к громкоговорителям никто из членов Верховного Совета не выходил, более того, с этого балкона на протяжении всего времени моего пребывания на площади выступить никто не пытался. Чем ближе к утру, тем все более заметно редела толпа. Судя по разговорам, у любопытных и сочувствующих холод постепенно пересиливал желание посмотреть, что же будет дальше, тем более, что дров для костров было мало. В возможность прямого военного штурма здания Верховного Совета почти никто из тех, с кем я говорил, не верил. Ночь прошла спокойно. Около 3-х часов я присоединился к одной из групп около костра. Всего таких групп в моем поле зрения было около 20, мы слушали рассказы тех, кто был в Останкино, обсуждали вероятное развитие событий после бойни у телецентра. Одновременно мы слушали радио. Радиостанцию “Голос парламента” поймать было практически невозможно. Она активно глушилась и перекрывалась радиостанциями, подконтрольными мятежникам. По ней шла оценка ситуации после Останкинского инцидента, зачитывались указы Конституционного Суда, постановления Верховного Совета. Что касается проельцинских радиостанций, то они несли дикую чушь, вызывавшую у нас только смех. В частности, шли сообщения о собравшихся у Дома Советов пьяных “люберах”. Мы надеялись, что именно дикость передаваемого поможет части радиослушателей задуматься. Смысл нашего присутствия у стен Дома Советов метко выразил один из стоящих около костра мужчин, лет 30-ти на вид. Мы здесь мерзнем,-сказал он,-для того, чтобы встретить армию. Если придет помощь, то солдаты увидят, что им есть кого защищать, а если придут враги, то может быть, хоть часть из них подумает, что столько безоружных людей встало перед их стволами не просто так.
Под утро нам принесли коробку с полушерстяными носками, которые пришлись очень кстати, т.к. ноги у большинства из нас уже ничего не чувствовали. Носки эти, как нам объяснили, были куплены на собранные сочувствующими людьми деньги, и поэтому, мы приняли этот подарок с особой благодарностью. В течение всего времени, пока я находился на площади перед Домом Советов, никаких беспорядков, драк и т.п. я не наблюдал. Когда рассвело, стало видно, что на площади осталось не более тысячи человек, в основном у костров и палаток, которых на газоне стояло штук 5-6. В моем поле зрения находились баррикады, выходящие фасом на Конюшковскую улицу (к гостинице “Мир” и американскому посольству). Около них находилось к тому времени не более 80 человек. Мимо нашего костра с Конюшковской улицы в сторону Рочдельской прошли две группы парней в гражданском, человек по 10-15. Солнце только вставало.
Вдруг, со стороны Баррикадной раздались автоматные очереди. Стрельба приближалась к Дому Советов. От костра я и еще один человек лет тридцати, побежали к баррикаде. Что делали остальные люди на площади я в тот момент не видел. К баррикадам кроме нас никто не побежал, напротив, количество людей на них стало уменьшаться, т.к. все любопытствующие начали разбегаться. На лицах, оставшихся (их было около полусотни) выражалась твердая решимость стоять до последней возможности. Признаков паники на площади не было. У меня создалось впечатление, что большая часть людей в возможность серьезного штурма на этот момент все-таки не верит. Тем не менее, всех женщин, находившихся на баррикадах на моих глазах быстро увели в здание Верховного Совета. Стрельба в районе Дружинниковской улицы разгорелась не на шутку и половина людей, стоявших со мной на баррикаде, устремилась туда. (Грозное понятие “война” за 50 мирных лет умерло в нашем сознание и люди, бесстрашные в своей наивности, бежали на грохот боя “посмотреть”, “помочь”...). Спереди, на Конюшковской, неуклюже разворачивающаяся “Татра”, зацепилась было за бетонные блоки, сваленные перед выездом на площадь Свободной России. 12 человек, в том числе и я, вытолкнули ее на свободу, после чего часть из присутствующих изъявили желание поехать с водителем, как объяснил он, “туда. где стреляют”.
На баррикаде нас осталось не более двух десятков человек, да еще десятеро на Горбатом мосту. У некоторых из них были каски и ОМОНовские щиты. Стрельба со стороны Баррикадной явно перемещалась в нашем направлении, но пока сравнительно медленно. Неожиданно, оттуда показалась группа вооруженных людей-человек 30. Пробежав через проход в баррикаде напротив гостиницы “Мир” они быстро направились в сторону Рочдельской. Все они были в камуфляжной форме, касках, вооружены автоматами АКСУ и пистолетами, у командира на боку висела кобура с пистолетом Стечкина. Просьба оставить кого-нибудь с оружием на нашем участке была ими проигнорирована. Они быстро пробежали и вскоре стрельба за нашими спинами резко усилилась. Вокруг нас зацокали пули, начался обстрел и нашего участка. Группа людей справа от нас задвинула проход между периметрами металлическими барьерами и спряталась от пуль за кухней-палаткой, стоявшей около сквера. Я и еще несколько человек, парней моего возраста, скатились в ложбину у моста, т.к. пули стали ложиться уже совсем близко. Над нашими головами разлетались осколки камней Горбатого моста. Люди на мосту, как я успел заметить, залегли за бруствером из брусчатки. Прячась в ложбину, мы успели захватить с собой ящик бутылок с бензином.
Снайперы били по нам из мэрии и гостиницы “Мир”. Это было хорошо заметно по характеру попаданий в находящиеся рядом предметы, но кроме того нас совершенно явно обстреливали и из розового здания-нового корпуса посольства США. Нам было видно перемещение людей на его крыше и в одном из открытых окон третьего с верху этажа. Усиление огня особенно чувствовалось после перемещений человека на крыше, который явно пристреливался и выбирал позицию. Что за оружие у него, мы не могли рассмотреть, поскольку из-за большого расстояния и против солнечного света он сам был плохо виден и обнаруживал себя, главным образом, благодаря перемещениям. Можно было только предположить, что это не снайперская винтовка с оптикой, так как раненых у нас пока не было (или у него не было задачи вести в этот момент огонь на поражение безоружных людей; в самом деле, в нашем распоряжении имелись только куски арматуры и бутылки с бензином).
Спустя несколько минут в течение которых в нашей ложбине прибавилось еще несколько человек, выскочивших из под Горбатого моста, с него раздались крики: “БЭТЭЭРы идут!” Половина бывших с нами людей бросилась пригибаюсь к Дому Советов, а среди лежащих в ложбине объявился парень, который дал мне коробку спичек и проинструктировал относительно обращения с “коктейлем Молотова”. На проспекте появилась колонна БЭТЭЭРов, вывернувших со стороны набережной и приближающихся, к нам на высокой скорости. Стволы их башенных пулеметов смотрели в небо под углом порядка 30°, так что когда, повернув к баррикаде, они открыли огонь, пули первоначально просвистели у нас над головами. Мы вдвоем, прячась в ложбине, зажигали на бутылках фитили, что в спешке и спичками отвратительного качества было не просто, а колонна машин, прорвав металлическое сплетение баррикады, как стая шершней паутину, не снижая скорости пронеслась перед нами. Те несколько бутылок, которые достигнув цели, все таки загорелись, не причинили им никакого вреда. Бросать бутылки было делом не простым, так как у многих из 10-12 БЭТЭЭРов через боковые бойницы автоматчики десанта не жалели патронов, прижимая нас к земле.
Люди с моста сбежали к нам в ложбину, какой-то человек подогнал к пролому в баррикаде грузовик “Урал” и поливальную машину, после чего все заняли исходные .позиции в укрытиях. Мы стащили в наш окоп кусок горящего картона-вместо спичек-на случай повторного появления БЭТЭЭРов в районе нашей баррикады, залегли и стали ждать.
Метрах в 150 от нас в районе Краснопресненской набережной поднимался столб черного дыма. Все мы ожидали повторной атаки бронетехники в сопровождении пехоты и чувствовали себя в отсутствии какого-либо огнестрельного оружия крайне неуютно. За своими спинами мы слышали усиливающуюся стрельбу, как на стадионе, так и в парке, где, судя по шуму, уже были наступающие. Наблюдатели на Конюшковской прибежали к нам с сообщением о приближающихся ОМОНовцах и мы вместе с ними, собрав все бутылки в ящик, перебежали к углу Дома Советов, укрывшись за парапет эстакады. Здесь, в конечном итоге оказалось человек 15. Куда делись остальные я сказать не могу. Никто не решался добраться к 20-му подъезду, поскольку вся площадь Свободной России простреливалась насквозь, а автоматы за оградой парка грохотали во всю. Я все же решил было попробовать сделать это, однако, подобравшись под прикрытием реденьких кустиков газона к подъезду, я убедился, что для того, чтобы войти в него нужно пересечь совершенно открытое и простреливаемое пространство. Стоило мне высунуться из-за кустов, как по граниту фундамента ударило несколько пуль и я предпочел отползти назад и присоединиться к своей группе.
Мы просидели так минут пять, когда к нам с пандуса подбежал человек в каске и, задыхаясь, спросил: сможет ли кто-нибудь из нас завести “Татру”, стоящую на эстакаде, и отправиться на ней за раненой женщиной. Я и еще один парень побежали к машине. После нескольких неудачных попыток она завелась и мой напарник, сидевший за рулем, попытался развернуться. “Татра” на узком пандусе врезалась в парапет, а неумение включить у этой машины задний ход не давало возможности нормально ее развернуть. Совершенно открытое место и свист пуль не способствовали спокойному размышлению. К нам подбежало еще человек 6 с разных концов эстакады, и мы попытались откатить грузовик руками. В этой нервной обстановке (я хорошо представлял как “светится” моя бело-голубая спина на фоне красной кабины) мотор снова завели, машина дернулась вперед и, уперевшись в парапет, придавила бампером меня к его гранитной кладке. “Татру”, найдя, наконец шофера, все-таки отвели. Но я ходить уже не мог, левая нога меня не слушалась. Два человека, под непрекращающимся обстрелом, перетащила меня в укрытие в сквере, а затем в какую-то частную машину, которая и доставила меня в больницу. Уже в приемном покое мне сообщили, что к Дому Советов подошли танки, идет его обстрел, все горит и я понял, что судьба его защитников будет решена скоро.
Из собственноручных свидетельств пострадавшего Г.В.Голованова
4 октября 1993 г. я был свидетелем как в 6 час. 45 мин. начался обстрел Верховного Совета. Примерно в 7-7.20 на моих глазах был убит снайпером, стрелявшим с фабрики им.Капранова, офицер милиции. Труп был отнесен мною и еще двумя мужчинами в арку жилого дома. Так как стрельба была сильная и выехала БМП, столкнувшая с дороги техническую (поливальную) машину, нам пришлось уходить. Нас было человек 15-17. Люди пытались уходить в сторону жилых домов и в сторону метро “Баррикадная”. Но всюду было оцепление из солдат, милиции и ОМОНа. Они начинали стрелять без предупреждения. Примерно около 10 часов утра нас осталось 5 человек. Что стало с остальными я не знаю. В 10.20 я оказал медпомощь с помощью женщины двум подросткам лет 15-ти. Оба были ранены в ноги. Был свидетелем перестрелки между БМП и БТР внутренних войск МВД и другими военными подразделениями... В 11.00 мы спрятались в подъезде жилого дома, хотели переждать стрельбу. Звонили в квартиры, но никто не пустил. Боялись. Мы спустились на первый этаж и открыли дверь. Напротив нас стоял БТР и около 20 солдат. Они увидели нас. БТР направил пулемет, а солдаты замахали руками. Один парень сказал, что сходит к ним и объяснит, что мы гражданские. Через 15 минут он пришел и сказал, что все нормально. Мы вышли и успели перебежать только дорогу. БТР, стоявший около дома, начал движение. Я успел оглянуться и увидел, что БТР готов к стрельбе. Я успел только крикнуть “Ребята, сейчас... !” как раздались выстрелы. Я бежал предпоследним и почувствовал сильный удар в спину. Отлетев метра на три я получил болевой шок. Попытался подняться, но левая нога не ощущалась. Этой же очередью был смертельно ранен Виноградов Женя. Он бежал последний и в него попало пять пуль в область живота. С БТРа продолжали стрелять со словами “Вас, б... , надо добить”. Я попросил ребят уходить, на что получил категорический отказ. Впереди показались солдаты. Подбежав к нам они направили на нас автоматы и приказали лежать. Я пошутил, что мы и так лежим. Они спросили, кто мы такие. Кто-то ответил, что мы гражданские. Потом им крикнули, чтобы все шли туда, к дому... Виноградова Женю понесли на металлическом ограждении, а меня под руки потащили ребята. Вдруг на нашем пути оказался каменный забор высотой около 2-х метров. Нас стали перебрасывать через забор. При ударе о землю я потерял на время сознание. Когда очнулся, мы уже лежали на земле около жилого дома. Стоял старший лейтенант внутренних войск МВД и несколько солдат. Женщина (гражданская) оказала нам первую помощь. Мне солдаты вкололи прамедол и положили ватный тампон. Мной был услышан разговор, что тяжело раненый Женя совсем плох...Женщина сказала, что он не жилец. От прамедола я на некоторое время отключился. Очнулся уже на асфальте. Рядом стояли военные ЗИЛы и ГАЗы, а также автобус “Безопасность движения”. Ходили ОМОНовцы и какие-то гражданские люди, которые что-то выспрашивали. Водителю автобуса было предложено съездить к Верховному Совету с требованием о сдаче. На что был ответ: “Вам надо - вы и езжайте!” Потом проходившими мимо нас ОМОНовцами несколько раз было сказано в нашу сторону: “Мы вас расстреляем и никто не узнает”. Я ответил, что мне уже все равно. Но старший лейтенант, услышав это, поставил около нас солдат и приказал никого не подпускать. Мне дали закурить. Сколько времени я лежал-не помню. Офицер связался с кем-то по рации и вызвал “скорую”. Приехала машина, мне поставили капельницу. Со мной сел спецназовец, но он через несколько улиц вылез. Около 15.00 меня привезли в ЦИТО, где мне сделали операцию. В этот же день около 22-23.00 меня допрашивали следователи из военной прокуратуры. Допрос шел около часа или больше. Допрашивали по-очереди. На мои просьбы дать мне отдохнуть, отвечали: “Ты тут сдохнешь как собака”. Врачи больницы относились к нам очень хорошо. Начиная от хирургов и кончая медсестрами.
Из собственноручных свидетельств пострадавшей Е.Н.Рождественской
Я, Рождественская Елена Николаевна, случайно оказалась возле Белого Дома утром 4 октября 1993 года. Когда здание было внезапно окружено войсками попыталась уйти оттуда, но сделать это было невозможно, так как всякие попытки пройти через оцепление пресекались автоматными очередями и одиночными выстрелами со стороны правительственных войск. Затем началась стрельба из крупнокалиберных пулеметов... И тут со стороны мэрии (мы находились возле 8-го подъезда) двинулась нам в спину колонна БТРов (из 4-х машин). У кого-то из мужчин сдали нервы и они бросили в первую машину бутылки с зажигательной смесью. БТР загорелся. Следующая машина объехала горящую и начала расстреливать в упор из крупнокалиберного пулемета (с расстояния 15-20 метров) людей, находившихся на площади. Я побежала вверх по дороге, идущей вдоль Белого дома. Услышала крик “ложись!” и упала. По этой дороге побежали и другие люди. Тут же раздались пулеметные очереди. Я была ранена...Затем БТР поехал крушить баррикады, а люди стали подниматься. Встала и я, но идти не смогла, тут же упала. Я не чувствовала боли и не знала, что нога ранена (фактически, голень была раздроблена). Ко мне подошли люди. Они стали меня поднимать, а затем оттащили меня в небольшое здание с навесом. Там я пролежала час. Затем пришли люди из 20-го подъезда и сказали, что там госпиталь и они отнесут меня туда. Они понесли меня на носилках. Мы прошли со стороны фасада и мэрии, так как по площади Свободной России ездили БТРы. Когда мы прошли 22-й подъезд со стороны мэрии началась снайперская стрельба. Носилки со мной перекинули через бордюр. Парень, который нес меня, был ранен в позвоночник. Другой, лет 14-16, одетый в светло-зеленую куртку, кинулся бежать в сторону окон Белого дома. Но он был ранен снайперами в живот, так как выбежал из-за укрытия. Раненый в живот, он просил вытащить его из-под огня. Но мужчины не успели этого сделать, так как мальчик был убит выстрелом в голову. Затем меня вынесли из-под огня и внесли в 20-й подъезд. Когда мы находились в дверях вновь началась стрельба и я была вновь ранена в ногу. Затем под пулями за волосы я была протащена через вестибюль 20-го подъезда и таким образом попала в госпиталь. Там были раненые. У одного мужчины (ему было 30 лет и его звали Дима, это я помню, потому, что с ним все время говорила медсестра, чтобы он не терял сознание) было ранение печени и желудка. Врачи говорили, что без интенсивной терапии он проживет около 2-3 часов. Его пытались вывести на машине с красным крестом, но когда ее стали заводить водитель был ранен в руку и этого сделать не удалось. Раненые все поступали. Вывезли меня и других пострадавших полпятого вечера. ... 6.10.93 г. следователь МВД объявил мне (я в то время находилась на больничной койке в ГКБ №1), что я являюсь участницей беспорядков и на меня заведено уголовное дело, взял с меня объяснение. В конце октября 1993 года в институте им.Вишневского меня допрашивал следователь Генеральной прокуратуры Российской Федерации. Несмотря на мое тяжелое состояние (послеоперационная перевязка) допрос длился несколько часов.
Из собственноручных свидетельств пострадавшего Э.В.Шмакова
До 3 октября 1993 года я проходил обучение в Московской геолого-разведочной академии. Все дело в том, что в свое время я собирался поступать в юридический институт, но в силу объективных причин это было невозможно, поэтому то, что наш “уважаемый господин Президент” сделал с Конституцией мне крайне “не понравилось”. С ребятами из академии (сейчас, правда, мы уже давно не контактируем, но одного из них хорошо помню-Павел Войтенко, он живет в Магаданской области, кстати, тоже был ранен в руку) мы участвовали в событиях 3-4 октября. Как люди, не подозревавшие, что власть может быть такой беспощадно-кровожадной, мы не могли себе даже представить, что надо, например, брать оружие или бутылки с зажигательной смесью и бросать их в таких же граждан. Мы с 3 на 4 сидели в палатке где-то посредине площади Свободной России. Сейчас уже не помню, сколько времени прошло, но помню, что ближе к утру, до начала стрельбы, мы выходили в город, а когда пошли обратно буквально за нами сомкнулось оцепление милиционеров. Мы спрашиваем, зачем ? Нам отвечают-так надо. Мужик один говорит: “Вы к оцеплению лучше не подходите-в башку сразу бьют и в “Матросскую тишину”. У палатки нашей уже не многолюдно, говорят, почти все в Белый дом ушли. Мы- “Зачем?” Нам - “Сейчас всех свидетелей стирать будут”. Глядь, у костра мужик лежит с открытыми глазами прямо в бездонно-синее небо. Мы - “Как?” Нам - “Стрелять начали, сердце отказало”. В этот момент рев стращный и пуль грохот. Над головой свист-все попадали. “Броневик”, по-видимому, во двор вкатывал и по палаточному городку палил. Чувствую, по ноге как будто кувалдой-бух на землю, рядом швыркает, боль адская и главное, думаю-“они что там, с ума посходили?” Теряю сознание, очнулся от взрыва, лежу и смешно почему-то, думаю, “куда они мины свои “лепят”, здесь что, дзот что-ли?” Кто-то в палатку спрятался, а зря, туда больше всего “лепили”, думали там, наверное, склад боеприпасов, а там, кроме котла с чаем и нет ничего. Стрельба то тихнет, то еще громче. Чувствую, бац по второй ступне, еще одна мина осыпала, везде горячо, не знаю, где больше болит, на бок повернулся, а под мышкой-бац и пуля пролетела вместе с куском мяса: плюс 2-3 сантиметра-сейчас бы и писать нечего было. Ребята стащили меня в какую-то небольшую ямку. Лежу уже оглушенный, ничего не понимаю, только пить хочется. В общем ближе к часу или к двум дня к нам “вояка” в камуфляже: “Пацаны, что тут делаете?” Лежим, говорим, у нас тут двое раненых. “Сейчас приду”, оказывается пошел за подмогой. Пока меня тащили к броневику вчетвером, чувствую чудовищную боль, рывком... В броневике по ухабам до “скорой”-оттуда в Боткинскую больницу, 21-е отделение, в реанимацию...сказали 7 часов раненый провалялся-началось заражение. Правую ногу-до колена ампутировали, из левой-осколок со спичечный коробок (хорошие австрийские ботинки, иначе обе ноги бы)...
Из свидетельств Е.В.Кочетковой
Я свидетель ранения Меркуловой Татьяны Васильевны. 4.10.93 г. у “палаточного городка” перед Верховным Советом во время обстрела из БТРа в 6.45. Татьяна была в палатке отряда №12 (Дружинниковская ул.). Там же были ребята-Эдик, Володя и Кирилл (из Сокольников). Ей в бедро попала пуля из БТРа. Ребята перебросили ее через бетонный забор на стадион в безопасное место, но туда тоже стали въезжать БТРы и обстреливать Верховный Совет. Эдик тогда перетащил ее на Конюшковскую улицу к БТРу с красным крестом. Экипаж ее туда не взял, но разрешили оттащить к Садовому кольцу, к машинам “скорой помощи”...
Из собственноручных свидетельств пострадавшего Р.Ю.Мосягина
Я и мои сослуживцы Таланов И.А., Карнышев Е.В., Пастухов В.М., Мокров П.В., Деев Н.И., Мосягин Р.Ю., Глебов И.Е., Моисеев Д.В., Басков М.А., Галабудра А.М., Гаврилов Д.А. и Тыщенко А.Б. самовольно покинули военную часть 36929, узнав из средств массовой информации о событиях, происходивших в Белом Доме. Мы решили посмотреть, что там на самом деле происходит и если потребуется-предложить свою помощь депутатам Верховного Совета, Руцкому и его сподвижникам. Когда мы прибыли на место нас сразу заметили. К нам вышел генерал-полковник Макашов в окружении офицеров. Они сказали, что мы первые солдаты, которые пришли поддержать законную власть-депутатов, политиков и их сторонников, бросивших вызов антиконституционным действиям президента и его окружения. Нас зачислили для дальнейшего прохождения службы в штат личной охраны Министра обороны Ачалова и издали соответствующий приказ о переводе нас из в/ч 36929. Еще был издан указ, освобождающий нас и многих других от ответственности за самовольный уход из воинской части. Так мы стали нести службу по охране приемной Ачалова. В свободное от службы время мы помогали работникам столовой, доставляли продукты из подвала, давали интервью разным газетам и телепрограммам в поддержку народа и народных избранников.
4 октября рано утром мы заметили, что нас, “Белый дом”, окружили танки. Когда раздались первые выстрелы со стороны нападавших все были в панике. Мы до последнего времени надеялись, что удастся решить все мирным путем. И все, включая Руцкого, призывали только к этому. Мы принимали участие в эвакуации Ачалова и его окружения, депутатов, поваров, врачей и других гражданских лиц в зал заседаний. Когда мы вернулись к Приемной, месту сбора, этаж уже захватили десантники и я попал под обстрел. Был ранен. Около часа я пролежал на лестнице истекая кровью. Я очень благодарен врачам, которые меня собрали по кусочкам. Во мне было столько дыр, что местами висело мясо и торчали кости. После 2-х месяцев лечения меня направили в в/ч 36929, дослуживать. Прослужив еще месяц я настоял, чтобы сделали рентген ноги, потому что ходить было очень трудно, что-то мешало. Изучая снимки выявили, что в ноге оставались еще пуля и осколки. Меня обратно отправили в госпиталь, где сделали операцию и вернули в часть дослуживать. Отслужив, в военкомате г.Камышина меня поставили на учет и признали годным к строевой службе, потому что медицинских документов ни в военкомате, ни у нас не было. В Камышине не раз обращался в лечебные учреждения по поводу отказа и онемений левой ноги. Лечение проводилось, извлекли два осколка. Делали запросы в госпиталя г.Москвы о полученных ранениях, но ответа не последовало. На ВТЭК направления не давали, узнав, что ранения получены во время прохождения военной службы. Ни о каких компенсациях не было и речи. Мало того, Генеральная прокуратура завела на нас уголовное дело и уведомление о его закрытии пришло только в 95-м году.
И еще. Командиром в/ч 36929 был вызван мой отец, который неоднократно во время событий был в Белом доме, встречался с Бабуриным, Ачаловым и Макашовым, пытаясь добиться приказа о возвращении нас в воинскую часть. После расстрела вместе с заместителем начальника ВСУМ полковником Шашкиным Е.Ф., нас разыскивал. После возвращения в Камышин из-за преследований и необоснованных притязаний был вынужден уволиться из органов внутренних дел, потеряв звезду, в звании майора...Продолжение следует...
1. Заключение 1993 год (Л.Г.Прошкин+А.И.Юсиповича+Н.Н.Крестинина+Н.А.Абраменкова...)+ссылки...
2. Заключение 1993 год (С.Г.Григорьев+А.Н.Аносов+В.Н.Ключенков+Л.Г.Прошкин...)
...На многие вопросы, конечно, мы не смогли найти ответ. Например, очевидным было наличие провокаторов, откровенно подталкивавших противостоящие стороны к применению оружия и кровопролитию. Так, около 15 часов 3 октября, еще до начала активных “боевых действий”, во время прохождения демонстрантов по Конюшковской улице, рядом с посольством США, неустановленный следствием мужчина, одетый в милицейскую форму, из колонны произвел автоматную очередь в сторону военнослужащих и сотрудников МВД. В результате были ранены шесть во¬еннослужащих МВД, один из которых скончался в госпитале. Или те же “загадоч¬ные” снайперы... Но в этих “пробелах” следствия нет нашей вины, мы делали все, что было в наших силах. До самого последнего дня расследования, которое завершилось 3 сентября 1995 года, мы искали и находили пострадавших, признавали их потерпевшими, проводили судебно-медицинские экспертизы.
Было установлено, что непосредственно 3-4 октября 1993 года, во время событий, расследованных следственной группой Генеральной прокуратуры в уголовном деле № 18/123669-93, погибли либо умерли от ран, полученных в этот период, не менее 123 человек. Ранения различной степени тяжести получили не менее 348 человек. В приведенных выше данных о числе пострадавших (погибших и раненых) не учтены жертвы событий, расследовавшихся в самостоятельных уголовных делах: убитые и раненые при боевых действиях между различными подразделения¬ми правительственных войск либо в результате мероприятий по осуществлению режима чрезвычайного положения, а так¬же граждане, избитые после задержания, скоропостижно скончавшиеся либо по¬страдавшие от несчастных случаев на улицах города в этот период (жизнь в го¬роде продолжалась во всех ее проявлениях) и т.п. Каждый случай смерти (около тридцати) был тщательно расследован под нашим контролем.
Здесь и далее названы официальные цифры, отражающие то, что нам удалось установить. Они достаточно точны. Тер-мин “не менее” я применяю потому, что допускаю возможность некоторого увели¬чения числа потерпевших за счет не уста-новленных нами погибших и раненых гра¬ждан. В следственных документах утвер¬ждения более категоричны.
Из собственноручных свидетельств пострадавшего П.Ю.Бобряшова
Решение отправиться к Дому Советов я принял вечером 3-го октября в 23 часа. Поводом к этому стала информация о попытке захвата телецентра Останкино, а также выступление Гайдара, которое произвело на меня впечатление призыва к гражданской войне. Очевидно стало, что вероятность военного нападения на защитников Дома Советов значительно возросла. Я выехал из дома в 23.20. Москва была пустынна и даже у станции метро “Баррикадная” не было ничего необычного. По дороге к Дому Советов на Дружинниковской улице оказалось нечто вроде контрольно-пропускного пункта из сторонников Верховного Совета, где проверили нет ли у меня с собой оружия и спиртного. После этого я миновал еще несколько заграждений, но уже без пикетов и прошел к Дому Советов. Ни одного вооруженного человека по дороге туда я не встретил. Не площади Свободной России стояла толпа в несколько сот человек, из которых не менее половины было просто любопытствующих. Среди собравшихся активно обсуждались последние события в Останкино, наличие жертв, возможность оказания помощи раненым, а также политические вопросы. Непримиримых либо агрессивных высказываний в кругах оживленно беседовавших между собой людей я не слышал, хотя подходил ко всем собраниям с целью вникнуть в суть бесед и поучаствовать в них. Необходимо также отметить отсутствие у собравшихся какого бы то ни было оружия, даже наличие металлических прутьев, камней и т.п. в руках не поощрялось дружинниками, обеспечивающими порядок на площади. Оружие в тот вечер и ночь я заметил только у генерала Макашова и его охраны, появившихся ненадолго у подъезда Дома Советов. У них было 3 автомата АКСУ и один-стандартный АК-74. Прямо напротив центрального подъезда какие-то люди сооружали нечто, отдаленно напоминающее дот. Это “укрепление” имело в диаметре примерно 2 метра и было обложено брусчаткой и бетонными блоками тротуаров, а сверху прикрыто фанерными щитами, лежащими на двух-трех кольях.
Свободный вход праздношатающейся публики был прекращен приблизительно к 3-м часам ночи и на охрану проходов в баррикадах встали наряды казаков и дружинников. Люди на площадь больше не прибывали и организованно не убывали. В течение всей ночи на балкон к громкоговорителям никто из членов Верховного Совета не выходил, более того, с этого балкона на протяжении всего времени моего пребывания на площади выступить никто не пытался. Чем ближе к утру, тем все более заметно редела толпа. Судя по разговорам, у любопытных и сочувствующих холод постепенно пересиливал желание посмотреть, что же будет дальше, тем более, что дров для костров было мало. В возможность прямого военного штурма здания Верховного Совета почти никто из тех, с кем я говорил, не верил. Ночь прошла спокойно. Около 3-х часов я присоединился к одной из групп около костра. Всего таких групп в моем поле зрения было около 20, мы слушали рассказы тех, кто был в Останкино, обсуждали вероятное развитие событий после бойни у телецентра. Одновременно мы слушали радио. Радиостанцию “Голос парламента” поймать было практически невозможно. Она активно глушилась и перекрывалась радиостанциями, подконтрольными мятежникам. По ней шла оценка ситуации после Останкинского инцидента, зачитывались указы Конституционного Суда, постановления Верховного Совета. Что касается проельцинских радиостанций, то они несли дикую чушь, вызывавшую у нас только смех. В частности, шли сообщения о собравшихся у Дома Советов пьяных “люберах”. Мы надеялись, что именно дикость передаваемого поможет части радиослушателей задуматься. Смысл нашего присутствия у стен Дома Советов метко выразил один из стоящих около костра мужчин, лет 30-ти на вид. Мы здесь мерзнем,-сказал он,-для того, чтобы встретить армию. Если придет помощь, то солдаты увидят, что им есть кого защищать, а если придут враги, то может быть, хоть часть из них подумает, что столько безоружных людей встало перед их стволами не просто так.
Под утро нам принесли коробку с полушерстяными носками, которые пришлись очень кстати, т.к. ноги у большинства из нас уже ничего не чувствовали. Носки эти, как нам объяснили, были куплены на собранные сочувствующими людьми деньги, и поэтому, мы приняли этот подарок с особой благодарностью. В течение всего времени, пока я находился на площади перед Домом Советов, никаких беспорядков, драк и т.п. я не наблюдал. Когда рассвело, стало видно, что на площади осталось не более тысячи человек, в основном у костров и палаток, которых на газоне стояло штук 5-6. В моем поле зрения находились баррикады, выходящие фасом на Конюшковскую улицу (к гостинице “Мир” и американскому посольству). Около них находилось к тому времени не более 80 человек. Мимо нашего костра с Конюшковской улицы в сторону Рочдельской прошли две группы парней в гражданском, человек по 10-15. Солнце только вставало.
Вдруг, со стороны Баррикадной раздались автоматные очереди. Стрельба приближалась к Дому Советов. От костра я и еще один человек лет тридцати, побежали к баррикаде. Что делали остальные люди на площади я в тот момент не видел. К баррикадам кроме нас никто не побежал, напротив, количество людей на них стало уменьшаться, т.к. все любопытствующие начали разбегаться. На лицах, оставшихся (их было около полусотни) выражалась твердая решимость стоять до последней возможности. Признаков паники на площади не было. У меня создалось впечатление, что большая часть людей в возможность серьезного штурма на этот момент все-таки не верит. Тем не менее, всех женщин, находившихся на баррикадах на моих глазах быстро увели в здание Верховного Совета. Стрельба в районе Дружинниковской улицы разгорелась не на шутку и половина людей, стоявших со мной на баррикаде, устремилась туда. (Грозное понятие “война” за 50 мирных лет умерло в нашем сознание и люди, бесстрашные в своей наивности, бежали на грохот боя “посмотреть”, “помочь”...). Спереди, на Конюшковской, неуклюже разворачивающаяся “Татра”, зацепилась было за бетонные блоки, сваленные перед выездом на площадь Свободной России. 12 человек, в том числе и я, вытолкнули ее на свободу, после чего часть из присутствующих изъявили желание поехать с водителем, как объяснил он, “туда. где стреляют”.
На баррикаде нас осталось не более двух десятков человек, да еще десятеро на Горбатом мосту. У некоторых из них были каски и ОМОНовские щиты. Стрельба со стороны Баррикадной явно перемещалась в нашем направлении, но пока сравнительно медленно. Неожиданно, оттуда показалась группа вооруженных людей-человек 30. Пробежав через проход в баррикаде напротив гостиницы “Мир” они быстро направились в сторону Рочдельской. Все они были в камуфляжной форме, касках, вооружены автоматами АКСУ и пистолетами, у командира на боку висела кобура с пистолетом Стечкина. Просьба оставить кого-нибудь с оружием на нашем участке была ими проигнорирована. Они быстро пробежали и вскоре стрельба за нашими спинами резко усилилась. Вокруг нас зацокали пули, начался обстрел и нашего участка. Группа людей справа от нас задвинула проход между периметрами металлическими барьерами и спряталась от пуль за кухней-палаткой, стоявшей около сквера. Я и еще несколько человек, парней моего возраста, скатились в ложбину у моста, т.к. пули стали ложиться уже совсем близко. Над нашими головами разлетались осколки камней Горбатого моста. Люди на мосту, как я успел заметить, залегли за бруствером из брусчатки. Прячась в ложбину, мы успели захватить с собой ящик бутылок с бензином.
Снайперы били по нам из мэрии и гостиницы “Мир”. Это было хорошо заметно по характеру попаданий в находящиеся рядом предметы, но кроме того нас совершенно явно обстреливали и из розового здания-нового корпуса посольства США. Нам было видно перемещение людей на его крыше и в одном из открытых окон третьего с верху этажа. Усиление огня особенно чувствовалось после перемещений человека на крыше, который явно пристреливался и выбирал позицию. Что за оружие у него, мы не могли рассмотреть, поскольку из-за большого расстояния и против солнечного света он сам был плохо виден и обнаруживал себя, главным образом, благодаря перемещениям. Можно было только предположить, что это не снайперская винтовка с оптикой, так как раненых у нас пока не было (или у него не было задачи вести в этот момент огонь на поражение безоружных людей; в самом деле, в нашем распоряжении имелись только куски арматуры и бутылки с бензином).
Спустя несколько минут в течение которых в нашей ложбине прибавилось еще несколько человек, выскочивших из под Горбатого моста, с него раздались крики: “БЭТЭЭРы идут!” Половина бывших с нами людей бросилась пригибаюсь к Дому Советов, а среди лежащих в ложбине объявился парень, который дал мне коробку спичек и проинструктировал относительно обращения с “коктейлем Молотова”. На проспекте появилась колонна БЭТЭЭРов, вывернувших со стороны набережной и приближающихся, к нам на высокой скорости. Стволы их башенных пулеметов смотрели в небо под углом порядка 30°, так что когда, повернув к баррикаде, они открыли огонь, пули первоначально просвистели у нас над головами. Мы вдвоем, прячась в ложбине, зажигали на бутылках фитили, что в спешке и спичками отвратительного качества было не просто, а колонна машин, прорвав металлическое сплетение баррикады, как стая шершней паутину, не снижая скорости пронеслась перед нами. Те несколько бутылок, которые достигнув цели, все таки загорелись, не причинили им никакого вреда. Бросать бутылки было делом не простым, так как у многих из 10-12 БЭТЭЭРов через боковые бойницы автоматчики десанта не жалели патронов, прижимая нас к земле.
Люди с моста сбежали к нам в ложбину, какой-то человек подогнал к пролому в баррикаде грузовик “Урал” и поливальную машину, после чего все заняли исходные .позиции в укрытиях. Мы стащили в наш окоп кусок горящего картона-вместо спичек-на случай повторного появления БЭТЭЭРов в районе нашей баррикады, залегли и стали ждать.
Метрах в 150 от нас в районе Краснопресненской набережной поднимался столб черного дыма. Все мы ожидали повторной атаки бронетехники в сопровождении пехоты и чувствовали себя в отсутствии какого-либо огнестрельного оружия крайне неуютно. За своими спинами мы слышали усиливающуюся стрельбу, как на стадионе, так и в парке, где, судя по шуму, уже были наступающие. Наблюдатели на Конюшковской прибежали к нам с сообщением о приближающихся ОМОНовцах и мы вместе с ними, собрав все бутылки в ящик, перебежали к углу Дома Советов, укрывшись за парапет эстакады. Здесь, в конечном итоге оказалось человек 15. Куда делись остальные я сказать не могу. Никто не решался добраться к 20-му подъезду, поскольку вся площадь Свободной России простреливалась насквозь, а автоматы за оградой парка грохотали во всю. Я все же решил было попробовать сделать это, однако, подобравшись под прикрытием реденьких кустиков газона к подъезду, я убедился, что для того, чтобы войти в него нужно пересечь совершенно открытое и простреливаемое пространство. Стоило мне высунуться из-за кустов, как по граниту фундамента ударило несколько пуль и я предпочел отползти назад и присоединиться к своей группе.
Мы просидели так минут пять, когда к нам с пандуса подбежал человек в каске и, задыхаясь, спросил: сможет ли кто-нибудь из нас завести “Татру”, стоящую на эстакаде, и отправиться на ней за раненой женщиной. Я и еще один парень побежали к машине. После нескольких неудачных попыток она завелась и мой напарник, сидевший за рулем, попытался развернуться. “Татра” на узком пандусе врезалась в парапет, а неумение включить у этой машины задний ход не давало возможности нормально ее развернуть. Совершенно открытое место и свист пуль не способствовали спокойному размышлению. К нам подбежало еще человек 6 с разных концов эстакады, и мы попытались откатить грузовик руками. В этой нервной обстановке (я хорошо представлял как “светится” моя бело-голубая спина на фоне красной кабины) мотор снова завели, машина дернулась вперед и, уперевшись в парапет, придавила бампером меня к его гранитной кладке. “Татру”, найдя, наконец шофера, все-таки отвели. Но я ходить уже не мог, левая нога меня не слушалась. Два человека, под непрекращающимся обстрелом, перетащила меня в укрытие в сквере, а затем в какую-то частную машину, которая и доставила меня в больницу. Уже в приемном покое мне сообщили, что к Дому Советов подошли танки, идет его обстрел, все горит и я понял, что судьба его защитников будет решена скоро.
Из собственноручных свидетельств пострадавшего Г.В.Голованова
4 октября 1993 г. я был свидетелем как в 6 час. 45 мин. начался обстрел Верховного Совета. Примерно в 7-7.20 на моих глазах был убит снайпером, стрелявшим с фабрики им.Капранова, офицер милиции. Труп был отнесен мною и еще двумя мужчинами в арку жилого дома. Так как стрельба была сильная и выехала БМП, столкнувшая с дороги техническую (поливальную) машину, нам пришлось уходить. Нас было человек 15-17. Люди пытались уходить в сторону жилых домов и в сторону метро “Баррикадная”. Но всюду было оцепление из солдат, милиции и ОМОНа. Они начинали стрелять без предупреждения. Примерно около 10 часов утра нас осталось 5 человек. Что стало с остальными я не знаю. В 10.20 я оказал медпомощь с помощью женщины двум подросткам лет 15-ти. Оба были ранены в ноги. Был свидетелем перестрелки между БМП и БТР внутренних войск МВД и другими военными подразделениями... В 11.00 мы спрятались в подъезде жилого дома, хотели переждать стрельбу. Звонили в квартиры, но никто не пустил. Боялись. Мы спустились на первый этаж и открыли дверь. Напротив нас стоял БТР и около 20 солдат. Они увидели нас. БТР направил пулемет, а солдаты замахали руками. Один парень сказал, что сходит к ним и объяснит, что мы гражданские. Через 15 минут он пришел и сказал, что все нормально. Мы вышли и успели перебежать только дорогу. БТР, стоявший около дома, начал движение. Я успел оглянуться и увидел, что БТР готов к стрельбе. Я успел только крикнуть “Ребята, сейчас... !” как раздались выстрелы. Я бежал предпоследним и почувствовал сильный удар в спину. Отлетев метра на три я получил болевой шок. Попытался подняться, но левая нога не ощущалась. Этой же очередью был смертельно ранен Виноградов Женя. Он бежал последний и в него попало пять пуль в область живота. С БТРа продолжали стрелять со словами “Вас, б... , надо добить”. Я попросил ребят уходить, на что получил категорический отказ. Впереди показались солдаты. Подбежав к нам они направили на нас автоматы и приказали лежать. Я пошутил, что мы и так лежим. Они спросили, кто мы такие. Кто-то ответил, что мы гражданские. Потом им крикнули, чтобы все шли туда, к дому... Виноградова Женю понесли на металлическом ограждении, а меня под руки потащили ребята. Вдруг на нашем пути оказался каменный забор высотой около 2-х метров. Нас стали перебрасывать через забор. При ударе о землю я потерял на время сознание. Когда очнулся, мы уже лежали на земле около жилого дома. Стоял старший лейтенант внутренних войск МВД и несколько солдат. Женщина (гражданская) оказала нам первую помощь. Мне солдаты вкололи прамедол и положили ватный тампон. Мной был услышан разговор, что тяжело раненый Женя совсем плох...Женщина сказала, что он не жилец. От прамедола я на некоторое время отключился. Очнулся уже на асфальте. Рядом стояли военные ЗИЛы и ГАЗы, а также автобус “Безопасность движения”. Ходили ОМОНовцы и какие-то гражданские люди, которые что-то выспрашивали. Водителю автобуса было предложено съездить к Верховному Совету с требованием о сдаче. На что был ответ: “Вам надо - вы и езжайте!” Потом проходившими мимо нас ОМОНовцами несколько раз было сказано в нашу сторону: “Мы вас расстреляем и никто не узнает”. Я ответил, что мне уже все равно. Но старший лейтенант, услышав это, поставил около нас солдат и приказал никого не подпускать. Мне дали закурить. Сколько времени я лежал-не помню. Офицер связался с кем-то по рации и вызвал “скорую”. Приехала машина, мне поставили капельницу. Со мной сел спецназовец, но он через несколько улиц вылез. Около 15.00 меня привезли в ЦИТО, где мне сделали операцию. В этот же день около 22-23.00 меня допрашивали следователи из военной прокуратуры. Допрос шел около часа или больше. Допрашивали по-очереди. На мои просьбы дать мне отдохнуть, отвечали: “Ты тут сдохнешь как собака”. Врачи больницы относились к нам очень хорошо. Начиная от хирургов и кончая медсестрами.
Из собственноручных свидетельств пострадавшей Е.Н.Рождественской
Я, Рождественская Елена Николаевна, случайно оказалась возле Белого Дома утром 4 октября 1993 года. Когда здание было внезапно окружено войсками попыталась уйти оттуда, но сделать это было невозможно, так как всякие попытки пройти через оцепление пресекались автоматными очередями и одиночными выстрелами со стороны правительственных войск. Затем началась стрельба из крупнокалиберных пулеметов... И тут со стороны мэрии (мы находились возле 8-го подъезда) двинулась нам в спину колонна БТРов (из 4-х машин). У кого-то из мужчин сдали нервы и они бросили в первую машину бутылки с зажигательной смесью. БТР загорелся. Следующая машина объехала горящую и начала расстреливать в упор из крупнокалиберного пулемета (с расстояния 15-20 метров) людей, находившихся на площади. Я побежала вверх по дороге, идущей вдоль Белого дома. Услышала крик “ложись!” и упала. По этой дороге побежали и другие люди. Тут же раздались пулеметные очереди. Я была ранена...Затем БТР поехал крушить баррикады, а люди стали подниматься. Встала и я, но идти не смогла, тут же упала. Я не чувствовала боли и не знала, что нога ранена (фактически, голень была раздроблена). Ко мне подошли люди. Они стали меня поднимать, а затем оттащили меня в небольшое здание с навесом. Там я пролежала час. Затем пришли люди из 20-го подъезда и сказали, что там госпиталь и они отнесут меня туда. Они понесли меня на носилках. Мы прошли со стороны фасада и мэрии, так как по площади Свободной России ездили БТРы. Когда мы прошли 22-й подъезд со стороны мэрии началась снайперская стрельба. Носилки со мной перекинули через бордюр. Парень, который нес меня, был ранен в позвоночник. Другой, лет 14-16, одетый в светло-зеленую куртку, кинулся бежать в сторону окон Белого дома. Но он был ранен снайперами в живот, так как выбежал из-за укрытия. Раненый в живот, он просил вытащить его из-под огня. Но мужчины не успели этого сделать, так как мальчик был убит выстрелом в голову. Затем меня вынесли из-под огня и внесли в 20-й подъезд. Когда мы находились в дверях вновь началась стрельба и я была вновь ранена в ногу. Затем под пулями за волосы я была протащена через вестибюль 20-го подъезда и таким образом попала в госпиталь. Там были раненые. У одного мужчины (ему было 30 лет и его звали Дима, это я помню, потому, что с ним все время говорила медсестра, чтобы он не терял сознание) было ранение печени и желудка. Врачи говорили, что без интенсивной терапии он проживет около 2-3 часов. Его пытались вывести на машине с красным крестом, но когда ее стали заводить водитель был ранен в руку и этого сделать не удалось. Раненые все поступали. Вывезли меня и других пострадавших полпятого вечера. ... 6.10.93 г. следователь МВД объявил мне (я в то время находилась на больничной койке в ГКБ №1), что я являюсь участницей беспорядков и на меня заведено уголовное дело, взял с меня объяснение. В конце октября 1993 года в институте им.Вишневского меня допрашивал следователь Генеральной прокуратуры Российской Федерации. Несмотря на мое тяжелое состояние (послеоперационная перевязка) допрос длился несколько часов.
Из собственноручных свидетельств пострадавшего Э.В.Шмакова
До 3 октября 1993 года я проходил обучение в Московской геолого-разведочной академии. Все дело в том, что в свое время я собирался поступать в юридический институт, но в силу объективных причин это было невозможно, поэтому то, что наш “уважаемый господин Президент” сделал с Конституцией мне крайне “не понравилось”. С ребятами из академии (сейчас, правда, мы уже давно не контактируем, но одного из них хорошо помню-Павел Войтенко, он живет в Магаданской области, кстати, тоже был ранен в руку) мы участвовали в событиях 3-4 октября. Как люди, не подозревавшие, что власть может быть такой беспощадно-кровожадной, мы не могли себе даже представить, что надо, например, брать оружие или бутылки с зажигательной смесью и бросать их в таких же граждан. Мы с 3 на 4 сидели в палатке где-то посредине площади Свободной России. Сейчас уже не помню, сколько времени прошло, но помню, что ближе к утру, до начала стрельбы, мы выходили в город, а когда пошли обратно буквально за нами сомкнулось оцепление милиционеров. Мы спрашиваем, зачем ? Нам отвечают-так надо. Мужик один говорит: “Вы к оцеплению лучше не подходите-в башку сразу бьют и в “Матросскую тишину”. У палатки нашей уже не многолюдно, говорят, почти все в Белый дом ушли. Мы- “Зачем?” Нам - “Сейчас всех свидетелей стирать будут”. Глядь, у костра мужик лежит с открытыми глазами прямо в бездонно-синее небо. Мы - “Как?” Нам - “Стрелять начали, сердце отказало”. В этот момент рев стращный и пуль грохот. Над головой свист-все попадали. “Броневик”, по-видимому, во двор вкатывал и по палаточному городку палил. Чувствую, по ноге как будто кувалдой-бух на землю, рядом швыркает, боль адская и главное, думаю-“они что там, с ума посходили?” Теряю сознание, очнулся от взрыва, лежу и смешно почему-то, думаю, “куда они мины свои “лепят”, здесь что, дзот что-ли?” Кто-то в палатку спрятался, а зря, туда больше всего “лепили”, думали там, наверное, склад боеприпасов, а там, кроме котла с чаем и нет ничего. Стрельба то тихнет, то еще громче. Чувствую, бац по второй ступне, еще одна мина осыпала, везде горячо, не знаю, где больше болит, на бок повернулся, а под мышкой-бац и пуля пролетела вместе с куском мяса: плюс 2-3 сантиметра-сейчас бы и писать нечего было. Ребята стащили меня в какую-то небольшую ямку. Лежу уже оглушенный, ничего не понимаю, только пить хочется. В общем ближе к часу или к двум дня к нам “вояка” в камуфляже: “Пацаны, что тут делаете?” Лежим, говорим, у нас тут двое раненых. “Сейчас приду”, оказывается пошел за подмогой. Пока меня тащили к броневику вчетвером, чувствую чудовищную боль, рывком... В броневике по ухабам до “скорой”-оттуда в Боткинскую больницу, 21-е отделение, в реанимацию...сказали 7 часов раненый провалялся-началось заражение. Правую ногу-до колена ампутировали, из левой-осколок со спичечный коробок (хорошие австрийские ботинки, иначе обе ноги бы)...
Из свидетельств Е.В.Кочетковой
Я свидетель ранения Меркуловой Татьяны Васильевны. 4.10.93 г. у “палаточного городка” перед Верховным Советом во время обстрела из БТРа в 6.45. Татьяна была в палатке отряда №12 (Дружинниковская ул.). Там же были ребята-Эдик, Володя и Кирилл (из Сокольников). Ей в бедро попала пуля из БТРа. Ребята перебросили ее через бетонный забор на стадион в безопасное место, но туда тоже стали въезжать БТРы и обстреливать Верховный Совет. Эдик тогда перетащил ее на Конюшковскую улицу к БТРу с красным крестом. Экипаж ее туда не взял, но разрешили оттащить к Садовому кольцу, к машинам “скорой помощи”...
Из собственноручных свидетельств пострадавшего Р.Ю.Мосягина
Я и мои сослуживцы Таланов И.А., Карнышев Е.В., Пастухов В.М., Мокров П.В., Деев Н.И., Мосягин Р.Ю., Глебов И.Е., Моисеев Д.В., Басков М.А., Галабудра А.М., Гаврилов Д.А. и Тыщенко А.Б. самовольно покинули военную часть 36929, узнав из средств массовой информации о событиях, происходивших в Белом Доме. Мы решили посмотреть, что там на самом деле происходит и если потребуется-предложить свою помощь депутатам Верховного Совета, Руцкому и его сподвижникам. Когда мы прибыли на место нас сразу заметили. К нам вышел генерал-полковник Макашов в окружении офицеров. Они сказали, что мы первые солдаты, которые пришли поддержать законную власть-депутатов, политиков и их сторонников, бросивших вызов антиконституционным действиям президента и его окружения. Нас зачислили для дальнейшего прохождения службы в штат личной охраны Министра обороны Ачалова и издали соответствующий приказ о переводе нас из в/ч 36929. Еще был издан указ, освобождающий нас и многих других от ответственности за самовольный уход из воинской части. Так мы стали нести службу по охране приемной Ачалова. В свободное от службы время мы помогали работникам столовой, доставляли продукты из подвала, давали интервью разным газетам и телепрограммам в поддержку народа и народных избранников.
4 октября рано утром мы заметили, что нас, “Белый дом”, окружили танки. Когда раздались первые выстрелы со стороны нападавших все были в панике. Мы до последнего времени надеялись, что удастся решить все мирным путем. И все, включая Руцкого, призывали только к этому. Мы принимали участие в эвакуации Ачалова и его окружения, депутатов, поваров, врачей и других гражданских лиц в зал заседаний. Когда мы вернулись к Приемной, месту сбора, этаж уже захватили десантники и я попал под обстрел. Был ранен. Около часа я пролежал на лестнице истекая кровью. Я очень благодарен врачам, которые меня собрали по кусочкам. Во мне было столько дыр, что местами висело мясо и торчали кости. После 2-х месяцев лечения меня направили в в/ч 36929, дослуживать. Прослужив еще месяц я настоял, чтобы сделали рентген ноги, потому что ходить было очень трудно, что-то мешало. Изучая снимки выявили, что в ноге оставались еще пуля и осколки. Меня обратно отправили в госпиталь, где сделали операцию и вернули в часть дослуживать. Отслужив, в военкомате г.Камышина меня поставили на учет и признали годным к строевой службе, потому что медицинских документов ни в военкомате, ни у нас не было. В Камышине не раз обращался в лечебные учреждения по поводу отказа и онемений левой ноги. Лечение проводилось, извлекли два осколка. Делали запросы в госпиталя г.Москвы о полученных ранениях, но ответа не последовало. На ВТЭК направления не давали, узнав, что ранения получены во время прохождения военной службы. Ни о каких компенсациях не было и речи. Мало того, Генеральная прокуратура завела на нас уголовное дело и уведомление о его закрытии пришло только в 95-м году.
И еще. Командиром в/ч 36929 был вызван мой отец, который неоднократно во время событий был в Белом доме, встречался с Бабуриным, Ачаловым и Макашовым, пытаясь добиться приказа о возвращении нас в воинскую часть. После расстрела вместе с заместителем начальника ВСУМ полковником Шашкиным Е.Ф., нас разыскивал. После возвращения в Камышин из-за преследований и необоснованных притязаний был вынужден уволиться из органов внутренних дел, потеряв звезду, в звании майора...Продолжение следует...