Деревенские коты Мурзики. 2020

[el20]

Тяжелый был год. Что-то не хочется ни подводить итоги, ни рассматривать перспективы на этот год, поскольку оптимизма они тоже не вызывают. Поэтому я про котиков вам поставлю.

Прошлой осенью я вернулась из деревни в город, а в феврале наведалась в теперь уже мою «вёску».
Приехав в районный центр, я хотела купить кошачий корм, но, как потом оказалось, так просто его не купишь - надо знать места. Например, кошачий корм продается в Доме Быта в отделе сувениров. Но купите вы его, только, зная об этом.
И если вы человек приезжий, то побегав по городу в тщетных поисках кошачьей еды, неизбежно спросите местных жителей, где ее купить. Вначале вам укажут на продуктовый магазин, в котором еды для ваших питомцев нет, но над полкой с туалетной бумагой и салфетками сохранилась надпись о том, что там лежит кошачий и собачий корм. «Ах, нет? - как бы удивятся местные жители, - а раньше был», и с этим не поспоришь. Затем, в качестве плана «Б» вам предложат сходить в Дом Быта, в отдел сувениров «Там не надо искать корм на витрине, вы его не найдете», - справедливо укажут вам, но нужно, явив себя продавщице, озвучить пароль: «Мне кошачьего корма». Ответом будет: «Вам килограмм или полкило?» Он у них расфасован таким образом. Вы просите килограмм или два, учитывая аппетиты своих проглотов, и продавщица достанет вам мешочки с кормом откуда-то из-под прилавка. Не то, чтоб его там продавали секретно или корм был контрабандным, но наличие его не афишируется, а информация о нем просто передается народом из уст в уста.
Но если вы не обратитесь к местным жителям, то тайна продажи кошачьего корма в центре останется для вас за семью замками, и вам придется тащиться на край этого городка, где расположен большой супермаркет.

Я тогда еще этих секретов не знала и какое-то время побегала по центру в поисках корма для Мурзиков. Вместо него купила набор сахарных булочек. Я сказала продавщице, что раз я не могу купить еду котам, то хотела бы приобрести что-то себе, чтобы не готовить, а так - захотелось поесть, а тут, чик! - что-то вкусненькое. Продавщица кивнула, потому что сразу меня поняла, и вынесла мне из подсобки эти булочки, которые оказались на редкость вкусными.
Конечно, я беспокоилась, что не смогу накормить котов, но успокаивала себя тем, что коты вообще могли меня не помнить, а следовательно и не прийти. Они могли даже подумать, что я их бросила, а коты такого не прощают.

Как бы не так. Примчались оба.


И затребовали еду. Я понимая, что действия мои напрасны, все же поискала по сусекам кошачий корм, не нашла и решила поделиться с ними булочкой. Коты смели булочку в один присест.
- Она че, вкусная такая? - спросила я котов и отломила кусочек. Булочка была прекрасной - хорошо пропеченной, свежей, но с неслипающимся тестом. «Эх», подумала я, вспомнив пустой холодильник в деревне, и отдала котам вторую булочку. Она была проглочена в рекордные сроки. За ней ушла и третья, а потом и половина четвертой. Половину я, все же съела сама.
Во время этого кошачьего визита выяснилось, что Черный заматерел и обрел недостававшую ему в прошлом году силу. Раньше он задирал Сиамского, но, получив увесистую затрещину, отходил в сторону и прикидывался другом, вернее, сводным братом. Сиамский же не хотел конфликтов, он вообще ничего, кроме еды не хотел. Этот кот никого не ловил, потому что помнил, что за это его били. Он никого не задирал, потому что ему это было не нужно. Он не гонял чужих котов с территории, т.к. этим с удовольствием занимался Черный. Он просто хотел, чтобы его покормили и оставили в покое, желательно в тепле, потому что он помнил зиму, проведенную в лесу. Если в дом не пускали, то и под полом, где они, в основном, обитали у своих хозяев, было относительно тепло. Но тут вырос Черный и оказался сильнее. И драк, как оказалось, было не избежать. Они дрались жестко, пух летел в разные стороны под дикие завывания, и Черный, похоже, одерживал победу.
Мои попытки объяснить, что все кошачьи - братья, и драки в семье - вообще последнее дело, успехом не увенчались.

Думала я о котах до своего следующего приезда. Приехала через месяц ставить окна. На это ушел день, и в течение этого дня во дворе со мной был Сиамский. В дом он залетал и тут же вылетал, пугаясь шума и самого рабочего. Сиамский - запуганный слегка кот, битый и гонимый, вот он и боится всего. Черный - тот никого и ничего не боится.

В апреле я уже переехала на весь весенне-осенний период - дачный сезон. Мой приезд с кучей вещей слегка всколыхнул деревню, и мне пришлось выдержать наплыв посетителей, задававших мне один и тот же вопрос: правда ли, что я переехала насовсем. Я всем отвечала, что «правда» и даже сама думала: «Кто знает, может и перезимую».

Черный пришел сразу и просто стал у меня жить. Ел, спал, бегал по дому, когда что-то слышал. Я ничего не слышала и никого не видела. Уезжая на зиму, я оставила на кухне включенным отпугиватель, и весной ни малейших следов чьего-то нежелательного пребывания в доме не нашла. Зато в прихожей, где стоит тумба с инструментами и всякими химикатами, было все изорвано и изгрызено. Грызли смесь для покраски деревьев, табачную пыль, химикаты от сорняков и вредителей. Трупов не было, следов жизнедеятельности - полно. На радостях от эффекта, произведенного отпугивателем в кухне и комнате, я купила еще один для прихожей, а потом и третий - побольше и подороже - для комнаты. Но третий я купила уже позже, когда все же нежелательные посетители появились.
В любом случае, спала я спокойно только, если рядом был кот. Раза три он уходил вечером, и я всю ночь выбегала на крыльцо покискисать ему, но находила его только утром на своей веранде.
Где его носило, не знаю. Вообще, он любил гулять по деревне, истерически крича под заборами. За это его кормили. Чтоб не орал. Кормили не все. Баба Маня, к примеру, просто гоняла Мурзика. А минская соседка - кормила, говорила: «Так орал!» Не то, чтобы он был голодным, просто это был один из способов добывания хлеба насущного. Питался он у меня. Возле печки у него стоят три тарелки. Одна, мисочка, для молока или супа. Вторая - для сухого кошачьего корма, а третья - для всякой всячины, типа жареной картошки или яичницы. Однажды он влез на плиту, сбил крышку со сковородки и сожрал почти всю картошку, которую я себе нажарила. Немного мне оставил. Остатки перекочевали в его тарелку, потому что я брезглива и ни за что б не согласилась есть с котом из одной сковородки. После этого случая я поняла, что отныне мне придется только жарить картошку, потому что вареную Мурзик не любил. Еды у него предостаточно, и иногда он ее оставляет в тарелке. Сиамский, тот есть впрок.



Где-то через неделю после моего приезда Ксюша, гуляющая по улице, спросила или даже не спросила, а так, констатировала: «Мурзик Черный у вас живет?» «Да, - ответила я, - у меня. А вот Сиамского нет». Я вспомнила, что они сильно дрались зимой, а Ксюша рассказала, что Черный так сильно бил Сиамского, что тот в конце концов, сбежал.
- Ой, ну, что за судьба у этого несчастного кота! - расстроилась я, - Его вечно откуда-то гонят. Если не люди, то обстоятельства.
- Или другие коты, - добавила Ксюша сердито.
- Тем более, что как бы братья были, - продолжала я.
- И тем более, что тот раньше в наш дом пришел!
- Да, - согласилась я, и мы с осуждением посмотрели друг на друга.

Сиамский появился где-то через неделю после моего приезда. Я сидела на корточках у грядки, когда меня кто-то легонько боднул сзади, и я сразу поняла, что это Сиамский Мурзик. Только он так нежно бодается. Черный просто орет или садится где-то так, чтоб держать вас в поле своего зрения и гипнотизирует. Иногда запрыгивает вам на голову, при этом взгляд у него дурноватый, потому что понимает, что поступает неправильно, но ничего с этим поделать не может.
Сиамский дал мне себя немного потискать, но потом вырвался и побежал к дому, и я с грустью заметила, каким он стал худым. Я открыла дверь в кухню, но войти мы не успели, потому что из комнаты вышел Черный, и когда я оглянулась, то Сиамского рядом не было. Мы с Черным вышли на крыльцо и увидели как уже за огородами, в поле, красивым бежевым оленем скачет вдаль Сиамский Мурзик. За это я поругала Черного, на что он не отреагировал. Потом я вернулась в дом, насыпала в пакетик сухого корма и пошла искать Сиамского.
Рядом с мной - дом минчан, потом два заброшенных, может и три. Вот в ту сторону умчался Сиамский, и я пошла его искать, потому что меня очень расстроили эти его впалые бока.
Сиамский Мурзик меня услышал и примчался откуда-то издалека. Он ел этот корм с такой жадностью! Но не забывал при этом оторваться от него, чтобы потереться благодарно о мои ноги и снова вернуться к корму.

С тех пор Сиамский стал приходить во двор со стороны поля, и я тайно его кормила. Иногда оставляла корм на тарелочке, но не было гарантии, что еда достанется именно ему, потому что, кто только не шастает по моему двору.

Как-то я обрезала усы у клубники на грядке за теплицей. На поле, со стороны Ксюшиного дома, работал трактор. Какой-то не совсем обычный. На обычном Ксюшин папа работает, а этот чего-то другое приехал делать. Он ездил по посевам, срезал их и сильно пылил. Возможно, это был комбайн, но за это не поручусь - «не деравенская я женчина» и в сельскохозяйственной технике не разбираюсь. И вот, когда я обрабатывала свою клубнику, а трактор пылил на поле, из-за теплицы вынырнула баба Маня.
- О, - сказала я, - привет.
- Привет, - отозвалась баба Маня и как-то наспех спросила:
- Чаго робишь?
- Да вот, клубнику..., - начала я объяснять свои действия, но баба Маня уже ушла вперед, крикнув мне:
- Я не до табе, я до трахтора.

«А чего тогда через мой двор?» - подумала я. Трактор пылил на поле возле Ксюшиного и того участка, который между нашими домами. Там когда-то жила хромая и сильно пьющая баба Зина, о которой я рассказывала где-то в начале этих заметок. Сейчас там никто не живет, забор есть только местами и намного удобнее пройти к «трахтору» через ее двор - прямо к нему и выйдешь, чем зачем-то идти через мой. Пока я об этом раздумывала, мимо моей теплицы прошагал Володя-«дохтур».
- Чаго робишь? - спросил он меня мимоходом, продолжая шагать через мой участок.
- Да вот... - начала, глядя на его удаляющуюся спину.

«Наступит на газон - убью», - подумала я ему вслед. Володя подойдя к газону, посмотрел себе под ноги и свернул на «дорожку». Это, вообще-то не дорожка, а такая насыпь из выкорченновой и набросанной вдоль посаженных деревцев травы. Ходить по ней неудобно и, бывает, кто-то пытается пройти по моему юному и нежному газону.

Я продолжала работать, повернувшись спиной к полю, когда услышала:
- Чаго робишь? - это опять был Володя, уже возвращавшийся с поля. Он так же быстро прошагал мимо меня уже в другую сторону.
- Ты б хоть остановился для приличия, - крикнула я ему вслед.
- Я не до табе, я до трахрора прихОдиу.
- А че через мой двор-то? - но этих слов Володя не услышал, потому что был уже где-то у калитки.

- Кто ни попадя ходит здесь! - пожаловалась я, подошедшему ко мне Черному Мурзику, - а некоторые даже живут. Это я о кроликах, - уточнила Мурзику, чтоб он не подумал, что я говорю о нем, - ты у меня родной и любимый. Пошли в дом уже.

Бродившие по деревне кролики относились к Ксюшиному семейству. Они выкопали себе глубокие подземные лабиринты и в них жили. Выходили за пропитанием, когда стемнеет. И рано утром можно было их увидеть. Если я их видела у себя в огороде, то открывала окошко и кричала: «Кролииикии, воон там капуста, туда идите, а в теплицу не ходите!» Но кроликов почему-то манила теплица, и мне это не нравилось, потому что они здоровые такие - размером с собаку и в теплице могли навредить моим овощам.

Черный Мурзик прожил у меня всю весну и почти все лето. Потом исчез. Я его звала, искала, но он так и не вернулся. Вначале Ксюшина мама на мои беспокойные «Где же наш Черный Мурзик?» отвечала: «Да, не беспокойтеся. Прийде», объяснив, что он, бывает, «далёко» уходит и возможно сейчас пребывает на какой-то ферме. Однажды, когда уже падали яблоки с самой моей ранней яблони, я насобирала их в тачку и повезла в Ксюшин двор. У них большое хозяйство, есть свиньи, и лучше уж пусть они съедят эти яблоки, чем они пропадут. Сама я их собирала, раздавала, потому что такой ранней яблоньки ни у кого на улице нет, но все равно их было больше, чем можно было как-то использовать. Поэтому я набирала тачку яблок и возила в Ксюшин двор. В тот вечер меня нагнал пьяный Коля, который тоже шел к Ксюшиным родителям.
- Коля, ты не видел Черного Мурзика случайно? Ищу, ищу его..
- Видел, - ответил пьяный Коля, - дохлый у дороги валяется.

Не буду плакать, подумала я. Вот вернусь домой, тогда... А сейчас не буду.

Мы вошли во двор. Коля ушел в дом, а я подошла к Ксюшиной маме и сказала:
- Коля сказал, что видел Мурзика...Черного...мертвого...
Тут я заплакала и уже ничего сказать не могла. Ксюшина мама смотрела на меня во все глаза:
- Гэта вы зза кота плачете?
Я кивнула, изо всех сил стараясь перестать плакать.
- Да их по весне тысячи буде! Бяры любога! А вы плачете.
Я посмотрела ей в глаза и сказала:
- Я не хочу любого! Я Мурзика люблю! И второго тоже. Они мои родные, я к ним привыкла, я их знаю - зачем мне эти тысячи чужих!

Ксюшина мама выросла в деревне. Их по-другому воспитывают: собака - чтоб дом сторожила, кот - мышей лювил. И все. Баба Маня рассказывала, как ее ругал муж, когда увидел, что она плачет по собаке. Он ее даже в дом не пускал из-за этого. Ему казалось, что это стыд - плакать по собаке.

Ксюшина мама смотрела на меня каким-то ошеломленным взглядом. Наверное ей не приходило в голову, что можно просто любить ее котов.
- Не плачьте, что вы плачете? Это не Мурзик там. Ён на ферме где-то...
Было видно, что ей меня жалко, а я, как нарочно, все плакала.
- Я к тому, - продолжила я, - что если это он, то надо пойти и похоронить его, что ж он у дороги лежит.
- Да, не ён гэта! Успокойтеся!

Я пошла домой и там начала полоть свою клумбу, чтоб отвлечься, но не смогла, потому что все думала, что Черного Мурзика - такого молодого, красивого, задиристого и ласкового, такого пркрасного охотника - больше не будет.
Во двор вошла Ксюшина мама.
- Вы усе плачете! - воскликнула она расстроено, - не плачьте! Я пришла вам сказать, что я у мужа спытала, ён по той дарозе ездит, так ён сказау, похожий кот, но не наш Мурзик. Не расстраивайтеся, гэта не ён.
- Правда? - я изо все сил хваталась за эти слова, чтобы была надежда, что Мурзик жив.
- Правда, правда! Даже не сумневайтеся! Живой Мурзик, што яму зробицца!

И я ей сразу поверила. Потому что не хочу больше никаких потерь в своей жизни.

Как-то я сказала бабе Мане, что тоскую по Мурзику. Она рассердилась:
- Чаго удумала - по коту тосковать! Ды яго нихто в деревне не любиу! Нявчит и нявчит!
- А я любила. И сейчас люблю. Он был прекрасный кот - красивый очень и замечательный охотник! Помнишь, летом израненный был? Ксюша сказала, со здоровой крысой воевал.
- Ууууй! - недовольно воскликнула баба Маня, которая всегда меня ругает за любовь к животным.



А я так я и верю до сих пор, что Мурзик наш живет на ферме, где ему тепло и сытно, где он вволю охотится - он без этого не может. И на этой ферме, где он сейчас живет, его все любят, потому что нельзя не любить такого красавца и умницу.

Сиамский вначале заходил в дом с опаской, но очень быстро осмелел, и поселился у меня.
В отличие от Черного, он не спал днем в доме, заходил только поесть и потом уносился на улицу. Мне это совсем не нравилась. Когда в доме спит кошачий - это всегда уют, это - Дом.
Как-то я пошла за Сиамским, посмотреть, куда это он так торопится. Оказалось, он пребывал на чердаке моего старого сарая. В этом сарае, кто только не живет!

Как-то Ксюшина мама спросила:
- Вы нашаго кроля не видали?
К этому времени остался один беглый кролик.
- Он у меня в сарае живет, - ответила я.
- Што, прауда? - удивилась Ксюшина мама.
- У меня там все живут - ёжики, ваш кролик, бабиманина Катя временами. Сколько раз видела, что она оттуда выходила. В прошлом году бабиманина курица там снесла яичко. Но теперь я с курами борюсь, и я внушительно посмотрела на Ксюшину маму, а она спросила:
- Ходят до вас мои?
- Пытаются, - ответила я сурово.
- Вы их гоните.
- Я и гоню.

Днем Сиамский пропадал в сарае, а иногда приходил ко мне, когда я работала, и ложился спать в картошку или в траву, неподалеку, где ему не было жарко.


Как-то я увидела, что он играет, что меня удивило, потому что раньше я его играющим не видела. И я подумала, что, возможно он возвращается к самому себе. А однажды заметила, что он внимательно смотрит за стопку книг на полу, а потом - молниеносный прыжок и мышь в зубах. Мурзик заметался по комнате, бегал то к дверям, то к окну, сверкая почерневшими глазищами. Я наконец поняла, что он хочет выйти и открыла окно. Мурзик выпрыгнул. Я потом бабе Мане рассказала, так она мне объяснила: «Боялся, что отберешь».
Во дворе Мурзик поиграл со своей жертвой, потом съел ее, возвратился в дом и попросил еще еды. Все это было не совсем обычно, т.к. Мурзик охотился только в юном возрасте и на всех подряд, за что был бит и отдан в чужой дом, откуда его изгнали. После возвращения в родные пенаты, он больше не охотился. Ксюша говорила, что они видели, как мышь рядом пробегала, а он отворачивался. То, что Мурзик вновь стал охотиться, я объясняла его полным душевным комфортом. У меня в доме для него всегда была еда, ему было тепло, никто его не выгонял, наоборот, зазывали внутрь, любили, играли, и в результате все его страхи, комплексы и развившиеся в результате постоянных изгнаний кошачьи синдромы улетучились. Мурзик вернулся к самому себе: он стал охотиться, играть и гонять с территории чужих котов. Раньше он плевать на них хотел - этим занимался Черный. А тут я как-то услышала сумасшедшие кошачьи вопли и выскочила во двор, испугавшись, что «наших бьют» и надо их спасать. Сиамский Мурзик, дико завывая, драл чужого кота и гнал его с ныне пустующего бывшего двора бабы Зины, который расположен между моим и домом Ксюшиной семьи. Чужак был изгнан со двора на улицу, и Мурзик, все также душераздирающе завывая, погнал кота дальше по улице, а ко мне подошла Ксюшина мама, и мы вместе поудивлялись Мурзику.
- А мне нравится, что он чужих котов с моего двора гонит, - сказала Ксюшина мама.
- Со всей своей территории гонит, - поправила я, - понимает, что теперь он тут один, и это его задача, - и Ксюшина мама кивнула.

Однажды она подошла к забору, со стороны поля, когда я выкорчевывала траву на своем газоне и спросила:
- Мурзик Сиамский у вас живе?
- У меня.
- И ночуе?
- Ну, да. Я же без них не могу спать. Он днем только поесть забегает, а вечером приходит и остается до утра. Черный, тот в 4 утра уходил. Этот спит долго.
- Вы яго не кормите. Вы ж яго кормите?
- Не буду кормить, так он и перестанет ходить ко мне. Не, пусть ест.
Ксюшина мама посмотрела на меня грустно и сказала:
- А до мяне уже не хоче йти. Другого дня сидеу там на колесе, я яго позвала: «Мурзик! Мурзик», а ён смотрит, но не йде. Я гаварю: «Йди, я табе колбаски дам!» Вынясла тую колбаску, так ён смотрел, смотрел... Но все же подошел. А на руки не захотел - вырвался.
Пока она рассказывала, на наши голоса пришел и сам Мурзик. Подошел ко мне, и хотя Ксюшина мама стала его подзывать, остался со мной.
- Ну, вот, што я и гаварю, - огорченно сказала Ксюшина мама.
- Так он же спит у меня, вот и считает, что теперь это его дом. Со мной спит. Я его обнимаю. Ваш дом - тоже его. Но я и мой дом - мы его без остатка.
Мы разошлись по своим полям, и я все думала, что Мурзики - они просто очень благодарные: Черный ловил мышей, гнал всех со двора, а теперь этот Мурзик - в благодарность за предоставляемую ему по каждому требованию еду, стал ловить мышей. Я позатыкала щели между стенкой и полом (так плинтуса и не сделали) и думаю, что это, в совокупности с отпугивателями, остановило их от частого посещения моего дома. Мурзик к этому отнесся своеобразно. К окну приставлена доска, чтоб котам было легче входить в дом. Я работаю за компом как раз у этого окна и обычно вижу, когда они приходят, и открываю им окно, если оно закрыто. Если открыто, то они входят сами через порванную ими москитную сетку. Вернее, порвал ее именно Сиамский. Черный орал дурным голосом, и я ее отодвигала, а Сиамский решил вопрос радикально.
Однажды я увидела эту черную морду за окном с ящерицей в зубах.
- Неет! - закричала я Мурзику, а он от неожиданности открыл рот, ящерица выпала, и Мурзик долго смотрел, как она уползает в траву, и время от времени переводил на меня непонимающий взгляд.
- Я не хочу никаких ящериц в доме, - объясняла я ему, - вообще никого, кроме котов, не хочу.
Мурзик, возможно, меня понял. Но не совсем.
Ящериц он больше не приносил, но однажды, когда уже стемнело, он принес домой мышь. Я не заметила, потому что за окном было темно, морда у него черная, и на то, что там у него было что-то в зубах, я не обратила внимания. Мышь была живая. Мурзик выпустил ее на ковер и стал играть. Видимо играть ему было лень, потому что мышь убегала на приличное расстояние.
- Мурзик! - кричала я, и тогда он прыгал и ловил эту мышь. Она все же убежала под диван, который непросто сдвинуть с места и по этой причине там незаделанные щели.
- Мурзиик! - тут уж я вскрикнула с укором. Он оглянулся и посмотрел на меня: да я и не голодный совсем, че ты расстраиваешься?
- Мне нужно, чтоб ты в доме мышей уничтожал, не не добавлял их!

Мурзик выслушал все мои упреки и стал приносить мышей во двор. Если я работала на грядках, то он стоял рядом, держа в зубах мышь, пока я не обращала на него внимания и только после этого относил ее на расчищенную под плитку площадку, и там уже играл.

Осенью мне нужно было уехать в город. Вернулась я через неделю. На новой белой плите обнаружились следы пребывания непрошенных гостей. Отпугиватель лежал на полу и, видимо, от него было мало эффекта. Я заказала еще один, помощнее, для комнаты. Этот, что на кухне, поставила сверху на одну из кухонных тумбочек. Весь вечер я то и дело срывалась с места и шла на кухню проверить, нет ли там кого-то. Кот вел себя обычно - ел и спал. В один из таких моментов я подошла ко входу на кухню и увидела, как по кухонной тумбе с бешеной скоростью несется мышь.
- Аааааааа!
Я не знаю, почему мы кричим, когда видим мышей. Ничего страшного в них нет. Но мы кричим. Вот и я закричала, а когда закончила, то сразу подумала: «Чего я так ору?»
Из комнаты вышел Мурзик, сел рядом, зевнул и посмотрел на меня:
- Чего кричим?
- Мурзик, - ответила я на его вопросительный взгляд, - там мышь - иди поймай!
Мурзик посмотрел в ту сторону, куда я указывала, но не сдвинулся с места.
- Мурзик, - повторяла я, - иди! Туда, Мурзик, туда!
Поскольку я стояла, как Владимир Ильич, с простертой вперед дланью и, к тому же, слегка ею потрясала, Мурзик, видимо, проникся и пошел в направлении указующей длани. Но на пути его встал холодильник, и там Мурзик закончил свой путь, несмотря на мои попытки внести в него коррективы. Даже, когда я подошла и развернула его мордой к кухонным шкафчикам, он быстро поменял позицию на прежнюю и выжидательно уставился на меня. Я достала ему корм, и мы вернулись в комнату, где стоят его тарелки. «Эх, Мурзик, - говорила я ему, - какого я тебя вообще кормлю? Невольно вспомнишь бабу Маню, которая называет тебя дармоедом». Тут я вспомнила, что баба Маня не просто говорит: «Ууу, дармоед!», но еще и норовит пнуть Мурзика, и я добавила: «Котичек, мой любимый!»
Мурзик на это отзывался нежным «мрк». Он вообще очень тихо и нежно мяукает. Иногда даже говорит: «Миу», как котенок, на что я с возмущением отвечаю: «Ну, это ты, Мурзик, совсем уже!»
Пока Мурзик подмолачивал, я отодвинула от стены все шкафчики и плиту. Мыши там давно уже не было. На следующий вечер я пошла к Ане, бабиманиной подружке, взять у нее маленьких кошечек на ночь, потому что придет Мурзик или нет, я не знала, а спать без кошек не хотела. Кошечки у нее маленькие, котята еще, но одна уже прославилась, как охотница. Кисы быстро освоились, поели и залезли ко мне на колени. Пока мое сердце таяло от нежности к ним, за окном раздался угрожающий вой. И мне пришлось погрузить кис в сумку и отнести Ане. Я вернулась в свой двор и позвала: «Мурзик!» «Миу», - ответил тот, в очередной раз прикидываясь котенком. И ведь не скажешь, что этот кот только что зверски завывал, подумала я.


Потом мне нужно было опять уехать, уже на две недели. Когда я возвращаюсь, то ставлю сумку на крыльцо и иду на огород кликать Мурзика. Иногда он прибегает сразу, иногда - позже. Моя подруга советует усиленно думать о нем, посылая телепатические сигналы. Коты их принимают и приходят.
И вот я вернулась из города, покричала со своего поля Мурзику и пошла в дом. Когда я была на кухне, в комнате раздался совершенно дикий, леденящий кровь, вой. Я вбежала в комнату и увидела, что в окне из порванной москитной сетки торчит половина Мурзикиного туловища и орет дурным голосом. В этом вое было все: «Как ты могла уехать??? Где жрачка??? Я был такой один!!! Скорей корми уже!!! Я приходил, а окно было закрыто!!! Как ты могла??»
И что интересно, даже увидев меня, он не влез в комнату, а так и торчал половиной туловища из москитной сетки и орал. Я подбежала, взяла его на руки, а он все орал. Потом уже успокоился, у своих тарелок. Я все подсыпала ему корм и гладила. Он нежно муркал и ел, ел... А я смотрела на него и думала: ну вот, опять похудел как!

А Ксюшина семья опять взяла котика. Думаете, как назвали? Ага, правильно. "Мурзиком" конечно!