Дмитрий Zisl Слепович: cупружеские обязанности начинаются с кухни
Экслюзивное интервью
Дмитрий Зисл Слепович klezmer , уроженец Минска, - клезмерский кларнетист, пианист, композитор, музыковед, исследователь еврейской музыки, основатель Minsker Kapelye и Tamevate Kapelye (Foolish Band), мой друг; в 2008 году переехал в Нью-Йорк, где мне и удалось взять у него это интервью.
Эли Финберг: Как складывается твоя жизнь в Нью-Йорке?
Дмитрий Слепович: С одной стороны, очень многое, практически всё, изменилось за какие-то считанные часы, которые занял перелёт из Минска в Нью-Йорк; с другой стороны, сущностных перемен не произошло: я занимаюсь тем же любимым делом, которым занимался и прежде - еврейской музыкой, театром, искусством в широком понимании.
Э.Ф.: Но, Дима, в Минске ты был старшим преподавателем кафедры белорусской музыки Белорусской государственной академии музыки, а в Нью-Йорке тебе приходится искать себя в качестве играющего музыканта в нише, переполненной до предела.
Д.С.: «Играющим музыкантом» я был и прежде, практически всю мою сознательную жизнь - и как пианист (это была моя первая музыкальная специальность до музыковедения), и как кларнетист. И среди американских клезмерских, или, лучше сказать, идишских, или даже пост-идишских музыкантов у меня было немало коллег по сцене задолго до моего переезда. Мне иногда задают здесь следующий вопрос: как Вам удаётся играть то, играть это, подразумевая разные стороны еврейской музыки; и мой ответ очень прост: я играю самого себя. Это одновременно и очень просто, точнее, естественно, - и невероятно сложно. Что до преподавания, - оно доставляет мне огромный кайф; и судя по тому, что многие из моих бывших студентов поддерживают со мной общение после окончания наших формальных отношений в вузе или Музыкальном колледже при БГАМ, - для меня служит лишь ещё одним свидетельством тому, что, по-видимому, преподавание, учительство - это часть моего призвания, моя внутренняя потребность. Я надеюсь, что и в Нью-Йорке я смогу вернуться к этой части моей жизни.
Э.Ф.: В своё время ты поразил меня, вернее, меня поразило, что ты - еврейский музыкант из Минска, человек, который профессионально занимается тем, чего в Беларуси, казалось бы, уже давно не существует - еврейской музыкой. Словосочетание «белорусский еврейский музыкант» поразило моё воображение. «Нью-Йоркский еврейский музыкант» звучит как-то проще, обыденнее, тебе не кажется?
Д.С.: Все те годы (а это более десяти лет), что мы с моей покойной профессором и коллегой Ниной Степанской, З”Л, занимались совместным изучением музыкальной традиции белорусских евреев, нас обоих не покидало стойкое ощущение, что мы пытаемся запрыгнуть на подножку последнего вагона уходящего поезда. Подчас после занятий, которые и она, выдающийся педагог, и я, начинающий преподаватель, проводили в стенах Музыкального колледжа при БГАМ, я приходил к ней в класс и играл на рояле еврейские мелодии, которые мы сообща находили в архивах и записывали в экспедициях. При этом я смотрел на висевшие на стенах портреты первых педагогов Школы - значительной частью евреев, и думал о том, что они не имели возможности открыто изучать и исполнять свою родную музыку. Теперь мы имеем эту возможность, все сцены и подмостки открыты, но почти не осталось тех людей, для которых эта традиция была их родным, не выученным, языком.
При этом, несмотря на наши, вместе с пианисткой и общественным деятелем Аллой Данциг, совместные усилия по пропагандированию еврейской музыки от стен еврейской общины до больших сцен, - этот колоссальный пласт мировой музыкальной культуры так и не нашёл своей «полочки» в белорусском музыкальном мире.
Приехав в Нью-Йорк, я попал в сообщество, перекормленное клезмерской и идишской музыкой. К примеру, я пришёл к одному проюсеру поговорить о возможном сотрудничестве с Minsker Kapelye, он послушал, покачал головой и спросил: «Всё очень хорошо. А кроме клезмера вы что-нибудь играете?»
Но тем не менее, я могу с уверенностью сказать, что в этом поистине вавилонской многоголосице Нью-Йорка у меня есть свой голос, - это голос белорусского еврейского музыканта, - не как биологической единицы, а как «партизана» своего дела, культуртрегера своей, столь редкой и пока что малопопулярной здесь традиции.
Э.Ф.: Значит, твоя миссия в Беларуси закончена?
Д.С.: Да. Меня спрашивали и продолжают спрашивать, почему я не уезжал все те годы, когда ТАМ уже почти никого не осталось, даже молодых. А ответ очень прост: я делал, то, что должен был делать, и что никто, кроме меня, в силу исключительно профессиональных причин, делать не мог. Теперь новый этап.
Э.Ф.: Мы беседуем в твоей нью-йоркской квартире, а ты раз за разом называешь себя «белорусский еврейский музыкант», и ни разу - «еврейский музыкант». Откуда эта белорусскость в еврейском мальчике Зисле Слеповиче?
Д.С.: Белорусская культура была естественной составляющей моего полиязычия с раннего детства. Как минимум я слышал белорусский язык от виднейших писателей, поэтов, переводчиков моей страны - Рыгора Бородулина, Владимира Короткевича, Василя Сёмухи... И потом, годы моей социализации - 14-18 лет - пришлись на пору бурного становления белорусской национальной идеи, в которой еврейская составляющая виделась органичной частью. Оглядываясь назад, я лишь недавно обнаружил забавное обстоятельство: моими первыми четырьмя языками были русский, белорусский, польский и идиш - все государственные языки Белорусской ССР в 20-е - 30-е гг. И после этого я - не белорусский еврей?!
Э.Ф.: Годы утверждения белорусской национальной идеи совпали с годами, в течение которых евреи фактически покинули Беларусь. И, тем не менее, ты называешь Беларусь «моей страной» и заявляешь еврейскую составляющую этой самой идеи. Не видится ли тебе в этом некое противоречие?
Д.С.: Даже на сегодняшний день еврейское население в Беларуси значительно превосходит таковое в соседних Литве и Польше (более 20 тысяч в Беларуси против 3 тысяч в каждой из этих стран!). При этом в Польше и Литве еврейская тема буквально не сходит со страниц ведущих изданий и медиа-программ. У стороннего наблюдателя может даже возникнуть ощущение, что евреи в Польше и Литве - как минимум значительное национальное меньшинство. Но это свидетельствует о наличии своего рода виртуального еврейства в сознании тех, кто веками соседствовал с еврейством реальным. Белорусское еврейство - это колоссальный по своей исторической и культурной «толщине» и значимости пласт, который не может быть просто так изъят из обращения в течение нескольких десятилетий. Даже если людям об этом не рассказывали в школе, еврейская тема существует в форме по крайней мере фольклора или пост-фольклора и априори создаёт определённую нишу для самой себя даже в стране, где евреев практически не осталось.
Э.Ф.: Ты верно заметил - евреев практически не осталось. Уехал даже ты, - человек, который посвятил многие годы своей жизни возрождению еврейской культуры в Беларуси. Ситуация ужасна, ты согласен?
Д.С.: Приехав в город, в котором по определению разнообразная и многогранная еврейская культурная жизнь буквально кипит, я вдруг обнаружил, что есть невероятно ценные её части, которые находятся если не грани забвения, то совсем не на том месте, где им надлежит быть. И я веду речь о еврейском, идишском театре. Национальный идишский театр «Фолксбине» («Народная сцена») - не самый старый в Америке, но старейший и единственный функционирующий на сегодняшний день в США профессиональный идишский театр. Его история насчитывает 95 лет. Идишский театр в Америке до войны, скажем, был на подъёме: он завоёвывал подмостки Бродвейских театров, снимались голливудские фильмы на идиш, в которых были заняты актёры еврейских театров, существовали еврейские кабаре, варьете-шоу, аналог которых существовал, наверное, только в довоенной Польше. Позволю себе напомнить, что в Минске, как и в ряде других городов Советского Союза, также существовал идишский театр: Белорусский государственный еврейский театр (БелГосЕТ), - вплоть до 1948 года, когда по приказу Сталина был убит Соломон Михоэлс, а три года спустя был расстрелян Еврейский антифашистский комитет. Я вижу более чем плодотворную почву в возрождении идишского театра сегодня и завтра. Это невероятная по сложности задача - в условиях, когда идиш уже не является lingua franca ашкеназских еврейских иммигрантов. Но, в отличие от Минска, - задача всё-таки посильная, пусть и в среднесрочной перспективе. И это та работа, которая доставляет мне удовольствие и наполняет новую главу моей жизни неким интересным содержанием.
Э.Ф.: Расскажи, пожалуйста, о Minsker Kapelye. Что это за симпатичные девушки с тобой на фотографии, которая стоит на твоём фортепиано в гостиной?
Д.С.: Minsker Kapelye - это такое трио, в котором мы с виолончелисткой Анной Харченко и цимбалисткой Таней Кукель играем редкую еврейскую музыку в её изначальном виде и в не менее редких стилистических сочетаниях. Прежде белорусское, это трио сейчас международное, разбросанное по разные стороны Атлантики. И это отчасти вызывает сожаление, поскольку у нас сложилась потрясающая музыкантская компания. Несмотря на статус кво (статус скво? - хаха!), у нас выходит время от времени собираться и играть концерты в разных концах света. И такие встречи делают наше сотворчество в чём-то ещё интереснее.
Э.Ф.: Мы оба любим наш Минск. А что, собственно, там можно любить? - Город серый, неинтересный, в чём-то очень провинциальный. Может, всё дело в детских воспоминаниях, которые по определению не могут быть плохими?
Д.С.: В твоих словах есть большая доля правды. Понять это можно, лишь основательно взглянув на Минск со стороны. Но у меня с этим городом действительно связаны очень личные воспоминания. Не знаю, сколько мне отпущено Творцом, но 29 лет, прожитые в Минске, даже в рамках очень длинной жизни, - срок немалый. Там живут бесконечно важные, близкие для меня люди, которых я всегду буду хотеть видеть. И не менее важно то, что есть такие места в Минске, где я любил гулять. Так, после работы я часто любил пройтись по проспекту Независимости. Бывало, ходил пешком от улицы Ленина до Академии Наук; когда не было времени - шёл пешком на вокзал, чтобы сесть на маршрутку до Серебрянки, минуя девочку с зонтиком и бронзовую даму на скамейке. Любил гулять по парку Янки Купалы и в районе Оперного театра. Да много таких мест «накопилось».
Э.Ф.: А есть ли какое-то одно, самое важное, самое твоё место в Минске?
Д.С. Кроме тех мест, где я жил, - это, безусловно, лицейский дворик - тот самый, за Музыкальный Колледжем, который мы все, его бывшие ученики и преподаватели, называли Лицеем, или Школой. Культовое, без сомнения, место - после «заката» Паниковки - где собирались не только лицеисты, но и студенты и преподаватели музучилища и других сочувствующих учебных заведений столицы.
Э.Ф.: Благодаря тебе, я успел лично познакомиться с Ниной Степанской, буквально за несколько месяцев до её безвременной смерти в Израиле. Что значит это имя для белорусской еврейской культуры?
Д.С.: На современном историческом этапе - практически всё. Не будь её, не было бы класса еврейской музыки в Академии, лектория и Клуба еврейской музыки в Минском еврейском общинном доме, музыкально-этнографических экспедиций по Беларуси, миникурсов по еврейскому музыкальному искусству на школах по иудаике в России и Украине. Но её роль как педагога и учёного была шире одной лишь еврейской музыки, которую она, без сомнения, любила и занималась её изучением и преподаванием с полной самоотдачей. Следует помнить об её вкладе в музыкальную педагогику, о смелых экспериментаторских курсах, объединявших в себе все музыкальные и смежные дисциплины, благодаря чему мир увидел многих ярчайших музыкантов-исполнителей, музыковедов. Её педагогическая концепция, равно как концепция исследовательская, может быть выражена через слово «цельность» - это, пожалуй, самое важное, что она передала плеяде своих учеников.
Нина Степанская и Дмитрий Слепович в экспедиции в Калинковичах (Беларусь), май 2006 г.
Э.Ф.: Немного другая тема. Живой Журнал, который нас познакомил. Насколько он важен для тебя?
Д.С.: Даже если наступит день, после которого я ни разу не открою свой ЖЖ (кстати, на идиш ЖЖ - «дэр лэбндыкер журнал») или вовсе уничтожу свой аккаунт, эта социальная сеть (когда я заводил аккаунт в 2004-м, я ещё слов таких не знал - «социальная сеть»), безусловно, заслуживает того, чтобы я ей открыл у себя дома некий памятный знак. Начну с того, что в ЖЖ я встретил свою жену. Затем - это важный информационный ресурс. Сколько средств массовой информации я считаю заслуживающими внимания и доверия? - Очень немного. В ЖЖ суммарная объективность информации обусловлена самим форматом этой сети. Кроме того, многие поражащие воображение и затягивающие с головой вещи я также увидел в ЖЖ. Взять, к примеру, блоги фотографов, поэтов, журналистов... Хотя, признаюсь, в последние пару лет у меня катастрофически не хватает времени на ЖЖ. Я наблюдаю, как меняюсь в ЖЖ я сам, как меняются другие люди, как меняется ход времени - не знаю, замечал ли ты, но оно сжимается и в ЖЖ тоже.
Э.Ф.: Я знаю, что ты, как и все минские музыканты, умеешь и любишь выпивать. Нью-Йорк как-то повлиял на это?
Д.С.: Никогда не делал из выпивки фетиш, никогда не бухал до зелёных чёртиков. Наверное, я плохой музыкант, да? (Смеётся.) Но, с другой стороны, в хорошей компании пьётся хорошо и мера как-то сама чувствуется. Видимо, потому что в кайф.
Э.Ф.: Ты готовишь?
Д.С.: Начал готовить с переменой семейного статуса. Если себе самому я прежде считал возможным разогреть полуфабрикат в микроволновке, то теперь я не один. Можно сказать, что cупружеские обязанности начинаются с кухни. Ведь одна из главных идей брака - доставлять радость близкому человеку. Нужно отдать должное моей супруге: она очень хорошо готовит.
Э.Ф.: Есть время читать?
Д.С.: Приходится себя заставлять, хотя подчас нет времени и сил на чтение. Это же относится к слушанию новой музыки. Выхода нет: если нет «подпитки» тем, что создаётся в мире, нет шансов создавать самому что-то интересное. Это непременное условие для творческого человека.
Э.Ф.: Что ты любишь и что не любишь в Нью-Йорке?
Д.С.: Люблю разнообразие - вкусов, языков, архитектурных стилей. Люблю гурманство и здоровый гедонизм как неотъемлемую часть нью-йоркской жизни. Нравится то, что метро и многие автобусные маршруты ходят круглосуточно - в этом смысле Нью-Йорк абсолютно уникален. Не люблю местами по-дурацки организованное движение, хамство отдельных водителей на дороге. С грязью приходится мириться - это, видать, неотъемлемый сопутствующий элемент культурной «вибрации», коей славен Новый Амстердам.
Э.Ф.: Когда ты переедешь жить в Израиль?
Д.С.: Года три назад я мог тебе назвать если не дату, то примерно месяц переезда. Теперь это сделать очень затруднительно в силу изменившихся жизненных обстоятельств. Я считаю, что каждый человек должен адекватно воспринимать изменяющуюся жизненную обстановку и, наверное, смотреть на неё как на направляющие линии своей жизни, которые куда-то нас ведут.
Э.Ф.: Дима. Ты большая умница. Спасибо тебе за это интервью. ............................................................................................. Просьба не забывать ставить ссылку на пост при копировании
Дмитрий Зисл Слепович klezmer , уроженец Минска, - клезмерский кларнетист, пианист, композитор, музыковед, исследователь еврейской музыки, основатель Minsker Kapelye и Tamevate Kapelye (Foolish Band), мой друг; в 2008 году переехал в Нью-Йорк, где мне и удалось взять у него это интервью.
Эли Финберг: Как складывается твоя жизнь в Нью-Йорке?
Дмитрий Слепович: С одной стороны, очень многое, практически всё, изменилось за какие-то считанные часы, которые занял перелёт из Минска в Нью-Йорк; с другой стороны, сущностных перемен не произошло: я занимаюсь тем же любимым делом, которым занимался и прежде - еврейской музыкой, театром, искусством в широком понимании.
Э.Ф.: Но, Дима, в Минске ты был старшим преподавателем кафедры белорусской музыки Белорусской государственной академии музыки, а в Нью-Йорке тебе приходится искать себя в качестве играющего музыканта в нише, переполненной до предела.
Д.С.: «Играющим музыкантом» я был и прежде, практически всю мою сознательную жизнь - и как пианист (это была моя первая музыкальная специальность до музыковедения), и как кларнетист. И среди американских клезмерских, или, лучше сказать, идишских, или даже пост-идишских музыкантов у меня было немало коллег по сцене задолго до моего переезда. Мне иногда задают здесь следующий вопрос: как Вам удаётся играть то, играть это, подразумевая разные стороны еврейской музыки; и мой ответ очень прост: я играю самого себя. Это одновременно и очень просто, точнее, естественно, - и невероятно сложно. Что до преподавания, - оно доставляет мне огромный кайф; и судя по тому, что многие из моих бывших студентов поддерживают со мной общение после окончания наших формальных отношений в вузе или Музыкальном колледже при БГАМ, - для меня служит лишь ещё одним свидетельством тому, что, по-видимому, преподавание, учительство - это часть моего призвания, моя внутренняя потребность. Я надеюсь, что и в Нью-Йорке я смогу вернуться к этой части моей жизни.
Э.Ф.: В своё время ты поразил меня, вернее, меня поразило, что ты - еврейский музыкант из Минска, человек, который профессионально занимается тем, чего в Беларуси, казалось бы, уже давно не существует - еврейской музыкой. Словосочетание «белорусский еврейский музыкант» поразило моё воображение. «Нью-Йоркский еврейский музыкант» звучит как-то проще, обыденнее, тебе не кажется?
Д.С.: Все те годы (а это более десяти лет), что мы с моей покойной профессором и коллегой Ниной Степанской, З”Л, занимались совместным изучением музыкальной традиции белорусских евреев, нас обоих не покидало стойкое ощущение, что мы пытаемся запрыгнуть на подножку последнего вагона уходящего поезда. Подчас после занятий, которые и она, выдающийся педагог, и я, начинающий преподаватель, проводили в стенах Музыкального колледжа при БГАМ, я приходил к ней в класс и играл на рояле еврейские мелодии, которые мы сообща находили в архивах и записывали в экспедициях. При этом я смотрел на висевшие на стенах портреты первых педагогов Школы - значительной частью евреев, и думал о том, что они не имели возможности открыто изучать и исполнять свою родную музыку. Теперь мы имеем эту возможность, все сцены и подмостки открыты, но почти не осталось тех людей, для которых эта традиция была их родным, не выученным, языком.
При этом, несмотря на наши, вместе с пианисткой и общественным деятелем Аллой Данциг, совместные усилия по пропагандированию еврейской музыки от стен еврейской общины до больших сцен, - этот колоссальный пласт мировой музыкальной культуры так и не нашёл своей «полочки» в белорусском музыкальном мире.
Приехав в Нью-Йорк, я попал в сообщество, перекормленное клезмерской и идишской музыкой. К примеру, я пришёл к одному проюсеру поговорить о возможном сотрудничестве с Minsker Kapelye, он послушал, покачал головой и спросил: «Всё очень хорошо. А кроме клезмера вы что-нибудь играете?»
Но тем не менее, я могу с уверенностью сказать, что в этом поистине вавилонской многоголосице Нью-Йорка у меня есть свой голос, - это голос белорусского еврейского музыканта, - не как биологической единицы, а как «партизана» своего дела, культуртрегера своей, столь редкой и пока что малопопулярной здесь традиции.
Э.Ф.: Значит, твоя миссия в Беларуси закончена?
Д.С.: Да. Меня спрашивали и продолжают спрашивать, почему я не уезжал все те годы, когда ТАМ уже почти никого не осталось, даже молодых. А ответ очень прост: я делал, то, что должен был делать, и что никто, кроме меня, в силу исключительно профессиональных причин, делать не мог. Теперь новый этап.
Э.Ф.: Мы беседуем в твоей нью-йоркской квартире, а ты раз за разом называешь себя «белорусский еврейский музыкант», и ни разу - «еврейский музыкант». Откуда эта белорусскость в еврейском мальчике Зисле Слеповиче?
Д.С.: Белорусская культура была естественной составляющей моего полиязычия с раннего детства. Как минимум я слышал белорусский язык от виднейших писателей, поэтов, переводчиков моей страны - Рыгора Бородулина, Владимира Короткевича, Василя Сёмухи... И потом, годы моей социализации - 14-18 лет - пришлись на пору бурного становления белорусской национальной идеи, в которой еврейская составляющая виделась органичной частью. Оглядываясь назад, я лишь недавно обнаружил забавное обстоятельство: моими первыми четырьмя языками были русский, белорусский, польский и идиш - все государственные языки Белорусской ССР в 20-е - 30-е гг. И после этого я - не белорусский еврей?!
Э.Ф.: Годы утверждения белорусской национальной идеи совпали с годами, в течение которых евреи фактически покинули Беларусь. И, тем не менее, ты называешь Беларусь «моей страной» и заявляешь еврейскую составляющую этой самой идеи. Не видится ли тебе в этом некое противоречие?
Д.С.: Даже на сегодняшний день еврейское население в Беларуси значительно превосходит таковое в соседних Литве и Польше (более 20 тысяч в Беларуси против 3 тысяч в каждой из этих стран!). При этом в Польше и Литве еврейская тема буквально не сходит со страниц ведущих изданий и медиа-программ. У стороннего наблюдателя может даже возникнуть ощущение, что евреи в Польше и Литве - как минимум значительное национальное меньшинство. Но это свидетельствует о наличии своего рода виртуального еврейства в сознании тех, кто веками соседствовал с еврейством реальным. Белорусское еврейство - это колоссальный по своей исторической и культурной «толщине» и значимости пласт, который не может быть просто так изъят из обращения в течение нескольких десятилетий. Даже если людям об этом не рассказывали в школе, еврейская тема существует в форме по крайней мере фольклора или пост-фольклора и априори создаёт определённую нишу для самой себя даже в стране, где евреев практически не осталось.
Э.Ф.: Ты верно заметил - евреев практически не осталось. Уехал даже ты, - человек, который посвятил многие годы своей жизни возрождению еврейской культуры в Беларуси. Ситуация ужасна, ты согласен?
Д.С.: Приехав в город, в котором по определению разнообразная и многогранная еврейская культурная жизнь буквально кипит, я вдруг обнаружил, что есть невероятно ценные её части, которые находятся если не грани забвения, то совсем не на том месте, где им надлежит быть. И я веду речь о еврейском, идишском театре. Национальный идишский театр «Фолксбине» («Народная сцена») - не самый старый в Америке, но старейший и единственный функционирующий на сегодняшний день в США профессиональный идишский театр. Его история насчитывает 95 лет. Идишский театр в Америке до войны, скажем, был на подъёме: он завоёвывал подмостки Бродвейских театров, снимались голливудские фильмы на идиш, в которых были заняты актёры еврейских театров, существовали еврейские кабаре, варьете-шоу, аналог которых существовал, наверное, только в довоенной Польше. Позволю себе напомнить, что в Минске, как и в ряде других городов Советского Союза, также существовал идишский театр: Белорусский государственный еврейский театр (БелГосЕТ), - вплоть до 1948 года, когда по приказу Сталина был убит Соломон Михоэлс, а три года спустя был расстрелян Еврейский антифашистский комитет. Я вижу более чем плодотворную почву в возрождении идишского театра сегодня и завтра. Это невероятная по сложности задача - в условиях, когда идиш уже не является lingua franca ашкеназских еврейских иммигрантов. Но, в отличие от Минска, - задача всё-таки посильная, пусть и в среднесрочной перспективе. И это та работа, которая доставляет мне удовольствие и наполняет новую главу моей жизни неким интересным содержанием.
Э.Ф.: Расскажи, пожалуйста, о Minsker Kapelye. Что это за симпатичные девушки с тобой на фотографии, которая стоит на твоём фортепиано в гостиной?
Д.С.: Minsker Kapelye - это такое трио, в котором мы с виолончелисткой Анной Харченко и цимбалисткой Таней Кукель играем редкую еврейскую музыку в её изначальном виде и в не менее редких стилистических сочетаниях. Прежде белорусское, это трио сейчас международное, разбросанное по разные стороны Атлантики. И это отчасти вызывает сожаление, поскольку у нас сложилась потрясающая музыкантская компания. Несмотря на статус кво (статус скво? - хаха!), у нас выходит время от времени собираться и играть концерты в разных концах света. И такие встречи делают наше сотворчество в чём-то ещё интереснее.
Э.Ф.: Мы оба любим наш Минск. А что, собственно, там можно любить? - Город серый, неинтересный, в чём-то очень провинциальный. Может, всё дело в детских воспоминаниях, которые по определению не могут быть плохими?
Д.С.: В твоих словах есть большая доля правды. Понять это можно, лишь основательно взглянув на Минск со стороны. Но у меня с этим городом действительно связаны очень личные воспоминания. Не знаю, сколько мне отпущено Творцом, но 29 лет, прожитые в Минске, даже в рамках очень длинной жизни, - срок немалый. Там живут бесконечно важные, близкие для меня люди, которых я всегду буду хотеть видеть. И не менее важно то, что есть такие места в Минске, где я любил гулять. Так, после работы я часто любил пройтись по проспекту Независимости. Бывало, ходил пешком от улицы Ленина до Академии Наук; когда не было времени - шёл пешком на вокзал, чтобы сесть на маршрутку до Серебрянки, минуя девочку с зонтиком и бронзовую даму на скамейке. Любил гулять по парку Янки Купалы и в районе Оперного театра. Да много таких мест «накопилось».
Э.Ф.: А есть ли какое-то одно, самое важное, самое твоё место в Минске?
Д.С. Кроме тех мест, где я жил, - это, безусловно, лицейский дворик - тот самый, за Музыкальный Колледжем, который мы все, его бывшие ученики и преподаватели, называли Лицеем, или Школой. Культовое, без сомнения, место - после «заката» Паниковки - где собирались не только лицеисты, но и студенты и преподаватели музучилища и других сочувствующих учебных заведений столицы.
Э.Ф.: Благодаря тебе, я успел лично познакомиться с Ниной Степанской, буквально за несколько месяцев до её безвременной смерти в Израиле. Что значит это имя для белорусской еврейской культуры?
Д.С.: На современном историческом этапе - практически всё. Не будь её, не было бы класса еврейской музыки в Академии, лектория и Клуба еврейской музыки в Минском еврейском общинном доме, музыкально-этнографических экспедиций по Беларуси, миникурсов по еврейскому музыкальному искусству на школах по иудаике в России и Украине. Но её роль как педагога и учёного была шире одной лишь еврейской музыки, которую она, без сомнения, любила и занималась её изучением и преподаванием с полной самоотдачей. Следует помнить об её вкладе в музыкальную педагогику, о смелых экспериментаторских курсах, объединявших в себе все музыкальные и смежные дисциплины, благодаря чему мир увидел многих ярчайших музыкантов-исполнителей, музыковедов. Её педагогическая концепция, равно как концепция исследовательская, может быть выражена через слово «цельность» - это, пожалуй, самое важное, что она передала плеяде своих учеников.
Нина Степанская и Дмитрий Слепович в экспедиции в Калинковичах (Беларусь), май 2006 г.
Э.Ф.: Немного другая тема. Живой Журнал, который нас познакомил. Насколько он важен для тебя?
Д.С.: Даже если наступит день, после которого я ни разу не открою свой ЖЖ (кстати, на идиш ЖЖ - «дэр лэбндыкер журнал») или вовсе уничтожу свой аккаунт, эта социальная сеть (когда я заводил аккаунт в 2004-м, я ещё слов таких не знал - «социальная сеть»), безусловно, заслуживает того, чтобы я ей открыл у себя дома некий памятный знак. Начну с того, что в ЖЖ я встретил свою жену. Затем - это важный информационный ресурс. Сколько средств массовой информации я считаю заслуживающими внимания и доверия? - Очень немного. В ЖЖ суммарная объективность информации обусловлена самим форматом этой сети. Кроме того, многие поражащие воображение и затягивающие с головой вещи я также увидел в ЖЖ. Взять, к примеру, блоги фотографов, поэтов, журналистов... Хотя, признаюсь, в последние пару лет у меня катастрофически не хватает времени на ЖЖ. Я наблюдаю, как меняюсь в ЖЖ я сам, как меняются другие люди, как меняется ход времени - не знаю, замечал ли ты, но оно сжимается и в ЖЖ тоже.
Э.Ф.: Я знаю, что ты, как и все минские музыканты, умеешь и любишь выпивать. Нью-Йорк как-то повлиял на это?
Д.С.: Никогда не делал из выпивки фетиш, никогда не бухал до зелёных чёртиков. Наверное, я плохой музыкант, да? (Смеётся.) Но, с другой стороны, в хорошей компании пьётся хорошо и мера как-то сама чувствуется. Видимо, потому что в кайф.
Э.Ф.: Ты готовишь?
Д.С.: Начал готовить с переменой семейного статуса. Если себе самому я прежде считал возможным разогреть полуфабрикат в микроволновке, то теперь я не один. Можно сказать, что cупружеские обязанности начинаются с кухни. Ведь одна из главных идей брака - доставлять радость близкому человеку. Нужно отдать должное моей супруге: она очень хорошо готовит.
Э.Ф.: Есть время читать?
Д.С.: Приходится себя заставлять, хотя подчас нет времени и сил на чтение. Это же относится к слушанию новой музыки. Выхода нет: если нет «подпитки» тем, что создаётся в мире, нет шансов создавать самому что-то интересное. Это непременное условие для творческого человека.
Э.Ф.: Что ты любишь и что не любишь в Нью-Йорке?
Д.С.: Люблю разнообразие - вкусов, языков, архитектурных стилей. Люблю гурманство и здоровый гедонизм как неотъемлемую часть нью-йоркской жизни. Нравится то, что метро и многие автобусные маршруты ходят круглосуточно - в этом смысле Нью-Йорк абсолютно уникален. Не люблю местами по-дурацки организованное движение, хамство отдельных водителей на дороге. С грязью приходится мириться - это, видать, неотъемлемый сопутствующий элемент культурной «вибрации», коей славен Новый Амстердам.
Э.Ф.: Когда ты переедешь жить в Израиль?
Д.С.: Года три назад я мог тебе назвать если не дату, то примерно месяц переезда. Теперь это сделать очень затруднительно в силу изменившихся жизненных обстоятельств. Я считаю, что каждый человек должен адекватно воспринимать изменяющуюся жизненную обстановку и, наверное, смотреть на неё как на направляющие линии своей жизни, которые куда-то нас ведут.
Э.Ф.: Дима. Ты большая умница. Спасибо тебе за это интервью. ............................................................................................. Просьба не забывать ставить ссылку на пост при копировании