Забыли? Напомню! (Часть девятая)
( Начало) Да, коррупция существует во всех государствах, о чём регулярно и с нескрываемым удовлетворением сообщают реформаторы и их апологеты.
По-видимому, она есть даже и в Скандинавских странах и в Финляндии, которые возглавляют список наименее коррумпированных государств. Тот самый список, который Россия вместе с африканскими странами замыкает. Точно так же как и случаи коррупции и другие нарушения закона были в процессе приватизации в постсоциалистических странах Европы. Но какова их доля - вот коренной вопрос? Именно в соотношении правопорядка и уголовщины, в пропорциях честных чиновников и чиновников-преступников, а, следовательно, в природе и сущности политической системы заключается различие между здоровым и больным обществом.
Когда в осенне-весеннем сезоне гриппом заболевают не более 1% населения, это считается нормой, но когда больных становится более 3% - это уже эпидемия, а когда более 10% - объявляют государственный карантин. После реформ 1990-х годов нынешняя Россия нуждается не в карантине, но в тех суровых мерах, которые предпринимались в средневековой Европе, когда там свирепствовали чума и холера. М.Веллер, которого я не очень и люблю, со свойственной ему полемической заострённостью так характеризует созданную в России общественно-политическую систему: «Ужас не в том, вся российская верхушка обкрадывает государство и народ. А в том, что это носит характер разрушительного раскрадывания - прожирания и расхищения страны. Воровство и есть основное занятие российских властей. Воровство в сегодняшней Российской Федерации прекратить в принципе невозможно. Потому что российское государство в своём сегодняшнем виде практически и конкретно создано ворами для того, чтобы воровать. Это не государство. Это комиссия по дележу и ликвидации наследства».
В России, как и в других постсоветских и постсоциалистических странах за контроль над крупными промышленными предприятиями борются три разновеликие по своему влиянию силы. Во-первых, настоящие предприниматели, в том числе и иностранные, действительно заинтересованные в получении прибыли, и, следовательно, в развитии и совершенствовании производства. Во-вторых, теневые капиталы, уже разорившие не одно прежде доходное предприятие, так как этот капитал нацелен только на скорейшее, сиюминутное получение сверхприбыли, т.е. за год-два извлечь максимум возможного, а затем сбежать. В-третьих, самое опасное, - это политики, которые стремятся получить в своё распоряжение (прямое или опосредованное) наиболее рентабельные предприятия для использования их в качестве источника своего обогащения, и, разумеется, финансирования своих избирательных кампаний («финансовые потоки»). Различия в процессах приватизации между постсоциалистическими странами Европы и Россией в пропорциях между тремя этими силами. Если у наших западных соседей определённо доминирует первая (разумеется, со своими нюансами), то в России соотношение сил, осуществляющих контроль над промышленными гигантами, пока ещё очень далёк от столь благоприятного для экономики соотношения. Здесь фактически частные капиталы действуют под видом и на правах государственных, а государственные обслуживают групповые интересы высшей бюрократии, что не могут не признать и сами реформаторы, которые надолго превратили российскую власть в высокодоходный финансовый инструмент (или, как гласит популярная острόта, в ЗАО «РФ» - закрытое акционерное общество «Российская Федерация»). Правящая верхушка последовательно и благополучно сумела перевести все денежные потоки в русло собственных номенклатурных интересов.
В результате реформ отчуждение населения от власти, характерное для тоталитарного режима, было не только не преодолено, но стало более значительным. «Как человек, который с 1990 года участвует в государственном управлении в России, - свидетельствует директор института проблем глобализации, доктор экономических наук Михаил Делягин, - могу сказать, что за первые 7 лет наши демократы оторвались от основной массы населения гораздо сильнее, чем коммунисты за прошедшие 70 лет!» Возникшая в середине 1990-х годов пропасть между правящей номенклатурой и остальным населением в нынешней России с каждым годом всё больше и больше расширяется.
Политическая индифферентность, социальная пассивность населения, утрата каких-либо форм общественной солидарности характеризует нынешнее состояние современной России, что является не вполне подходящей основой для формирования гражданского общества. Здесь одна из причин отсутствия социальной базы для демократической оппозиции нынешнему режиму. Те же, кто полагает, что недовольство масс можно организационно оформить под лозунгами демократии, политически наивны. Им следует подождать ещё 25-30 лет пока не уйдёт поколение, пережившее 1990-е годы. Поколение, у которого российские реформаторы убили веру в демократию. Если реальная оппозиция и начнёт складываться в нынешнем российском обществе, то только не на основе либеральных и демократических ценностях, а на какой-то иной основе. Идеологическая основа потенциальной оппозиции - одна из наиболее острых проблем современного российского общества. В нынешней России существует реальная опасность формирования протестного движения на базе право-радикальных идей. Социальные миражи современной России.... Общественная практика показывает, что любая мнимость разрушительна. По меткому выражению булгаковского профессора Преображенского, хозяйственная разруха начинается с разрухи в головах людей. В недавнем прошлом навязанное сверху упоение якобы построенным, да ещё «развитым социализмом» создало пагубную для общественного сознания тенденцию замены действительного мнимым. Наиболее осведомлённые представители советского правящего класса сознавали губительность подмены реального виртуальным не только для развития, но и для сохранение государства. Не случайно Ю.Андропов свою деятельность в качестве руководители страны начал с шокирующего тогда всех, особенно апологетов «развитóго социализма», утверждения, что «мы не знаем общества, в котором живём». Последующие события продемонстрировали роковую пагубность этой подмены. К сожалению, эта тенденция сохраняется и в современной России. У нынешних её руководителей вместо «развитóго социализма» в ходу не менее звонкие фразеологемы вроде «независимого собственника», «среднего класса», «гражданского общества», «правового государства», «политической элиты» и других. При помощи очередной порции мифологем, пишет проф.Ю.Афанасьев, власть пытается создать фундамент для своего нескончаемого господства. «Необходимо демистифицировать сознание, - пишет он, - чтобы мы могли адекватно отвечать на вызовы времени».
Основу государства со свободной рыночной экономикой составляет частная собственность. Понятия «частная собственность», так же как и тесно связанное с ним «средний класс», содержательно глубже, чем просто обладание капиталом. Оно означает обладание тем личным социальным пространством, за черту которого заходить никому, в том числе и государству, нельзя, т.е. строгую очерченность индивидуалитета. Эта граница в правовом государстве табуирована всем комплексом его элементов. Свободная от государства частная собственность является социально-экономическим фундаментом демократии, гарантией разделения собственности и власти. Исторический опыт подтверждает, что демократия и частная собственность неразрывно связаны, так как собственность есть в то же время и источник уважения к другим, ответственности и готовности к компромиссу. Имея в виду эту функцию частной собственности, Л.Мизес писал, что «частная собственность не является привилегией владельца собственности, а является общественным институтом служащим добру и выгоде, несмотря на то, что она может в то же время быть особенно приятной и полезной для некоторых». Частная собственность утвердилась на Западе и получила признание именно потому, что она служит не только частному, но и общему благу.
Один из грубых методологических просчётов российских реформаторов в 1992 г. состоит в том, что отношения собственности изначально рассматривались ими лишь в сугубо экономической плоскости. Шлейф применения узкопрофессиональных дефиниций тянется с 1992 г. и в сегодняшний день, когда наши видные экономисты, давая определение среднему классу, сводят его к простейшему критерию, - например, два автомобиля на одну семью. Что автоматически делает любого «братка» из солнцевской или тамбовской мафии столпом гражданского общества. Но может ли даже высокопоставленный чиновник, берущий взятки, или крупный предприниматель, дающий их, или, точнее, вынужденный их давать, считаться гражданином в строгом общественно-политическом слова? Разумеется, нет, потому что и тот, и другой несвободны. Они не столько граждане, сколько верноподданные власти. Парагвайский диктатор Альфредо Стреснер как весьма искушённый знаток латиноамериканского варианта капитализма справедливо подметил, что «коррупция порождает сопричастность, сопричастность - преданность, преданность - подобострастие». И чем больше коррупция, тем больше средств давления на тех, кто обладает социально значимой собственностью. И не только на представителей частного бизнеса. По данным «Российской газеты», в СССР на 300 миллионов жителей приходилось 400 тысяч государственных служащих, а в современной России на 144 миллиона жителей, т.е. на население вдвое меньшее, приходится 1,8 миллиона чиновников. Зарплата и пенсии чиновников в среднем в 3-5 раз выше, чем у других бюджетников. Но бюрократические отношения - это, прежде всего, отношения строгой зависимости. Страх потерять должность ничуть не меньший, чем страх потерять собственность. «В нашем обществе по-прежнему нет граждан, а есть лишь подданные, - констатирует О.Гаман-Голутвина. - Это в равной степени характеризует и население и представителей нового правящего класса».
Проблема переходных постсоветских обществ заключается вовсе не в ограничении прав на участие в выборах, а в том, как это право реализуется. «О каком гражданском обществе может идти речь, даже если же каждый голосует, - замечает Э.Фромм, - но подсчёт голосов ведётся нечестно, или же голосующий боится проголосовать против правящей партии». Созданная в 1990-х годах система частного капитала пропитана идеологией всеобщей сервильности в полном соответствии с теорией угодничества (a theory of «yes men») Каниса Прендергаста. В этих условиях понятие института частной собственности, как политэкономической основы демократического общества элиминирует.
Трудно предполагать у нынешних российских собственников развитого гражданского самосознания, и, прежде всего, ответственности за свою страну, какие-то политические взгляды. «За прошедшие 15 лет (за исключением редких особей) в России так и не появился класс созидательной буржуазии, - пишет бывший помощник первого президента России Вячеслав Костиков. - Класс, осознающий как свои права, так и обязанности. Большинство «деловых людей» застряли в роли перекупщиков, спекулянтов, рейдеров, теневиков, биржевых игроков, мастеров «слияний и поглощений» и организаторов иных сомнительных услуг. И для них, чем меньше законов ведения бизнеса, тем лучше. Поэтому в России и нет ни одной настоящей буржуазной партии» Её никогда и не было и не могло быть, так как мы должны сменить наше сознание, и пройти новый путь к протестантизму..
Важным показателем социальной ответственности бизнеса являются его пожертвования на благотворительность. По количеству миллиардеров нынешнюю Россию английский журнал «Экономист» ставит на второе место в мире после США, но в своём обзоре мировой практики этот журнал назвал Россию «исключением». По его оценкам, на эти цели у нас ежегодно тратится менее 500 миллионов долларов. Для сравнения бизнес в США расходует на благотворительные цели ежегодно свыше 250 миллиардов долларов. «Экономист» приводит в качестве примера Б.Гейтса, который перечислил на борьбу с различными болезнями более 32 млрд. долларов....