Собор
"...Инициатива проведения референдума о судьбе Исаакиевского собора является правовым нонсенсом, так как, по сути, будет рассматриваться целесообразность соблюдения федерального закона. Об этом заявил глава Синодального отдела Московского патриархата по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда..."
Здесь, как обычно, несколько аспектов. Первый - самый очевидный. Отдел патриархата по взаимоотношениям с обществом четко артикулирует, какими именно должны быть эти отношения - заткнитесь, твари. Сама постановка вопроса, что у людей, живущих в Петербурге, будут спрашивать что-то, касающееся будущего Петербурга, невыносима для современной власти - а церковь стала по факту департаментом общественного здоровья российского государства в его нынешней "вертикальной" версии. То, что закон жеманно называет церковь общественной организацией, ее (церковь) совершенно не смущает - законы не про нее.
Второй аспект менее очевиден, но как раз он объясняет происходящее с менее субъективных позиций.
Страна полным ходом проваливается в дикость и средневековье. Процесс носит стремительный характер, а потому правовое оформление деградации не успевает за фактическим положением дел. Фактическая сторона видна всем - создано сословное общество, в котором закон в отношении правящей знати практически не действует, хотя и используется в рамках внутриэлитных войн - но крайне выборочно и совершенно произвольно. В этом же ряду и особое положение церкви - над людьми и над любым законом.
Правовая же сторона отстает, и закон о реституции в его максимально расширенном толковании, когда церковь подгребает под себя все, на что можно поставить крест (причем неважно, владела ли ранее церковь этим объектом или нет) - этот закон периодически попадает в противоречие с другими законами. В том числе и теперь - с законом о референдуме, когда вроде бы у смердов можно спросить их мнение. Кстати, никто не гарантирует, что его учтут - здесь резкое неприятие вызывает сам факт того, что у людей вообще что-то спросят.
В этом смысле один из высших чинов церкви всего лишь пытается навязать свое несомненное и приоритетное право захватывать собственность над обязанностью выслушать мнение тех, у кого эту собственность будут отнимать - у народа.
Пока право не будет соответствовать фактическому состоянию дел, такие конфликты неизбежны. Решается проблема, конечно, однозначно - нужно, наконец, сказать людям, что их единственная обязанность - платить подати и оброки правящему сословию, а все остальное - лишь милость, которая может быть в любой момент отозвана. Причем без объяснения причин. И облечь всё это в форму закона.
Однако, понятно, что пока этого сделать нельзя - у людей еще есть какие-то иллюзии, и расставаться с ними они не спешат. Поэтому приходится конфликтовать и выгрызать у этих ничтожных людишек то, что по праву принадлежит новым хозяевам жизни.
Здесь, как обычно, несколько аспектов. Первый - самый очевидный. Отдел патриархата по взаимоотношениям с обществом четко артикулирует, какими именно должны быть эти отношения - заткнитесь, твари. Сама постановка вопроса, что у людей, живущих в Петербурге, будут спрашивать что-то, касающееся будущего Петербурга, невыносима для современной власти - а церковь стала по факту департаментом общественного здоровья российского государства в его нынешней "вертикальной" версии. То, что закон жеманно называет церковь общественной организацией, ее (церковь) совершенно не смущает - законы не про нее.
Второй аспект менее очевиден, но как раз он объясняет происходящее с менее субъективных позиций.
Страна полным ходом проваливается в дикость и средневековье. Процесс носит стремительный характер, а потому правовое оформление деградации не успевает за фактическим положением дел. Фактическая сторона видна всем - создано сословное общество, в котором закон в отношении правящей знати практически не действует, хотя и используется в рамках внутриэлитных войн - но крайне выборочно и совершенно произвольно. В этом же ряду и особое положение церкви - над людьми и над любым законом.
Правовая же сторона отстает, и закон о реституции в его максимально расширенном толковании, когда церковь подгребает под себя все, на что можно поставить крест (причем неважно, владела ли ранее церковь этим объектом или нет) - этот закон периодически попадает в противоречие с другими законами. В том числе и теперь - с законом о референдуме, когда вроде бы у смердов можно спросить их мнение. Кстати, никто не гарантирует, что его учтут - здесь резкое неприятие вызывает сам факт того, что у людей вообще что-то спросят.
В этом смысле один из высших чинов церкви всего лишь пытается навязать свое несомненное и приоритетное право захватывать собственность над обязанностью выслушать мнение тех, у кого эту собственность будут отнимать - у народа.
Пока право не будет соответствовать фактическому состоянию дел, такие конфликты неизбежны. Решается проблема, конечно, однозначно - нужно, наконец, сказать людям, что их единственная обязанность - платить подати и оброки правящему сословию, а все остальное - лишь милость, которая может быть в любой момент отозвана. Причем без объяснения причин. И облечь всё это в форму закона.
Однако, понятно, что пока этого сделать нельзя - у людей еще есть какие-то иллюзии, и расставаться с ними они не спешат. Поэтому приходится конфликтовать и выгрызать у этих ничтожных людишек то, что по праву принадлежит новым хозяевам жизни.